А она шла, задумавшись, смотрела в сторону и вниз куда-то… я испытал облегчение. Ведь это мог быть и старвос какой-нибудь либо Треугольный.
Я остановился. Рена уже в двух метрах от меня подняла голову. Сначала скользнула по мне равнодушным взглядом, не меняя темпа. Потом вдруг посмотрела внимательно. Застыла. Я наблюдал за сменой выражений на ее лице – от сомнений и неуверенности до изумления и страха. Девушка приоткрыла рот… мое имя готово было сорваться с губ, но она все еще ждала. Я улыбнулся ободряюще и сказал.
– Рена. Привет.
– Ты… – она все еще не решалась назвать меня по имени. Помолчала, потом закончила почти шепотом. – Ведь ты умер.
– Нет, – сказал я, – пока еще нет. Ну да, я Ландзо, двести восемнадцатый. Боишься?
– Я… – начала Рена. Она явно не знала, как себя вести. – Ты откуда?
– Я бежал, Рена. Выдашь?
Она пожала плечами. Да, трудно принять решение… вроде бы как-то неудобно пойти и доложить… по крайней мере, вот так, сразу.
– Я ни в чем не виноват, – добавил я торопливо, – слушай, Рена… может, позовешь Пати? Я только с ней поговорю – и уйду. Как она – замуж не вышла?
– Нет, – ответила Рена, – ладно, я ее позову… у нас сейчас отгул, цех перестраивают. А ты тут будешь?
Я кивнул. Рена убежала, мне показалось, с большим облегчением. Пусть Пати решает – доносить на меня, не доносить… Рена вообще, кажется, находилась под большим влиянием подруги.
Ну что ж, шансы выкрутиться у нее есть. Скажет, что я ей пригрозил, она испугалась… ей ничего не будет. Вот Пати, конечно, рискует. Если захочет рискнуть.
Конечно, вполне возможно, что Рена и сейчас направилась прямиком к старвосу. Ну ничего, меня не так просто взять. Настоящего оружия у меня нет, я взял только один минипралль, малую модель бластера. И тот поставлен на режим электрошока – не хочу я никого убивать. Но и так… по рэстану у меня всего лишь четвертый разряд, но для наших Треугольных это просто недостижимая мечта. Нет, и без брони, и без настоящего оружия меня взять очень сложно.
Я на всякий случай присмотрел себе место для боя – взобрался на пригорок, покрытый кустарником, за ним – скалка, а под скалкой, на вершине – яма. Окружить можно, конечно, но хоть от пуль я здесь буду защищен. Я влез в яму и замаскировался ветками. Теперь и найдут не сразу.
Пока есть время, можно связаться с Валтэном. Я активировал серв.
– Первый, как слышишь? Я на месте.
Подождал несколько минут. Из динамика долетело хриплое.
– Второй, слышу хорошо. Если что, давай на маяк…
– Первый, у меня все в порядке, – я старался вложить в сообщение побольше оптимизма, – подошел к ограде Общины, жду девушку. Ее обещали позвать. Если появятся Треугольные, и дело будет плохо, дам сигнал.
Сообщение улетело в пространство, к Изиру… наверняка Валтэн уже дошел до цели.
У нас с ним все было тщательно продумано. Грависвязь – медленная, со световой скоростью. Если я пойму, что дело хана, надо успеть быстро активировать маячок, собранный и подвешенный у меня на цепочке. Я успею, это секундное дело. Подпространственная связь куда быстрее света. Правда, нужно рассчитывать и на то, что маячок с меня тут же сорвут и разломают. То есть пройдет всего два-три недифференцированных импульса. Вообще-то Сеть не ловит такие случайные сигналы. Но Валтэн специально настроен на мой маячок, ему и одного импульса хватит.
