До скорой встречи, господин Перен.
– Да, кстати, господа, – уже у дверей заставил их обернуться иронический голос профессора. – Я тут подумал, что убийство Катэра лежит на совести полиции – ведь это она позволила Иосифу Каналю ускользнуть из тюрьмы… Так что приема пищи с глазу на глаз с очаровательной марсельской шлюхой, к сорока годам сохранившей дюжину зубов, хм, в своем портмоне, вы можете не опасаться. Пока, по крайней мере.
– Вы нас порадовали, – сказал Гастингс.
– Да, вот еще что. Я прошу вас обоих не распространяться, что, по-вашему мнению, маленькая Люсьен беременна.
– Вы могли бы не говорить нам об этом, – укоризненно сказал Пуаро и раскланялся.
В большой гостиной они увидели Эйнштейна с Пелкастером, те приятельски рядышком сидели на диване.
– Вчера я подошел к этой задачке с другой стороны, и результат получился тот же – Конец света, увы, неизбежен… – говорил Эйнштейн, удивительно похожий на своего великого однофамильца. – Темное вещество его погубит.
– Что ж, это означает, что мы приняли правильное решение, – отвечал ученому Пелкастер.
– Извините, джентльмены, – заинтересовавшись темой разговора, подошел к ним Пуаро. – Я слышал, вы говорили о Конце света? Неужели он все же случится?
– Да, физический конец света неминуем, – смущенно улыбнулся Пелкастер. – Присаживайтесь с нами, Альберт с удовольствием вам все растолкует.
– Я, пожалуй, пойду, прогуляюсь, – сказал Гастингс, с укоризной посмотрев на друга, вмиг забывшего о насущных делах.
– Конечно, мой друг, конечно, – усевшись напротив Эйнштейна, помахал Пуаро капитану ухоженными пальчиками. – Так почему же он случится, этот конец света?
– Лапидарно говоря, наша Вселенная просто остынет до абсолютного нуля и все исчезнет. К этому выводу, поначалу казавшемуся небесспорным, ученые пришли двадцать лет тому вперед. И мне, вашему покорному слуге, удалось вчера поставить точку, гм, в этом деле.
– И когда же это случиться? – улыбнулся Пуаро намеку на свою профессию.
– Через восемь миллиардов семьсот тридцать пять миллионов с сантимами лет.
– И что, все погибнет?
– Все, – посмотрел Эйнштейн в записную книжку, исписанную формулами. – Абсолютно все погибнет. Электромагнитные волны, элементарные частицы, атомы, нейтрино, бессмертная улыбка Джоконды, люди и гады, религии и верования, планеты и галактики – все.
Пуаро огорчился. Бог с ней, с Джокондой, но память о Пуаро? Она умрет, остыв до абсолютного нуля?
– Да не огорчайтесь вы так! – коснулся его колена Пелкастер. – Я ж рассказывал вам, мы нашли выход.
– Какой может быть выход, если везде абсолютный ноль?.. – поежился Пуаро.
– Неужели вы все забыли? Мы нашли выход!
– И куда он ведет? В тартарары?
– Нет, в прошлое, в том числе в прошлое. Продолжая двигаться в будущее, ведь оставшиеся восемь миллиардов семьсот тридцать пять миллионов с сантимами лет – не пустяк, мы освоили прошедшее время вплоть до Мелового периода, глубже атмосфера для человека не подходит, да и динозавры в соседях не сахар.
– Послушайте, а разве конец будущего не есть также конец и прошлого? – спросил Пуаро.
– Вовсе нет. Представьте, что мы с вами живем в двухмерном пространстве, то есть у нас есть лишь длина и ширина. И они грозят исчезнуть. Узнав об этом, мы просто поднатужимся, все вместе поднатужимся и встанем на ноги, то есть приобретем высоту. Иными словами, мы возьмем плоскость, наше обиталище, и свернем ее в замкнутую фигуру с совершенно иными свойствами. Таким же образом человечество встанет над нашим трехмерным миром, умеющим существовать лишь в одном направлении, лишь от прошлого к будущему.
– Вы сказали «встанет»? Перед этим вы говорили, что мы уже освоили прошлое?
– Мы иногда путаем времена, – вставил Пелкастер. – Когда живешь в прошлом, это бывает.
– Вообще-то, мне надо было сказать «встает», ибо повозки наши все еще движутся по физическим прериям четвертого измерения, – сказал Эйнштейн, принявшись покрывать формулами страницы своего блокнота.
Обмозговав услышанное, Пуаро спросил Пелкастера:
– И что, я также смогу жить везде, где захочу?
– Конечно. Надо лишь поверить. Стать самим собой. И, само собой, разумеется, развить воображение. В мире с четырьмя измерениями оно играет важнейшую роль.
