Что в последний, она кожей почувствовала. Женщины это чув
ствуют. Так же как уход мужика. Покажите ей ту, для которой уход мужика буд
ет громом среди ясного неба. Она скажет Ц это не женщина. Это тетёха. Ну да
бог с ним, с мужиком. Наверное, семья есть. Дети. А он закуролесил на неделю.
Они с ним практически не вылезали из кровати. Только на кухню к холодильн
ику. Благо набила его, будто знала. Да ещё Тишку выводила на воздух. Нет, все
-таки она ещё поборется за место под солнцем. Если шефу надо, найдет себе в
торую секретаршу. Безъязыкую, но грудастую и жо... Ольга Максимовна оборва
ла себя.
Она поднялась и вернулась в спальню к большому, во всю стену, зеркалу. Скин
ула ночнушку. Нет. Еще очень даже ничего, а если чуть задернуть шторы, то во
обще на любителя в самый раз. Значит, поборемся.
Ольга Максимовна повеселела, накинула тренировочный «Nike» и дубленочку
Ц все-таки середина марта Ц и вывела своего бассета Тишку на лестничну
ю площадку. Пес рвался с поводка, бил себе по щекам ушами и радостно взвизг
ивал. Он любил общество только своей хозяйки, и все другие мужчины в доме в
оспринимались им как скучное, но неизбежное зло. Лично ему суки были не ну
жны с детства. Об этом позаботились.
Но вот и улица, вот и простор. Прямо за домом-кораблем пустырь. В официальн
ых сводках он значится как парк. Ну и пусть. Когда-то здесь школьники выса
дили с сотню деревьев. Половина принялась. Половина загнулась. Место, гов
орили, нехорошее. Засыпанная свалка. Налево троллейбусная остановка с ве
чно разбитыми стеклянными стенами. Вообще эта остановка троллейбусная
многим была неприятна. Там троллейбусы круг делали. Водители в железной
будке отмечали свои путевые листы, тут же делились новостями, тут же кури
ли, тут же мочились. Тут же подполковнику в отставке Бубнову на прошлой не
деле выбили зуб, когда он выгуливал своего шпица ночью. Дрянная собачонк
а. Ко всем вяжется. Всех норовит за лодыжку укусить. И чего он Чехову гляну
лся? Какая там порода? Злобность одна...
Ольга Максимовна повела свое сильно раздавшееся веретено с хвостом и уш
ами подальше от этого места. Под березки. Тут они принялись расти группко
й, и образовался некий лоскуток живой жизни. Когда совсем потеплеет, сюда
уже не придешь. Днем его займут пенсионеры-козлятники, а вечером тинэйдж
еры-хулиганы.
Ольга Максимовна спустила бассета с поводка, и тот поглядел на хозяйку у
мными крыжовинами глаз, словно укорил. Там, чуть дальше, за сваленными в ку
чу покрышками мочилась сука той же породы.
«Можно поиграть?» Ц немо спросил бассет.
Ц Иди, иди, Ц вслух поощрила его Ольга Максимовна, Ц только смотри, если
линяет, не трись.
Ц Вы что, всерьез думаете, он вас понимает? Ц спросил собачник Валера, по
дошедший откуда-то сзади.
Ольга Максимовна его не любила. Точнее бы сказать, он был ей неприятен. Ког
да-то нравился. Даже ждала ухаживания. Главным образом, чтобы отшить. В са
мом деле, кто он такой? Рабочий с шиномонтажа. Надо ещё спросить, не их ли по
крышки здесь валяются.
Ц Он умнее некоторых людей.
Ц Не спорю. Геркулес, ко мне! Ц позвал он своего ротвейлера, и тот бросилс
я на зов, воззрился на владелицу никчемного бассета, как бы спрашивая: ну ч
то прицепилась к моему хозяину, стоит ему только моргнуть, и разорву в кус
ки.
И за это тоже не любила она Валеру. Как только завел себе эту громадину, ср
азу стал считать себя главным собаководом района. Слово «кинолог» Ольга
Максимовна тоже не любила. Не понимала, при чем тут кино и собаки.
А завел Валера ротвейлера назло Ольге Максимовне и всей шелупони, котора
я вьется здесь по пустырю со своими болонками и шпицами. Нос воротит от не
го, кирзового. Так нате вам, получите. Могу нечаянно спустить с поводка. Он
ваших шавок вмиг передавит.
Ц Что-то генерала не видно, Ц сказал Валера. Он так нарочно называл подп
олковника в отставке Бубнова, чтобы позлить мужика. Честный и прямой, Буб
нов всякий раз принимался объяснять ему разницу между старшим офицерск
им корпусом и генералитетом. Валера же прикидывался дурачком и ахал Ц н
адо же.
