Крест был настоящий, медный, а не как у небезызвестного боярина Андрея. Священник медленно, со смаком, потягивал из широкой пиалы крепкий чай, пахнущий липовым медом, и закусывал творожными ватрушками.Неожиданно священник перехватил быстрый взгляд своего соседа и, отставив в сторону пиалу, представился:— Отец Нифонт. С кем имею честь обедать?— Дубов, — привычно ответил детектив. И, спохватившись, добавил: -Савватей Пахомыч.— Вижу, вы тоже не местный, — продолжал священник, глядя прямо в глаза Дубову.— Да, я из Царь-Города, — кивнул Василий.— Это хорошо, — отец Нифонт поправил крест на груди. — А я вот из самой Каменки, тамошний батюшка, стало быть. Это такая деревня, если вы не знаете…— Ну почему же, знаю, — возразил Василий, — и про церковь слышал. Это ведь та, что между деревней и заставой? Про этот храм еще слухи ходят, будто бы там нечистая сила орудует… — Все это Василий говорил совершенно спокойно и даже с легкой усмешкой, хотя ночевка в той церкви вызывала в нем, мягко говоря, не самые приятные воспоминания.— А что поделаешь, — тяжко вздохнул отец Нифонт. — Наша церковь оказалась на самом переднем крае не скажу православия, но христианства -вот они и лезут. Нет, я бывал в княжестве Григория, видел ихние богослужения, но там, извините за нехорошие слова, даже у священников из-под рясы торчит хвост. Нет, это я не в прямом смысле, но вы меня понимаете…— Понимаю, — закивал Дубов, — и вы прибыли в Мангазею, чтобы узнать способ, как изгнать раз и навсегда бесов из храма?— Нет-нет, — отвечал священник, — здесь я не со столь благородными намерениями. Понимаете ли, у меня пропал родственник, и я приехал на его поиски…Заметив, что господин с бегающими глазками перестал бормотать себе под нос и внимательно прислушивается к их разговору, Дубов предложил:— Отец Нифонт, если уж мы с вами так разговорились, то не пройти ли нам в другое место, а то тут слишком шумно. Вот хоть бы ко мне в номер.— А и то правда, — согласился батюшка. — Но тогда уж лучше ко мне. Вы где остановились, почтенный Савватей Пахомыч?— На третьем этаже.— О, ну так мы с вами соседи!Расплатившись «лягушечьим» золотым и щедро оставив сдачу половому, Василий с чувством облегчения покинул тесную и душноватую обеденную залу. Отец Нифонт черной тенью следовал за ним.
x x x
— Ну, что там слышно? — спросил атаман разбойников у лежащего на дороге подручного, прижимавшегося ухом к земле.— Что-то едет, Петрович. Что-то большое и тяжелое.— Ага, золотишко везут. Сердцем чую, — радостно потер ручки атаман. — Эх, славно пограбим! Откуда они едут — со стороны Царь-Города али Белой Пущи?— Из Царь-Города, — уверенно ответил слухач.Соловей Петрович лихо свистнул в два пальца, и из придорожных кустов посыпались лиходеи в кафтанах с чужого плеча и сапогах с чужой ноги. Последней выбралась на дорогу девица в мужской одежде и с цигаркой в зубах:— Ну что, Петрович, грабить будем как в прошлый раз?— Молча-а-ать! — заверещал грозный атаман.— Петрович, а насиловать будем? — с надеждой спросил долговязый разбойник.— Молчи, дурень, — топнул ногой главарь, — мы не какие-нибудь там, понимаешь, а мы того-этого. Токмо за справедливость. Все поделить и раздать народу. Вот.— А я считаю, что насилие — это есть способ восстановления сословной справедливости, — процедила сквозь зубы девица с цигаркой.— Начиталась книжек, — сплюнул в придорожную пыль Петрович. — Шибко грамотная, да?Но тут дебаты были прерваны появлением кареты. Лиходеи радостно бросились ей навстречу и, схватив лошадей за уздцы, остановили экипаж.— А ну вылезай! — радостно взвизгнул атаман.Дверца кареты распахнулась, и оттуда показалась огромная мрачная фигура майора Селезня.— А, Петрович! — нехорошо ухмыльнулся майор. — Давно, засранец, по шее не получал?При этих словах всю шайку смело с дороги, как не бывало. И грозный атаман, оставшись один на один с Селезнем, сиротливо заозирался по сторонам.— Грабить буду, — шепотом проблеял Петрович, и на глазах у него навернулись слезы. — Токмо справедливости для.— Не умеешь грабить — не труди задницу. А то в штаны наложишь, -выдал дежурный афоризм Александр Иваныч. И, схватив разбойника за портки, зашвырнул его в придорожную крапиву. — Трогай! — гаркнул майор, и карета покатила дальше.Через некоторое время из крапивы выполз атаман. Его банда уже стояла на дороге и скорбно наблюдала, как Петрович, размазывая кулаком сопли, вытаскивал из штанов репьи.— Ну, как ты, Петрович? — участливо спросил длинный душегуб.— Всех зарежу!! — внезапно взвился предводитель. — Всех убью! Горло перережу! Кровь выпущу!— А потом изнасилуем? — с надеждой вопросил длинный.— Молчать, предатели! — взвизгнул атаман.— Все молчать да молчать, — сплюнула девица с цигаркой. — Молчание, говорят, золото, а у нас опять хрен с маслом.Петрович уже не стал препираться, а лишь, устало махнув рукой, побрел в лес.