Конечно, меня возьмут – сразу не убьют, им же, безусловно, будет интересно со мной пообщаться. Да и убить меня не просто, основную часть повреждений, даже смертельных, внутренняя наносистема залатает. А пока суть да дело, придет спасение. Обычно в таких случаях вызывают только спасателей, да и тех-то… это просто непорядочно, вызывать спасателей на такую планету, как Анзора. У нас за этим делом следят – поступи непорядочно, и про тебя все эстарги будут за спиной шушукаться. Спасатели обязаны будут любой ценой тебя вытаскивать, а ведь оружия они не применяют. А ско согласно этическому своду вызывать нельзя, это было бы грубое вмешательство в анзорские дела. Правда, я-то квиринец… но нахожусь здесь незаконно, без согласования с правительством. Иногда в таких скользких непонятных ситуациях Этический Свод обходят. Но ни одна База в таком случае экипаж бы не послала.
Однако мы заранее договорились со знакомыми ребятами – Ри-тори и Галнисом, они тоже в отпуске, но согласились полетать неподалеку на взятом напрокат патрульнике. В течение часа парни будут на Анзоре, а освободить меня двум ско, хотя бы и не полностью вооруженным, но зато с щитами и в броне, будет несложно.
Я бы, например, с такой задачей справился без труда.
Я сидел в яме, наблюдал тропинку сквозь ветви – ограда была метрах в двадцати от меня. Увижу, если пойдет кто-нибудь, а меня отсюда не видно.
И смутные сомнения все сильнее точили меня.
Зачем я пришел сюда? Странный, идиотский каприз. Кому это нужно? Пати? Кто я такой, кто я ей, почему я должен забрать ее на Квирин… да и будет ли ей там лучше? Жратва и барахло – да, но это же еще не все в жизни. Скажем так, это вообще очень мало значит. Я не знаю, получится ли у нас с ней… а если не получится, она останется там совсем одна. Конечно, я все равно ей помогу – но возможно, она мою помощь просто отвергнет. Мало ли…
А может, она и вообще не захочет на Квирин.
И раз так, то какой для меня смысл был в том, чтобы лететь сюда? Собой рисковать – ладно, но Валтэн… да еще и ребята, которые готовы прийти мне на помощь. Сейчас они не так уж рискуют, только время свое на меня тратят. Но если что случится… вызывать их – глупо как-то. Лучше уж одному погибнуть… Но и не вызывать тоже глупо. Вообще мне стало очень неудобно и неуютно – непонятно, зачем я придумал все это. Жил бы спокойно на Квирине. Зачем меня на Анзору-то потянуло… и людей еще потревожил ради своего глупого каприза. Родину, видите ли, повидать захотелось.
Единственное, что слегка успокаивало – Валтэн ведь искренне меня поддержал. Он сам предложил все это, разработал план, я только поддакивал и нехотя соглашался. Сам полетел со мной, потратился на мой ландер… Ничего не спрашивая, не высказывая своего мнения по этому поводу – просто помог, и все. Значит, не считал ненужным капризом?
Я сразу заметил легкое движение на тропинке – кто-то шел от ворот Общины. Кто-то один… одинокая фигурка двигалась в мою сторону. И вскоре я безошибочно узнал Пати.
Надо же, оказывается, я все-таки забыл ее. Она красивая… очень. Хотя может быть, другие так и не сказали бы – маленькая, как бы невзрачная. Просто мне ее лицо почему-то милее других. Кажется, она стала старше, взрослее, полукруглые мягкие черты заострились и потемнели как-то. Ну конечно, ведь четыре года прошло. А вот глаза я хорошо помню, остренькие карие блестящие глаза и тонкие ровные брови, дугой взлетающие к вискам. Тонкие запястья как-то сиротливо торчат из рукавов общинной куртки.
Она шла все медленнее, недоуменно оглядываясь. Я пропустил ее чуть дальше, вылез из ямы и в несколько бесшумных прыжков оказался на тропинке позади Пати. Не слышит… я окликнул ее.
Она медленно, очень медленно обернулась. Долго смотрела на меня. Изучала? Хотела убедиться, что это именно я?