Ц Брось дурить, парень, ты в армии служил, должен суб-бординацию знать.
Он так и говорил Ц с двумя «б», искренне считая, что как слышится, так и пиш
ется.
Ц Наверное, зуб пошел вставлять.
Ц Вы бы волкодава своего убрали, я Тишу позову...
Ц Скажите, а зачем вы его так обидели?
Ц То есть? Ах, вы об этом?
Ц А об чем же еще. Ни рыба ни мясо. Квелый. Неинтересная у него жизнь.
Ц А у вас интересная?
Где-то заливисто не то лаял, не то визжал пес.
Глава 3
Подполковник Семен Семенович Бубнов был человек твердых правил и раз и н
авсегда установившихся привычек. Уволенный в запас, он поначалу сильно р
астерялся, ведь в конце концов можно было жить и не по уставу. У каждого че
ловека есть свои нравственные критерии, и он по мере возможности им след
ует. Например, Бубнов предпочитал не врать по мелочам. От вранья по мелоча
м, справедливо считал он, на свете создаются лишняя путаница и всяческое
недоразумение. Взять его покойную супругу. Она и сошла в могилу, свято вер
я в то, что была той единственной, что заполнила навсегда жизнь курсанта-с
вязиста. В принципе так оно и было. Бывший лихой курсант, а ныне дядечка ещ
ё ого-го, до сих пор с благодарностью вспоминал её борщи.
Теперь, привязывая Альберта, так звали шпица, к перилам у входа в поликлин
ику, подполковник боялся только одного Ц сопрут. И ведь вот что обидно Ц
выкинут через день. Не выдержат. Шпиц и с подполковником-то бывал в напряж
енных отношениях. Не понимал, собака, субординации, считая себя безразде
льным хозяином квартиры на втором этаже дома-корабля. Военный пенсионер
воевал с ним и обламывал характер в силу привычки, так как занимался восп
итанием офицеров всю свою служебную карьеру.
А пришел Бубнов в поликлинику по поводу выбитого зуба.
Он получил талончик в регистратуре, даже не предъявляя пенсионки. Иногда
бывали трудности, ибо вид у него цветущий. Ничего не скажешь. Старая заква
ска. Иной раз даже молодежь места не уступит в транспорте. Поднялся на эта
ж. Сухо спросил, кто крайний, и пристроился на диван.
Бубнов только достал воскресное приложение и изготовился читать о стра
стях, как его вызвали в кабинет. Тут все было стерильно. Везде царил порядо
к почти военный, и поэтому докторов он уважал.
Единственным диссонансом, который отмечал про себя бывший подполковни
к, был сам специалист Ц ну очень молодая и красивая дама, резко пахнущая д
ухами дорогой французской фирмы. Но и запах, и красоту Бубнов ей прощал, та
к как этот запах должен был перешибить больничный, а красота Ц понятие п
реходящее. Насмотревшись в армии военных врачих, Бубнов был твердо убежд
ен, что при такой профессии красота не главное.
Сегодня делали слепок. И врач, и техник наперебой отвлекали пациента от н
еприятной процедуры. Надо было набрать чуть не полный рот замазки и сиде
ть несколько минут со стиснутыми зубами, чтобы сформировался слепок.
Сидел и слушал. Естественно, молча. А говорить хотелось.
Ц Семен Семеныч, у вас дети есть? Вы только глазами или головой: да Ц да, н
ет Ц нет. А то мы тут поспорили. Я говорю, что детей сейчас иметь не резон, а
Света Ц это, мол, радость. Но ведь радостью сыт не будешь? Вы посмотрите, чт
о кругом делается. Никому верить нельзя.
Ц Не слушайте её, Семен Семеныч. Это она от зависти.
Ц Чему тут завидовать. Сначала надо самой пожить, а уж потом...
Ц Что потом? Потом бывает суп с котом. Потом остановиться трудно. Привыкн
ешь всухомятку или с бойфрендом по ресторанам.
Ц Ой-ой-ой, можно подумать, ты что-то выиграла, родив на четвертом курсе.
Ц Я всего лишь техник. А ты врач. Много больше меня имеешь?
Ц Разве в деньгах дело? Зато я не сижу полторы смены. Мне это не нужно, а ты
двух мужиков содержишь. Ну вот чем женщина любит?
Ц Фуфой...
Ц Только рот не открывать, Семен Семеныч. Так чем?
Ц Фуфой...
Ц Душой?.. А что это такое? Это то место, куда потом мужик побольней норовит
ударить?
Ц Фуфой, фуфой...
Ц Не надо уже нервничать. Фуфой так фуфой. А я думаю, Светочка, железами вн
утренней секреции. Их у нас вдвое против мужиков.
Ц Фуфой, фуфой...
