оба хоть и одеты в любимые толстые пушистые фуфайки, овчинные сапоги и штаны с теплым подбоем, но у каждого на голове шапка, на шее – аккуратно повязанный шарф, а на руках – варежки. Уж что-что, а предмет одежды, призванный защищать от холода ладони, мои братцы презирают всей душой и не имеют обыкновения носить даже в лютые морозы. При этом, как ни странно, никогда не обмораживаются. В отличие от меня. А сейчас и мороза-то почти нет… Что все это значит?
– Парни, а вы случайно домом не ошиблись? Разве мы знакомы?
Соден смерил меня таким взглядом, что захотелось закопаться в ближайший сугроб, а Ладар ухмыльнулся и сообщил, но почему-то шепотом:
– Мы еще на тебя посмотрим, когда узнаешь, что к чему.
– Что? К чему?
Но дальнейших объяснений не последовало, потому что в дверце кареты появилась хрупкая, даже несмотря на просторную шубку и ворох выглядывающих из-под нее юбок, женщина, которая шутливо запричитала:
– Где ж мой старший мальчик запропастился? Совсем меня видеть не желает?
– Как можно!
Я опустил подножку и помог матушке спуститься на утоптанный снег, чтобы быть сразу же задушенным в объятиях. А когда мне все же позволили вздохнуть свободно, поступило новое требование:
– Уж и гостье помоги, сделай милость!
– Гостье?
Матушка радостно улыбнулась и позвала:
– Ливин, милая, не смущайся, иди к нам!
Ливин? Где-то я уже слышал это имя. Очень давно. Но его обладательница не показалась мне знакомой.
Шубка с суконным верхом, подбитая мехом, плотно обтягивающая талию и то, что повыше. Юбки, которые, если присмотреться, приобретают свою пышность именно на бедрах, а не ближе к лодыжкам. Пуховый платок, как и у матушки, скрывает все, кроме личика – раскрасневшегося от холода, довольно миловидного, но совсем не яркого. Селянка, приехавшая в город и потому нарядившаяся в лучшее, что у нее было: именно такие мысли посетили меня в первый момент. А второго не было, потому что, опершись на предложенную мной руку, девица шагнула слишком широко (наверное, не имела привычки выходить из кареты), разумеется, пропустила подножку мимо и… упала на меня. Я, признаться, и в подходящем настроении не способен таскать женщин на руках, а сейчас, растерянный, можно сказать, ошарашенный, и вовсе не устоял, сделал несколько шагов назад и рухнул спиной в сугроб, на высоту и глубину которого не поскупились нанятые Галексом метельщики.
Прошла целая минута прежде, чем я понял всю напрасность ожидания здравых поступков от незваной гостьи и предложил:
– Может, подниметесь? Мне, право, не слишком уютно лежать на снегу.
Глаза, светлые настолько, что в них едва различался зеленый цвет, мигнули. Вдох, второй, третий, и девица все же поняла, что от нее требуется. Зарделась еще больше, судорожно опираясь об меня, поднялась на ноги и, смущенно потупив взор, замерла рядом с сугробом. Следом вылез я, вместе со снегом, забившимся в каждую щель: за шиворот, в рукава, в сапоги и, кажется, даже в штаны, хотя последнее казалось совсем уж невозможным.
Братцы пытались сохранить на лицах все те же благочинные выражения, но их рты все шире и шире расплывались в дурацких улыбках. Чтобы предотвратить взрыв смеха, я показал обоим родственничкам кулак, сопроводив его самым грозным взглядом, на который был способен. Помогло мало: Соден и Ладар прижали к губам варежки и начали хрюкать в них. Тем временем матушка хлопотала вокруг гостьи:
– Не ушиблась, милая? Да как же ты так неосторожно?
Девица невнятно лепетала что-то вроде: «не волнуйтесь» и «все хорошо», отчаянно пытаясь то ли что-то разглядеть на моем лице, то ли вообще не смотреть в мою сторону. Честно говоря, даже стало ее жалко: окосеет же, если так будет продолжаться, поэтому я предложил женщинам идти в дом греться, а сам, с помощью возницы и при содействии мальчишек, принялся разбирать багаж.
Конечно, было бы проще подогнать карету прямо к крыльцу, но аллея должным образом расчищена не была, а лишний раз бряцать заклинаниями перед соседями мне не хотелось. Тем более что именно эти заклинания имели мало общего со всем известной магией. Поэтому пожитки сначала были выгружены на снег, а потом мы, закрыв ворота и отпустив возницу восвояси, принялись перетаскивать сумки и тюки в дом. Но сначала я строго спросил Содена:
– Что это значит?