x x x
Здание одного из крупнейших ново-мангазейских постоялых дворов, где остановились Василий и его спутники, было составлено из нескольких соседних строений, когда-то в прошлом не имевших друг к другу никакого отношения, и потому изобиловало разного рода коридорами и переходами, разобраться в которых не всегда могли даже сами служители, не говоря уже о постояльцах.Например, для того чтобы попасть из основного, двухэтажного здания, где на первом этаже находилась обеденная зала, до третьего этажа, где располагались гостевые горницы, нужно было подняться на крышу, а затем пройти по мостику, представлявшему из себя довольно широкую и крепкую доску, вдоль которой с одной стороны была подвешена веревка — за нее постояльцы могли держаться, если дул ветер или если они не были уверены в себе, особенно после употребления крепких напитков.— Когда я тут первый раз шел, то было малость не по себе, — признался отец Нифонт во время перехода через мостик, — но потом пообвыкся, и ничего.— А я еще покамест не привык, — озабоченно пробормотал Дубов, старательно держась за поручень.Горницы для гостей на третьем этаже располагались вдоль длинного коридора, и номер отца Нифонта находился напротив, почти дверь в дверь от комнаты, где поселился Василий со своими скоморохами.Священник поворочал в замке огромным ключом, дверь отворилась, и они вошли внутрь.— Прошу за стол, — радушно пригласил отец Нифонт. — Не желаете ли винца отведать?— Да нет, вообще-то я не пью, — стал отказываться детектив.— A я разве пью? — возразил священник, подавая на стол глиняный кувшин и две кружки. — Да не бойтесь, Савватей Пахомыч, это собственного изготовления, а не какой-нибудь кьяпс.— Что-что? — не понял Василий.— Ну, кьяпс, это такое крепкое заморское вино, — пояснил отец Нифонт. — У нас в Каменке его зовут еще мухобойкой, и название вполне соответствует сущности. А это… Да вы сами попробуйте!Василий отпил из кружки — действительно, вино оказалось некрепким и очень приятным на вкус, от него отдавало яблоками, смородиной и какими-то полевыми травами.— Отец Нифонт, так вы начали рассказывать о своем родственнике, -вспомнил Дубов. Священник немного помрачнел:— Да, это мой племянник Евлампий, сын сестры. Очень смышленый был парнишка, я его прочил по духовной части, глядишь, дослужился бы до дьякона, а то и до священного сана, я даже надеялся, что со временем он заменит меня. Но увы — Евлампий решил пойти по воинской части, подался в столицу, а потом сюда, в Новую Мангазею…— То есть в дружину к воеводе Афанасию, — уточнил Дубов.— Ну да. Поначалу у него все шло хорошо, он присылал нам письма, где описывал свою службу, но потом сообщил, что решил выйти в отставку и заняться торговлей — да вы сами видите, что здесь даже сам воздух дышит стяжательством.— Ну, отчего же, — возразил Василий, — ведь именно благодаря торговле Мангазея так поднялась. Иначе была бы таким же сонным царством, как наша столица.