Но на него не обращали внимания.
Семен Семенович побагровел, моргал глазами, тряс головой, словно эпилепт
ик, попытался ухватиться за халат, но последнее движение восприняли как
заигрывание.
Семен Семенович разлепил набитый замазкой рот и засунул в полость по мен
ьшей мере четыре пальца.
Больше не поместилось. Засунув, начал отчаянно ими там ковырять.
Ц Кусок, говорю, кусок отвалился и в горле застрял, Ц сипя, объяснил подп
олковник и, видя, что его не понимают, продемонстрировал. Ц Фуфой, фуфой...
Ц Господи Исусе, Светка, ты закрепитель забыла вмесить, Ц догадалась вр
ач. Ц Но ничего, Семен Семеныч, мы сейчас закрепитель вмесим...
Но Семен Семенович решительно отказался, подбежал к окну и попытался выг
лянуть на улицу. Мешал подъездный козырек. Отсюда не увидишь, что делает ш
пиц. Почему замолчал? Подполковник, быть может, и стерпел дубль-процедуру
, но собаки уже минут пять как не было слышно. Наскоро попрощавшись и разом
простив забытый закрепитель и трепотню вместо оказания первой помощи, з
аторопился на улицу.
Так и есть. Шпица на месте не было. Бубнов проклял и свой зуб, и тот день, вер
нее, поздний вечер, когда черт дернул его подставить ногу мнимому престу
пнику, и мужика, справедливо сделавшего его щербатым: ни хрена, мог бы и та
к походить еще, Ц случилось то, что случилось... Единственно верным решен
ием было бежать на местную студию кабельного телевидения и давать объяв
ление о пропаже собаки. Причем обещать нашедшим немыслимое обогащение.
«Сволочи бездомные, квартиры пораспродали. Мало того, что подъезды прово
няли и паразитов разнесли по городу, так теперь моду взяли Ц домашних жи
вотных воровать и тут же хозяевам впаривать, Ц в бешенстве думал Бубнов,
спеша на телецентр, Ц убил бы, ей-богу, убил».
Глава 4
Николай Иванов лежал в роскошной, совсем не дачной кровати и ждал, когда В
адик, так звали его новую женщину, сварит, как полагается женщине, кофе. Вс
е внутри Иванова ликовало. Он по-новому смотрел на вещи. Они стали перед г
лазами чуть рельефнее, чуть красочнее. Каждой клеткой ещё неостывшего те
ла Иванов впитывал в себя прохладный вечерний воздух, льющийся через отк
рытую фрамугу.
Где-то за дачным поселком просвистела электричка. Как хорошо-то, подумал
он, и почему это считается стыдным? В голову сами собой стали приходить пр
имеры из античности. Там совсем не зазорным считалось иметь в своей свит
е нескольких мальчиков.
Ц Правда, Вадик уже не мальчик. А папы римские? Не помню номер...
Иванов забыл про саженцы, про работу. И только легким укором перед глазам
и иногда всплывало лицо Виолетки. Даже не потому, что изменил, а какая она
несчастная. Ей не дано. Постой, да ведь у них тоже есть однополая любовь. Вп
рочем, Иванов никак не мог себе представить, как это можно получить удово
льствие, не войдя или не приняв в себя другого человека. Да, да, сегодня не т
олько он входил. Вот ведь какая штука. Понравилось...
А потом вдруг все неожиданно кончилось.
В спальню влетел Вадик с перекошенным от ужаса лицом и неестественно лил
овыми ушами, будто его поймал сторож на бахче и неделю держал подвешенны
м за мочки.
Николай ещё ничего не понял, кроме того, что случилось непоправимое несч
астье. Так оно и было. Хозяин дачи, который существовал в природе, но здесь,
сейчас, сегодня никак не мог нарисоваться, нарисовался. Об этом сообщил о
бескровленным, белыми губами Вадим. Но Иванов уже сам слышал хруст подме
рзшего за вечер снега, и хруст неумолимо приближался к порогу.
Никогда Иванов не проявлял столько звериной изворотливости, гибкости и
молниеносной быстроты, как в эти мгновения.
Ц Одежду бросишь в окно... Ц и он уже спрыгивал из кухни в серый осевший в
есенний сугроб, чудом уцелевший с северной стороны дачи.
Да. Славный поселок.
Если сюда он крался словно тать в ночи, то дорогу до станции одолел в один
притоп. По продрогшему перрону гулял влажный ночной воздух весны. Пахло
надвигающимся летом, и за лесом истерично взвизгнула электричка.
В тамбуре подобрал приличный окурок, брезговать не приходилось, а в карм
ане ватных штанов обнаружились замусоленные спички. Весь сегодняшний д
ень пронесся в его мозгу и вылетел дымом первой затяжки. Это был сказочны
й сон и ничем, кроме растаявшего дыма, окончиться не мог. Так ему и надо.
