Она-то и велела служанкам своим разузнать о вас как можно больше, и начали, разумеется, с меня.
Готлиб не упоминал ему ни об эликсире молодости, ни о философском камне, рассудив, что сообщничеству, которое установилось между ним и слугой, довольно оставаться таким, какое есть. Альбрехту лучше знать поменьше – на тот случай, если все-таки проболтается.
– И чего они хотят, как ты думаешь?
– Не знаю, хозяин. Но они с вами обходятся как с отборной куропаткой, которую откармливают для стола.
– Из-за денег?
– Нет, не думаю. Похоже, они достаточно богаты, чтобы не думать о грабеже. Хотя, ума не приложу, что они собираются делать с такой добычей, как вы. Однако что-то собираются.
Готлиб поздравил себя с тем, что приобрел такого смышленого слугу: наблюдения Альбрехта подтвердили ему, что он не ошибся.
Но чего же хотели от него паша и княгиня?
Обед состоялся на террасе. Стол был раза в три больше, чем за трапезой у паши, хотя и накрыт всего на три персоны. Даная отсутствовала, видимо, переживала свое унижение, настоящее или притворное. Ее место занял какой-то молодой человек, которого княгиня представила как своего племянника Алексиса. Юноша был смазлив. Готлиб даже заподозрил румяна на его щеках и помаду на слишком алой нижней губе. Да и бархатистые длинные ресницы, которыми Алексис хлопал, томно взирая на чужестранца, явно не обошлись без сурьмы. Что тут делал этот юнец? Играл роль Данаи?
Держась начеку, полный решимости разгадать намерения княгини, Готлиб решил обмануть ее. Изобразил непринужденность и благодушие, будто только что встал с Данаиного ложа. А сам украдкой наблюдал за лицом княгини, пытаясь для начала определить ее возраст. Но был разочарован: сквозь белую маску, чуть позолоченную светом масляных ламп, проглядывали лишь тончайшие морщинки. И так же, как и утром, высокий, перехваченный лентой муслиновый воротник скрывал шею, которая гораздо меньше, чем лицо, поддается косметическим ухищрениям. Но вдруг, когда княгиня протянула руку к своему бокалу, Готлиб все же заметил следы времени: этой иссохшей руке, хоть и принадлежавшей женщине праздной, было не меньше семидесяти лет. Она больше напоминала когтистую лапу хищной птицы, чем былую расточительницу ласк.
– Надеюсь, вы приятно провели день, – сказала княгиня таким тоном, будто была убеждена в обратном.
Что ясно означало: надеюсь, вы уже сожалеете, что не уступили Данае.
– Превосходно, княгиня. Ничто так не способствует размышлениям, как созерцание морского горизонта. Понимаю теперь: именно возможность всю жизнь любоваться этими перламутровыми небесами подарила умам Востока высшую мудрость.
Она бросила на него угольно-черный взгляд, смысл которого не оставлял места для сомнений: хватит принимать меня за дурочку.
– Вы полагаете, что пейзаж влияет на души? – томно пролепетал юный Алексис.
В первый раз с начала трапезы он подал голос и, конечно же, тоже говорил по-французски. Скольких же французов занесло сюда, чтобы они смогли обучить своему языку всех этих фанариотов?
– Вы в этом сомневались? – откликнулся Готлиб. – Незапятнанная лазурь Греции породила самую светлую философию в истории цивилизаций, тогда как грозовые небеса Севера – самый мрачный взгляд на человеческий удел.
Пока слуги меняли блюда, виночерпий вновь наполнил кубки. Готлиб едва пригубил свой; сейчас был не лучший момент, чтобы пьянеть. Украдкой бросив взгляд в сторону двери, он удостоверился, что Альбрехт все еще там.
– Восхищаюсь тонкостью ваших суждений, – важно молвил Алексис. – Они производят на меня впечатление остро отточенного кинжала, способного рассечь на лету муху.
«Где его научили всей этой трескотне?» – недоумевал Готлиб.
Вмешалась княгиня:
– Граф Готлиб убежден, что Восток таит какие-то необычайные секреты.
– Неужели? – прокудахтал Алексис, глядя на гостя с еще большей нежностью. – Какие же?
Княгиня не дала Готлибу ответить, заявив:
– Наш единственный секрет – близкое общение с потусторонним миром. Мы достаточно долго жили, чтобы понять: жизнь всего лишь чередование видимостей и настоящие призраки – среди нас.
«Ишь ведь, – подумал Готлиб. – Что она затевает?» Он уже заметил, что княгиня отбросила утреннюю шутливость, и поздравил себя с этим: так он скорее поймет, в какую игру с ним играют.