– А? – Нахал прикинулся, что не понимает моих слов, и, надо сказать, ему это весьма удалось.
– Кто эта девица?
– Какая девица?
– Я с тобой разговариваю, а не со столбом! Изволь отвечать!
– А ты матушку спроси, – довольно улыбаясь, посоветовал братец.
– Я спрошу. Я все у всех спрошу! Кто она?!
– Да не ори ты, – сморщил нос Ладар, пытающийся выбрать среди всех тюков сумку полегче. – Невеста твоя. Можно сказать, почти жена.
– Какая, к аглису, жена?
– Обыкновенная. Или ты на женщин не смотришь?
Маленький стервец! Не рановато ли ему об этом рассуждать?
– Куда я смотрю, не твое дело! Это не имеет никакого значения!
Соден кивнул:
– Конечно, не имеет. Ты только ублажи матушку – женись, а там можешь делать все, что хочешь.
– Почему я должен жениться?!
– Потому что все женятся, – терпеливо пояснил старший из моих братцев.
– Я не собираюсь!
– А тебе и не надо, – хмыкнул Ладар. – Тебя уже собрали.
– Да какого…
– Эй, эй! Ты куда? А сумки кто таскать будет? – Завопили оба, когда я сделал попытку отправиться на поединок с собственной матерью. Пришлось остаться и заняться переноской, которая поглотила все силы, отпущенные на негодование, так что по возвращении в дом мне уже не хотелось кричать. Мне вообще ничего не хотелось.
***
– Матушка, мне нужно с вами поговорить.
– Конечно, поговори, малыш!
Малыш. Двадцать пять лет и все «малыш». Сама годится мне не в матери, а в старшие сестры, потому что родила в шестнадцать, а как считала меня маленьким, так и продолжает считать. Наверное, до самой смерти так будет. Но вот плохо ли это, быть окруженным заботой? Скорее, хорошо. Наверное. Может быть.
Она расстегнула шубу, скинула на плечи платок – на кухне тепло. И главное, пусто: мальчишки обживают свою любимую угловую комнату, гостья разбирает вещи в той, что справа от моей. В маминой. И у нас есть несколько минут для беседы.
Hevary Каула никогда не была красавицей, по мнению соседей. Невысокого роста, тоненькая, с виду болезненная, она на деле оказалась достаточно выносливой, чтобы родить и вырастить трех здоровых сыновей. Правда, немалую роль в этом сыграл и ее муж, которого выбирала для своей служанки сама повелительница: дабы избежать плохого потомства. А молоденькая девчонка, ни разу до того не влюблявшаяся, как увидела сурового солдата, так и не захотела другого. Была ли между ними любовь? Кто знает. Матушка никогда не говорила о своих чувствах, но я слышал, как она рыдала на похоронах и после. Глухо, низко, как воют звери. Именно тогда я первый раз подумал, что можно не знать красивых слов, которыми воспевают любовь, но это не способно помешать любить.
Я заглянул в теплую зелень глаз, чуть подернутую пеплом грусти.
– Матушка, скажите только одно: зачем?
Каула выдернула шпильки, распустила темно-русую косу, ловко переплела ее, перекинула на спину и только потом ответила:
– Тебе пора думать о детях.
– Скорее, Вам захотелось понянчиться с внуками… Угадал?
Матушка счастливо улыбнулась:
– Ой, ты даже не можешь представить, как мне этого хочется! И чтоб все были такие умненькие и хорошенькие, как ты. А уж я бы их нянчила… Ни минутки без присмотра не оставляла бы.
– Подождите немножко. Вон, Соден уже совсем взрослый: еще годик-два, и приведет в дом жену, а уж она Вам и нарожает… Сколько хотите. И умненьких, и хорошеньких.
– Я знаю, малыш.
Мамины ладони, горячие и гладкие легли мне на щеки.
– Я знаю. Но я не хочу, чтобы тебе было одиноко.
– Мне вовсе не одиноко.
– Но я же вижу, какой ты грустный!
– И когда только успеваете увидеть?
– А матери много времени не нужно, – укорила меня Каула. – Мать всегда видит, когда с ее ребенком неладно.
Видит ли? Ох, сомневаюсь. Она же сама, когда случилось непоправимое, даже бровью не повела, ни единого вопроса не задала… Неужели, притворялась? Но я бы почувствовал все: и тревогу, и сомнения, и страх. Только ничего не было. Ничего. Кроме любви и заботы.
– Со мной все ладно, матушка! Совсем не обязательно привозить аглис знает, кого, и пытаться подсунуть мне в качестве невесты!