Николай вышел на своей станции в трех остановках от Москвы и огляделся. К
ругом было по-весеннему голо и безрадостно. Белел его дом-корабль. Напрот
ив за зеленым забором мертвым светом горели окна четырех операционных в
етеранского госпиталя. И все ничего. Он пошел бы домой. В тепло воняющего п
одъезда. В запутанность пододеяльника и привычное спросонья ворчание В
иолетты. Пошел бы. Но его внимание привлек шум за забором госпиталя. Тут же
зияла дыра, и Николай не удержался, заглянул. На грязном снегу огромной бе
сформенной грудой лежал пес. Чуть в сторонке полукругом сидели на своих
хвостах полдюжины разномастных шавок. Сидели и ждали. Перед псом валялас
ь огромная коровья костяра. Гиганта не хватало на то, чтобы разгрызть, но в
полне, чтобы защитить добытое. Так они и сидели. Одни дожидались, когда гиг
ант уступит, гигант Ц что им надоест ожидание. Пусть бой. Последний и реши
тельный. Но кость он не отдаст.
Иванова словно током прошибло. Экая жизненная несправедливость.
Ц Отдай ты этим гнидам, отдай, Ц попросил он гиганта, Ц не связывайся. Э
то блохастое большинство всегда будет право. Ничего ты им не докажешь. Сг
инешь геройской смертью, и все. И никакого толку.
Гигант посмотрел на Николая грустными глазами, и тому показалось, что пе
с все понял. Больше того, пес был согласен, но ничего не мог поделать с собс
твенной гордостью. Или голодом.
Ц Ладно, Ц решил вдруг Иванов, Ц ты этих сволочей не подпускай, я сейчас
.
Откуда взялись решимость и силы? Потом Иванов попытается все себе объясн
ить. Но не сейчас. Сейчас он почти бегом понесся к подъезду, взбежал на сед
ьмой этаж и решительно утопил кнопку звонка. Дверь открыла заспанная Вио
летка. Он решительно отодвинул жену в сторону и прогрохотал ботами на ку
хню. В холодильнике лежал пергамент с распластанным по нему килограммом
творога. Иванов с хрустом подогнул края бумаги и прогрохотал обратно к л
ифту.
Виолетта окончательно проснулась и ничего не понимала.
Ц Посадил вишни? Ц спросила она.
Ц В саду у дяди Вани...
Иванов уже был в пути. Одна мысль: только бы пес продержался Ц буравила во
ображение и придавала всем его движениям нервную незавершенность. Напр
имер, не закрыл дверь подъезда. Домовые общественники всегда пеняли на э
тот факт входящим и выходящим не взирая на лица.
Пес лежал перед костью в той же позе. Они все сохранили паритет.
Ц Ну что, гады, обулись? Ц со злорадством обратился он к своре. Ц Никогд
а вам в люди не выбиться. Ни один Дарвин не поможет.
Он не думал, что гигант может укусить. Даже мысли такой не мелькнуло. Все ш
ло как-то само собой. Иванов решительно подобрал мосел и, широко, по-олимп
ийски, размахнувшись, забросил его за забор. Свора молча пронаблюдала за
действиями человека, но не шелохнулась. Николай развернул пергамент и по
ложил перед гигантом:
Ц Кушай.
Гигант по-человечески вздохнул и по-человечески зачавкал. Свора наблюд
ала с невозмутимостью американских присяжных. Иванов заметил темные пя
тна на снегу у ног собаки, наклонился и рассмотрел внимательнее. Это была
кровь. Собачья. Потому что лапы у гиганта кровоточили. Дождавшись, когда т
от, доев, принялся за пергамент, Иванов решительно пресек само действие:
Ц Так... Подъем. Пошли со мной. Ну, вставай. Нечего тебе с этими ублюдками во
жжаться. Дома будет ор, но ты не обращай внимания.
Иванов пролез в пролом, ничуть не сомневаясь, что гигант все понял и следу
ет за ним. Точно. Так оно и было.
Виолетта просто задохнулась при виде огромного пса со слезящимися грус
тными глазами и грязной шерстью.
Ц Что это ты придумал?
Ц А ничего. Привыкли, понимаешь, «В мире животных» смотреть и за африканс
ких жирафов переживать. А ты за нашенского пса попереживай. Все. Я хочу спа
ть. Пошли на кухню.