– Это ваше заявление превращает все в шутку…
– Отнюдь. Воображение ведь есть способ проникновения в неизведанное или недоступное, не так ли?
– А! Понимаю. Вы хотите сказать, что вневременным существам не нужно лезть в машины времени, но достаточно вообразить?
– Совершенно верно.
– Я видел фильм, в котором люди перемещаются в пространстве таким образом. Это был фантастический фильм, русский, кажется.
– Все когда-то было фантастикой, даже колесо. Вы попробуйте повоображать как-нибудь на досуге. Но имейте в виду, что надо иметь ясное представление о месте, в которое хотите попасть. И знать, что некоторых областях прошлого метеорологическая обстановка весьма неблагоприятна в связи с постоянным падением метеоритов.
– Хорошо, попробую, – кивнул Пуаро, думая, что к динозаврам его вряд ли потянет, разве что ко двору короля Артура.
– Обязательно попробуйте.
– Но, уважаемый Пелкастер, если все это так, как вы говорите, если кругом полно людей из будущего, то почему я никогда их не видел? Ну, кроме вас, разумеется?
– Дело в том, что во времени множество куда более приятных мест, чем это.
– Чем это?
– Да. Во времени множество куда более приятных мест, чем Эльсинор да и вся эта планета в целом.
– Почему же вы здесь тогда?
– Я здесь по обязанности, – кротко сказал Пелкастер. – Видите ли, я – миссионер здесь…
– А вы? – посмотрел Пуаро пытливо на Эйнштейна, закончившего писать.
– В смирительной рубашке лучше думается, – подмигнул тот. И показал язык, став весьма похожим на своего однофамильца.
– Я вижу, у вас испортилось настроение? – участливо посмотрел Пелкастер.
– Да, мой друг, испортилось…
– И почему же?
– Вы сказали, что Эркюль Пуаро находится сейчас не в самом приятном месте…
– Ну, это фигура речи. Да, в Эльсиноре маловато людей из будущего, но зато много из прошлого. Я бы сказал, что Эльсинор это дорожная гостиница на пути из прошлого в будущее.
– Эльсинор это дорожная гостиница на пути из прошлого в будущее? – удивленно повторил Пуаро.
– Совершенно верно, – осклабился Эйнштейн.
– Погодите, погодите! Вы хотите сказать, что наши Наполеон Бонапарт, герцог Отрантский, Антуан де Сент-Экзюпери и вы, Альберт Эйнштейн, настоящие?
– Да, мы настоящие, – не обиделся великий физик. – Мы есть настоящие, и Эльсинор – это настоящая дорожная гостиница, в которой останавливаются на пути в будущее.
– Ну, все мы на пути в будущее. Лишь смерть останавливает это движение.
– Это не совсем так, – возразил Пелкастер.
– Что не совсем так?
– Что смерть останавливает движение в будущее. И что мы настоящие на сто процентов.
Пуаро почувствовал: еще немного такой беседы, и мозги у него вышибет вон. Тем не менее, он продолжал спрашивать:
– Вы не настоящие на все сто?..
– Да. Потому что, к примеру, в Наполеоне Бонапарте лишь душа и память настоящие. А тело его принадлежит, извините, принадлежало обычному человеку, лишившемуся в результате психического заболевания души и памяти… В принципе, можно сказать, что такие люди – лишившиеся души и памяти – есть в нашей дорожной гостинице своеобразные номера, занятые душами или квинтэссенцией перечисленных вами персон.
– Извините, – сказал Пуаро, вставая с блуждающей улыбкой. – Я должен идти. У меня что-то с головой. Похоже, кто-то ее для себя освобождает.
Зная о способности Пелкастера с его дружком Эйнштейном доводить любого человека до тихого умопомешательства, Гастингс не уходил далеко. Он подхватил Пуаро за локоть в дверях большой гостиной и повел его на свежий воздух, увещевая, что в знакомствах в этом доме надо быть осторожнее.
18. Он ее прибил
Весь оставшийся день они попеременно и вместе прохаживались в виду «Дома с Приведениями», беседуя, в том числе, и о физическом конце света и людях-номерах, а вечером, едва стемнело, проникли через черный вход на второй его этаж. В фойе корпуса Гастингс взошел первым – Пуаро недолюбливал непознанные явления, особенно в темное время суток, и потому не спешил. Осмотревшись, капитан подошел к двустворчатой двери гостиной 3-го номера, открыл да и застыл на пороге чуть ли не с поднятой ногой.
– Что там, Гастингс? Почему вы застыли, как изваяние? – зашептал сзади Пуаро. Лицо его тревожно желтело в свету маломощной лампы.