Каула прикрыла глаза и качнула головой.
– Кто-то из проказников наболтал?
– О чем?
– О невесте.
– Какая разница? Вы же привезли эту девицу, чтобы меня на ней женить. Или… нет? – Добавил я, видя появившуюся на губах матушки грустную улыбку. – Хотите сказать…
– Никто не заставляет тебя жениться, малыш. Я бы никогда не осмелилась. Ты только внуков мне подари!
Докатились. Да она вообще понимает, что творит? Собирается подложить под меня девицу, чтобы я ее обрюхатил? Хаос, Вечный и Нетленный! А сама девица ни голоса, ни собственных желаний не имеет? Что за дичь?!
– Матушка, Ваши старания меня несколько…
Но пока я выбирал более-менее пристойное слово для выражения своих чувств, пришла она. Хм… наложница. Будущая. Или вообще никогдашняя.
Без теплой одежды формы девицы несколько потеряли в объемах, но зато разница между ними стала куда заметнее, хотя талия все же была не по-городскому плотной и сильной, а такой, как и полагается для селянки. Да и прочее… Высокая грудь, крупные бедра – все при всем. И платье без вычурных вышивок и ленточек только подчеркивает плавность и надежность линий. Матушка выбирала тщательно, ничего не скажешь! Светло-русые волосы гладко зачесаны и заплетены в толстую косу. Личико отогрелось и стало бледным, зато на нем проступили веснушки – две полянки по обе стороны от переносицы. Четче обозначился довольно крупный рот с приятно-пухлыми губами. Помнится, по уверениям Локки, именно такие губы способны доставить мужчине… О чем я только думаю? Стоит, пожалуй, самому себе отвесить пинка, и посильнее!
Нет, она миленькая, спору нет. Но не более. Воспылать к ней страстью с первого взгляда, пожалуй, невозможно. Да и со второго не получится. Наверное. Может быть.
– Правда, у меня красивый сын? А умный какой! Такого второго ни в Энхейме не сыщется, ни по всей округе!
О, это матушка начала расхваливать товар. Чувствую себя жеребцом на рынке. Красивый, как же! Мокрый, растрепанный и злой. А насчет ума… Был бы умным, давно бы убедил собственную мать не вмешиваться в мои дела.
– Ну же, Ливин, ты только взгляни!
Взглянула. Глаза – как плошки с водой, только без дна, потому как ничего не выражают. Местная дурочка, что ли? Вот подвезло… Надо бы намекнуть матушке, что если хочет хороших внуков, то одного меня будет маловато: и жена нужна соответствующая.
– Красивый, правда?
Ну зачем терзать девицу? Она и так не знает, куда посмотреть, что сказать и что сделать. Не люблю насилие, особенно такое, порожденное избытком заботы. Вот только о чем матушка заботится больше: о моем счастье или о своем будущем в окружении внуков? Впрочем, что бы ни было истинной целью, во достижение ее Каула проломится через что угодно. Пойдет по трупам, только бы исполнить заветную мечту. По трупам… Надо спасать девушку.
– Ливин, Вы меня очень обяжете, если зайдете в следующую по коридору за Вашей комнату, вытащите оттуда двух малолетних разбойников и пристроите их к делу: все сумки со съестным стоят в сенях, и нужно разложить что на ледник, что по шкафам, иначе гостинцы будут испорчены. Справитесь?
Зеленые глаза просияли пониманием.
– Как пожелаете, heve.
Или от природы голос тихий, или меня смущается. Но вроде приятный. А впрочем, какая разница? Мне же с ней не песни петь, а… Тьфу! Ну матушка, ну удружила!
– Миленькая, правда?
Ага, теперь терзать будут меня. Но я привычный к родительской опеке, сдюжу.
– Матушка, Вы…
– Она хорошая девушка, малыш.
– Я вижу.
– Она родит тебе крепких и красивых детей.
– Похоже на то.
– Она будет тебе верной и послушной женой.
– Матушка!
Каула шагнула ко мне, обхватила руками, прижала к себе и быстро-быстро зашептала:
– Ты только сразу не отказывайся, хорошо? Она девушка тихая, понятливая, без спросу и слова не скажет… Ну не хочешь жениться, не женись, кто ж принуждает? А только я без внуков скучаю. Мальчики скоро вырастут, Соден хочет, как отец, в солдаты податься, а Ладар ученым хочет быть вроде тебя… Разъедутся, разбегутся, останусь совсем одна, в пустом доме, а так хоть детишки вокруг бегать будут, плакать, смеяться… И я вместе с ними…
Плакать и смеяться. Действительно, больше ничего не остается. За что люблю Каулу, так это за честность: никогда не обманывала. Если чего желает, то непременно скажет. Пусть не сразу, не в первую минуту, но когда замечает укоризненный вопрос в моих глазах, сразу признается во всех грешных своих мыслях.