Он с невозмутимостью римского полководца, только что выигравшего битву,
препроводил собаку на кухню, бросил в угол кусок мешковины, которую ещё в
чера предполагал употребить на починку дивана, и, коротко приказав «лежа
ть», пошел спать. О жене старался не думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
ствуют. Так же как уход мужика. Покажите ей ту, для которой уход мужика буд
ет громом среди ясного неба. Она скажет Ц это не женщина. Это тетёха. Ну да
бог с ним, с мужиком. Наверное, семья есть. Дети. А он закуролесил на неделю.
Они с ним практически не вылезали из кровати. Только на кухню к холодильн
ику. Благо набила его, будто знала. Да ещё Тишку выводила на воздух. Нет, все
-таки она ещё поборется за место под солнцем. Если шефу надо, найдет себе в
торую секретаршу. Безъязыкую, но грудастую и жо... Ольга Максимовна оборва
ла себя.
Она поднялась и вернулась в спальню к большому, во всю стену, зеркалу. Скин
ула ночнушку. Нет. Еще очень даже ничего, а если чуть задернуть шторы, то во
обще на любителя в самый раз. Значит, поборемся.
Ольга Максимовна повеселела, накинула тренировочный «Nike» и дубленочку
Ц все-таки середина марта Ц и вывела своего бассета Тишку на лестничну
ю площадку. Пес рвался с поводка, бил себе по щекам ушами и радостно взвизг
ивал. Он любил общество только своей хозяйки, и все другие мужчины в доме в
оспринимались им как скучное, но неизбежное зло. Лично ему суки были не ну
жны с детства. Об этом позаботились.
Но вот и улица, вот и простор. Прямо за домом-кораблем пустырь. В официальн
ых сводках он значится как парк. Ну и пусть. Когда-то здесь школьники выса
дили с сотню деревьев. Половина принялась. Половина загнулась. Место, гов
орили, нехорошее. Засыпанная свалка. Налево троллейбусная остановка с ве
чно разбитыми стеклянными стенами. Вообще эта остановка троллейбусная
многим была неприятна. Там троллейбусы круг делали. Водители в железной
будке отмечали свои путевые листы, тут же делились новостями, тут же кури
ли, тут же мочились. Тут же подполковнику в отставке Бубнову на прошлой не
деле выбили зуб, когда он выгуливал своего шпица ночью. Дрянная собачонк
а. Ко всем вяжется. Всех норовит за лодыжку укусить. И чего он Чехову гляну
лся? Какая там порода? Злобность одна...
Ольга Максимовна повела свое сильно раздавшееся веретено с хвостом и уш
ами подальше от этого места. Под березки. Тут они принялись расти группко
й, и образовался некий лоскуток живой жизни. Когда совсем потеплеет, сюда
уже не придешь. Днем его займут пенсионеры-козлятники, а вечером тинэйдж
еры-хулиганы.
Ольга Максимовна спустила бассета с поводка, и тот поглядел на хозяйку у
мными крыжовинами глаз, словно укорил. Там, чуть дальше, за сваленными в ку
чу покрышками мочилась сука той же породы.
«Можно поиграть?» Ц немо спросил бассет.
Ц Иди, иди, Ц вслух поощрила его Ольга Максимовна, Ц только смотри, если
линяет, не трись.
Ц Вы что, всерьез думаете, он вас понимает? Ц спросил собачник Валера, по
дошедший откуда-то сзади.
Ольга Максимовна его не любила. Точнее бы сказать, он был ей неприятен. Ког
да-то нравился. Даже ждала ухаживания. Главным образом, чтобы отшить. В са
мом деле, кто он такой? Рабочий с шиномонтажа. Надо ещё спросить, не их ли по
крышки здесь валяются.
Ц Он умнее некоторых людей.
Ц Не спорю. Геркулес, ко мне! Ц позвал он своего ротвейлера, и тот бросилс
я на зов, воззрился на владелицу никчемного бассета, как бы спрашивая: ну ч
то прицепилась к моему хозяину, стоит ему только моргнуть, и разорву в кус
ки.
И за это тоже не любила она Валеру. Как только завел себе эту громадину, ср
азу стал считать себя главным собаководом района. Слово «кинолог» Ольга
Максимовна тоже не любила. Не понимала, при чем тут кино и собаки.
А завел Валера ротвейлера назло Ольге Максимовне и всей шелупони, котора
я вьется здесь по пустырю со своими болонками и шпицами. Нос воротит от не
го, кирзового. Так нате вам, получите. Могу нечаянно спустить с поводка. Он
ваших шавок вмиг передавит.
Ц Что-то генерала не видно, Ц сказал Валера. Он так нарочно называл подп
олковника в отставке Бубнова, чтобы позлить мужика. Честный и прямой, Буб
нов всякий раз принимался объяснять ему разницу между старшим офицерск
им корпусом и генералитетом. Валера же прикидывался дурачком и ахал Ц н
адо же.