– Здравствуй, Пати, – сказал я.
– Где ты мог спрятаться? – она оглядела местность, – здесь же негде.
Ей не пришло в голову, что я мог сидеть в леске в десяти метрах от нее.
– Там, – я махнул рукой. – Ну что, Пати? Как дела?
– Хорошо, – ответила она машинально. Я шагнул к ней, протянул руку. Правую. Она подала мне свою, мелькнули белые знакомые насечки на запястье. Ладонь ее лишь бессильно скользнула в моей руке… задержалась. Отпустила. И тут Пати увидела, видимо, случайно скосив глаза. Снова поймала мою руку, перевернула, внимательно осмотрела чистое, без номера, запястье.
– Ты… – она посмотрела мне в глаза.
– Я был на Квирине. Я живу теперь на Квирине. Пати, я прилетел, чтобы с тобой увидеться.
Она молчала, видимо, не зная, что сказать.
– Я должен рассказать тебе все. Пойдем куда-нибудь… присядем, – предложил я.
– Пойдем на трубы, – быстро сказала Пати. Я кивнул. Это действительно было достаточно укромное и малопосещаемое место, к тому же – за пределами ограды.
Спереди возвышалось здание старого дерево-обделочного цеха – еще бревенчатое… теперь там был склад. Проволочная ограда на фоне потемневших, покрытых мхом бревен казалась почти незаметной.
Сзади стеной стоял лес. Трубы газопровода – желтоватая и серая – тянулись направо и налево, уходя в бесконечность, наглядно демонстрируя аксиому о параллельных, которые никогда не пересекутся – на земле. Я вскарабкался вслед за Пати на желтую трубу, сел, упираясь ногами в серую. Может быть, хоть здесь что-то шевельнется в душе… вот на этой трубе, оседлав ее верхом, зажав в зубах дымящийся чинарик сенки, сидел Таро. Арни стоял посредине, левую ногу на желтую трубу, правую – на серую, маленький, щуплый повелитель мира, бурно жестикулируя, разглагольствовал о чем-то по своему обыкновению.
Нет, не помню. Равнодушие. Тоска.
Здесь мы первый раз с Пати поцеловались. Нет, не помню. Вот она, Пати – и это ее я мог целовать? Чужая… милая, хорошая девочка, красивая… не моя.
Она сидела на трубе, свесив ноги, аккуратно сложив руки на коленях – как примерная ученица. Внимательно слушала. Я рассказал ей все. Все, по крайней мере, что смог, что счел уместным… Я закончил рассказ. Пати молчала, упорно глядя в землю.
– Ты осуждаешь меня? – спросил я, придвигаясь к ней ближе. – Я был неправ?
– Не знаю, – сказала Пати, словно очнувшись, – не знаю. Понять тебя можно. Ты спасал свою жизнь. Зайнеке – я тоже считаю его несправедливым человеком. Он, конечно, был неправ…
В голосе ее явственно слышалось «но».
– Но ты на моем месте так бы не поступила? – спросил я.
– Не знаю, – повторила Пати, – я думаю, что нет. Но я не имею права так говорить. Я никогда в твоем положении я не была. Тебя можно понять.
Мы немного помолчали.
– А ты изменился, – сказала Пати другим тоном, внимательно посмотрев на меня, – я тебя не сразу и узнала.
– Что, так уж сильно изменился?
– Ну… ты стал такой большой, сильный… такой был маленький, худой мальчик, а теперь… возмужал, – объяснила Пати, – и взгляд у тебя совсем другой.
– Тебе не нравится? – улыбнулся я. Пати пожала плечами.
– Нет, почему же…
– А ты не изменилась, – сказал я. На самом деле я просто ее забыл… может быть, и изменилась. У меня не очень хорошая зрительная память.
– С чего бы мне-то измениться?
