Ну а остальное вам, должно быть, известно не хуже, чем мне. Я сказался беженцем по фамилии Сидоров, поселился здесь, в Субботине, и продолжал, по мере возможностей, научную работу. — Всеволод Борисович тяжело вздохнул. — Но теперь, как я понимаю, ей пришел конец?— Всеволод Борисович, мы могли бы взглянуть на ваши сокровища? -спросил Дубов.— Отчего же нет, — невесело усмехнулся директор. — Взгляните, пока можно. Очень скоро они будут распроданы, а скорее всего — разворованы, я сгину в подвалах Придурильской охранки, а вам наш президент торжественно вручит какой-нибудь орден…— Нет-нет, Всеволод Борисович, вы нас, кажется, принимаете не за тех, — возразила Чаликова. — По крайней мере, с Придурильской охранкой мы ничего общего не имеем.— Знаете, я уже никому не верю, — задумчиво откликнулся директор. -Но мне кажется, что вы явились не со злыми намерениями.— Мы явились в поисках истины! — заявил Василий.— А что есть истина? — резко обернулся к нему Козицкий. — Я веду… то есть искусствовед-любитель Сидоров ведет обширную переписку со всем светом, в том числе и с коллегами бывшего директора музея Козицкого. И наверняка многие из них догадываются, что Сидоров — это и есть Козицкий, но вида не подают, потому как понимают, что иначе… Ну да вы сами знаете.— Да, конечно, — кивнула Надя, вспомнив зверское лицо Мстислава.— Между прочим, я переписываюсь также с одним человеком, живущим в окрестностях Калининграда, — продолжал Всеволод Борисович. — Конечно, открыто он об этом не пишет, но из писем я понял, что он скрывает часть Янтарной комнаты. Этот человек тоже отлично понимает, что если он откроет истину, то все будет просто-напросто разворовано. Истина — это прекрасно, я сам за истину, но когда она становится личной собственностью непорядочных людей, то стоит подумать — а не придержать ли ее под спудом до лучших времен?— Я с вами не согласен, — раздумчиво ответил Василий, — но и мешать вам не намерен… Нет, я не вправе брать на себя роль судьи.— Вы хотели посмотреть на музейные ценности? — прервал вновь возникшее молчание Козицкий. — Что ж, я готов их вам показать. Но дождемся ночи — днем нас могут увидеть.
x x x
В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая свой путь керосиновой лампой «летучая мышь». Он пыхтел, отдувался, но Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное — в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна, но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону, знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем своей богини — Фемиды.Козицкий отвернул в сторону огромный булыжник, прикрывавший мрачный лаз. Согнувшись, на четвереньках, они проникли в таинственные глубины холма. Узкая нора, по которой они ползли, казалась бесконечной. И страх наступал им на пятки — казалось, что холм сейчас осядет и погребет их под собой. И никто даже не узнает, куда они исчезли.— Все это похоже на страшную фантастику, — сказал Василий, чтобы как-то отвлечься от охватывающего ужаса. — Теперь я не удивляюсь, что возникла легенда о похищении вашего грузовика инопланетянами.— Эту легенду придумал я, — ответил Козицкий. — На случай, если бы кто-то случайно заметил меня на полигоне и вообще — для того, чтобы подпустить побольше туману. Ведь люди так склонны верить подобным сказкам!И как-то внезапно лаз закончился. Василий и Надя осторожно поднялись на ноги и стали оглядываться. В неверном свете керосиновой лампы вырисовывались темные бетонные стены огромного помещения. Посредине стоял покрытый толстым слоем пыли грузовик. К его заднему борту была приставлена небольшая лесенка. Директор поднялся по ней, откинул брезент, и Надежда представила себе, что это вовсе и не грузовик Зил-130, а старинный испанский галион, груженый сокровищами исчезнувшей навсегда цивилизации. Цивилизации далекой, как Марс, и непонятной, как ацтекские письмена. Но породившей прекрасные творения искусства, которые уже непонятны вздорным и измельчавшим потомкам. Те, кто должен был наследовать эти сокровища, погрязли