Ц Брось дурить, парень, ты в армии служил, должен суб-бординацию знать.
Он так и говорил Ц с двумя «б», искренне считая, что как слышится, так и пиш
ется.
Ц Наверное, зуб пошел вставлять.
Ц Вы бы волкодава своего убрали, я Тишу позову...
Ц Скажите, а зачем вы его так обидели?
Ц То есть? Ах, вы об этом?
Ц А об чем же еще. Ни рыба ни мясо. Квелый. Неинтересная у него жизнь.
Ц А у вас интересная?
Где-то заливисто не то лаял, не то визжал пес.
Глава 3
Подполковник Семен Семенович Бубнов был человек твердых правил и раз и н
авсегда установившихся привычек. Уволенный в запас, он поначалу сильно р
астерялся, ведь в конце концов можно было жить и не по уставу. У каждого че
ловека есть свои нравственные критерии, и он по мере возможности им след
ует. Например, Бубнов предпочитал не врать по мелочам. От вранья по мелоча
м, справедливо считал он, на свете создаются лишняя путаница и всяческое
недоразумение. Взять его покойную супругу. Она и сошла в могилу, свято вер
я в то, что была той единственной, что заполнила навсегда жизнь курсанта-с
вязиста. В принципе так оно и было. Бывший лихой курсант, а ныне дядечка ещ
ё ого-го, до сих пор с благодарностью вспоминал её борщи.
Теперь, привязывая Альберта, так звали шпица, к перилам у входа в поликлин
ику, подполковник боялся только одного Ц сопрут. И ведь вот что обидно Ц
выкинут через день. Не выдержат. Шпиц и с подполковником-то бывал в напряж
енных отношениях. Не понимал, собака, субординации, считая себя безразде
льным хозяином квартиры на втором этаже дома-корабля. Военный пенсионер
воевал с ним и обламывал характер в силу привычки, так как занимался восп
итанием офицеров всю свою служебную карьеру.
А пришел Бубнов в поликлинику по поводу выбитого зуба.
Он получил талончик в регистратуре, даже не предъявляя пенсионки. Иногда
бывали трудности, ибо вид у него цветущий. Ничего не скажешь. Старая заква
ска. Иной раз даже молодежь места не уступит в транспорте. Поднялся на эта
ж. Сухо спросил, кто крайний, и пристроился на диван.
Бубнов только достал воскресное приложение и изготовился читать о стра
стях, как его вызвали в кабинет. Тут все было стерильно. Везде царил порядо
к почти военный, и поэтому докторов он уважал.
Единственным диссонансом, который отмечал про себя бывший подполковни
к, был сам специалист Ц ну очень молодая и красивая дама, резко пахнущая д
ухами дорогой французской фирмы. Но и запах, и красоту Бубнов ей прощал, та
к как этот запах должен был перешибить больничный, а красота Ц понятие п
реходящее. Насмотревшись в армии военных врачих, Бубнов был твердо убежд
ен, что при такой профессии красота не главное.
Сегодня делали слепок. И врач, и техник наперебой отвлекали пациента от н
еприятной процедуры. Надо было набрать чуть не полный рот замазки и сиде
ть несколько минут со стиснутыми зубами, чтобы сформировался слепок.
Сидел и слушал. Естественно, молча. А говорить хотелось.
Ц Семен Семеныч, у вас дети есть? Вы только глазами или головой: да Ц да, н
ет Ц нет. А то мы тут поспорили. Я говорю, что детей сейчас иметь не резон, а
Света Ц это, мол, радость. Но ведь радостью сыт не будешь? Вы посмотрите, чт
о кругом делается. Никому верить нельзя.
Ц Не слушайте её, Семен Семеныч. Это она от зависти.
Ц Чему тут завидовать. Сначала надо самой пожить, а уж потом...
Ц Что потом? Потом бывает суп с котом. Потом остановиться трудно. Привыкн
ешь всухомятку или с бойфрендом по ресторанам.
Ц Ой-ой-ой, можно подумать, ты что-то выиграла, родив на четвертом курсе.
Ц Я всего лишь техник. А ты врач. Много больше меня имеешь?
Ц Разве в деньгах дело? Зато я не сижу полторы смены. Мне это не нужно, а ты
двух мужиков содержишь. Ну вот чем женщина любит?
Ц Фуфой...
Ц Только рот не открывать, Семен Семеныч. Так чем?
Ц Фуфой...
Ц Душой?.. А что это такое? Это то место, куда потом мужик побольней норовит
ударить?
Ц Фуфой, фуфой...
Ц Не надо уже нервничать. Фуфой так фуфой. А я думаю, Светочка, железами вн
утренней секреции. Их у нас вдвое против мужиков.
Ц Фуфой, фуфой...
Но на него не обращали внимания.