– Ну а как у вас дела? – спросил я, – расскажи хоть…
Пати начала рассказывать, оживилась. Я тоже слушал с огромным удовольствием. Надо же, как много изменилось. Во-первых, половина наших мальчишек сейчас в армии, война же идет. Элт и Риан погибли. Лилла замуж вышла… ты его не знаешь, его к нам перевели из Туйской Общины. Несколько человек получили места в Магистерии. Надо же, и рыжий Ким получил… ну да, у него появился шанс, поскольку нас троих не стало. Сама Пати стала старшей по этажу – общественной работы теперь очень много, но ей нравится, она общается с людьми, кому-то помогает… активно участвует в проведении общих праздников и мероприятий. Она и раньше была общественницей (провести конкурс на лучшего знатока истории Лойга, организовать вылазку на природу, протолкнуть чью-нибудь идею по оформлению стенда, выслушать желающих поплакаться в жилетку…), и по тому, с каким оживлением, с какими раскрасневшимися щеками Пати заговорила об этом сейчас, я понял, что пожалуй, в этом она нашла свое призвание.
По призванию и общественному долгу Пати знала все обо всех. И я выслушал подробнейший рассказ о каждом из наших общих знакомых… У всех дела обстояли относительно хорошо. Кое-кто женился и ушел в Семейную общину, Пати знала и о них – у кого родился ребенок, у кого какие отношения в семье… Умер только пожилой мастер из нашего цеха, у него давно с сердцем было неладно.
– Ну а ты? – вдруг спросила она, прервав себя. – О себе-то расскажи… как ты там живешь, на Квирине?
Я подумал.
– Это трудно передать, Пати… Там совсем другая жизнь, понимаешь?
Она сочувственно кивала.
– Но там жизнь. Настоящая жизнь. Там, конечно, гораздо богаче живут, спокойнее… но не в этом дело. Это наоборот вначале меня отталкивало и в тоску вгоняло. А главное – там можно летать, понимаешь? Я работаю полицейским, ну это, как наши Треуг… в смысле, Управление Охраны. Можно видеть разные миры, звезды, всю Галактику…
Мне казалось, что Пати именно это и может заинтересовать. Я рассказывал о людях Квирина – как они живут. Какие они… талантливые, умные, добрые. Какие у них семьи, как они любят детей. Пати слушала, как мне показалось, доброжелательно.
– Зачем ты прилетел сюда? – спросила она, когда я выдохся.
– За тобой, – ляпнул я. Тонкие изогнутые брови взлетели вверх. Недоуменно.
– Ну… если ты захочешь, – поправился я, – и вообще… я скучал по Анзоре. Мне нельзя здесь появляться, но… очень хотелось увидеть. И ты… если хочешь, Пати, я заберу тебя на Квирин. Хоть прямо сейчас.
Она смотрела в сторону.
– Зачем ты вернулся? – повторила с грустью. Я не знал, что ей ответить.
Глупо как-то… зачем, действительно, я прилетел? Она давно меня забыла. И для меня она уже – совсем чужой человек. И я для Лервены, для Лойга… кто я – предатель, отверженный. Как это глупо…
Я соскочил с трубы.
– Если хочешь, Пати, я уйду.
Пати резко обернулась – карие чистые глаза смотрели с непонятным укором.
– Ланс, – она назвала меня уменьшительным именем, и это было приятно, – неужели тебе не хотелось бы вернуться в Общину?
– Но, Пати… как же я могу вернуться? У меня и номера нет. Я преступник.
– Это не так, – сказала она страстно, – номер можно сделать новый, да и какое он имеет значение? Конечно, будет расследование, но… в конечном итоге ты вполне можешь вернуться. Даже в нашу Общину… но даже если не в нашу – неужели ты не понимаешь, что так лучше… с коллективом. Всем вместе.
– Пати, о чем ты говоришь? – изумился я, – меня расстреляют. Это же ясно.
– Нет, – возразила Пати. – Зайнеке несправедливый человек, но ведь тебя отправят в столицу, вероятно… и там разберутся!