в стяжательстве и наживе. Тот, кто не имеет собственной культуры, не в состоянии понять и чужую. И вот остался один — хранитель не сокровищ, но реликвий прошлой культуры, тот, кто понимает, что уйдут в небытие озлобленные дикари и народится новая цивилизация, и новые люди смогут принять в свои руки, не замаранные чужой кровью и награбленным златом, дар великих предков, и возобновится связь времен. Торжественная тишина повисла в темной пещере. Всеволод Борисович как бы передал Василию и Наде часть той ответственности, которую по велению судьбы взял на себя. Ответственность перед культурой. Ответственность перед человечеством. И они почувствовали всю ее тяжесть. Василий присел на последнюю ступеньку лестницы и невидящим взором уставился в темноту. Надо было сделать выбор, такой, чтобы потом не стыдиться самого себя всю жизнь. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. БЕСЫ Обеды в ресторанчике «Три яйца всмятку» были уже в какой-то степени традиционными. Конечно, когда Дубов и его друзья находились в городе. И разговоры за десертом тоже велись традиционные — о всякой небывальщине. Так, на этот раз господин Ерофеев потчевал сотрапезников историей о том, как таможенники отняли у его шофера микроавтобус и укатили на нем в Кислоярск, где он впоследствии и был найден. Публика с удовольствием смеялась в том месте, где водитель ставил печать в документы всем желающим и за это ему совали деньги, так что за день он заработал более тысячи долларов. После чего ночью отправился домой на попутке. Смеялись, но не верили. Хотя и сам господин Ерофеев не особенно в это верил.— А может, он мне и лапшу на уши повесил, — смеясь, пожимал плечами бизнесмен, — сам где-то халтуру провернул, потом приехал в город, оставил микрушник на другом конце Кислоярска и наплел мне целую историю. Хотя зачем — непонятно.— Может, чтобы вы не узнали? — предположил Серапионыч.— А мне-то какое дело, — снова пожал плечами Ерофеев. — Бабки заработал — молодец. Машину в гараж поставил, и гуляй вальсом.— Нет, ну я имел в виду, — продолжал Серапионыч, — чтобы вы не узнали про его отлучку.— Да нет, доктор, — улыбнулся Ерофеев, — машину нашли гаишники на Родниковой в тот же вечер, когда он должен был вернуться в город.— Тогда зачем придумывать какую-то безумную историю? — обиделся на вруливого водителя Серапионыч. — Странно.— Вот и я говорю — странно, — обратился Ерофеев к Дубову. — А вы что скажете, господин сыщик?Дубов задумчиво покрутил ложечкой в стакане с чаем:— Знаете ли, я как раз проезжал через эту таможню и, судя по вашему рассказу, примерно в то же время. И таможенники были на месте и, по-моему, никуда уезжать не собирались. Но дело не в этом.— А в чем? — нетерпеливо спросил Ерофеев.— Да в том, что эти таможенники — бывшие Кислоярские омоновцы, и сюда им соваться — полное безумие.— Значит, соврал? — уточнил Ерофеев.— Но с другой стороны, — продолжал рассуждать Дубов, — если он прибыл в город вовремя, даже пусть попутно подхалтурив, то зачем оставлять машину где-то на улице? Да еще и с дверями настежь и с ключами в зажигании. Ведь, если я вас правильно понял, гаишники именно из-за этого обратили на «Латвию» внимание. Я сам водитель со стажем и такой безалаберности никогда не допускал.— А может, он был того? — предположил Серапионыч и щелкнул себя пальцем по горлу.— Может быть, конечно, — покачал головой Дубов, — но опытный водитель выключает фары и запирает машину даже, как говорится, на «автопилоте».— Так, значит, не врет? — снова вклинился Ерофеев.— Хотя, может, он дал ее кому-нибудь покататься? — предположил Дубов.— За тысячу долларов? — усмехнулась баронесса, до этого молча поедавшая вегетарианский салат. — Господи, ну и тему вы для разговора нашли! Василий Николаич, расскажите нам лучше, как вы съездили в Старгород и что вы там узнали о картинах Врубеля. Эта тайна меня куда больше занимает, нежели шоферские фантазии.