— Так-то оно, конечно, так, — огладил волнистую бороду отец Нифонт, — да только для Евлампия все это боком вышло. Поначалу до нас дошли слухи, будто не по своей воле он войско покинул, а что выставили его оттуда за какую-то провинность. А потом письма стали приходить все реже, и мы чувствовали, что он чего-то недоговаривает. Чего-то скрывает. А в одной весточке Евлампий писал, что скоро разбогатеет и пришлет родителям кучу денег. Но это было последнее послание — с тех пор от него ни слуху, ни духу.— Ну и дела! — посочувствовал Дубов.— Знаете, у нас в селе есть один паренек, ему всего-то лет тринадцать, но, видно, Господь его одарил светлой головой, — продолжал отец Нифонт.«Васятка», догадался детектив. — Когда я ему поведал о Евлампии, он тут же сказал: «Все ясно. Евлампий ввязался в какое-то темное дело, в котором надеялся хорошо заработать, но ничего не вышло, и его посадили в темницу, оттого-то и вестей нет». Ну и вот, я не стал передавать его слова сестре, а собрался в Мангазею.— И что же, Евлампия в темнице не оказалось? — Василий подлил себе еще немного вина.— Вы поразительно догадливы, дорогой Савватей Пахомыч, — горько усмехнулся священник. — Действительно, в темнице его не оказалось. И тогда я продолжил поиски. Хотя, как вы понимаете, я отнюдь не сыщик, а всего лишь священнослужитель… Для начала я пришел к хозяину дома, где Евлампий находился на постое, там мне сказали, что он заплатил вперед, но уже некоторое время не появлялся и даже не давал о себе знать. Правда, там же я узнал, что Евлампий встречался с некоей богатой госпожой по имени Миликтриса Никодимовна. Я отыскал эту женщину, и она подтвердила свою связь с Евлампием, но сказала, что он уже давно у нее не появлялся.— Что эта дама из себя представляет? — профессионально заинтересовался Василий.— О, ну это настоящая госпожа. Сразу видно, что богатая и знатная, -уважительно ответил отец Нифонт. — К тому же весьма набожная. У нее в гостиной образа по всей стене развешаны, и вообще видно, что не какая-нибудь вертихвостка. Так вот, Миликтриса Никодимовна отнеслась ко мне с пониманием и сочувствием и пообещала тут же дать знать, если что-то проведает, и со своей стороны просила сообщить ей, если мне вдруг что-либо станет известно. Правда, она еще сказала, где живут близкие друзья Евлампия, по именам Вячеслав и Анисим, но и от них я немногого добился — оба встревожены пропажей, даже пытались его искать, но безуспешно. У меня создалось впечатление, что они чего-то недоговаривают, может быть, даже щадят мои родственные чувства… Правда, один из них, Анисим, мне сильно не приглянулся — какой-то скользкий, если так можно сказать. — Отец Нифонт налил себе вина и надолго замолк.— Видите ли, я тоже не сыщик, — прервал молчание детектив, — я актер и сочинитель. Но мне приходится много общаться с людьми из самых разных сословий, и я попробую что-нибудь выведать о вашем племяннике.— Да-да, пожалуйста, Савватей Пахомыч, я буду очень вам благодарен! -вскочил священник. — Век буду за вас бога молить!— Ох, чего-то я у вас засиделся, — встал из-за стола и Василий. -Мне уж пора. Главное — не теряйте надежду, отец Нифонт, и все будет хорошо.
