Гэрроу, должно быть, заметил, как я слаба, и на его лице я увидела жалость.
Он пообещал мне, что китайское снадобье, которое он мне принесет, облегчит боль, и я – вот трусиха! – не возражала. Мне не нравится боль, и я так и не смогла к ней привыкнуть.
Он вскоре вернулся в комнату и приказал служанке принести бокал вина. Несмотря на то, что я стала протестовать, убеждая его, что вино не снимает боли, а от него лишь начинается страшная головная боль, он смешал с вином несколько порошков и протянул мне бокал. Вино помогает пищеварению, сказал он, и маскирует вкус трав. Он уверил меня, что лекарство подействует быстро. Я сделала пару глотков и в течение всего нескольких мгновений почувствовала, что боль немного отпустила.
Лекарство, которое дал мне Гэрроу, имело еще одно действие, но я заметила это только после того, как выпила весь бокал. Кислое вино подействовало на мой желудок. У меня могут быть плохие сны, но есть достаточно всевозможных средств, чтобы контролировать их. Я не стала говорить ему о снах. Зачем?
Боли прошли. Этот человек, благослови его Господь, был прав. С этой минуты я почувствовала себя вполне хорошо.
Все же я послала за Маршаллом…»
Давина отложила дневник, встала с постели и вышла на балкон.
Воздух был теплым. Луна, похожая на перламутровый диск, слабо освещала окрестности замка. Двор превратился в светло-серый прямоугольник, в дальнем конце которого был виден обелиск, торчавший в небо, словно указующий перст.
Она соскучилась по отцу. По тете. По своей прежней жизни – упорядоченной и приветливой.
Она чувствовала себя не на своем месте. Ей был нужен кто-то, кто обнял бы ее. Ей хотелось увидеть свою комнату, где ее окружали привычные с детства вещи, или зайти в кабинет отца и уловить запах его табака, витающий в воздухе.
В Эмброузе у нее не было ни одного знакомого человека, кроме Норы, да и ту она знала не очень хорошо. Вокруг тоже не было ничего близкого ей по духу. Даже ее положение – невесты, ставшей женой, – было необъяснимым с точки зрения здравого смысла.
Она чувствовала себя растерянной.
И влюбленной.
Господи, неужели это так больно?
– Могу я что-нибудь сделать для вас, ваше сиятельство?
Маршалл взглянул на своего камердинера.
– Нет, ничего не надо, Джейкобс. Иди и ложись спать.
– Если вы уверены, ваше сиятельство…
Маршалл не посчитал нужным ответить. Каждую ночь одно и то же. Джейкобс был настолько заботлив, что это почти граничило с навязчивостью.
– Если хотите, ваше сиятельство, я могу остаться с вами. Тогда, может быть, вам не будут сниться кошмары.
– Мне никто не нужен, Джейкобс.
– Конечно, ваше сиятельство, – покорно ответил Джейкобс, но не уходил. Он то передвигал с места на место ботинки Маршалла, то выдвинул ящик и заглянул в него.
– В чем дело, Джейкобс? – спросил Маршалл, когда понял, что камердинер не собирается уходить.
– Вас когда-либо посещает Дэниел?
Маршалл повернул голову и уставился на статую Сети Первого, стоящую на верху одного из книжных шкафов. До сегодняшней ночи Сети уже множество ночей разговаривал с ним. Однако сегодня этот давно умерший фараон молчал.
– Дэниел?
Маршалл покачал головой. Дэниел был внуком Джейкобса и другом детства Маршалла, а также сопровождал его в последней поездке в Китай.
– Иди спать, Джейкобс. Поговорим о призраках в другой раз.
Миссис Мюррей позаботилась о том, чтобы у него было достаточно вина, и он с удовольствием выпил несколько глотков после того, как Джейкобс ушел.
Он взглянул через плечо в окно. Луна, как часовой, была на месте, охраняя его ночь.
Из стены вышел Лоренс и приветствовал его двумя улыбками – одна была на его лице, а другая разрезала горло от уха до уха. Весело помахав рукой, он пересек комнату и скрылся в противоположной стене. Лоренс был его заместителем, и китайцы убили его одним из первых.
Он по крайней мере умер по-человечески – или настолько по-человечески, насколько это было возможно. Его смерть была мгновенной, чего Маршалл не мог сказать о других людях, бывших под его началом. Он ждал, что все они появятся сегодня ночью, как случалось каждый раз, когда у него начинались видения.