Дубов как-то неловко отхлебнул чай. Поморщился, хотя чай был неплохой — «Липтон». И наконец изрек:— Э-э-э, — врать Великий Сыщик был не мастер, — понимаете ли, госпожа Хелена… — Тут он снова сделал паузу и хлебнул еще чайку, видимо, набираясь храбрости. — До Старгорода мы, собственно, не доехали. Машина сломалась. Старый «Москвич» — это автомобиль не для дальних поездок. -Сыщика явно «понесло». — Вкладыши коленвала сношены, а поменять их сложно. Сам я, по крайней мере, не умею. Хотя как-то однажды менял картер, когда пробил на ухабах…Баронесса внимательно слушала всю эту чушь и даже деловито кивала головой. Ерофеев явно не понимал, что происходит, и с удивлением поглядывал на Дубова. Серапионыч же догадывался, что Василий что-то откопал и просто не хочет говорить об этом баронессе.— А вы слышали, — пришел на выручку Дубову доктор, — к Земле летит астероид и упадет в наше Кислое море?— А вот это интересно, — оживился Ерофеев, — туристы понаедут, ученые…И вопрос о картинах Врубеля, к удовольствию Дубова, сошел со сцены. Только госпожа Хелена очень уж задумчиво жевала салат. Даже не замечая, что это салат доктора.А когда обед был закончен и все вставали из-за стола и прощались до следующего раза, баронесса, пожимая руку Василия, внезапно задержала ее в своей.— Василий Николаевич, а вы не хотите заглянуть ко мне? -проникновенно сказала она. — Посмотреть некоторые новые экспонаты.Дубов слегка опешил — баронесса редко приглашала кого-либо к себе. И он, как бы ища поддержки, оглянулся по сторонам. Его растерянный взгляд встретился с весело блестящими из под пенсне глазами Серапионыча. И тот хитро подмигнул Дубову.— Ну что ж, госпожа Хелена, — решился Василий, — когда вам будет удобно?— Сейчас, — решительно сказала баронесса.— А, ну сейчас, так сейчас, — деланно равнодушно пожал плечами Дубов. — Я уж давно мечтал ознакомиться с вашей коллекцией.
x x x
Жилище баронессы произвело на Василия сильное впечатление. Что, собственно, немудрено — люди с менее устойчивой нервной системой просто падали в обморок. Именно такая беда приключилась с сантехником, пришедшим прочистить раковину, забитую кофейной гущей. Увидев в прихожей мумию фараона, бедолага лишился чувств. А когда пришел в себя, обнаружил, что лежит в саркофаге, куда его заботливо перетащила госпожа Хелена. Она же хотела как лучше — саркофаг был ее кроватью. Нет, сантехник, конечно, прочистил раковину, но впредь зарекся ходить к госпоже Хелене в трезвом виде.Дубов в обморок не падал, но ему все-таки потребовалось некоторое время, чтобы освоиться. Вскоре он начал с интересом осматриваться по сторонам, а уже через пять минут поставил под сомнение подлинность телевизора образца тридцать девятого года. Правда, в этом великий сыщик был посрамлен. Баронесса прочитала ему короткую лекцию по истории телевизионного вещания. Из которой вытекало, что еще до начала второй мировой войны велись разработки в области передачи изображения на расстоянии. Другое дело, что широкое телевизионное вещание началось лишь после окончания войны. Так что первые телевизоры были созданы в тридцатых годах, и это один из них.И вдруг баронесса, даже не закончив лекции, перешла к боевым действиям — она схватила Василия за лацканы пиджака и притянула к себе.— Хватит заговаривать мене зубы! — негромко, но с чувством сказала она. В ее глазах появился уже знакомый Дубову блеск, который означал, что баронесса готова «слямзить» какой-нибудь бесхозный исторический экспонат. И ее ничто не остановит.— Василий, вы меня любите? — спросила она требовательно.Василий был готов ко всему, но только не к этому. А потому ответил первое, что пришло в голову:— Я вас уважаю, госпожа Хе…— Вы что, отвергаете мои нежные чувства? — В голосе баронессы прозвучала угроза.— Я, знаете ли, ну… — Василий не знал, что сказать. И наконец придумал: — Я предпочитаю холостую жизнь…— А я и не покушаюсь на вашу руку, — с пафосом отвечала баронесса, -мне нужно ваше сердце!Это прозвучало несколько по-людоедски, отчего у Василия пробежал холодок по спине. Хотя он и понимал, что госпожа Хелена просто оговорилась. А она тем временем, отпустив один лацкан, принялась нервно расстегивать пуговки своей кофточки.