x x x
На столе весело урчал огромный трехведерный самовар в окружении чашек, баранок и горшочков с вареньем. Глава сыскного приказа Пал Палыч медленно, со смаком потягивал душистый чаек прямо из блюдечка с голубой каемочкой:— Такого чая, любезнейший Серапионыч, вы больше нигде не отведаете. Ваши собратья по ремеслу, царь-городские лекари и знахари, приписывают ему славные целительные свойства.— Да-да, чудный чаек, — поддакивал Серапионыч, профессиональным движением извлекая из внутреннего кармана скляночку и подливая в чай. — Не хотите попробовать? Ну, как хотите. Да, кстати, дорогой Пал Палыч, у меня тут до вас небольшое дельце имеется. Василий Николаич просил меня выяснить более детально насчет обстоятельств смерти князя Владимира.— Я уж, по правде сказать, и забыл про это дело, — поморщился Пал Палыч. — Да и чего тут можно нового накопать?— Вот-вот, именно насчет накопать я и хотел с вами поговорить, -радостно подхватил Серапионыч и сделал первый глоток. — А чаек у вас действительно знатный. Неплохо бы сбацать эксгумацию.— Простите, не понял, — поставил блюдечко на стол Пал Палыч и налил новую порцию.— Ну, выкопать труп и хорошенечко его изучить, родимого.— Чего?! — поперхнувшись чаем, выпучил глаза сыщик.— Ну это же элементарно, дорогой Пал Палыч. Раскапываем могилку, открываем гробик, извлекаем трупик и потрошим его за милую душу…— Но зачем?— Ну, установим характер удушения…— Зачем тревожить усопшего? — взволнованно сказал Пал Палыч. -Нехорошо это.— Хорошо, очень даже хорошо! — подхватил доктор. — Я это сколько раз проделывал.— Ну, не знаю, где вы это проделывали, но у нас за такое надругательство камнями побьют да в Кислоярке утопят!— Господи, какие дикие нравы, — вздохнул Серапионыч. — Ну ладно, раз нельзя официально, так может вы мне хотя бы подскажете, как выйти на здешних археологов?— А это еще что за лиходеи? — пристально глянул на собеседника Пал Палыч.— Ну, это такие людишки, которые промышляют по ночам на кладбище. Раскапывают могилки, покойничков раздевают, берут себе что получше. Им-то уже ни к чему, а людям польза.Пал Палыч посмотрел на Серапионыча с грустью:— Мертвым-то оно, конечно, может, и ничего не нужно, но уважение к последнему пристанищу — это нужно нам самим. И что же за жизнь будет без этого?— А чего? — спокойно поправил пенсне доктор. — Мы такой жизнью живем — и ничего вроде.— Вроде, — скорбно покачал головой Пал Палыч.
x x x
Войдя к себе в номер, Василий застал обоих скоморохов — они расставляли свои новые приобретения, сделанные на золотые монеты из чудо-шкатулки. По преимуществу это были предметы театрального реквизита и мелкая мебель для повозки. В углу стояли три вместительных корзины, из которых доносилось лягушечье кваканье.— О, вы уже и на болоте успели побывать! — похвалил Дубов.— Купили, — пренебрежительно ответил Антип. — Оказывается, их здесь торгуют на базаре для галльских купцов, дабы те чувствовали себя, как дома.Детектив отправил скоморохов на базар с двоякой целью — пустить в оборот как можно больше «лягушачьих» монет, а заодно узнать, что говорят в городе о насильственной смерти воеводы Афанасия. И было видно, что скоморохи явились не совсем «пустыми» — если Антип чинно ходил по комнате и перебирал многочисленные покупки, то Мисаила, кажется, просто распирало от желания поделиться новостями с Савватеем Пахомычем.— Ну, так что новенького? — сжалился Дубов над Мисаилом. Тот тряхнул кудрями:— О, весь город просто гудит!— О чем — об убийстве воеводы?— Какой там воевода! — театрально воздел руки к закопченному потолку Мисаил. — Свадьба, вот чем живет вся Мангазея!— Постойте-постойте, какая свадьба? — опешил детектив.— Какая свадьба? И он еще спрашивает, какая свадьба!— Известно какая, — подключился к разговору Антип, — самой Пульхерии Ивановны!— Что за Пульхерия Ивановна? — не понял Дубов.— Как, ты не знаешь, кто такая Пульхерия Ивановна? — сочувственно изумился Мисаил. — Это же величайшая певунья всех времен и народов. Вот уже сорок лет она услаждает слух всех истинных ценителей…— Пятьдесят, — кратко перебил Антип.— Чего пятьдесят? — резко обернулся к нему Мисаил.— Лет, как услаждает, — высокопарно ответствовал Антип.