А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Да, комплексы заставляли его выглядеть самоуверенным, даже напыщенным. Да, ему, выросшему в женском окружении, недоставало мужественности. Оттого он и придавал большое значение красивой одежде, элегантной обуви, ухоженным ногтям, порядку во всем. Думаю, – улыбнулась, вспомнив безусого Пуаро, облаченного ею в женские одежды, – мы, скорее, были подружками…
Жеглов представил знаменитого сыщика в дамском белье, в том самом, которое он обнаружил в тайнике под книжным шкафом, тряхнул негодующе мужественной своей головой, и вновь обратил внимание на женщину, продолжавшую говорить:
– Так что вы можете не ревновать, мой друг, тем более что…
Жеглов не слушал. Он думал, как будет выглядеть в своих собственных глазах, помывшись с этой женщиной в бане. В глазах получился чистый милиционер, исключенный из КПСС за аморалку. «Нет, надо накатить стакан, – решил он. – С этих рюмочек одна неразбериха в голове».
– Да вы пейте, пейте, я больше не буду, – придвинула к нему пыжившийся графин. – Вы сильный мужчина, вам много надо для хорошего настроения…
Жеглов взял фужер для сока, переместил в него водку из графина, выпил. Она придвинула к нему огурцы, он хрустнул одним. На душе сделалось хорошо. Женщина стала выглядеть домашней, почти супругой.
– А много у вас таких, как этот Пуаро? – спросил, с удовольствием на нее смотря.
– Каких таких?
– Которых держат на таблетках и инъекциях?
– Кто ж это знает, кроме профессора?
Жеглов посмотрел на смело декольтированную грудь женщины, притягательно белую на фоне черного платья, обострил взгляд: ему пришло в голову проделать с ней то, что он проделал накануне с Мааром-Шараповым.
– Знаете, я тоже принимаю таблетки и прочее, – продолжала она, – и потому мне не хочется продолжать эту тему.
– Ваша воля, – посмотрел Жеглов на графинчик, выглядевший опустошенным.
– Водки больше нет, – сказала виновато. – Коньяк будете?
– Какой?
– «Наполеон».
– Да, кстати, о Наполеоне. Как вы считаете, смерть его была случайной?
– Хотела бы я так умереть… – вздохнула по-детски. – На гребне счастья.
– Так как? Случайной она была или нет?
– Как вам сказать… Половину своей жизни в Эльсиноре он провел на башне, трижды там простудился, дважды – подвернул ногу в спешке, раз – расшиб копчик.
– Не юлите, сударыня, умоляю.
– Конечно же, никто его не убивал. Насколько я знаю, профессор Перен приказывал Жану Керзо не спускать с императора глаз, но Керзо ослушался и побежал смотреть на эту дурацкую сцену, я имею в виду вступление доблестных французских войск в Эльсинор. Сейчас он в большом расстройстве – профессор в наказание урезал ему месячную ставку и лишил бонуса за квартал, а это приличные деньги.
– Нашли стрелочника… Кстати, сам профессор не выглядит расстроенным. Два трупа за неделю, а он как огурчик с пупырышками в хорошем маринаде.
– Товарищ Жеглов! – проговорила умоляюще. – Вы забываете, что находитесь в обществе женщины. Вас, что, назначили следователем?
– В общем, да.
– А… Вот почему вы сюда пришли…
– Я пришел сюда попариться. Так где «Наполеон»?
– В морге, я думаю.
– Коньяк?!
– А!.. Минуточку, – расцвела виноватой розой, – сейчас принесу.
Бутылка оказалась непочатой, Глеб порадовался. Коньяк был хорош. Забыв о следственном долге, он принялся осваивать женщину зрением. Чем дольше смотрел, тем больше она ему приходилась по душе. Искренняя в деталях, женственная, знающая, что мужчины хотят от женщин, и что женщина может от них получить, и как восхитительно закончится партия, если тонко сыграть дебют, напористо – миттельшпиль и бесшабашно – эндшпиль. И ведь чувствуется, видно, что этих партий у нее в головке много, и французская фривольная, и испанская гордая и, даже, может быть, Каро-Кан с черт знает какой позицией. Дав экскурсии по себе завершиться рюмочкой во здравие, Генриетта сказала:
– У меня есть к вам предложение. Давайте условимся, что будем говорить друг другу одну лишь правду?
– И ничего кроме правды?
– Да.
– Давайте, – согласился Жеглов и тут же пожалел об этом, ибо женщина с места в карьер взяла его за рога:
– В таком случае скажите, почему вы испугались, когда я вам шутки ради сказала, что, возможно, пойду с вами в баню?
– Я не испугался, но удивился. Вы такая женщина, к вам надо привыкнуть, породниться, что ли.
– Вы все сказали?