Хочет внуков? Что ж, похвальное желание. Немногие женщины стремятся стать бабушками, а некоторые бегут от этого всю свою жизнь, напрасно молодясь и сражаясь с неумолимым временем. А что плохого в желании увидеть продление рода своих детей? Ровным счетом ничего. Может быть, не нужно перегибать палку и силой заставлять вступать в супружество, но, честно говоря, не знаю, как бы сам вел себя на месте Каулы. Возможно, был бы еще суровее и непреклоннее: взял бы за ухо, да отвел к алтарю, не спрашивая желания ни у жениха, ни у невесты…
Я и сам не заметил, как обнял женщину в ответ.
– Хорошо, матушка.
– Ты не отказывайся прямо сейчас, Тэйлен, а если надумаешь отказаться, то сначала мне скажи: Ливин – девушка скромная, и так едва решилась сюда приехать.
– Она хоть знает, зачем?
Каула подняла на меня свои лучистые глаза:
– А то не знает! О таком даже говорить не надо: она – молодая женщина, у меня – взрослый сын в городе… Да кто угодно догадается!
– А ее родители… в известность поставлены?
– Сиротка она.
Так. Совсем хорошо. Моя матушка не только заботлива, но и расчетлива не в меру: чтобы не проводить время в дрязгах с родней невесты, присмотрела мне сироту. Даже не знаю, что делать, радоваться маминой предусмотрительности или осудить за жестокость. Привезла девицу, можно сказать, без сопровождения, никто следить не будет, попорчу ее или нет: Каула закроет глаза, а мальчишки если и проболтаются, то уже потом, когда будет поздно. Да и неважно, вернется девица в Энхейм опозоренной или невинной: дворня – люди зоркие, наверняка уже об заклад на наш счет бьются… Мне-то все равно. А может, и нет.
– Матушка…
– Да, малыш?
А взгляд чистый-чистый, счастливый-счастливый!
– Давайте договоримся: я попробую к ней присмотреться за эти дни, а она – ко мне. Если подойдем друг другу, то можно будет и о свадьбе подумать. А если нет… Прости, матушка, но иначе не могу.
Она встала на цыпочки и поцеловала мой лоб.
– Конечно, не можешь. Если бы что другое сказал, я бы сама тебе по щекам нахлестала!
Вот так, понятно? Сначала уверяет, будто я совершенно волен в своих поступках, а потом выясняется, что моя свобода простирается только в одном направлении, угодном матушке и полностью сообразующемся с ее представлениями обо мне. Воистину, материнская любовь – слепое и страшное оружие! Но мы все равно боготворим нежные руки, в которых оно лежит.
***
Кухонного стола хватило на всех – на меня, на матушку, на Ливин и мальчишек, и еще остались места. По крайней мере, для Сари, которая выползла из своей комнаты, разбуженная шумом от прибытия новых гостей дома.
– Д-доброго утра, – выдавила девчонка, увидев на кухне четырех незнакомых людей, из которых трое вели себя совершенно, как дома, и только один, точнее, одна, безжизненно молчала, скромно притулившись почти на самом углу стола.
– Доброго! Помните, я говорил о своей семье? Так вот, познакомьтесь: это моя матушка, Каула, а это мои братья. Того, что постарше, зовут Соден, а младшего – Ладар.
– Рада быть представленной, – растерянно кивнула жиличка, но остроты глаз не утратила. – А эта hevary?
– Ее имя Ливин. Она…
Я замялся, не желая вслух произносить роковое слово, но девица, совершенно неожиданно для меня, вдруг тепло улыбнулась, ответив:
– Мы с матушкой Тэйлена живем по соседству, она и пригласила меня поехать на празднества: я ведь никогда не видела, как Зимник в городе проходит. Наверное, это очень красиво?
– Конечно, красиво! Я, правда, в Нэйвосе совсем недавно, но думаю, он от столицы не отстанет.
Ага, призналась, наконец-то! Значит, меннаска. Остается только надеяться, что ее папа не принадлежит к какому-нибудь воинственному древнему роду и, получив письмо, не поднимет по тревоге тяжелую конницу, чтобы вернуть беглянку домой, по пути разнеся в щепки полгорода.
Я бы и дальше занимался собственными мыслями, но матушка вопросительно посмотрела на девчонку, потом перевела взгляд на меня.