— Кто тебе сказал такую чушь? — взорвался Мисаил. — Да, она, конечно, вдвое старше Фомы, но не настолько же!..— Тихо! — пресек перебранку Дубов. — Расскажите мне спокойно и с расстановкой, что это за свадьба и почему о ней гудит весь город.Скоморохи переглянулись, и Антип принялся объяснять Дубову, как несмышленому дитяте:— Свадьба между прославленной певуньей Пульхерией Ивановной и городским певчим Фомой. Фома ей по годам во внуки годится, но это ничего; главное — любовь.— А какая любовь! — не выдержал Мисаил. — О, сколь замечательную песню посвятил Фома своей невесте!Скоморохи еще раз переглянулись и с чувством затянули: — Ох ты гой еси, Пульхерия свет-Ивановна,Светик ты мой ясный, ты моя зазнобушка,Березынька моя белая, густолиственная,Рыбонька ты моя золоточешуйчатая,Заюшка моя быстроногая,Птичка ты моя среброкрылая… Но так как сия возвышенная песнь не вызвала у Василия ожидаемого восторга, то скоморохи вновь перешли на низкую прозу:— День свадьбы еще не назначен, но готовится великое торжество с народным гулянием за городом, на Ходынской пустоши. Вот бы поучаствовать! Мы бы показали там свое представление, получили бы какую-никакую прибыль…— Ну хорошо, а что говорят в народе о гибели воеводы? — попытался вернуть беседу в нужное русло Василий.Антип недоуменно пожал плечами:— Да ничего не говорят. Кого может привлекать такая мелочь?Мисаил добавил:— Мы спрашивали у людей, но большинство даже не слышали об этом Афанасии, а для тех, кто слышал, весть о его кончине оказалась настоящей новостью!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
x x x
— Ну, что там слышно? — спросил атаман разбойников у лежащего на дороге подручного, прижимавшегося ухом к земле.— Что-то едет, Петрович. Что-то большое и тяжелое.— Ага, золотишко везут. Сердцем чую, — радостно потер ручки атаман. — Эх, славно пограбим! Откуда они едут — со стороны Царь-Города али Белой Пущи?— Из Царь-Города, — уверенно ответил слухач.Соловей Петрович лихо свистнул в два пальца, и из придорожных кустов посыпались лиходеи в кафтанах с чужого плеча и сапогах с чужой ноги. Последней выбралась на дорогу девица в мужской одежде и с цигаркой в зубах:— Ну что, Петрович, грабить будем как в прошлый раз?— Молча-а-ать! — заверещал грозный атаман.— Петрович, а насиловать будем? — с надеждой спросил долговязый разбойник.— Молчи, дурень, — топнул ногой главарь, — мы не какие-нибудь там, понимаешь, а мы того-этого. Токмо за справедливость. Все поделить и раздать народу. Вот.— А я считаю, что насилие — это есть способ восстановления сословной справедливости, — процедила сквозь зубы девица с цигаркой.— Начиталась книжек, — сплюнул в придорожную пыль Петрович. — Шибко грамотная, да?Но тут дебаты были прерваны появлением кареты. Лиходеи радостно бросились ей навстречу и, схватив лошадей за уздцы, остановили экипаж.— А ну вылезай! — радостно взвизгнул атаман.Дверца кареты распахнулась, и оттуда показалась огромная мрачная фигура майора Селезня.— А, Петрович! — нехорошо ухмыльнулся майор. — Давно, засранец, по шее не получал?При этих словах всю шайку смело с дороги, как не бывало. И грозный атаман, оставшись один на один с Селезнем, сиротливо заозирался по сторонам.— Грабить буду, — шепотом проблеял Петрович, и на глазах у него навернулись слезы. — Токмо справедливости для.— Не умеешь грабить — не труди задницу. А то в штаны наложишь, -выдал дежурный афоризм Александр Иваныч. И, схватив разбойника за портки, зашвырнул его в придорожную крапиву. — Трогай! — гаркнул майор, и карета покатила дальше.Через некоторое время из крапивы выполз атаман. Его банда уже стояла на дороге и скорбно наблюдала, как Петрович, размазывая кулаком сопли, вытаскивал из штанов репьи.— Ну, как ты, Петрович? — участливо спросил длинный душегуб.— Всех зарежу!! — внезапно взвился предводитель. — Всех убью! Горло перережу! Кровь выпущу!— А потом изнасилуем? — с надеждой вопросил длинный.— Молчать, предатели! — взвизгнул атаман.— Все молчать да молчать, — сплюнула девица с цигаркой. — Молчание, говорят, золото, а у нас опять хрен с маслом.Петрович уже не стал препираться, а лишь, устало махнув рукой, побрел в лес.