— Э-э-э, мадам, давайте не будем забегать вперед, — неуверенно промямлил Василий.Великий Сыщик не был пуританином. И, мягко говоря, не чурался прекрасного пола. А баронесса была достаточно интересная женщина в расцвете лет. И все же что-то его останавливало.— Госпожа Хелена, — осторожно начал Василий, — если вас интересуют картины Врубеля, то… — Здесь он сделал длинную паузу, а баронесса перестала теребить пуговки.Пауза затянулась.— Ну так говорите же! — не выдержала госпожа Хелена.В глазах Дубова сверкнула озорная искорка:— …если вас интересуют картины Врубеля, то причем тут мое сердце?Баронесса поняла, что попала впросак, и стушевалась. Отпустила пиджак. И уж совсем как-то машинально пожала плечами. Дубов не спеша направился к дверям, она его не удерживала. Госпожа Хелена стояла будто в задумчивости посреди своего дома-музея, словно сама превратившись в экспонат. Лишь когда хлопнула дверь, баронесса обернулась и, криво усмехнувшись, погрозила пальцем мумии фараона:— Говорила же я тебе: не путай любовь с наукой!
x x x
Выйдя от баронессы, Дубов решил прогуляться пешком по городу. Немного проветриться и поразмыслить. И как-то совершенно незаметно ноги сами привели его на угол Матвеевской и Родниковой. То есть в то самое место, где была найдена угнанная «Латвия». Детектив по привычке размышлял: «Район, конечно, шебутной: хулиганы, пьяницы, мелкие спекулянты типа „спиртик-водочка“. Но никакие террористы и путчисты здесь не обитают, такие живут в более престижных районах города. Что здесь делать наемным бандитам? Оружием тут не торгуют, по крайней мере, приличным. Развлечься? Так ведь и „приличные девочки“ в этом районе не водятся. Что им здесь делать? В смысле, наемникам. Может, действительно водитель микроавтобуса что-то приврал? Хотя все равно непонятно — зачем?»И тут плавный ход мыслей детектива был нарушен самым бесцеремонным образом — кто-то подошедший сзади закрыл Дубову глаза и спросил сладким голосом:— Васенька, а ну-ка отгадай Сашульчика по голосу!— Мешковский!… — простонал Дубов.Для жителей Кислоярска этого было вполне достаточно, чтобы понять, какая чума внезапно свалилась на детектива. Для остальных же поясним. Александр Мешковский в свое время был видной фигурой в культурной жизни города. Всяческие шоу, презентации и инсталляции не обходились без его участия. А потом… А потом Мешковский начал пить. Злые языки поговаривали, что проблема в его сексуальной ориентации: мол, прекратились гонения на голубых, так они и растерялись. Это, конечно же, было не так. Просто Сашульчик потерял веру в свой талант. Это был, так сказать, затянувшийся творческий кризис, вроде самолета, попавшего в штопор. Когда уже не слушаются рули и земля стремительно приближается все ближе и ближе… А стихийным бедствием Мешковский стал благодаря своим бесконечным монологам. И спорить с ним выпившим, а выпивши он был всегда, было бесполезно, потому как он жутко обижался и начинал изображать из себя «уличную девку». Хотя настоящие уличные девки сгорели бы от стыда при виде такого поведения.Так что у Дубова было два выхода, один другого краше: либо скандал, либо выслушать порцию бессвязной болтовни и потихонечку смыться. Василий не любил шумных и непристойных сцен, а потому предпочел второй вариант. А Мешковский уже извергал фонтаны слов, даже не интересуясь, слушают ли его:— …А друзья называли Чайковского любовно «чайничек». И хотя у нас совершенно уснуло правосудие, «золотой век» поэзии уже позади. В связи с этим, я думаю, надо признать все же, что водка лучше виски и Тихона Хренникова. Он не умел писать письма, а я, наверное, съезжу в Австралию. Так, на недельку…Дубов мало обращал внимания на всю эту болтовню и лишь кивал головой время от времени, стараясь изобразить заинтересованность.— …Им, конечно, далеко до Генриха Манна, но зато какие смелые и наглые. И с автоматами. Это здорово возбуждает, — продолжал изливаться Мешковский.Дубов же при слове «автоматы» профессионально насторожился. — Всю ночь мы разговаривали. А наутро их уже не было. Как жаль, как жаль, — опечалился Мешковский и даже, похоже, решил пустить слезу, но не выжал. Что его еще больше огорчило. — Полный стол водочки, а поговорить не с кем. Может, вы заглянете ко мне, Василий Николаевич?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