Семен Семенович побагровел, моргал глазами, тряс головой, словно эпилепт
ик, попытался ухватиться за халат, но последнее движение восприняли как
заигрывание.
Семен Семенович разлепил набитый замазкой рот и засунул в полость по мен
ьшей мере четыре пальца.
Больше не поместилось. Засунув, начал отчаянно ими там ковырять.
Ц Кусок, говорю, кусок отвалился и в горле застрял, Ц сипя, объяснил подп
олковник и, видя, что его не понимают, продемонстрировал. Ц Фуфой, фуфой...
Ц Господи Исусе, Светка, ты закрепитель забыла вмесить, Ц догадалась вр
ач. Ц Но ничего, Семен Семеныч, мы сейчас закрепитель вмесим...
Но Семен Семенович решительно отказался, подбежал к окну и попытался выг
лянуть на улицу. Мешал подъездный козырек. Отсюда не увидишь, что делает ш
пиц. Почему замолчал? Подполковник, быть может, и стерпел дубль-процедуру
, но собаки уже минут пять как не было слышно. Наскоро попрощавшись и разом
простив забытый закрепитель и трепотню вместо оказания первой помощи, з
аторопился на улицу.
Так и есть. Шпица на месте не было. Бубнов проклял и свой зуб, и тот день, вер
нее, поздний вечер, когда черт дернул его подставить ногу мнимому престу
пнику, и мужика, справедливо сделавшего его щербатым: ни хрена, мог бы и та
к походить еще, Ц случилось то, что случилось... Единственно верным решен
ием было бежать на местную студию кабельного телевидения и давать объяв
ление о пропаже собаки. Причем обещать нашедшим немыслимое обогащение.
«Сволочи бездомные, квартиры пораспродали. Мало того, что подъезды прово
няли и паразитов разнесли по городу, так теперь моду взяли Ц домашних жи
вотных воровать и тут же хозяевам впаривать, Ц в бешенстве думал Бубнов,
спеша на телецентр, Ц убил бы, ей-богу, убил».
Глава 4
Николай Иванов лежал в роскошной, совсем не дачной кровати и ждал, когда В
адик, так звали его новую женщину, сварит, как полагается женщине, кофе. Вс
е внутри Иванова ликовало. Он по-новому смотрел на вещи. Они стали перед г
лазами чуть рельефнее, чуть красочнее. Каждой клеткой ещё неостывшего те
ла Иванов впитывал в себя прохладный вечерний воздух, льющийся через отк
рытую фрамугу.
Где-то за дачным поселком просвистела электричка. Как хорошо-то, подумал
он, и почему это считается стыдным? В голову сами собой стали приходить пр
имеры из античности. Там совсем не зазорным считалось иметь в своей свит
е нескольких мальчиков.
Ц Правда, Вадик уже не мальчик. А папы римские? Не помню номер...
Иванов забыл про саженцы, про работу. И только легким укором перед глазам
и иногда всплывало лицо Виолетки. Даже не потому, что изменил, а какая она
несчастная. Ей не дано. Постой, да ведь у них тоже есть однополая любовь. Вп
рочем, Иванов никак не мог себе представить, как это можно получить удово
льствие, не войдя или не приняв в себя другого человека. Да, да, сегодня не т
олько он входил. Вот ведь какая штука. Понравилось...
А потом вдруг все неожиданно кончилось.
В спальню влетел Вадик с перекошенным от ужаса лицом и неестественно лил
овыми ушами, будто его поймал сторож на бахче и неделю держал подвешенны
м за мочки.
Николай ещё ничего не понял, кроме того, что случилось непоправимое несч
астье. Так оно и было. Хозяин дачи, который существовал в природе, но здесь,
сейчас, сегодня никак не мог нарисоваться, нарисовался. Об этом сообщил о
бескровленным, белыми губами Вадим. Но Иванов уже сам слышал хруст подме
рзшего за вечер снега, и хруст неумолимо приближался к порогу.
Никогда Иванов не проявлял столько звериной изворотливости, гибкости и
молниеносной быстроты, как в эти мгновения.
Ц Одежду бросишь в окно... Ц и он уже спрыгивал из кухни в серый осевший в
есенний сугроб, чудом уцелевший с северной стороны дачи.
Да. Славный поселок.
Если сюда он крался словно тать в ночи, то дорогу до станции одолел в один
притоп. По продрогшему перрону гулял влажный ночной воздух весны. Пахло
надвигающимся летом, и за лесом истерично взвизгнула электричка.
В тамбуре подобрал приличный окурок, брезговать не приходилось, а в карм
ане ватных штанов обнаружились замусоленные спички. Весь сегодняшний д
ень пронесся в его мозгу и вылетел дымом первой затяжки. Это был сказочны
й сон и ничем, кроме растаявшего дыма, окончиться не мог. Так ему и надо.