– Нет. Я бы добавил, что мне трудно вообразить себя любовником такой женщины как вы, вообразить на первом часу нашей с вами партии.
– Помилуйте, но ведь я вам не предлагала секса, тем более, в бане! Я с утра хотела попариться, это освежает, тут вы возникли… Ну я…
– Вы просили меня сказать честно, и я сказал. Можно теперь я спрошу?
– Спрашивайте.
Глеб посидел немного, глядя в сторону. Налил рюмку коньяка. Выпил залпом. Закусил лимонным кружочком. Посмотрел исподлобья на женщину, с удовольствием на него глядевшую, спросил, как подсудимую:
– Из каких соображений вы лишили жизни гражданина Пуаро? И каким способом?
Генриетта ничуть не смутилась. Мужчина сделал ход в их партии, обдуманный, по его мнению, ход, первый на пути к торжеству. Теперь ее ход, и она его сделает без размышлений, потому что мужчина против женщины, это то же самое, что перворазрядник против гроссмейстера.
– Хорошо, я скажу вам правду, но…
– Что «но»? Говорите.
– Как вы относитесь к ролевым играм? – искренние ее щечки порозовели.
– К ролевым играм? Это когда баба палачом одевается, а мужик – собакой? А потом собака палача дрючит?
– Ну, примерно так.
– Никак не отношусь, ибо не пробовал. Был, правда, свиньей несколько раз, но партнерше не понравилось.
– Так вот, дорогой мой товарищ, я хотела бы поиграть в эти игры… То есть рассказать вам все в костюмах и декорациях .
– В костюмах и декорациях ? Погодите, погодите… Вы ведь и Мегре предлагали сыграть свою роль в костюмах и декорациях, и он сыграл в ящик?
– Боитесь, разыграв со мной ролевую игру, сыграете в ящик? Вы, сильный, опытный мужчина, боитесь слабой женщины?
– Не боюсь. Просто я не готов еще с вами лечь.
– О, нет, не подумайте, что я хочу вам открыться в постели или после нее, совсем нет. Просто свяжите мне руки, заклейте рот, привяжите, и пытайте, пытайте как палач! Бейте меня плеткой, ударьте кулаком, вгоните мне под ногти иголки, и я вам все скажу, как на духу. Все, всю правду.
Глаза ее блестели. Жеглов оторопел. Похоже, этой бестии известно, что он проделал с Луи де Мааром-Люкой-Гастингсом-Шараповым. От кого? От горничной? Вряд ли та успела. От Шарапова-аристократа? Сомнительно. Или просто читает мысли? Читает? Похоже. Ну и пусть читает. «Бейте ее плеткой, подбейте глаз, вгоните под ногти иголки!» Ну, погоди, куколка! Сейчас ты получишь все, получишь по полной программе.
9. Сплошная зоология
Жеглов встал, массируя кисти и декламируя:
Я женщин не бил до семнадцати лет –
В семнадцать ударил впервые, –
С тех пор на меня просто удержу нет:
Направо – налево
я им раздаю «чаевые», –
пружинисто прошелся по комнате. Вернулся к ней, резким рывком разодрал платье от ворота до подола. Увидел вторую пару грудей, не удостоенную бюстгальтером, присвистнул. Женщина продолжала сидеть, заинтересованно глядя.
– Интересные сиськи носила буржуазия, – проговорил, сладив с оторопью. Рванул платье на себя. Повертел трофей в руках. Разорвал на ленты. Сказал вслух задумчиво:
– Куда бы тебя привязать?..
Вдруг рассмеявшись заразительно, стал рассказывать:
– Знаешь, Гена, у нас в России, анекдот такой есть. Поймал, значит, заяц лису на кладбище, – а ты ведь лиса, ой, лиса, – и стал к кресту могильному привязывать. Лиса встревожилась, спрашивает:
– Ты, что, хочешь меня распять?
– Нет, раз десять! – ответил заяц.
Генриетта юмора не поняла.
– Ну, понимаешь, по-русски «распять» звучит так же, как «раз пять».
– Пошлый анекдот. А что касается счета, думаю, вы до двух не досчитаете, хотя и много говорите.
– Смотря что стану считать. Если твои косточки – до двухсот дойду. Однако хватит разговоров. Пожалуй, я тебя к столу привяжу, больше некуда а то.
Жеглов подошел к обеденному столу, стоявшему у стены под картиной, на которой напряженно целовалась обнаженная парочка, вытащил его на середину комнаты, взял женщину на руки, – та жеманно прижалась, – водрузил на стол, снял чулки и туфельки, напевая:
– Конец простой – хоть необычный, но досадный:
Какой-то грек нашел Кассандрину обитель, –
И начал пользоваться ей, не как Кассандрой,
А как простой и ненасытный победитель , –
привязал руки-ноги к ножкам. Затем постоял, оценивая свой труд. Генриетта тем временем думала, из каких соображений этот человек в своем речитативе упомянул греков и Кассандру. Не узнал ли он чего о ее Подземном Мире, о мире Астарты-Афродиты? Нет, пожалуй, нет.