– Посмотрите сами, – сипом ответил капитан, сглотнув слюну. – Он… он прибил ее к столешнице… И кот ее ест.
Пуаро осторожно ступая, поднялся, по совету серых клеток включил верхний свет, посмотрел, став на цыпочки, через плечо Гастингса.
Пятую жертву Джек Потрошитель распял плотницкими гвоздями. Она, лишенная одежды, изрисованная разноцветными фломастерами, лежала с распростертыми крестом руками в густеющем красном месиве, пролившемся на стол из разверстого туловища. Месиво это, в момент казни стекавшее на пол тяжелыми тяжами, застыло кровавыми сосульками. Лицо несчастной прикрывала алая шляпка.
Замахнувшись на черного кота, самозабвенно лизавшего кровь – тот опрометью вылетел из гостиной, заставив Пуаро отшатнуться, – Гастингс шагнул к столу, поднял шляпку. На него посмотрела цифра «0», жирно выведенная черным фломастером на лбу жертвы, а потом уже – пустые глазницы. Сами глаза, отчаянно голубые, аккуратно вынутые, лежали у правого плеча бедняжки. Артуру, захотелось вставить их на место, он даже потянулся к ним, но голос Пуаро его остановил:
– Не надо ничего трогать, Гастингс, умоляю, – зашептал он. – Вы знаете, чья эта кукла?
– Это кукла Люсьен, нашей Красной шапочки.
– А почему на лбу у нее «ноль» не «единица»?! – на лбу Пуаро выступала испарина – на втором этаже «Дома с Приведениями» было душно.
– Видимо, «единицу» вы с вами прохлопали, – прошептал в ответ Гастингс.
– Прохлопали?
– Да. Боюсь, спустившись вниз, мы увидим эту цифру. В худшем случае – на лбу выпотрошенной мадам Пелльтан. В лучшем – на ее лобке, несомненно, способном лишить самообладания, любого мужчину.
– Исключено, Гастингс. Поднимаясь по лестнице, я расслышал, как мадам Пелльтан прокричала дочери из своей спальни: – Спокойной ночи, доченька. – А та ответила из своей комнатки: – Спокойной ночи, маменька.
– Я ничего не слышал…
– Вы в это время, совершенно отключившись, пялились на куклу. Мы спустимся к ним, но после того, как закончим здесь. Нам следует найти банку из-под этой ужасной краски – на ней должны были остаться отпечатки пальцев, и письмо. Я уверен, Потрошитель нам его оставил.
– Мне кажется, это не краска, Эркюль, – лизнул капитан указательный палец, предварительно коснувшись им густого озерца, заполнявшего выпотрошенный торс куклы, – это нечто съедобное животного происхождения… И это кажется мне вкусным.
– Нечто вкусное животного происхождения? – недоуменно посмотрел Пуаро.
– Да уж поверьте. Это кровь… – сглотнул Гастингс слюну. – Я чую… Кровь, которую принесли сюда в ведре. Вон оно, в углу.
В дальнем углу комнаты в луже затвердевшей красной жидкости действительно стояло ведро.
– Кровь? – брезгуя, калькировал Пуаро действия Гастингса, то есть лизнул палец, смоченный кровью. – Да, вероятно, вы правы… Если бы это была краска, мы бы почувствовали ее химический запах.
– Глубокомысленное замечание, мой друг.
– Вполне в моем духе, вполне в моем духе, – шепот Пуаро сбился в сип.
– Может быть, вы еще скажете, чья это кровь? – засипел в ответ Гастингс.
– А что тут думать? Это кровь Катэра…
– Кровь Катэра?! – воскликнул Гастингс, забыв о необходимости соблюдать тишину.
Тут стол, перевалившись с ноги на ногу, скрипнул. Пуаро вздрогнул, схватил Гастингса за локоть. Гастингс прижался плечом к его плечу.
– Она пошевелилась?! – очувствовавшись, пошутил Пуаро.
– Кукла?
– Да.
– Нет, это стол «живой». Я же вам рассказывал. Кстати, не хотите взглянуть на висельника? Я думаю, он все еще висит.
– Нет, не хочу. Я мало интересуюсь призраками, вы это хорошо знаете.
– Но вы же тысячу раз говорили, что нельзя пренебрегать фактами?
– Говорил. А сейчас добавлю, что сыщик должен пренебрегать призрачными фактами, то есть фактически не существующими фактами. О чем мы с вами говорили?
– Вы предположили, что во чрево куклы была залита кровь Катэра.
– Да, я так думаю. Вы заметили, в хижине ее было немного?
– Заметил, – кивнул капитан. – И еще я заметил, что картина, которая упала вчера, висит на месте.