x x x
В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая свой путь керосиновой лампой «летучая мышь». Он пыхтел, отдувался, но Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное — в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна, но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону, знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем своей богини — Фемиды.Козицкий отвернул в сторону огромный булыжник, прикрывавший мрачный лаз. Согнувшись, на четвереньках, они проникли в таинственные глубины холма. Узкая нора, по которой они ползли, казалась бесконечной. И страх наступал им на пятки — казалось, что холм сейчас осядет и погребет их под собой. И никто даже не узнает, куда они исчезли.— Все это похоже на страшную фантастику, — сказал Василий, чтобы как-то отвлечься от охватывающего ужаса. — Теперь я не удивляюсь, что возникла легенда о похищении вашего грузовика инопланетянами.— Эту легенду придумал я, — ответил Козицкий. — На случай, если бы кто-то случайно заметил меня на полигоне и вообще — для того, чтобы подпустить побольше туману. Ведь люди так склонны верить подобным сказкам!И как-то внезапно лаз закончился. Василий и Надя осторожно поднялись на ноги и стали оглядываться. В неверном свете керосиновой лампы вырисовывались темные бетонные стены огромного помещения. Посредине стоял покрытый толстым слоем пыли грузовик. К его заднему борту была приставлена небольшая лесенка. Директор поднялся по ней, откинул брезент, и Надежда представила себе, что это вовсе и не грузовик Зил-130, а старинный испанский галион, груженый сокровищами исчезнувшей навсегда цивилизации. Цивилизации далекой, как Марс, и непонятной, как ацтекские письмена. Но породившей прекрасные творения искусства, которые уже непонятны вздорным и измельчавшим потомкам. Те, кто должен был наследовать эти сокровища, погрязли в стяжательстве и наживе. Тот, кто не имеет собственной культуры, не в состоянии понять и чужую. И вот остался один — хранитель не сокровищ, но реликвий прошлой культуры, тот, кто понимает, что уйдут в небытие озлобленные дикари и народится новая цивилизация, и новые люди смогут принять в свои руки, не замаранные чужой кровью и награбленным златом, дар великих предков, и возобновится связь времен. Торжественная тишина повисла в темной пещере. Всеволод Борисович как бы передал Василию и Наде часть той ответственности, которую по велению судьбы взял на себя. Ответственность перед культурой. Ответственность перед человечеством. И они почувствовали всю ее тяжесть. Василий присел на последнюю ступеньку лестницы и невидящим взором уставился в темноту. Надо было сделать выбор, такой, чтобы потом не стыдиться самого себя всю жизнь. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. БЕСЫ Обеды в ресторанчике «Три яйца всмятку» были уже в какой-то степени традиционными. Конечно, когда Дубов и его друзья находились в городе. И разговоры за десертом тоже велись традиционные — о всякой небывальщине. Так, на этот раз господин Ерофеев потчевал сотрапезников историей о том, как таможенники отняли у его шофера микроавтобус и укатили на нем в Кислоярск, где он впоследствии и был найден. Публика с удовольствием смеялась в том месте, где водитель ставил печать в документы всем желающим и за это ему совали деньги, так что за день он заработал более тысячи долларов. После чего ночью отправился домой на попутке. Смеялись, но не верили. Хотя и сам господин Ерофеев не особенно в это верил.— А может, он мне и лапшу на уши повесил, — смеясь, пожимал плечами бизнесмен, — сам где-то халтуру провернул, потом приехал в город, оставил микрушник на другом конце Кислоярска и наплел мне целую историю. Хотя зачем — непонятно.