– О, простите… Это Сари, она живет в мэноре на правах гостьи.
– За два лоя в месяц, – не преминула напомнить нахалка, которая, судя по возвращению привычного поведения, полностью поправила здоровье и душевные силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Парни, а вы случайно домом не ошиблись? Разве мы знакомы?
Соден смерил меня таким взглядом, что захотелось закопаться в ближайший сугроб, а Ладар ухмыльнулся и сообщил, но почему-то шепотом:
– Мы еще на тебя посмотрим, когда узнаешь, что к чему.
– Что? К чему?
Но дальнейших объяснений не последовало, потому что в дверце кареты появилась хрупкая, даже несмотря на просторную шубку и ворох выглядывающих из-под нее юбок, женщина, которая шутливо запричитала:
– Где ж мой старший мальчик запропастился? Совсем меня видеть не желает?
– Как можно!
Я опустил подножку и помог матушке спуститься на утоптанный снег, чтобы быть сразу же задушенным в объятиях. А когда мне все же позволили вздохнуть свободно, поступило новое требование:
– Уж и гостье помоги, сделай милость!
– Гостье?
Матушка радостно улыбнулась и позвала:
– Ливин, милая, не смущайся, иди к нам!
Ливин? Где-то я уже слышал это имя. Очень давно. Но его обладательница не показалась мне знакомой.
Шубка с суконным верхом, подбитая мехом, плотно обтягивающая талию и то, что повыше. Юбки, которые, если присмотреться, приобретают свою пышность именно на бедрах, а не ближе к лодыжкам. Пуховый платок, как и у матушки, скрывает все, кроме личика – раскрасневшегося от холода, довольно миловидного, но совсем не яркого. Селянка, приехавшая в город и потому нарядившаяся в лучшее, что у нее было: именно такие мысли посетили меня в первый момент. А второго не было, потому что, опершись на предложенную мной руку, девица шагнула слишком широко (наверное, не имела привычки выходить из кареты), разумеется, пропустила подножку мимо и… упала на меня. Я, признаться, и в подходящем настроении не способен таскать женщин на руках, а сейчас, растерянный, можно сказать, ошарашенный, и вовсе не устоял, сделал несколько шагов назад и рухнул спиной в сугроб, на высоту и глубину которого не поскупились нанятые Галексом метельщики.
Прошла целая минута прежде, чем я понял всю напрасность ожидания здравых поступков от незваной гостьи и предложил:
– Может, подниметесь? Мне, право, не слишком уютно лежать на снегу.
Глаза, светлые настолько, что в них едва различался зеленый цвет, мигнули. Вдох, второй, третий, и девица все же поняла, что от нее требуется. Зарделась еще больше, судорожно опираясь об меня, поднялась на ноги и, смущенно потупив взор, замерла рядом с сугробом. Следом вылез я, вместе со снегом, забившимся в каждую щель: за шиворот, в рукава, в сапоги и, кажется, даже в штаны, хотя последнее казалось совсем уж невозможным.
Братцы пытались сохранить на лицах все те же благочинные выражения, но их рты все шире и шире расплывались в дурацких улыбках. Чтобы предотвратить взрыв смеха, я показал обоим родственничкам кулак, сопроводив его самым грозным взглядом, на который был способен. Помогло мало: Соден и Ладар прижали к губам варежки и начали хрюкать в них. Тем временем матушка хлопотала вокруг гостьи:
– Не ушиблась, милая? Да как же ты так неосторожно?
Девица невнятно лепетала что-то вроде: «не волнуйтесь» и «все хорошо», отчаянно пытаясь то ли что-то разглядеть на моем лице, то ли вообще не смотреть в мою сторону. Честно говоря, даже стало ее жалко: окосеет же, если так будет продолжаться, поэтому я предложил женщинам идти в дом греться, а сам, с помощью возницы и при содействии мальчишек, принялся разбирать багаж.
Конечно, было бы проще подогнать карету прямо к крыльцу, но аллея должным образом расчищена не была, а лишний раз бряцать заклинаниями перед соседями мне не хотелось. Тем более что именно эти заклинания имели мало общего со всем известной магией. Поэтому пожитки сначала были выгружены на снег, а потом мы, закрыв ворота и отпустив возницу восвояси, принялись перетаскивать сумки и тюки в дом. Но сначала я строго спросил Содена:
– Что это значит?
– А? – Нахал прикинулся, что не понимает моих слов, и, надо сказать, ему это весьма удалось.
– Кто эта девица?
– Какая девица?
– Я с тобой разговариваю, а не со столбом! Изволь отвечать!