Николай вышел на своей станции в трех остановках от Москвы и огляделся. К
ругом было по-весеннему голо и безрадостно. Белел его дом-корабль. Напрот
ив за зеленым забором мертвым светом горели окна четырех операционных в
етеранского госпиталя. И все ничего. Он пошел бы домой. В тепло воняющего п
одъезда. В запутанность пододеяльника и привычное спросонья ворчание В
иолетты. Пошел бы. Но его внимание привлек шум за забором госпиталя. Тут же
зияла дыра, и Николай не удержался, заглянул. На грязном снегу огромной бе
сформенной грудой лежал пес. Чуть в сторонке полукругом сидели на своих
хвостах полдюжины разномастных шавок. Сидели и ждали. Перед псом валялас
ь огромная коровья костяра. Гиганта не хватало на то, чтобы разгрызть, но в
полне, чтобы защитить добытое. Так они и сидели. Одни дожидались, когда гиг
ант уступит, гигант Ц что им надоест ожидание. Пусть бой. Последний и реши
тельный. Но кость он не отдаст.
Иванова словно током прошибло. Экая жизненная несправедливость.
Ц Отдай ты этим гнидам, отдай, Ц попросил он гиганта, Ц не связывайся. Э
то блохастое большинство всегда будет право. Ничего ты им не докажешь. Сг
инешь геройской смертью, и все. И никакого толку.
Гигант посмотрел на Николая грустными глазами, и тому показалось, что пе
с все понял. Больше того, пес был согласен, но ничего не мог поделать с собс
твенной гордостью. Или голодом.
Ц Ладно, Ц решил вдруг Иванов, Ц ты этих сволочей не подпускай, я сейчас
.
Откуда взялись решимость и силы? Потом Иванов попытается все себе объясн
ить. Но не сейчас. Сейчас он почти бегом понесся к подъезду, взбежал на сед
ьмой этаж и решительно утопил кнопку звонка. Дверь открыла заспанная Вио
летка. Он решительно отодвинул жену в сторону и прогрохотал ботами на ку
хню. В холодильнике лежал пергамент с распластанным по нему килограммом
творога. Иванов с хрустом подогнул края бумаги и прогрохотал обратно к л
ифту.
Виолетта окончательно проснулась и ничего не понимала.
Ц Посадил вишни? Ц спросила она.
Ц В саду у дяди Вани...
Иванов уже был в пути. Одна мысль: только бы пес продержался Ц буравила во
ображение и придавала всем его движениям нервную незавершенность. Напр
имер, не закрыл дверь подъезда. Домовые общественники всегда пеняли на э
тот факт входящим и выходящим не взирая на лица.
Пес лежал перед костью в той же позе. Они все сохранили паритет.
Ц Ну что, гады, обулись? Ц со злорадством обратился он к своре. Ц Никогд
а вам в люди не выбиться. Ни один Дарвин не поможет.
Он не думал, что гигант может укусить. Даже мысли такой не мелькнуло. Все ш
ло как-то само собой. Иванов решительно подобрал мосел и, широко, по-олимп
ийски, размахнувшись, забросил его за забор. Свора молча пронаблюдала за
действиями человека, но не шелохнулась. Николай развернул пергамент и по
ложил перед гигантом:
Ц Кушай.
Гигант по-человечески вздохнул и по-человечески зачавкал. Свора наблюд
ала с невозмутимостью американских присяжных. Иванов заметил темные пя
тна на снегу у ног собаки, наклонился и рассмотрел внимательнее. Это была
кровь. Собачья. Потому что лапы у гиганта кровоточили. Дождавшись, когда т
от, доев, принялся за пергамент, Иванов решительно пресек само действие:
Ц Так... Подъем. Пошли со мной. Ну, вставай. Нечего тебе с этими ублюдками во
жжаться. Дома будет ор, но ты не обращай внимания.
Иванов пролез в пролом, ничуть не сомневаясь, что гигант все понял и следу
ет за ним. Точно. Так оно и было.
Виолетта просто задохнулась при виде огромного пса со слезящимися грус
тными глазами и грязной шерстью.
Ц Что это ты придумал?
Ц А ничего. Привыкли, понимаешь, «В мире животных» смотреть и за африканс
ких жирафов переживать. А ты за нашенского пса попереживай. Все. Я хочу спа
ть. Пошли на кухню.
Он с невозмутимостью римского полководца, только что выигравшего битву,
препроводил собаку на кухню, бросил в угол кусок мешковины, которую ещё в
чера предполагал употребить на починку дивана, и, коротко приказав «лежа
ть», пошел спать. О жене старался не думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32