Интересно, может человек устать от безумия? Наверное, когда-нибудь это случится. Перспектива стать самим собой, прежним, тем человеком, каким он когда-то был, отдалилась настолько, что он никогда не сможет туда вернуться. Это был дальний берег, видимый только в ясную погоду. Он плывет в безграничном океане, и однажды он просто устанет плыть. Он позволит себе погрузиться в воду и утонуть в своем безумии.
Следующим появился Питер. Питер был, несомненно, самым уродливым человеком, какого Маршалл когда-либо видел, а шрамы, оставленные на его лице пытками, делали его еще более безобразным. Рубцы и ожоги странно сочетались с кривым носом и угловатыми чертами его лица.
Питер всегда был дружелюбным призраком и никогда не проклинал Маршалла за то, что он выжил. Остальные были не столь великодушны. Своим появлением, своими презрительными усмешками они напоминали ему, что он виновен в их смерти. Если ему повезет сегодня ночью, их раны не будут кровоточить, оставляя след на полу, а головы останутся у них на плечах.
А если не повезет, они начнут говорить. Сначала невнятно, а потом он сможет различать слова и целые предложения. Они будут проклинать его.
Он допил вино. Наверное, надо перейти на виски. Вино может не сработать, и он сегодня ночью вообще не уснет.
Питер заговорил с ним, но Маршалл только закрыл глаза. Он знал, что на самом деле в комнате никого нет. Если он все же почувствует, как что-то коснулось его щеки, это тоже будет обычной галлюцинацией.
Он услышал звуки, которых не должно было быть в кабинете. Словно водопад или бурный поток. Или это звуки его собственного сердцебиения и крови, которая с шумом течет по его жилам?
Боже милосердный, как он хочет от этого избавиться… Но он знал, что избавление не придет. Во всяком случае, не сегодня. Если вообще придет.
– Ваше сиятельство, – послышался голос.
Он улыбнулся, зная, что голос звучит только в его голове.
– Они сейчас за нами придут.
Он откинулся на высокую спинку стула и закрыл глаза.
– Они будут здесь через минуту, сэр. Что нам делать?
Они придут – в его памяти или в его уме. Сначала два человека, а потом еще двое. Иногда они убивали одного из английских матросов прямо у него на глазах, а иногда уводили его в соседнюю комнату, чтобы Маршалл и другие его люди могли в течение нескольких дней слышать крики и стоны, пока бедняга не умирал от пыток.
– Не показывайте им, что вы боитесь, – сказал он сейчас.
Он выпил еще вина, зная, что его совет не нужен, что он идиотский и не к месту. У них и так ничего не осталось, кроме смелости и гордости.
– Не показывайте им своего страха, – шептал он и пил вино за мертвых людей, которые зависели от него, которых он не уберег и чьи бесплотные тела являлись ему каждую ночь.
Глава 16
Трава была ярко-зеленого цвета, небо – голубое, без единого облачка. Веселое щебетание птиц сопровождало Давину на ее пути в Египетский дом.
Искусно подстриженные кусты были высажены в виде лабиринта, удивлявшего и восхищавшего Давину. Деревья в лесу Эмброуза были старыми с огромными корявыми стволами и роскошными кронами.
Этот день почему-то напомнил Давине ее детство: беспечные прогулки по Эдинбургу за руку с отцом, рассказывавшим историю этого древнего города. Иногда Давине хотелось быть одной из тех людей, которые жили в те далекие времена и приезжали сюда, чтобы увидеть королевский двор. Она мечтала очутиться среди этих восхищенных посетителей, а не просто читать обо всем в книгах.
Над ней кружили пчелы, и она боялась, что они могут ее ужалить. Но они улетели: вокруг было много цветущих кустарников, где они могли собирать нектар.
Сады были просто великолепны. Зеленые резные листья и изящные, похожие на звездочки цветки крассулы чудесно гармонировали с ярко-желтыми примулами и темно-лиловыми колокольчиками, низко склонившимися на изогнутых стеблях. Вокруг этого великолепия были высажены бордюром розовые и белые флоксы.
Покойная графиня Лорн часто писала в своих дневниках об этом саде, и было ясно, что она проводила здесь многие часы, размышляя о том, что она оставит своему сыну в наследство.