– А ты матушку спроси, – довольно улыбаясь, посоветовал братец.
– Я спрошу. Я все у всех спрошу! Кто она?!
– Да не ори ты, – сморщил нос Ладар, пытающийся выбрать среди всех тюков сумку полегче. – Невеста твоя. Можно сказать, почти жена.
– Какая, к аглису, жена?
– Обыкновенная. Или ты на женщин не смотришь?
Маленький стервец! Не рановато ли ему об этом рассуждать?
– Куда я смотрю, не твое дело! Это не имеет никакого значения!
Соден кивнул:
– Конечно, не имеет. Ты только ублажи матушку – женись, а там можешь делать все, что хочешь.
– Почему я должен жениться?!
– Потому что все женятся, – терпеливо пояснил старший из моих братцев.
– Я не собираюсь!
– А тебе и не надо, – хмыкнул Ладар. – Тебя уже собрали.
– Да какого…
– Эй, эй! Ты куда? А сумки кто таскать будет? – Завопили оба, когда я сделал попытку отправиться на поединок с собственной матерью. Пришлось остаться и заняться переноской, которая поглотила все силы, отпущенные на негодование, так что по возвращении в дом мне уже не хотелось кричать. Мне вообще ничего не хотелось.
***
– Матушка, мне нужно с вами поговорить.
– Конечно, поговори, малыш!
Малыш. Двадцать пять лет и все «малыш». Сама годится мне не в матери, а в старшие сестры, потому что родила в шестнадцать, а как считала меня маленьким, так и продолжает считать. Наверное, до самой смерти так будет. Но вот плохо ли это, быть окруженным заботой? Скорее, хорошо. Наверное. Может быть.
Она расстегнула шубу, скинула на плечи платок – на кухне тепло. И главное, пусто: мальчишки обживают свою любимую угловую комнату, гостья разбирает вещи в той, что справа от моей. В маминой. И у нас есть несколько минут для беседы.
Hevary Каула никогда не была красавицей, по мнению соседей. Невысокого роста, тоненькая, с виду болезненная, она на деле оказалась достаточно выносливой, чтобы родить и вырастить трех здоровых сыновей. Правда, немалую роль в этом сыграл и ее муж, которого выбирала для своей служанки сама повелительница: дабы избежать плохого потомства. А молоденькая девчонка, ни разу до того не влюблявшаяся, как увидела сурового солдата, так и не захотела другого. Была ли между ними любовь? Кто знает. Матушка никогда не говорила о своих чувствах, но я слышал, как она рыдала на похоронах и после. Глухо, низко, как воют звери. Именно тогда я первый раз подумал, что можно не знать красивых слов, которыми воспевают любовь, но это не способно помешать любить.
Я заглянул в теплую зелень глаз, чуть подернутую пеплом грусти.
– Матушка, скажите только одно: зачем?
Каула выдернула шпильки, распустила темно-русую косу, ловко переплела ее, перекинула на спину и только потом ответила:
– Тебе пора думать о детях.
– Скорее, Вам захотелось понянчиться с внуками… Угадал?
Матушка счастливо улыбнулась:
– Ой, ты даже не можешь представить, как мне этого хочется! И чтоб все были такие умненькие и хорошенькие, как ты. А уж я бы их нянчила… Ни минутки без присмотра не оставляла бы.
– Подождите немножко. Вон, Соден уже совсем взрослый: еще годик-два, и приведет в дом жену, а уж она Вам и нарожает… Сколько хотите. И умненьких, и хорошеньких.
– Я знаю, малыш.
Мамины ладони, горячие и гладкие легли мне на щеки.
– Я знаю. Но я не хочу, чтобы тебе было одиноко.
– Мне вовсе не одиноко.
– Но я же вижу, какой ты грустный!
– И когда только успеваете увидеть?
– А матери много времени не нужно, – укорила меня Каула. – Мать всегда видит, когда с ее ребенком неладно.
Видит ли? Ох, сомневаюсь. Она же сама, когда случилось непоправимое, даже бровью не повела, ни единого вопроса не задала… Неужели, притворялась? Но я бы почувствовал все: и тревогу, и сомнения, и страх. Только ничего не было. Ничего. Кроме любви и заботы.
– Со мной все ладно, матушка! Совсем не обязательно привозить аглис знает, кого, и пытаться подсунуть мне в качестве невесты!
Каула прикрыла глаза и качнула головой.
– Кто-то из проказников наболтал?
– О чем?
– О невесте.