– Сегодня вечером мы продемонстрируем это графу Готлибу.
– Каким же образом? – спросил Готлиб, смакуя цыплячью грудку в чем-то, напоминающем миндальный крем.
Княгиня загадочно улыбнулась.
– О подлинных тайнах не говорят, – изрекла она тоном пифии. – Их зрят, в них вникают, но держат уста на замке.
«Что за галиматья», – подумал Готлиб, бросив взгляд на Альбрехта, который появился под аркадой террасы, очевидно закончив свой ужин.
Алексис поддакнул, добавив, что первая четверть Луны благотворно воздействует на дух.
– Графу не понравилось трансильванское вино? – спросил он затем, показывая на почти полный кубок своего соседа.
– Я не слишком большой любитель вин, – ответил Готлиб.
Ему подали салат, потом белый сыр и кофе со сластями. Княгиня встала.
– Идемте, – повелительно сказала она своим сотрапезникам. – Бабадагская прорицательница, должно быть, уже здесь.
Готлиб и Алексис последовали за ней. Они пришли в какой-то зал без окон, пол и стены которого покрывали ковры, а единственным предметом обстановки была низкая тахта и большие кожаные подушки. Освещали комнату лишь два высоких треножника с масляными лампами. На одной из кожаных подушек сидела, подобрав под себя ноги, немолодая женщина с изможденным лицом. Перед ней на медном подносе стояла кофеварка с чашкой. Княгиня подошла к женщине и заговорила с ней на каком-то неизвестном Готлибу языке, не похожем на турецкий. Бабадагская прорицательница допила свою чашку и смерила взглядом обоих молодых людей. Готлиб приветствовал женщину кивком и тоже постарался рассмотреть ее, насколько это было возможно при столь скудном освещении.
Показывает ли хоть кто-нибудь в этом доме свое подлинное лицо? Черты Бабадагской прорицательницы были так же густо покрыты белилами, как и у княгини, а глаза так насурьмлены, что она сама казалась привидением. Только карминно-красные губы свидетельствовали о том, что она не мертва. Да и женщина ли это? Такие широкие скулы и острый нос больше подошли бы мужчине. И босые ноги, угадывавшиеся под складками платья, тоже были скорее мужскими. Но поди знай в этих краях…
Княгиня расположилась на тахте, а молодые люди на подушках. Альбрехт, старшая фрейлина и прочие слуги остались у дверей. Слуга принес поднос с кофе, другой – жаровню, которую поставил рядом. Бабадагская прорицательница достала из складок своего платья мешочек, запустила туда руку и вдруг бросила на угли полную пригоршню какого-то порошка. В следующее мгновение над жаровней поднялся голубоватый дым и стал медленно расползаться по комнате. Запахло чем-то сладковатым.
Бабадагская прорицательница закрыла глаза и начала медленно раскачиваться вперед и назад, что-то напевая. Больше всего это напоминало хныканье ребенка. Она подняла одну руку, словно моля о чем-то, потом другую. Постепенно ее подвывания становились громче.
Алексис положил ладонь на запястье Готлиба; тот притворился, будто ничего не заметил.
Заклинания (если это были они) длились бесконечно долго, Готлибу показалось, что не меньше часа. Заскучав, он усомнился, есть ли во всем этом хоть какой-то смысл. Его клонило в сон.
Не вызывал ли этот дым галлюцинации? Цепенея, Готлиб вдруг заморгал глазами: голубые завитки дыма начали словно сгущаться перед прорицательницей в двух-трех футах над землей.
Алексис прерывисто задышал. Готлиб напрягся. В неясной дымной массе стало вырисовываться лицо. Смутно: три черных провала вместо глаз и носа. Лицо было странно неподвижным, несмотря на колебание дыма.
Готлиб украдкой бросил взгляд на княгиню. Та застыла на диване, сдвинув брови.
Крик вырвался из горла прорицательницы. Она заговорила.
– Что она говорит? – шепнул Готлиб Алексису.
– Не понимаю, – ответил тот, опять вцепившись в его запястье.
Прорицательница подняла левую руку и протянула ее в сторону Готлиба. Ее голос стал хриплым. Потом пронзительным. Она откинулась назад, невнятно выкрикивая какие-то обрывки фраз.
Наконец застыла в неподвижности. Может, умерла?
Княгиня подала голос. Подбежала служанка, засуетились рабы, поднимая недвижное тело Бабадагской прорицательницы.
– Мне нужен чистый воздух, – сказал Готлиб, поднимаясь.