Жизнь графини послужила Давине уроком. У нее не будет такой судьбы, как у Джулианы Росс, решила она. Было что-то трагическое в ее неразделенной любви к мужу. Любви, которую Эйдан так и не заметил.
А что будет с ее собственным браком? Пока что он не сулил ничего хорошего. Особенно если вспомнить наглую усмешку миссис Мюррей, выходившей прошлой ночью из спальни Маршалла.
Давина не собиралась терпеть такое поведение Маршалла. Теплый утренний ветерок трепал волосы Давины. Вообще-то ее любимым временем года была зима. Возможно, потому, что с самого детства она была очарована сказками о зиме и помнила легенду о колдунье, которая символизировала стужу и могла превращать людей в камень.
Весну, как правило, предпочитали изображать в виде юной девушки с цветами в волосах, а зиму – как злую старуху с уродливым лицом и бледной кожей. Но из этих двух времен года для Давины зима тем не менее была более привлекательной.
Зимой природа кажется мертвой, но на самом деле она в ожидании. Для того, кто внимателен, везде заметны признаки жизни: там, где подтаивает снег, сразу же пробивается зеленая травка, и лед взламывают отчаянные первоцветы. Закат зимой всегда более эффектен, словно природе, понимающей, как скучен ландшафт, нужны краски, чтобы оживить его. Все цвета радуги – голубые, алые, зеленые – сливаются воедино, щедро окрашивая небо, а закат не спешит покидать землю, будто посылая людям свой прощальный привет.
Но сейчас было лето, и она не обращала внимания на рассвет, потому что торопилась в Египетский дом.
Она немного задержалась перед входом во двор, надеясь, что Маршалл увидит ее из окна своего кабинета. Но гам ли он? Или предпочитает прятаться от нее?
Она вошла в дом. На этот раз она не удивилась, что дверь не заперта. Кто посмеет нарушить священное одиночество Дьявола из Эмброуза? Никто, кроме его жены.
Она простояла с минуту в окружении всех этих несметных сокровищ прошлого. Вез всякого труда она могла представить себя в Древнем Египте. Какой была бы ее жизнь в те времена? Вышла бы замуж за богатого и знатного человека? Или довольствовалась бы положением служанки? Осудило бы ее общество Египта за ее любопытство? Или она сама признала бы это общество недостойным своего внимания? Может, и в Египте ее поведение посчитали бы скандальным?
Она положила руку на каменную ступню какого-то фараона и удивилась своей храбрости. В Древнем Египте это, без сомнения, было бы достаточным поводом, чтобы убить ее. Это был вызов, бравада, хотя это была лишь статуя.
– Маршалл?
Он не появился. Возможно, он ждет, что она уйдет. Что ж, в таком случае ждать ему придется долго.
Она походила среди древностей и остановилась возле застекленной витрины с масками. Одна из них была выполнена из кованого серебра. Другая была сделана из гипса и расписана красками, не поблекшими за много веков.
Остановившись внизу лестницы, она снова окликнула Маршалла. Он не отозвался, и она, поднявшись наверх, вошла в его кабинет. Все было так же, как вчера, только в углу комнаты появился маленький саркофаг из керамики, размером не больше ребенка. На его крышке были видны остатки тростниковой циновки. Давина осторожно обошла саркофаг. У нее не было абсолютно никакого желания заглянуть внутрь. Что, если она обнаружит завернутое в ткань тело ребенка?
Точно так же она поступила, наткнувшись на еще одно, видимо, ценное, приобретение Эйдана Росса – открытый саркофаг, демонстрирующий мумию. Она даже постаралась вообще не смотреть в ту сторону и притвориться, что ей все показалось. Эти трофеи не столько пугали ее, сколько вызывали отвращение.
Разве современный человек вправе нарушать покой египтянина, почившего с миром на родине?!
Другое дело, когда Эйдан привозил домой мебель, статуи и артефакты.
Она уселась за письменный стол Маршалла. Нащупав в кармане платья очки, она нацепила их на нос и достала из ящика вчерашний папирус.
Потом она вынула из пенала с письменными принадлежностями перо и начала тщательно копировать символы с папируса на восковую дощечку, обнаружив, что это отличный способ изучить иероглифы.
Она была настолько поглощена своим занятием, что не слышала, как подошел Маршалл.
– Вам известно, что у вас такие длинные ресницы, что они упираются в стекла очков?
Она положила перо и подняла на него глаза.