— Может, чтобы вы не узнали? — предположил Серапионыч.— А мне-то какое дело, — снова пожал плечами Ерофеев. — Бабки заработал — молодец. Машину в гараж поставил, и гуляй вальсом.— Нет, ну я имел в виду, — продолжал Серапионыч, — чтобы вы не узнали про его отлучку.— Да нет, доктор, — улыбнулся Ерофеев, — машину нашли гаишники на Родниковой в тот же вечер, когда он должен был вернуться в город.— Тогда зачем придумывать какую-то безумную историю? — обиделся на вруливого водителя Серапионыч. — Странно.— Вот и я говорю — странно, — обратился Ерофеев к Дубову. — А вы что скажете, господин сыщик?Дубов задумчиво покрутил ложечкой в стакане с чаем:— Знаете ли, я как раз проезжал через эту таможню и, судя по вашему рассказу, примерно в то же время. И таможенники были на месте и, по-моему, никуда уезжать не собирались. Но дело не в этом.— А в чем? — нетерпеливо спросил Ерофеев.— Да в том, что эти таможенники — бывшие Кислоярские омоновцы, и сюда им соваться — полное безумие.— Значит, соврал? — уточнил Ерофеев.— Но с другой стороны, — продолжал рассуждать Дубов, — если он прибыл в город вовремя, даже пусть попутно подхалтурив, то зачем оставлять машину где-то на улице? Да еще и с дверями настежь и с ключами в зажигании. Ведь, если я вас правильно понял, гаишники именно из-за этого обратили на «Латвию» внимание. Я сам водитель со стажем и такой безалаберности никогда не допускал.— А может, он был того? — предположил Серапионыч и щелкнул себя пальцем по горлу.— Может быть, конечно, — покачал головой Дубов, — но опытный водитель выключает фары и запирает машину даже, как говорится, на «автопилоте».— Так, значит, не врет? — снова вклинился Ерофеев.— Хотя, может, он дал ее кому-нибудь покататься? — предположил Дубов.— За тысячу долларов? — усмехнулась баронесса, до этого молча поедавшая вегетарианский салат. — Господи, ну и тему вы для разговора нашли! Василий Николаич, расскажите нам лучше, как вы съездили в Старгород и что вы там узнали о картинах Врубеля. Эта тайна меня куда больше занимает, нежели шоферские фантазии.Дубов как-то неловко отхлебнул чай. Поморщился, хотя чай был неплохой — «Липтон». И наконец изрек:— Э-э-э, — врать Великий Сыщик был не мастер, — понимаете ли, госпожа Хелена… — Тут он снова сделал паузу и хлебнул еще чайку, видимо, набираясь храбрости. — До Старгорода мы, собственно, не доехали. Машина сломалась. Старый «Москвич» — это автомобиль не для дальних поездок. -Сыщика явно «понесло». — Вкладыши коленвала сношены, а поменять их сложно. Сам я, по крайней мере, не умею. Хотя как-то однажды менял картер, когда пробил на ухабах…Баронесса внимательно слушала всю эту чушь и даже деловито кивала головой. Ерофеев явно не понимал, что происходит, и с удивлением поглядывал на Дубова. Серапионыч же догадывался, что Василий что-то откопал и просто не хочет говорить об этом баронессе.— А вы слышали, — пришел на выручку Дубову доктор, — к Земле летит астероид и упадет в наше Кислое море?— А вот это интересно, — оживился Ерофеев, — туристы понаедут, ученые…И вопрос о картинах Врубеля, к удовольствию Дубова, сошел со сцены. Только госпожа Хелена очень уж задумчиво жевала салат. Даже не замечая, что это салат доктора.А когда обед был закончен и все вставали из-за стола и прощались до следующего раза, баронесса, пожимая руку Василия, внезапно задержала ее в своей.— Василий Николаевич, а вы не хотите заглянуть ко мне? -проникновенно сказала она. — Посмотреть некоторые новые экспонаты.Дубов слегка опешил — баронесса редко приглашала кого-либо к себе. И он, как бы ища поддержки, оглянулся по сторонам. Его растерянный взгляд встретился с весело блестящими из под пенсне глазами Серапионыча. И тот хитро подмигнул Дубову.— Ну что ж, госпожа Хелена, — решился Василий, — когда вам будет удобно?— Сейчас, — решительно сказала баронесса.— А, ну сейчас, так сейчас, — деланно равнодушно пожал плечами Дубов. — Я уж давно мечтал ознакомиться с вашей коллекцией.