Он стоял на пороге, полной грудью вдыхая аромат свежести, льющийся с террасы. Рядом прозвучал голос княгини:
– Граф.
Он отодвинулся, чтобы пропустить рабов, принесших поднос с прохладительными напитками, и вернулся в комнату.
– Граф, – повторила княгиня, – она говорила о вас.
– Кажется, я и сам догадался, – ответил Готлиб холодно, – но, разумеется, ничего не понял.
– Она сказала, что ее дух-покровитель увидел вдали мертвого человека у ваших ног на груде драгоценностей.
Готлиб чуть не вздрогнул. Это было почти правдой. Но он дошел до такой степени подозрительности, что и бровью бы не повел, даже услышав от княгини: «Вас зовут Висентино де ла Феи, вы украли драгоценности губернатора Лимы и отравили брата Игнасио».
Граф бесстрастно посмотрел на княгиню.
– Мадам, я не понял, в чем смысл этого спектакля, и нахожу бредни этой вещуньи неприятными.
– Вы хотели приобщиться к великим тайнам, – сказала княгиня сурово.
– Никакой тайны я не увидел, и только благодарность за ваше гостеприимство удерживает меня от того, чтобы не высказать все, что я думаю об этих пророчествах.
Их взгляды скрестились в безмолвном поединке.
– А теперь, если позволите, я пойду глотнуть чистого воздуха, – объявил он.
И направился к выходу.
Чьи-то поспешные шаги за спиной заставили Готлиба обернуться.
– Сударь… Сударь…
Это был запыхавшийся Алексис, искренне потрясенный недавним зрелищем. Готлиб остановился.
– Сударь, ради человеколюбия… Я так напуган… Смилуйтесь, позвольте мне остаться в вашем обществе.
Если юный Алексис изображал столь неподдельный испуг, то был очень хорошим актером. Однако нельзя исключить, что он продолжал затею с соблазнением, начатую Данаей. Его присутствие за ужином было подозрительным. Наверняка княгиня решила, что если граф не полакомился курочкой, то лишь потому, что предпочитает каплунов.
– Сударь, – ответил Готлиб, все же сочувствуя молодому человеку, заплутавшему в этом колдовском мире, – единственное, что я могу вам предложить, – это софу в прихожей, где спит мой слуга Альбрехт.
– Охотно соглашаюсь, сударь. Это… это было так ужасно!
Когда юный Алексис был устроен на софе в комнате Альбрехта, Готлиб подмигнул своему слуге и поманил его за собой на террасу.
И сразу же был поражен насмешливым видом австрийца.
– Надеюсь, хозяин хорошо развлекся, – заявил тот без предисловий.
– Что ты хочешь сказать?
– Оттуда, где вас усадили, вы не могли видеть. Но зато я видел.
– Что ты видел?
– Хозяин, этот белый силуэт в дыму был сделан с помощью «волшебного фонаря».
– Да что ты говоришь!
– Я видел направленный луч. Он-то и нарисовал картинку. Неужели вы не заметили, что лицо было неподвижным?
Готлиб ошеломленно уставился на смеющегося Альбрехта.
– Там, где вы сидели с мальчишкой, у вас над головами, сзади в стене была дырка, через нее-то и пускали луч. Вы-то этого не могли видеть, но зато я сразу себе сказал, что этот вызванный призрак – просто розыгрыш. Завтра, если угодно, можете сами удостовериться.
Готлибу понадобилось некоторое время, чтобы переварить услышанное. Значит, представление Бабадагской прорицательницы было ловким фокусом. И ее пророчество шито белыми нитками: к любым драгоценностям можно приплести какую-нибудь историю про убийство. Но зачем? Произвести на него впечатление знанием сверхъестественных тайн?
Готлиб вернулся в свою комнату, но заснул не сразу.
20. ИСКУШЕНИЯ
Первой мыслью Готлиба по пробуждении была та, что пришла ему в голову перед сном: немедленно бежать из Констанцы.
Вторая мысль – выяснить все же, зачем его хотели одурачить.
Впрочем, одна не исключала другую.
Ему подали завтрак в комнату; княгиня, разумеется, завтракала в собственных покоях. Он надел халат и открыл дверь в прихожую, ставшую жилищем Альбрехта. Слуга был уже на ногах, одетый и бодрый. Алексис спал, свернувшись калачиком на софе, укрытый одолженным халатом. Распахнув глаза, он испуганно уставился на Готлиба и сел. За ночь его румяна размазались, вид был жалкий.
– Доброе утро, господин Алексис. Если угодно разделить со мной завтрак, то милости прошу.