– Ну нет, – я покачал головой, – извини, но ради Цхарна я жизнью рисковать не хочу.
– Ну, Цхарн. – Пати покачала головой, – это все лозунги. В них можно верить, можно не верить. А самое главное – то, что мы все вместе. Ну как вы живете на этом Квирине? Чего ради? Зачем? Вы же – каждый сам по себе. Вот ты говоришь – детей растить… а зачем их растить, если не для общины, не для коллектива? Просто – как животные? Ну ладно, Ландзо, я тебя могу понять… ты просто боишься. Может быть, ты прав. Но вообще-то… Ну скажи мне, ты вот сам-то, своей совестью понимаешь – как нужно жить?
– Не знаю, – сказал я, – я уже ничего не понимаю.
– Ты сказал, что ты вроде охранника. Наша охрана служит Цхарну и Наставнику… а ты кому служишь?
Я задумался – в самом деле, кому я служу?
Непонятно. Зарплату получаю, вот и работаю. Но ведь Оливия сказала тогда: они не могут понять, почему мы служим. Выходит – все-таки служим. Кому?
– Не знаю, Пати… наверное, людям. Квирину. И вообще – людям, – поправился я, вспомнив олдеранок Итиль и Чинзи.
– Людям… это хорошо. Но… ведь должно быть что-то высшее? Люди не могут быть самоцелью.
Она была права. Тем более – для меня. Я не так уж люблю людей. Ну, своих друзей – да. А к большинству я просто равнодушен. Некоторых ненавижу. Нет, не могу сказать, чтобы именно любовь к людям была причиной моих поступков. Тогда – что? Я не хочу, чтобы кто-то страдал. Это да. Но это слишком примитивно. Я хочу, чтобы у всех все было хорошо, и ни у кого, по возможности, не было плохо. При том, что к людям я равнодушен… нет, слишком уж это сложно. Философия какая-то.
– Ты видишь, Ландзо, у вас все иначе… ты знаешь, я счастлива, что родилась и живу здесь. У нас есть Цхарн, у нас есть Община. Мы никогда не чувствуем себя одинокими. У нас есть смысл жизни!
Я вдруг почувствовал, что уходить не хочется. Да, надо уходить… Пати, конечно же, не пойдет со мной – зачем это ей? Она нашла себя, свое призвание и предназначение. Она на своем месте, среди своих… это я – повсюду чужой. Эмигрант.
Вот сидеть бы так, на трубах, у бревенчатой стены склада, и молча слушать голос Пати… и ничего больше. Не двигаться, никуда не идти.
– Ты вот говоришь – звезды. Но ведь человеческие души гораздо важнее и интереснее, чем эти твои звезды, – говорила Пати, будто с упреком. А я вспоминал свои мечты – что, если бы на Анзоре все было так же, как на Квирине…
Не будет. Никогда не будет. Они – совсем другие. Им это не нужно. Они хотят по-своему жить.
– Да, вы живете богато, интересно… Но неужели смысл жизни только в постоянном приобретении, гонке за материальным, расширении жизненного пространства? Даже и дети – зачем, если они так же будут думать только о материальном?
– Это не совсем так, – сказал я, но Пати, кажется, не слышала меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Я остановился. Рена уже в двух метрах от меня подняла голову. Сначала скользнула по мне равнодушным взглядом, не меняя темпа. Потом вдруг посмотрела внимательно. Застыла. Я наблюдал за сменой выражений на ее лице – от сомнений и неуверенности до изумления и страха. Девушка приоткрыла рот… мое имя готово было сорваться с губ, но она все еще ждала. Я улыбнулся ободряюще и сказал.
– Рена. Привет.
– Ты… – она все еще не решалась назвать меня по имени. Помолчала, потом закончила почти шепотом. – Ведь ты умер.
– Нет, – сказал я, – пока еще нет. Ну да, я Ландзо, двести восемнадцатый. Боишься?