x x x
Здание одного из крупнейших ново-мангазейских постоялых дворов, где остановились Василий и его спутники, было составлено из нескольких соседних строений, когда-то в прошлом не имевших друг к другу никакого отношения, и потому изобиловало разного рода коридорами и переходами, разобраться в которых не всегда могли даже сами служители, не говоря уже о постояльцах.Например, для того чтобы попасть из основного, двухэтажного здания, где на первом этаже находилась обеденная зала, до третьего этажа, где располагались гостевые горницы, нужно было подняться на крышу, а затем пройти по мостику, представлявшему из себя довольно широкую и крепкую доску, вдоль которой с одной стороны была подвешена веревка — за нее постояльцы могли держаться, если дул ветер или если они не были уверены в себе, особенно после употребления крепких напитков.— Когда я тут первый раз шел, то было малость не по себе, — признался отец Нифонт во время перехода через мостик, — но потом пообвыкся, и ничего.— А я еще покамест не привык, — озабоченно пробормотал Дубов, старательно держась за поручень.Горницы для гостей на третьем этаже располагались вдоль длинного коридора, и номер отца Нифонта находился напротив, почти дверь в дверь от комнаты, где поселился Василий со своими скоморохами.Священник поворочал в замке огромным ключом, дверь отворилась, и они вошли внутрь.— Прошу за стол, — радушно пригласил отец Нифонт. — Не желаете ли винца отведать?— Да нет, вообще-то я не пью, — стал отказываться детектив.— A я разве пью? — возразил священник, подавая на стол глиняный кувшин и две кружки. — Да не бойтесь, Савватей Пахомыч, это собственного изготовления, а не какой-нибудь кьяпс.— Что-что? — не понял Василий.— Ну, кьяпс, это такое крепкое заморское вино, — пояснил отец Нифонт. — У нас в Каменке его зовут еще мухобойкой, и название вполне соответствует сущности. А это… Да вы сами попробуйте!Василий отпил из кружки — действительно, вино оказалось некрепким и очень приятным на вкус, от него отдавало яблоками, смородиной и какими-то полевыми травами.— Отец Нифонт, так вы начали рассказывать о своем родственнике, -вспомнил Дубов. Священник немного помрачнел:— Да, это мой племянник Евлампий, сын сестры. Очень смышленый был парнишка, я его прочил по духовной части, глядишь, дослужился бы до дьякона, а то и до священного сана, я даже надеялся, что со временем он заменит меня. Но увы — Евлампий решил пойти по воинской части, подался в столицу, а потом сюда, в Новую Мангазею…— То есть в дружину к воеводе Афанасию, — уточнил Дубов.— Ну да. Поначалу у него все шло хорошо, он присылал нам письма, где описывал свою службу, но потом сообщил, что решил выйти в отставку и заняться торговлей — да вы сами видите, что здесь даже сам воздух дышит стяжательством.— Ну, отчего же, — возразил Василий, — ведь именно благодаря торговле Мангазея так поднялась. Иначе была бы таким же сонным царством, как наша столица.— Так-то оно, конечно, так, — огладил волнистую бороду отец Нифонт, — да только для Евлампия все это боком вышло. Поначалу до нас дошли слухи, будто не по своей воле он войско покинул, а что выставили его оттуда за какую-то провинность. А потом письма стали приходить все реже, и мы чувствовали, что он чего-то недоговаривает. Чего-то скрывает. А в одной весточке Евлампий писал, что скоро разбогатеет и пришлет родителям кучу денег. Но это было последнее послание — с тех пор от него ни слуху, ни духу.— Ну и дела! — посочувствовал Дубов.— Знаете, у нас в селе есть один паренек, ему всего-то лет тринадцать, но, видно, Господь его одарил светлой головой, — продолжал отец Нифонт.«Васятка», догадался детектив. — Когда я ему поведал о Евлампии, он тут же сказал: «Все ясно. Евлампий ввязался в какое-то темное дело, в котором надеялся хорошо заработать, но ничего не вышло, и его посадили в темницу, оттого-то и вестей нет». Ну и вот, я не стал передавать его слова сестре, а собрался в Мангазею.— И что же, Евлампия в темнице не оказалось? — Василий подлил себе еще немного вина.