– Это известное полотно Карла Блехена. Называется «Железопрокатный завод близ Нейштадт-Эберсвальде», – посмотрев на картину, поделился знаниями Пуаро.
– «Железопрокатный завод»? Теперь понятно, почему она упала с таким грохотом, – чувство юмора покидало Гастингса гораздо реже мужества.
– Давайте попробуем утрясти все факты, – обратился Пуаро к нему. Лицо его светилось одобрительной улыбкой: юмор он ценил.
– Трясите… – ответил капитан.
– Итак, позапрошлой ночью едва не убили мадмуазель Генриетту. Спас ее, желая или не желая, профессор, прятавшийся на веранде. В профессора выстрелил кто-то третий, выстрелил сзади. Катэра убили прошлой ночью. Прошлой ночью вы, Гастингс, дежурили здесь. До девяти утра. С двух часов дня мы попеременно следили за корпусом и ничего особенного не видели. Из этого следует, что Потрошитель мог надругаться над бедной куклой лишь с девяти утра до двух дня. А мадам Пелльтан с дочерью – с десяти утра. Именно в это время они вернулись в «Дом с Приведениями» с завтрака, и до шести вечера, так как в шесть тридцать мы уже были здесь. Да, с десяти утра до шести вечера. Ибо на обед они не пошли, видимо, обойдясь жареной в сухарях печенкой, умопомрачительный запах которой, думаю, был слышен и в Париже. Предположение, что Джеком Потрошителем является мадам Пелльтан, либо мадам Пелльтан с дочерью, либо маленькая Люсьен, либо вы, оставим пока без внимания…
– Я – Потрошитель?! Эркюль, вы меня подозреваете?!
– Чисто теоретически, Артур, чисто теоретически, – лицо Пуаро сияло самодовольством, замешанным на чувстве интеллектуального превосходства.
– Впрочем, я забыл, что вы питаете слабость к различного рода невероятным предположениям…
– Это грань моего метода. Неординарные преступники, готовя преступления, стараются придумать неординарные ходы.
– Некоторые исследователи считали, что Ист-Эндский Потрошитель был женщиной, – прошептал Гастингс, желая направить мысль Пуаро в противоположную от своей персоны сторону.
– Знаю, Артур, знаю. Но в данный момент я не хочу думать о гендерной принадлежности преступника и предлагаю считать, что над куклой поработали с девяти утра до двух дня.
– Если Джеком Потрошителем является Каналь, которого взяли в полдень то…
– Вы, невзирая на заявление профессора, продолжаете верить в то, что Потрошителем является Каналь? – пристально посмотрел Пуаро на капитана.
– А вы нет? – не отвел глаз Гастингс. – Ведь он татуировал Х. у полицейских на глазах? И понятые признали, что татуировка схожа с таковой Моники?
– Но почему профессор пытался нас убедить, что Потрошитель по-прежнему находится среди нас?
И Пуаро, и капитан чувствовали себя поглощенными комнатой, в которой находились, они чувствовали – она переваривает их, как разверстое чрево куклы переваривает кровь Катэра; им, конечно же, хотелось скорее покинуть ее, однако боязнь убедиться в этом сковала друзей.
– Может, Перен просто не уверен, что Каналь – это и есть Потрошитель…
– Если честно признаться, Гастингс, лично я хочу верить, что Потрошитель найден, однако мои маленькие серенькие клеточки со мной не согласны. Давайте попытаемся их переубедить?
– Давайте. Предположим, что Потрошителем является Каналь. Вчера ночью по какому-то поводу поссорившись с Катэром, Каналь убил его, распотрошил, затем наполнил кровью бедняги ведро и пошел сюда за десертом… Господи! – осекся капитан.
– Что с вами? – обеспокоился Пуаро.
– Этот скрип ступенек и половиц на лестничной площадке!
– Какой скрип?
– Я ж рассказывал, что вчера, когда дежурил здесь, слышал скрип ступенек и половиц на лестничной площадке…
– Представляю… – хихикнул в ладонь Пуаро. – Джек Потрошитель, в одной руке остро наточенный нож, в другой – ведро с кровью, поднимается сюда по ступенькам и видит капитана Гастингса, с высокой колокольни наплевавшего на полтергейст. И потому сладко дремлющего на кушетке на сложенных в подушечку ладошках.
– Я не спал, Пуаро! Клянусь, я всю ночь вслушивался!
– Верю, верю. Вы наверняка спугнули его, проснувшись, чтобы в очередной раз послушать. Иначе, зачем ему было прятаться за дверью с ведром?