– Какая разница? Вы же привезли эту девицу, чтобы меня на ней женить. Или… нет? – Добавил я, видя появившуюся на губах матушки грустную улыбку. – Хотите сказать…
– Никто не заставляет тебя жениться, малыш. Я бы никогда не осмелилась. Ты только внуков мне подари!
Докатились. Да она вообще понимает, что творит? Собирается подложить под меня девицу, чтобы я ее обрюхатил? Хаос, Вечный и Нетленный! А сама девица ни голоса, ни собственных желаний не имеет? Что за дичь?!
– Матушка, Ваши старания меня несколько…
Но пока я выбирал более-менее пристойное слово для выражения своих чувств, пришла она. Хм… наложница. Будущая. Или вообще никогдашняя.
Без теплой одежды формы девицы несколько потеряли в объемах, но зато разница между ними стала куда заметнее, хотя талия все же была не по-городскому плотной и сильной, а такой, как и полагается для селянки. Да и прочее… Высокая грудь, крупные бедра – все при всем. И платье без вычурных вышивок и ленточек только подчеркивает плавность и надежность линий. Матушка выбирала тщательно, ничего не скажешь! Светло-русые волосы гладко зачесаны и заплетены в толстую косу. Личико отогрелось и стало бледным, зато на нем проступили веснушки – две полянки по обе стороны от переносицы. Четче обозначился довольно крупный рот с приятно-пухлыми губами. Помнится, по уверениям Локки, именно такие губы способны доставить мужчине… О чем я только думаю? Стоит, пожалуй, самому себе отвесить пинка, и посильнее!
Нет, она миленькая, спору нет. Но не более. Воспылать к ней страстью с первого взгляда, пожалуй, невозможно. Да и со второго не получится. Наверное. Может быть.
– Правда, у меня красивый сын? А умный какой! Такого второго ни в Энхейме не сыщется, ни по всей округе!
О, это матушка начала расхваливать товар. Чувствую себя жеребцом на рынке. Красивый, как же! Мокрый, растрепанный и злой. А насчет ума… Был бы умным, давно бы убедил собственную мать не вмешиваться в мои дела.
– Ну же, Ливин, ты только взгляни!
Взглянула. Глаза – как плошки с водой, только без дна, потому как ничего не выражают. Местная дурочка, что ли? Вот подвезло… Надо бы намекнуть матушке, что если хочет хороших внуков, то одного меня будет маловато: и жена нужна соответствующая.
– Красивый, правда?
Ну зачем терзать девицу? Она и так не знает, куда посмотреть, что сказать и что сделать. Не люблю насилие, особенно такое, порожденное избытком заботы. Вот только о чем матушка заботится больше: о моем счастье или о своем будущем в окружении внуков? Впрочем, что бы ни было истинной целью, во достижение ее Каула проломится через что угодно. Пойдет по трупам, только бы исполнить заветную мечту. По трупам… Надо спасать девушку.
– Ливин, Вы меня очень обяжете, если зайдете в следующую по коридору за Вашей комнату, вытащите оттуда двух малолетних разбойников и пристроите их к делу: все сумки со съестным стоят в сенях, и нужно разложить что на ледник, что по шкафам, иначе гостинцы будут испорчены. Справитесь?
Зеленые глаза просияли пониманием.
– Как пожелаете, heve.
Или от природы голос тихий, или меня смущается. Но вроде приятный. А впрочем, какая разница? Мне же с ней не песни петь, а… Тьфу! Ну матушка, ну удружила!
– Миленькая, правда?
Ага, теперь терзать будут меня. Но я привычный к родительской опеке, сдюжу.
– Матушка, Вы…
– Она хорошая девушка, малыш.
– Я вижу.
– Она родит тебе крепких и красивых детей.
– Похоже на то.
– Она будет тебе верной и послушной женой.
– Матушка!
Каула шагнула ко мне, обхватила руками, прижала к себе и быстро-быстро зашептала:
– Ты только сразу не отказывайся, хорошо? Она девушка тихая, понятливая, без спросу и слова не скажет… Ну не хочешь жениться, не женись, кто ж принуждает? А только я без внуков скучаю. Мальчики скоро вырастут, Соден хочет, как отец, в солдаты податься, а Ладар ученым хочет быть вроде тебя… Разъедутся, разбегутся, останусь совсем одна, в пустом доме, а так хоть детишки вокруг бегать будут, плакать, смеяться… И я вместе с ними…
Плакать и смеяться. Действительно, больше ничего не остается. За что люблю Каулу, так это за честность: никогда не обманывала. Если чего желает, то непременно скажет. Пусть не сразу, не в первую минуту, но когда замечает укоризненный вопрос в моих глазах, сразу признается во всех грешных своих мыслях.