Юноша встал и, бросив на Готлиба несчастный взгляд, потащился за ним на террасу.
– Хорошо спали, сударь? – спросил Готлиб, наливая кофе.
Алексис покачал головой.
– Нет. Долго не мог заснуть. А вы словно забыли вчерашний вечер.
– Нет, сударь. Не забыл. Неужели это он нагнал на вас бессонницу?
– Это было так ужасно! – содрогнулся юноша.
– Меня это ничуть не ужаснуло.
Алексис недоверчиво посмотрел на него.
– У вас закаленная душа.
– Вы впервые видели эту Бабадагскую даму? – спросил Готлиб, намазывая свежие сливки на своего рода бриошь с изюмом.
– Слышал о ней раньше. Но никогда не видел. И больше не желаю видеть.
Он казался искренним.
– А вы… видите призрак, изрекающий невероятные откровения, и засыпаете как ни в чем не бывало? – продолжил Алексис. – Неужели у вас нет никакого почтения к тому свету?
– Не знаю, какие чувства я испытываю к тому свету, сударь. Но это и не важно, поскольку вчера мы видели только этот, – ответил Готлиб насмешливо.
– Как это?
– Вы видели лишь проекцию из «волшебного фонаря». Никаким призраком там и не пахло. Бабадагская провидица простая обманщица.
– Что вы говорите! – воскликнул Алексис, которого передернуло. – Вы хотите сказать, что тетушка устроила нам розыгрыш? Но зачем? Это ведь вздор, граф!
– Ничуть. Что же касается побуждений вашей тетушки, то я намереваюсь выяснить их немедленно, – сказал Готлиб, вставая.
Он оделся и направился к покоям княгини. Там он потребовал у слуг, чтобы те известили свою госпожу. Слуги ни слова не говорили по-французски, но догадались, что чужестранец обращается к ним с каким-то требованием. Они позвали фрейлину, та поняла и попросила графа подождать. Через несколько минут его провели в гостиную. Княгиня приняла его в желтом платье с вышивкой и белом шелковом халате. На ее ногах красовались белые шлепанцы с перламутровыми блестками.
– Здравствуйте, граф. Хорошо ли вам спалось? – спросила она, оглядев его цепким взглядом.
– Очень хорошо, княгиня.
– Тайны потустороннего мира вас не смутили?
– Фокусы с «волшебным фонарем» годятся для детей, мадам, – бросил Готлиб довольно колким тоном.
В комнате воцарилось молчание. Княгиня Полиболос смотрела на посетителя пристальным недовольным взглядом.
– Скептицизм северян, – пробормотала она наконец.
Выходит, несмотря на его опасения, она все-таки поверила в ливонское происхождение Готлиба фон Ренненкампфа и этим дала ему еще один козырь.
– Я пришел попрощаться с вами, княгиня, но, прежде чем поблагодарить за гостеприимство, хотел бы узнать, чего, собственно, вы с пашой ожидали от меня.
Она была явно озадачена.
Готлиб многозначительно глядел на нее целых несколько минут, чтобы дать ей как следует прочувствовать серьезность своих намерений.
– Хорошо, – сказала наконец княгиня, опомнившись.
Она набросила на ноги полу своего халата и продолжила:
– Вы смелы. Это хорошо. Еще одна причина, чтобы вам ответить. Присядьте, пожалуйста.
Он огляделся, но, увидев лишь неизменные низкие табуреты и подушки, остался стоять, с вызовом, явно желая показать этим, что не собирается садиться у ног женщины, которая злоупотребила его доверием. Она поняла; ее губы дрогнули, словно с них уже готовы были сорваться нетерпеливые слова, но потом позвала свою фрейлину и отдала ей какой-то приказ. Через несколько мгновений двое слуг принесли такое же кресло, в каком он сидел накануне. Он соблаговолил сесть и выжидающе посмотрел на княгиню. Та, казалось, подыскивала слова.
– Ваши разговоры об эликсире молодости и философском камне позволили паше думать, что вы наивный простачок, ищущий себе какую-нибудь роль в жизни. Он придумал ее для вас. И поручил мне предложить ее вам…
– Стать агентом Высокой Порты в Европе, – оборвал он ее.
– Вы не так наивны, как ему показалось, – с улыбкой признала княгиня. – Оттоманская держава необорима, граф. Она досягнула до самых врат Вены. Завтра она туда войдет. Германия – ворох разрозненных княжеств. Пруссия не сможет удержать их вместе. У нас только два врага: Австрия и Россия. Но единственное, чего они смогут добиться, – задержать нас на какое-то время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44