– Из ваших уст это прозвучало как упрек, – сказала она.
Он не ответил, а лишь наклонился через стол и поцеловал ее в нос. Она заморгала, а потом сосредоточилась на лежавшем перед ней папирусе.
– Вы обратили внимание, с каким изяществом нарисованы эти цветы лотоса? В них столько великолепия! Все эти лепестки выполнены в одинаковой манере, но каждый из них выглядит уникальным.
Он обогнул письменный стол и сел на стул рядом. Ей, наверное, надо было бы освободить его стул, но в данную минуту она не чувствовала себя особенно доброжелательной. Или слишком вежливой.
Ведь существовала проблема миссис Мюррей.
– Вам известно, что египтяне использовали навоз крокодилов, чтобы предотвратить рождение нежелательных детей?
– Нет. – Он был явно поражен.
– А знаете, что римский император Калигула украл доспехи Александра Великого из его гробницы?
– Нет.
Другого слова он не собирается произносить?
– Он приказал построить из лодок мост через Неаполитанский залив и ездил по нему взад-вперед на коне. На нем были те самые доспехи, и он, несомненно, воображал, что он более велик, чем Александр.
– А вам, Давина, известно, что вы используете свои знания в качестве щита? Когда вы огорчены, вы начинаете перечислять самые невероятные факты. Думаю, мне придется заглянуть в библиотеку вашего отца.
– От нее ничего не осталось, – сообщила она, осторожно снимая очки. – О! Книги остались, но комнаты нет. То есть я хочу сказать, что нет дома. Он был продан вскоре после смерти отца. Не было никакого смысла оставлять его себе. Теперь я об этом жалею. Всегда должно быть место, которое ты можешь называть своим домом, место, где хранятся твои воспоминания.
Она оглядела кабинет.
– Не такое, как это. Здесь живут воспоминания чужих людей, а не ваши. Здесь нет ничего, что напомнило бы вам об улыбке вашей матери, о ваших первых достижениях, о чем-то таком, что сделало вас счастливым или чем вы гордитесь.
– Вы всегда настроены так философски?
– Полагаю, что и вы поступаете так же. – Она внимательно на него посмотрела. – Но вы не любите делиться своими мыслями. Или намеренно исчезаете надолго, чтобы никогда не было возможности поделиться ими.
Он ничего не ответил, но откинулся на спинку стула и молча смотрел на нее.
В первый раз за все время она заметила, что он выглядит усталым. Глаза покраснели, на лице появились морщины, которых не было несколько дней назад.
– Что выделали прошлой ночью? – спросила она. – Кроме того, что избегали меня?
Ответа снова не последовало.
– Вы всегда пребываете в мрачном настроении, Маршалл, но сегодня – особенно. Выражение вашего лица заставляет меня думать, что ваши мысли не очень-то приятны.
– Придется следить за выражением лица.
– На вашем месте я не стала бы этого делать. Продолжайте исчезать. У вас это очень хорошо получается. А еще лучше – прятаться.
Она улыбнулась, но знала, что в ее словах звучало осуждение.
– Возможно, мне следует думать, что вы бросаете мне вызов. Наверное, я должна себя спросить: как мне сегодня ублажить Маршалла? Как заставить его улыбнуться?
– Я ценю ваши усилия, Давина, но, поверьте, в них нет необходимости.
– О! Я это уже поняла, Маршалл. – Она опять улыбнулась. – Однако признаюсь: я очень часто о вас думаю.
Зачем она это ему сказала? Но ведь он был ее мужем.
– Я могу предложить вам большое число тем, на которых вам лучше сосредоточиться, чем на моей персоне, Давина.
Она покачала головой, словно отметая его слова.
– Чепуха, – сказала она беспечно. – Я молодая жена, а женам положено думать только о своих мужьях. Во всяком случае, хотя бы короткое время. Я не сомневаюсь, что со временем я стану уделять больше внимания украшению Эмброуза или стану экспертом в составлении ежедневных меню. А возможно, как ваша мать, займусь садом.
Ее ответ его развеселил.
– А может быть, я не найду ничего более привлекательного, чем ваш кабинет. – Она подперла подбородок кулаком в ожидании хоть какой-либо реплики с его стороны.
Его реакция тотчас же последовала.
– Я могу показать вам ожерелье, принадлежавшее царице Двадцать второй династии, – сказал он с такой же неискренней улыбкой, с какой она смотрела на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29