— Вы поразительно догадливы, дорогой Савватей Пахомыч, — горько усмехнулся священник. — Действительно, в темнице его не оказалось. И тогда я продолжил поиски. Хотя, как вы понимаете, я отнюдь не сыщик, а всего лишь священнослужитель… Для начала я пришел к хозяину дома, где Евлампий находился на постое, там мне сказали, что он заплатил вперед, но уже некоторое время не появлялся и даже не давал о себе знать. Правда, там же я узнал, что Евлампий встречался с некоей богатой госпожой по имени Миликтриса Никодимовна. Я отыскал эту женщину, и она подтвердила свою связь с Евлампием, но сказала, что он уже давно у нее не появлялся.— Что эта дама из себя представляет? — профессионально заинтересовался Василий.— О, ну это настоящая госпожа. Сразу видно, что богатая и знатная, -уважительно ответил отец Нифонт. — К тому же весьма набожная. У нее в гостиной образа по всей стене развешаны, и вообще видно, что не какая-нибудь вертихвостка. Так вот, Миликтриса Никодимовна отнеслась ко мне с пониманием и сочувствием и пообещала тут же дать знать, если что-то проведает, и со своей стороны просила сообщить ей, если мне вдруг что-либо станет известно. Правда, она еще сказала, где живут близкие друзья Евлампия, по именам Вячеслав и Анисим, но и от них я немногого добился — оба встревожены пропажей, даже пытались его искать, но безуспешно. У меня создалось впечатление, что они чего-то недоговаривают, может быть, даже щадят мои родственные чувства… Правда, один из них, Анисим, мне сильно не приглянулся — какой-то скользкий, если так можно сказать. — Отец Нифонт налил себе вина и надолго замолк.— Видите ли, я тоже не сыщик, — прервал молчание детектив, — я актер и сочинитель. Но мне приходится много общаться с людьми из самых разных сословий, и я попробую что-нибудь выведать о вашем племяннике.— Да-да, пожалуйста, Савватей Пахомыч, я буду очень вам благодарен! -вскочил священник. — Век буду за вас бога молить!— Ох, чего-то я у вас засиделся, — встал из-за стола и Василий. -Мне уж пора. Главное — не теряйте надежду, отец Нифонт, и все будет хорошо.
x x x
На столе весело урчал огромный трехведерный самовар в окружении чашек, баранок и горшочков с вареньем. Глава сыскного приказа Пал Палыч медленно, со смаком потягивал душистый чаек прямо из блюдечка с голубой каемочкой:— Такого чая, любезнейший Серапионыч, вы больше нигде не отведаете. Ваши собратья по ремеслу, царь-городские лекари и знахари, приписывают ему славные целительные свойства.— Да-да, чудный чаек, — поддакивал Серапионыч, профессиональным движением извлекая из внутреннего кармана скляночку и подливая в чай. — Не хотите попробовать? Ну, как хотите. Да, кстати, дорогой Пал Палыч, у меня тут до вас небольшое дельце имеется. Василий Николаич просил меня выяснить более детально насчет обстоятельств смерти князя Владимира.— Я уж, по правде сказать, и забыл про это дело, — поморщился Пал Палыч. — Да и чего тут можно нового накопать?— Вот-вот, именно насчет накопать я и хотел с вами поговорить, -радостно подхватил Серапионыч и сделал первый глоток. — А чаек у вас действительно знатный. Неплохо бы сбацать эксгумацию.— Простите, не понял, — поставил блюдечко на стол Пал Палыч и налил новую порцию.— Ну, выкопать труп и хорошенечко его изучить, родимого.— Чего?! — поперхнувшись чаем, выпучил глаза сыщик.— Ну это же элементарно, дорогой Пал Палыч. Раскапываем могилку, открываем гробик, извлекаем трупик и потрошим его за милую душу…— Но зачем?— Ну, установим характер удушения…— Зачем тревожить усопшего? — взволнованно сказал Пал Палыч. -Нехорошо это.— Хорошо, очень даже хорошо! — подхватил доктор. — Я это сколько раз проделывал.— Ну, не знаю, где вы это проделывали, но у нас за такое надругательство камнями побьют да в Кислоярке утопят!— Господи, какие дикие нравы, — вздохнул Серапионыч. — Ну ладно, раз нельзя официально, так может вы мне хотя бы подскажете, как выйти на здешних археологов?— А это еще что за лиходеи? — пристально глянул на собеседника Пал Палыч.— Ну, это такие людишки, которые промышляют по ночам на кладбище. Раскапывают могилки, покойничков раздевают, берут себе что получше. Им-то уже ни к чему, а людям польза.Пал Палыч посмотрел на Серапионыча с грустью:— Мертвым-то оно, конечно, может, и ничего не нужно, но уважение к последнему пристанищу — это нужно нам самим. И что же за жизнь будет без этого?— А чего? — спокойно поправил пенсне доктор. — Мы такой жизнью живем — и ничего вроде.— Вроде, — скорбно покачал головой Пал Палыч.