x x x
Жилище баронессы произвело на Василия сильное впечатление. Что, собственно, немудрено — люди с менее устойчивой нервной системой просто падали в обморок. Именно такая беда приключилась с сантехником, пришедшим прочистить раковину, забитую кофейной гущей. Увидев в прихожей мумию фараона, бедолага лишился чувств. А когда пришел в себя, обнаружил, что лежит в саркофаге, куда его заботливо перетащила госпожа Хелена. Она же хотела как лучше — саркофаг был ее кроватью. Нет, сантехник, конечно, прочистил раковину, но впредь зарекся ходить к госпоже Хелене в трезвом виде.Дубов в обморок не падал, но ему все-таки потребовалось некоторое время, чтобы освоиться. Вскоре он начал с интересом осматриваться по сторонам, а уже через пять минут поставил под сомнение подлинность телевизора образца тридцать девятого года. Правда, в этом великий сыщик был посрамлен. Баронесса прочитала ему короткую лекцию по истории телевизионного вещания. Из которой вытекало, что еще до начала второй мировой войны велись разработки в области передачи изображения на расстоянии. Другое дело, что широкое телевизионное вещание началось лишь после окончания войны. Так что первые телевизоры были созданы в тридцатых годах, и это один из них.И вдруг баронесса, даже не закончив лекции, перешла к боевым действиям — она схватила Василия за лацканы пиджака и притянула к себе.— Хватит заговаривать мене зубы! — негромко, но с чувством сказала она. В ее глазах появился уже знакомый Дубову блеск, который означал, что баронесса готова «слямзить» какой-нибудь бесхозный исторический экспонат. И ее ничто не остановит.— Василий, вы меня любите? — спросила она требовательно.Василий был готов ко всему, но только не к этому. А потому ответил первое, что пришло в голову:— Я вас уважаю, госпожа Хе…— Вы что, отвергаете мои нежные чувства? — В голосе баронессы прозвучала угроза.— Я, знаете ли, ну… — Василий не знал, что сказать. И наконец придумал: — Я предпочитаю холостую жизнь…— А я и не покушаюсь на вашу руку, — с пафосом отвечала баронесса, -мне нужно ваше сердце!Это прозвучало несколько по-людоедски, отчего у Василия пробежал холодок по спине. Хотя он и понимал, что госпожа Хелена просто оговорилась. А она тем временем, отпустив один лацкан, принялась нервно расстегивать пуговки своей кофточки.— Э-э-э, мадам, давайте не будем забегать вперед, — неуверенно промямлил Василий.Великий Сыщик не был пуританином. И, мягко говоря, не чурался прекрасного пола. А баронесса была достаточно интересная женщина в расцвете лет. И все же что-то его останавливало.— Госпожа Хелена, — осторожно начал Василий, — если вас интересуют картины Врубеля, то… — Здесь он сделал длинную паузу, а баронесса перестала теребить пуговки.Пауза затянулась.— Ну так говорите же! — не выдержала госпожа Хелена.В глазах Дубова сверкнула озорная искорка:— …если вас интересуют картины Врубеля, то причем тут мое сердце?Баронесса поняла, что попала впросак, и стушевалась. Отпустила пиджак. И уж совсем как-то машинально пожала плечами. Дубов не спеша направился к дверям, она его не удерживала. Госпожа Хелена стояла будто в задумчивости посреди своего дома-музея, словно сама превратившись в экспонат. Лишь когда хлопнула дверь, баронесса обернулась и, криво усмехнувшись, погрозила пальцем мумии фараона:— Говорила же я тебе: не путай любовь с наукой!