Хочет внуков? Что ж, похвальное желание. Немногие женщины стремятся стать бабушками, а некоторые бегут от этого всю свою жизнь, напрасно молодясь и сражаясь с неумолимым временем. А что плохого в желании увидеть продление рода своих детей? Ровным счетом ничего. Может быть, не нужно перегибать палку и силой заставлять вступать в супружество, но, честно говоря, не знаю, как бы сам вел себя на месте Каулы. Возможно, был бы еще суровее и непреклоннее: взял бы за ухо, да отвел к алтарю, не спрашивая желания ни у жениха, ни у невесты…
Я и сам не заметил, как обнял женщину в ответ.
– Хорошо, матушка.
– Ты не отказывайся прямо сейчас, Тэйлен, а если надумаешь отказаться, то сначала мне скажи: Ливин – девушка скромная, и так едва решилась сюда приехать.
– Она хоть знает, зачем?
Каула подняла на меня свои лучистые глаза:
– А то не знает! О таком даже говорить не надо: она – молодая женщина, у меня – взрослый сын в городе… Да кто угодно догадается!
– А ее родители… в известность поставлены?
– Сиротка она.
Так. Совсем хорошо. Моя матушка не только заботлива, но и расчетлива не в меру: чтобы не проводить время в дрязгах с родней невесты, присмотрела мне сироту. Даже не знаю, что делать, радоваться маминой предусмотрительности или осудить за жестокость. Привезла девицу, можно сказать, без сопровождения, никто следить не будет, попорчу ее или нет: Каула закроет глаза, а мальчишки если и проболтаются, то уже потом, когда будет поздно. Да и неважно, вернется девица в Энхейм опозоренной или невинной: дворня – люди зоркие, наверняка уже об заклад на наш счет бьются… Мне-то все равно. А может, и нет.
– Матушка…
– Да, малыш?
А взгляд чистый-чистый, счастливый-счастливый!
– Давайте договоримся: я попробую к ней присмотреться за эти дни, а она – ко мне. Если подойдем друг другу, то можно будет и о свадьбе подумать. А если нет… Прости, матушка, но иначе не могу.
Она встала на цыпочки и поцеловала мой лоб.
– Конечно, не можешь. Если бы что другое сказал, я бы сама тебе по щекам нахлестала!
Вот так, понятно? Сначала уверяет, будто я совершенно волен в своих поступках, а потом выясняется, что моя свобода простирается только в одном направлении, угодном матушке и полностью сообразующемся с ее представлениями обо мне. Воистину, материнская любовь – слепое и страшное оружие! Но мы все равно боготворим нежные руки, в которых оно лежит.
***
Кухонного стола хватило на всех – на меня, на матушку, на Ливин и мальчишек, и еще остались места. По крайней мере, для Сари, которая выползла из своей комнаты, разбуженная шумом от прибытия новых гостей дома.
– Д-доброго утра, – выдавила девчонка, увидев на кухне четырех незнакомых людей, из которых трое вели себя совершенно, как дома, и только один, точнее, одна, безжизненно молчала, скромно притулившись почти на самом углу стола.
– Доброго! Помните, я говорил о своей семье? Так вот, познакомьтесь: это моя матушка, Каула, а это мои братья. Того, что постарше, зовут Соден, а младшего – Ладар.
– Рада быть представленной, – растерянно кивнула жиличка, но остроты глаз не утратила. – А эта hevary?
– Ее имя Ливин. Она…
Я замялся, не желая вслух произносить роковое слово, но девица, совершенно неожиданно для меня, вдруг тепло улыбнулась, ответив:
– Мы с матушкой Тэйлена живем по соседству, она и пригласила меня поехать на празднества: я ведь никогда не видела, как Зимник в городе проходит. Наверное, это очень красиво?
– Конечно, красиво! Я, правда, в Нэйвосе совсем недавно, но думаю, он от столицы не отстанет.
Ага, призналась, наконец-то! Значит, меннаска. Остается только надеяться, что ее папа не принадлежит к какому-нибудь воинственному древнему роду и, получив письмо, не поднимет по тревоге тяжелую конницу, чтобы вернуть беглянку домой, по пути разнеся в щепки полгорода.
Я бы и дальше занимался собственными мыслями, но матушка вопросительно посмотрела на девчонку, потом перевела взгляд на меня.
– О, простите… Это Сари, она живет в мэноре на правах гостьи.
– За два лоя в месяц, – не преминула напомнить нахалка, которая, судя по возвращению привычного поведения, полностью поправила здоровье и душевные силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38