Гастингс пошел к дверям гостиной, заглянул за одну створку, за вторую и остолбенел – пол за ней был закапан густой красной жидкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Да, кстати, господа, – уже у дверей заставил их обернуться иронический голос профессора. – Я тут подумал, что убийство Катэра лежит на совести полиции – ведь это она позволила Иосифу Каналю ускользнуть из тюрьмы… Так что приема пищи с глазу на глаз с очаровательной марсельской шлюхой, к сорока годам сохранившей дюжину зубов, хм, в своем портмоне, вы можете не опасаться. Пока, по крайней мере.
– Вы нас порадовали, – сказал Гастингс.
– Да, вот еще что. Я прошу вас обоих не распространяться, что, по-вашему мнению, маленькая Люсьен беременна.
– Вы могли бы не говорить нам об этом, – укоризненно сказал Пуаро и раскланялся.
В большой гостиной они увидели Эйнштейна с Пелкастером, те приятельски рядышком сидели на диване.
– Вчера я подошел к этой задачке с другой стороны, и результат получился тот же – Конец света, увы, неизбежен… – говорил Эйнштейн, удивительно похожий на своего великого однофамильца. – Темное вещество его погубит.
– Что ж, это означает, что мы приняли правильное решение, – отвечал ученому Пелкастер.
– Извините, джентльмены, – заинтересовавшись темой разговора, подошел к ним Пуаро. – Я слышал, вы говорили о Конце света? Неужели он все же случится?
– Да, физический конец света неминуем, – смущенно улыбнулся Пелкастер. – Присаживайтесь с нами, Альберт с удовольствием вам все растолкует.
– Я, пожалуй, пойду, прогуляюсь, – сказал Гастингс, с укоризной посмотрев на друга, вмиг забывшего о насущных делах.
– Конечно, мой друг, конечно, – усевшись напротив Эйнштейна, помахал Пуаро капитану ухоженными пальчиками. – Так почему же он случится, этот конец света?
– Лапидарно говоря, наша Вселенная просто остынет до абсолютного нуля и все исчезнет. К этому выводу, поначалу казавшемуся небесспорным, ученые пришли двадцать лет тому вперед. И мне, вашему покорному слуге, удалось вчера поставить точку, гм, в этом деле.
– И когда же это случиться? – улыбнулся Пуаро намеку на свою профессию.
– Через восемь миллиардов семьсот тридцать пять миллионов с сантимами лет.
– И что, все погибнет?
– Все, – посмотрел Эйнштейн в записную книжку, исписанную формулами. – Абсолютно все погибнет. Электромагнитные волны, элементарные частицы, атомы, нейтрино, бессмертная улыбка Джоконды, люди и гады, религии и верования, планеты и галактики – все.
Пуаро огорчился. Бог с ней, с Джокондой, но память о Пуаро? Она умрет, остыв до абсолютного нуля?
– Да не огорчайтесь вы так! – коснулся его колена Пелкастер. – Я ж рассказывал вам, мы нашли выход.
– Какой может быть выход, если везде абсолютный ноль?.. – поежился Пуаро.
– Неужели вы все забыли? Мы нашли выход!
– И куда он ведет? В тартарары?
– Нет, в прошлое, в том числе в прошлое. Продолжая двигаться в будущее, ведь оставшиеся восемь миллиардов семьсот тридцать пять миллионов с сантимами лет – не пустяк, мы освоили прошедшее время вплоть до Мелового периода, глубже атмосфера для человека не подходит, да и динозавры в соседях не сахар.
– Послушайте, а разве конец будущего не есть также конец и прошлого? – спросил Пуаро.
– Вовсе нет. Представьте, что мы с вами живем в двухмерном пространстве, то есть у нас есть лишь длина и ширина. И они грозят исчезнуть. Узнав об этом, мы просто поднатужимся, все вместе поднатужимся и встанем на ноги, то есть приобретем высоту. Иными словами, мы возьмем плоскость, наше обиталище, и свернем ее в замкнутую фигуру с совершенно иными свойствами. Таким же образом человечество встанет над нашим трехмерным миром, умеющим существовать лишь в одном направлении, лишь от прошлого к будущему.
– Вы сказали «встанет»? Перед этим вы говорили, что мы уже освоили прошлое?
– Мы иногда путаем времена, – вставил Пелкастер. – Когда живешь в прошлом, это бывает.
– Вообще-то, мне надо было сказать «встает», ибо повозки наши все еще движутся по физическим прериям четвертого измерения, – сказал Эйнштейн, принявшись покрывать формулами страницы своего блокнота.
Обмозговав услышанное, Пуаро спросил Пелкастера:
– И что, я также смогу жить везде, где захочу?
– Конечно. Надо лишь поверить. Стать самим собой. И, само собой, разумеется, развить воображение. В мире с четырьмя измерениями оно играет важнейшую роль.