– Ну и как вам? Удобно? – спросил Жеглов тем временем участливо.
– Было бы вам удобно, – сверкнула в ее глазах скабрезная искорка. Если она и страшилась чего, так это того, что этот новый русский не превзойдет старого, не превзойдет Мартена. Тогда, может быть, ей станет скучно, и вечер станет зряшным.
– Обо мне не беспокойтесь, – махнул рукой. – Как-нибудь слажу.
– В таком случае, если вам не трудно, подложите мне под голову подушку.
– Ту, с дивана? – посмотрел на последний, усеянный разного рода подушечками.
– Нет, принесите из спальной.
– Понимаю! – подмигнул, и скоро кокетливая подушка с кружевной оторочкой позволяла женщине наблюдать за прошеным мучителем без напряжения. Тот к тому времени попивал коньяк, рассматривая подошвы ее ступней, удивительно розовые для зрелой женщины.
– Думаю, инсталляция созрела, – сказал, допив. – Теперь дело за инструментами.
– Иголки в серванте, в круглой коробочке.
– Спасибо, я потом посмотрю. У вас в доме имеется что-нибудь вроде кухоньки?
– Вы проголодались?!
– Нет. Но там наверняка есть разделочный нож, чесночный пресс или что-нибудь вроде.
– Если вы нанесете мне тяжкие телесные повреждения, то остаток жизни проведете в смирительной рубашке, будьте уверены, – поджала губки.
– Да нет, какие там телесные повреждения, я чуть-чуть. Вы что, не отметили, что в нашем представлении не хватает динамики и резких звуков, экшена, как сейчас говорят?
– Кухня там, – указала подбородком.
Подошел к столу. Выпил рюмку. Ушел, закусывая пластиком сыра. Вернулся ни с чем. Довольный. Встал у стола. Показал женщине кулак. Сказал, подленько улыбаясь:
– Догадайся с трех раз, что в нем?
– Знаете, уважаемый инквизитор, я уже начала скучать, – сказала правду.
– В нем таракан, большой таракан. Я положу его вам в трусики.
Подмигнув, молниеносным движением боксера сунул кулак в обещанное место, разжал пальцы. Насекомое, оказавшись в кудрявом лесу, нервно задвигало всеми шестью ногами. Генриетта завизжала, задергалась. Стол заходил ходуном.
– Как вы болезненно воспринимаете это маленькое насекомое… – вынул руку, прошелся ладонью по животику. – Боитесь, заползет в половую щель? Вряд ли. Хотя, кто знает, может, он самец.
Женщина зарыдала. В бане звонко уронили тазик на мраморный пол.
– Выньте, его выньте, умоляю! – попросила сдавленно, попросила, ненавидя Жерфаньона (последний, давно приложивший ухо к стене, услышал эти слова и немало озадачился).
– Я там еще кусочек сыра в мышеловку положил, думаю, кульминации нашей драмы долго ждать не придется.
Генриетта замолчала, расширившиеся ее глаза смотрели на кухонную дверь. Раздался резкий щелчок. Мышеловка сработала.
– Шустро! – расцвел Жеглов. – Вы пока тут пообщайтесь с насекомым, а я за мышкой сбегаю.
Ушел на кухню, сделав крюк к столику с коньяком. Вернулся с мышеловкой – в ней бесновалась серая мышь.
– Ух, ты какая! В трусики хочешь? Нет уж! Сначала – прелюдия. С нежными поцелуями, трогательными прикосновениями, и прикусыванием мочки нежного ушка.
Сунул руку в мышеловку. Вскрикнув, мигом вынул. Посмотрел на подушечку среднего пальца. На крапинки крови.
– Да ты не мышь, сученок! – воскликнул удивлено. – Ты, оказывается, крыса, то есть крысенок!
Вытерев кровь о скатерть, покрывавшую стол, посмотрел на Генриетту с неподдельным сочувствием:
– Вот это ты попала!..
Женщина обезумела. Пыталась кричать, но горло, схваченное спазмами, выдавало клекот. Он продолжал юродствовать: достал таки крысу, взял за хвост, поднес к ее лицу, запел драматическим голосом:
Услышьте нас на суше –
Наш крик все глуше, глуше, –
И ужас режет души
Напополам…
Генриетта затихла, затравленные ее глаза обречено смотрели на дергавшуюся крысу.
– Ну, что, будем сотрудничать со следствием? – поднес животное к самому лицу.
Она закивала. – Да-да-да!
– А говорила: иголки, плетка, побои. Нет, это маловысокохудожественно, как говорил наш выдающийся писатель Зощенко. Ты как в себя будешь приходить? На столе или за столом?