x x x
Выйдя от баронессы, Дубов решил прогуляться пешком по городу. Немного проветриться и поразмыслить. И как-то совершенно незаметно ноги сами привели его на угол Матвеевской и Родниковой. То есть в то самое место, где была найдена угнанная «Латвия». Детектив по привычке размышлял: «Район, конечно, шебутной: хулиганы, пьяницы, мелкие спекулянты типа „спиртик-водочка“. Но никакие террористы и путчисты здесь не обитают, такие живут в более престижных районах города. Что здесь делать наемным бандитам? Оружием тут не торгуют, по крайней мере, приличным. Развлечься? Так ведь и „приличные девочки“ в этом районе не водятся. Что им здесь делать? В смысле, наемникам. Может, действительно водитель микроавтобуса что-то приврал? Хотя все равно непонятно — зачем?»И тут плавный ход мыслей детектива был нарушен самым бесцеремонным образом — кто-то подошедший сзади закрыл Дубову глаза и спросил сладким голосом:— Васенька, а ну-ка отгадай Сашульчика по голосу!— Мешковский!… — простонал Дубов.Для жителей Кислоярска этого было вполне достаточно, чтобы понять, какая чума внезапно свалилась на детектива. Для остальных же поясним. Александр Мешковский в свое время был видной фигурой в культурной жизни города. Всяческие шоу, презентации и инсталляции не обходились без его участия. А потом… А потом Мешковский начал пить. Злые языки поговаривали, что проблема в его сексуальной ориентации: мол, прекратились гонения на голубых, так они и растерялись. Это, конечно же, было не так. Просто Сашульчик потерял веру в свой талант. Это был, так сказать, затянувшийся творческий кризис, вроде самолета, попавшего в штопор. Когда уже не слушаются рули и земля стремительно приближается все ближе и ближе… А стихийным бедствием Мешковский стал благодаря своим бесконечным монологам. И спорить с ним выпившим, а выпивши он был всегда, было бесполезно, потому как он жутко обижался и начинал изображать из себя «уличную девку». Хотя настоящие уличные девки сгорели бы от стыда при виде такого поведения.Так что у Дубова было два выхода, один другого краше: либо скандал, либо выслушать порцию бессвязной болтовни и потихонечку смыться. Василий не любил шумных и непристойных сцен, а потому предпочел второй вариант. А Мешковский уже извергал фонтаны слов, даже не интересуясь, слушают ли его:— …А друзья называли Чайковского любовно «чайничек». И хотя у нас совершенно уснуло правосудие, «золотой век» поэзии уже позади. В связи с этим, я думаю, надо признать все же, что водка лучше виски и Тихона Хренникова. Он не умел писать письма, а я, наверное, съезжу в Австралию. Так, на недельку…Дубов мало обращал внимания на всю эту болтовню и лишь кивал головой время от времени, стараясь изобразить заинтересованность.— …Им, конечно, далеко до Генриха Манна, но зато какие смелые и наглые. И с автоматами. Это здорово возбуждает, — продолжал изливаться Мешковский.Дубов же при слове «автоматы» профессионально насторожился. — Всю ночь мы разговаривали. А наутро их уже не было. Как жаль, как жаль, — опечалился Мешковский и даже, похоже, решил пустить слезу, но не выжал. Что его еще больше огорчило. — Полный стол водочки, а поговорить не с кем. Может, вы заглянете ко мне, Василий Николаевич?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43