– Это ваше заявление превращает все в шутку…
– Отнюдь. Воображение ведь есть способ проникновения в неизведанное или недоступное, не так ли?
– А! Понимаю. Вы хотите сказать, что вневременным существам не нужно лезть в машины времени, но достаточно вообразить?
– Совершенно верно.
– Я видел фильм, в котором люди перемещаются в пространстве таким образом. Это был фантастический фильм, русский, кажется.
– Все когда-то было фантастикой, даже колесо. Вы попробуйте повоображать как-нибудь на досуге. Но имейте в виду, что надо иметь ясное представление о месте, в которое хотите попасть. И знать, что некоторых областях прошлого метеорологическая обстановка весьма неблагоприятна в связи с постоянным падением метеоритов.
– Хорошо, попробую, – кивнул Пуаро, думая, что к динозаврам его вряд ли потянет, разве что ко двору короля Артура.
– Обязательно попробуйте.
– Но, уважаемый Пелкастер, если все это так, как вы говорите, если кругом полно людей из будущего, то почему я никогда их не видел? Ну, кроме вас, разумеется?
– Дело в том, что во времени множество куда более приятных мест, чем это.
– Чем это?
– Да. Во времени множество куда более приятных мест, чем Эльсинор да и вся эта планета в целом.
– Почему же вы здесь тогда?
– Я здесь по обязанности, – кротко сказал Пелкастер. – Видите ли, я – миссионер здесь…
– А вы? – посмотрел Пуаро пытливо на Эйнштейна, закончившего писать.
– В смирительной рубашке лучше думается, – подмигнул тот. И показал язык, став весьма похожим на своего однофамильца.
– Я вижу, у вас испортилось настроение? – участливо посмотрел Пелкастер.
– Да, мой друг, испортилось…
– И почему же?
– Вы сказали, что Эркюль Пуаро находится сейчас не в самом приятном месте…
– Ну, это фигура речи. Да, в Эльсиноре маловато людей из будущего, но зато много из прошлого. Я бы сказал, что Эльсинор это дорожная гостиница на пути из прошлого в будущее.
– Эльсинор это дорожная гостиница на пути из прошлого в будущее? – удивленно повторил Пуаро.
– Совершенно верно, – осклабился Эйнштейн.
– Погодите, погодите! Вы хотите сказать, что наши Наполеон Бонапарт, герцог Отрантский, Антуан де Сент-Экзюпери и вы, Альберт Эйнштейн, настоящие?
– Да, мы настоящие, – не обиделся великий физик. – Мы есть настоящие, и Эльсинор – это настоящая дорожная гостиница, в которой останавливаются на пути в будущее.
– Ну, все мы на пути в будущее. Лишь смерть останавливает это движение.
– Это не совсем так, – возразил Пелкастер.
– Что не совсем так?
– Что смерть останавливает движение в будущее. И что мы настоящие на сто процентов.
Пуаро почувствовал: еще немного такой беседы, и мозги у него вышибет вон. Тем не менее, он продолжал спрашивать:
– Вы не настоящие на все сто?..
– Да. Потому что, к примеру, в Наполеоне Бонапарте лишь душа и память настоящие. А тело его принадлежит, извините, принадлежало обычному человеку, лишившемуся в результате психического заболевания души и памяти… В принципе, можно сказать, что такие люди – лишившиеся души и памяти – есть в нашей дорожной гостинице своеобразные номера, занятые душами или квинтэссенцией перечисленных вами персон.
– Извините, – сказал Пуаро, вставая с блуждающей улыбкой. – Я должен идти. У меня что-то с головой. Похоже, кто-то ее для себя освобождает.
Зная о способности Пелкастера с его дружком Эйнштейном доводить любого человека до тихого умопомешательства, Гастингс не уходил далеко. Он подхватил Пуаро за локоть в дверях большой гостиной и повел его на свежий воздух, увещевая, что в знакомствах в этом доме надо быть осторожнее.
18. Он ее прибил
Весь оставшийся день они попеременно и вместе прохаживались в виду «Дома с Приведениями», беседуя, в том числе, и о физическом конце света и людях-номерах, а вечером, едва стемнело, проникли через черный вход на второй его этаж. В фойе корпуса Гастингс взошел первым – Пуаро недолюбливал непознанные явления, особенно в темное время суток, и потому не спешил. Осмотревшись, капитан подошел к двустворчатой двери гостиной 3-го номера, открыл да и застыл на пороге чуть ли не с поднятой ногой.
– Что там, Гастингс? Почему вы застыли, как изваяние? – зашептал сзади Пуаро. Лицо его тревожно желтело в свету маломощной лампы.