– За столом, – сказала она.
– Хорошо. Но руки я тебе свяжу. На всякий случай, чтоб поделом не зарезала.
Через десять минут Генриетта сидела за столом в красном облегающем платье и красной же шляпке – их Жеглов нашел в гардеробе. Руки ее были связаны в запястьях.
10. Все смогла пережить
– Вы жестоки, – сказала она, выпив с руки Жеглова коньяку.
– Цель оправдывает средства. К тому же я предполагаю, что вы заслуживаете большего, может быть, даже гильотины. Как там звали вашу королеву, которой головку снесли? Не Генриеттой случаем?
– Чепуха. У нас нет смертной казни. Ее звали Марией Антуанеттой. Дайте мне сыру, – мысли женщины бегали как мыши в клетке.
Жеглов дал. Она съела ломтик. Он сказал, радуясь, что пьян в самую меру:
– Обожаю кормить с рук. Еще чего-нибудь?
– Я съела бы мяса. Большой кусок.
– Это потом. Я пожарю вам с кровью. Нашу мышку.
– А вы мне понравились. Люблю людей, идущих напролом. Сейчас мало таких.
– Хорошо, что вдова
все смогла пережить,
пожалела меня
и взяла к себе жить, –
пропел Жеглов.
– Вы все поете и поете. Вы что, певец?
– Я и певец, и артист, и, как оказалось, еще и мастер заплечного жанра. Вот только жизнь вкривь и вкось…
– Наркотики? Водка? Женщины? – спросила с живым интересом.
– И наркотики, и водка, и я сам.
– Что сам?
– Да понимаешь, среди людей живем. Всем нравишься, все друзья, а сам себе не нравишься и не друг.
– Профессор все поправит. Доверьтесь ему.
– Ну-ну. Доверишься ему, а он выпотрошит. Зачем ему моя рыхлая печень? Сердце с рубцами? Удивляюсь.
– Чушь. Что такое эвтаназия, знаете?
– Знаю. Это когда больных убивают из жалости. Что, Мегре и Пуаро были смертельно больны?
– Да. В нашу клинику переводят лишь смертельно больных. Потому и говорят, что она ближе к небу, чем любая другая. И Перен делает все, чтобы они умерли счастливыми. С их разрешения, разумеется.
– И Делу был смертельно болен?
– Да. У него была альтернатива. Умереть через год в нетерпимых муках как Марта Эмбер, страдавшая так громко, что весь Эльсинор вымаливал ей смерть у Господа, или…
– Вас позабавить своей кончиной.
– Он получил все, что хотел, – нахмурилась.
– Что именно?
– Свободу. И мы терпели.
– Что вы терпели?
– Рассказать по буквам?
– Нет, по слогам.
– Хорошо. Год назад профессор сказал Мартену, что болезнь его остановить не удалось, и через шесть или семь месяцев он умрет в адских муках. И потому он хотел бы ему хоть чем-то помочь…
Жеглов криво улыбнулся, сказал:
– На это Лу усмехнулся и спросил: – Чем помочь? Гильотиной?
– Нет. Инъекцией в предплечье, как только это начнется, – ответил ему профессор, – продолжила Генриетта свое повествование. – Неделю вам будет хорошо, как полному сил юноше. Вы обо всем забудете, а по истечении ее почиете во сне.
– Это мне не подходит… – пережив известие, сказал Мартен. – Я вам не красная девица, боящаяся тараканов. Я хочу… Я хочу…
Делу замолк. Лицо его сделалось злорадно-напряженным. Он придумывал себе смерть.
– Чего же вы хотите? – не дождавшись продолжения, спросил профессор. Говорите, я все для вас сделаю. Все что в моих силах.
– Все что в ваших силах? – адская улыбка вмиг завладела лицом несчастного. – В таком случае, я хочу, чтобы вы меня зарезали! Вы, дававший клятву Гиппократа, зарезали! Вы, эскулап великий, не сумевший меня вылечить! Я хочу, чтобы вы пырнули меня скальпелем в печень, под ребро, вы знаете, куда надо пырять! – этот тип вечно оригинальничал, он не мог не оригинальничать.
– Я не смогу этого сделать… – опешил Перен. – Исключено.
– Не сможете? Так наймите кого-нибудь! – захохотал сатанински.
– Вам здесь не марсельский порт! – возмутился профессор. – Где я вам найду убийцу?!
– Это ваше дело. Но я требую, чтобы меня зарезали. В драке, ночью в постели, в парке, где угодно.
– Но почему вы именно этого хотите, почему?! Объясните! – взмолился профессор.
– Все очень просто. Родненькая моя мама с детства кричала мне в лицо, что рано или поздно меня зарежут в вонючей подворотне или дешевом кабаке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45