x x x
Войдя к себе в номер, Василий застал обоих скоморохов — они расставляли свои новые приобретения, сделанные на золотые монеты из чудо-шкатулки. По преимуществу это были предметы театрального реквизита и мелкая мебель для повозки. В углу стояли три вместительных корзины, из которых доносилось лягушечье кваканье.— О, вы уже и на болоте успели побывать! — похвалил Дубов.— Купили, — пренебрежительно ответил Антип. — Оказывается, их здесь торгуют на базаре для галльских купцов, дабы те чувствовали себя, как дома.Детектив отправил скоморохов на базар с двоякой целью — пустить в оборот как можно больше «лягушачьих» монет, а заодно узнать, что говорят в городе о насильственной смерти воеводы Афанасия. И было видно, что скоморохи явились не совсем «пустыми» — если Антип чинно ходил по комнате и перебирал многочисленные покупки, то Мисаила, кажется, просто распирало от желания поделиться новостями с Савватеем Пахомычем.— Ну, так что новенького? — сжалился Дубов над Мисаилом. Тот тряхнул кудрями:— О, весь город просто гудит!— О чем — об убийстве воеводы?— Какой там воевода! — театрально воздел руки к закопченному потолку Мисаил. — Свадьба, вот чем живет вся Мангазея!— Постойте-постойте, какая свадьба? — опешил детектив.— Какая свадьба? И он еще спрашивает, какая свадьба!— Известно какая, — подключился к разговору Антип, — самой Пульхерии Ивановны!— Что за Пульхерия Ивановна? — не понял Дубов.— Как, ты не знаешь, кто такая Пульхерия Ивановна? — сочувственно изумился Мисаил. — Это же величайшая певунья всех времен и народов. Вот уже сорок лет она услаждает слух всех истинных ценителей…— Пятьдесят, — кратко перебил Антип.— Чего пятьдесят? — резко обернулся к нему Мисаил.— Лет, как услаждает, — высокопарно ответствовал Антип.— Кто тебе сказал такую чушь? — взорвался Мисаил. — Да, она, конечно, вдвое старше Фомы, но не настолько же!..— Тихо! — пресек перебранку Дубов. — Расскажите мне спокойно и с расстановкой, что это за свадьба и почему о ней гудит весь город.Скоморохи переглянулись, и Антип принялся объяснять Дубову, как несмышленому дитяте:— Свадьба между прославленной певуньей Пульхерией Ивановной и городским певчим Фомой. Фома ей по годам во внуки годится, но это ничего; главное — любовь.— А какая любовь! — не выдержал Мисаил. — О, сколь замечательную песню посвятил Фома своей невесте!Скоморохи еще раз переглянулись и с чувством затянули: — Ох ты гой еси, Пульхерия свет-Ивановна,Светик ты мой ясный, ты моя зазнобушка,Березынька моя белая, густолиственная,Рыбонька ты моя золоточешуйчатая,Заюшка моя быстроногая,Птичка ты моя среброкрылая… Но так как сия возвышенная песнь не вызвала у Василия ожидаемого восторга, то скоморохи вновь перешли на низкую прозу:— День свадьбы еще не назначен, но готовится великое торжество с народным гулянием за городом, на Ходынской пустоши. Вот бы поучаствовать! Мы бы показали там свое представление, получили бы какую-никакую прибыль…— Ну хорошо, а что говорят в народе о гибели воеводы? — попытался вернуть беседу в нужное русло Василий.Антип недоуменно пожал плечами:— Да ничего не говорят. Кого может привлекать такая мелочь?Мисаил добавил:— Мы спрашивали у людей, но большинство даже не слышали об этом Афанасии, а для тех, кто слышал, весть о его кончине оказалась настоящей новостью!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43