– Посмотрите сами, – сипом ответил капитан, сглотнув слюну. – Он… он прибил ее к столешнице… И кот ее ест.
Пуаро осторожно ступая, поднялся, по совету серых клеток включил верхний свет, посмотрел, став на цыпочки, через плечо Гастингса.
Пятую жертву Джек Потрошитель распял плотницкими гвоздями. Она, лишенная одежды, изрисованная разноцветными фломастерами, лежала с распростертыми крестом руками в густеющем красном месиве, пролившемся на стол из разверстого туловища. Месиво это, в момент казни стекавшее на пол тяжелыми тяжами, застыло кровавыми сосульками. Лицо несчастной прикрывала алая шляпка.
Замахнувшись на черного кота, самозабвенно лизавшего кровь – тот опрометью вылетел из гостиной, заставив Пуаро отшатнуться, – Гастингс шагнул к столу, поднял шляпку. На него посмотрела цифра «0», жирно выведенная черным фломастером на лбу жертвы, а потом уже – пустые глазницы. Сами глаза, отчаянно голубые, аккуратно вынутые, лежали у правого плеча бедняжки. Артуру, захотелось вставить их на место, он даже потянулся к ним, но голос Пуаро его остановил:
– Не надо ничего трогать, Гастингс, умоляю, – зашептал он. – Вы знаете, чья эта кукла?
– Это кукла Люсьен, нашей Красной шапочки.
– А почему на лбу у нее «ноль» не «единица»?! – на лбу Пуаро выступала испарина – на втором этаже «Дома с Приведениями» было душно.
– Видимо, «единицу» вы с вами прохлопали, – прошептал в ответ Гастингс.
– Прохлопали?
– Да. Боюсь, спустившись вниз, мы увидим эту цифру. В худшем случае – на лбу выпотрошенной мадам Пелльтан. В лучшем – на ее лобке, несомненно, способном лишить самообладания, любого мужчину.
– Исключено, Гастингс. Поднимаясь по лестнице, я расслышал, как мадам Пелльтан прокричала дочери из своей спальни: – Спокойной ночи, доченька. – А та ответила из своей комнатки: – Спокойной ночи, маменька.
– Я ничего не слышал…
– Вы в это время, совершенно отключившись, пялились на куклу. Мы спустимся к ним, но после того, как закончим здесь. Нам следует найти банку из-под этой ужасной краски – на ней должны были остаться отпечатки пальцев, и письмо. Я уверен, Потрошитель нам его оставил.
– Мне кажется, это не краска, Эркюль, – лизнул капитан указательный палец, предварительно коснувшись им густого озерца, заполнявшего выпотрошенный торс куклы, – это нечто съедобное животного происхождения… И это кажется мне вкусным.
– Нечто вкусное животного происхождения? – недоуменно посмотрел Пуаро.
– Да уж поверьте. Это кровь… – сглотнул Гастингс слюну. – Я чую… Кровь, которую принесли сюда в ведре. Вон оно, в углу.
В дальнем углу комнаты в луже затвердевшей красной жидкости действительно стояло ведро.
– Кровь? – брезгуя, калькировал Пуаро действия Гастингса, то есть лизнул палец, смоченный кровью. – Да, вероятно, вы правы… Если бы это была краска, мы бы почувствовали ее химический запах.
– Глубокомысленное замечание, мой друг.
– Вполне в моем духе, вполне в моем духе, – шепот Пуаро сбился в сип.
– Может быть, вы еще скажете, чья это кровь? – засипел в ответ Гастингс.
– А что тут думать? Это кровь Катэра…
– Кровь Катэра?! – воскликнул Гастингс, забыв о необходимости соблюдать тишину.
Тут стол, перевалившись с ноги на ногу, скрипнул. Пуаро вздрогнул, схватил Гастингса за локоть. Гастингс прижался плечом к его плечу.
– Она пошевелилась?! – очувствовавшись, пошутил Пуаро.
– Кукла?
– Да.
– Нет, это стол «живой». Я же вам рассказывал. Кстати, не хотите взглянуть на висельника? Я думаю, он все еще висит.
– Нет, не хочу. Я мало интересуюсь призраками, вы это хорошо знаете.
– Но вы же тысячу раз говорили, что нельзя пренебрегать фактами?
– Говорил. А сейчас добавлю, что сыщик должен пренебрегать призрачными фактами, то есть фактически не существующими фактами. О чем мы с вами говорили?
– Вы предположили, что во чрево куклы была залита кровь Катэра.
– Да, я так думаю. Вы заметили, в хижине ее было немного?
– Заметил, – кивнул капитан. – И еще я заметил, что картина, которая упала вчера, висит на месте.
– Это известное полотно Карла Блехена. Называется «Железопрокатный завод близ Нейштадт-Эберсвальде», – посмотрев на картину, поделился знаниями Пуаро.
– «Железопрокатный завод»? Теперь понятно, почему она упала с таким грохотом, – чувство юмора покидало Гастингса гораздо реже мужества.
– Давайте попробуем утрясти все факты, – обратился Пуаро к нему. Лицо его светилось одобрительной улыбкой: юмор он ценил.
– Трясите… – ответил капитан.
– Итак, позапрошлой ночью едва не убили мадмуазель Генриетту. Спас ее, желая или не желая, профессор, прятавшийся на веранде. В профессора выстрелил кто-то третий, выстрелил сзади. Катэра убили прошлой ночью. Прошлой ночью вы, Гастингс, дежурили здесь. До девяти утра. С двух часов дня мы попеременно следили за корпусом и ничего особенного не видели. Из этого следует, что Потрошитель мог надругаться над бедной куклой лишь с девяти утра до двух дня. А мадам Пелльтан с дочерью – с десяти утра. Именно в это время они вернулись в «Дом с Приведениями» с завтрака, и до шести вечера, так как в шесть тридцать мы уже были здесь. Да, с десяти утра до шести вечера. Ибо на обед они не пошли, видимо, обойдясь жареной в сухарях печенкой, умопомрачительный запах которой, думаю, был слышен и в Париже. Предположение, что Джеком Потрошителем является мадам Пелльтан, либо мадам Пелльтан с дочерью, либо маленькая Люсьен, либо вы, оставим пока без внимания…
– Я – Потрошитель?! Эркюль, вы меня подозреваете?!
– Чисто теоретически, Артур, чисто теоретически, – лицо Пуаро сияло самодовольством, замешанным на чувстве интеллектуального превосходства.
– Впрочем, я забыл, что вы питаете слабость к различного рода невероятным предположениям…
– Это грань моего метода. Неординарные преступники, готовя преступления, стараются придумать неординарные ходы.
– Некоторые исследователи считали, что Ист-Эндский Потрошитель был женщиной, – прошептал Гастингс, желая направить мысль Пуаро в противоположную от своей персоны сторону.
– Знаю, Артур, знаю. Но в данный момент я не хочу думать о гендерной принадлежности преступника и предлагаю считать, что над куклой поработали с девяти утра до двух дня.
– Если Джеком Потрошителем является Каналь, которого взяли в полдень то…
– Вы, невзирая на заявление профессора, продолжаете верить в то, что Потрошителем является Каналь? – пристально посмотрел Пуаро на капитана.
– А вы нет? – не отвел глаз Гастингс. – Ведь он татуировал Х. у полицейских на глазах? И понятые признали, что татуировка схожа с таковой Моники?
– Но почему профессор пытался нас убедить, что Потрошитель по-прежнему находится среди нас?
И Пуаро, и капитан чувствовали себя поглощенными комнатой, в которой находились, они чувствовали – она переваривает их, как разверстое чрево куклы переваривает кровь Катэра; им, конечно же, хотелось скорее покинуть ее, однако боязнь убедиться в этом сковала друзей.
– Может, Перен просто не уверен, что Каналь – это и есть Потрошитель…
– Если честно признаться, Гастингс, лично я хочу верить, что Потрошитель найден, однако мои маленькие серенькие клеточки со мной не согласны. Давайте попытаемся их переубедить?
– Давайте. Предположим, что Потрошителем является Каналь. Вчера ночью по какому-то поводу поссорившись с Катэром, Каналь убил его, распотрошил, затем наполнил кровью бедняги ведро и пошел сюда за десертом… Господи! – осекся капитан.
– Что с вами? – обеспокоился Пуаро.
– Этот скрип ступенек и половиц на лестничной площадке!
– Какой скрип?
– Я ж рассказывал, что вчера, когда дежурил здесь, слышал скрип ступенек и половиц на лестничной площадке…
– Представляю… – хихикнул в ладонь Пуаро. – Джек Потрошитель, в одной руке остро наточенный нож, в другой – ведро с кровью, поднимается сюда по ступенькам и видит капитана Гастингса, с высокой колокольни наплевавшего на полтергейст. И потому сладко дремлющего на кушетке на сложенных в подушечку ладошках.
– Я не спал, Пуаро! Клянусь, я всю ночь вслушивался!
– Верю, верю. Вы наверняка спугнули его, проснувшись, чтобы в очередной раз послушать. Иначе, зачем ему было прятаться за дверью с ведром?
Гастингс пошел к дверям гостиной, заглянул за одну створку, за вторую и остолбенел – пол за ней был закапан густой красной жидкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45