– Я… – начала Рена. Она явно не знала, как себя вести. – Ты откуда?
– Я бежал, Рена. Выдашь?
Она пожала плечами. Да, трудно принять решение… вроде бы как-то неудобно пойти и доложить… по крайней мере, вот так, сразу.
– Я ни в чем не виноват, – добавил я торопливо, – слушай, Рена… может, позовешь Пати? Я только с ней поговорю – и уйду. Как она – замуж не вышла?
– Нет, – ответила Рена, – ладно, я ее позову… у нас сейчас отгул, цех перестраивают. А ты тут будешь?
Я кивнул. Рена убежала, мне показалось, с большим облегчением. Пусть Пати решает – доносить на меня, не доносить… Рена вообще, кажется, находилась под большим влиянием подруги.
Ну что ж, шансы выкрутиться у нее есть. Скажет, что я ей пригрозил, она испугалась… ей ничего не будет. Вот Пати, конечно, рискует. Если захочет рискнуть.
Конечно, вполне возможно, что Рена и сейчас направилась прямиком к старвосу. Ну ничего, меня не так просто взять. Настоящего оружия у меня нет, я взял только один минипралль, малую модель бластера. И тот поставлен на режим электрошока – не хочу я никого убивать. Но и так… по рэстану у меня всего лишь четвертый разряд, но для наших Треугольных это просто недостижимая мечта. Нет, и без брони, и без настоящего оружия меня взять очень сложно.
Я на всякий случай присмотрел себе место для боя – взобрался на пригорок, покрытый кустарником, за ним – скалка, а под скалкой, на вершине – яма. Окружить можно, конечно, но хоть от пуль я здесь буду защищен. Я влез в яму и замаскировался ветками. Теперь и найдут не сразу.
Пока есть время, можно связаться с Валтэном. Я активировал серв.
– Первый, как слышишь? Я на месте.
Подождал несколько минут. Из динамика долетело хриплое.
– Второй, слышу хорошо. Если что, давай на маяк…
– Первый, у меня все в порядке, – я старался вложить в сообщение побольше оптимизма, – подошел к ограде Общины, жду девушку. Ее обещали позвать. Если появятся Треугольные, и дело будет плохо, дам сигнал.
Сообщение улетело в пространство, к Изиру… наверняка Валтэн уже дошел до цели.
У нас с ним все было тщательно продумано. Грависвязь – медленная, со световой скоростью. Если я пойму, что дело хана, надо успеть быстро активировать маячок, собранный и подвешенный у меня на цепочке. Я успею, это секундное дело. Подпространственная связь куда быстрее света. Правда, нужно рассчитывать и на то, что маячок с меня тут же сорвут и разломают. То есть пройдет всего два-три недифференцированных импульса. Вообще-то Сеть не ловит такие случайные сигналы. Но Валтэн специально настроен на мой маячок, ему и одного импульса хватит.
Конечно, меня возьмут – сразу не убьют, им же, безусловно, будет интересно со мной пообщаться. Да и убить меня не просто, основную часть повреждений, даже смертельных, внутренняя наносистема залатает. А пока суть да дело, придет спасение. Обычно в таких случаях вызывают только спасателей, да и тех-то… это просто непорядочно, вызывать спасателей на такую планету, как Анзора. У нас за этим делом следят – поступи непорядочно, и про тебя все эстарги будут за спиной шушукаться. Спасатели обязаны будут любой ценой тебя вытаскивать, а ведь оружия они не применяют. А ско согласно этическому своду вызывать нельзя, это было бы грубое вмешательство в анзорские дела. Правда, я-то квиринец… но нахожусь здесь незаконно, без согласования с правительством. Иногда в таких скользких непонятных ситуациях Этический Свод обходят. Но ни одна База в таком случае экипаж бы не послала.
Однако мы заранее договорились со знакомыми ребятами – Ри-тори и Галнисом, они тоже в отпуске, но согласились полетать неподалеку на взятом напрокат патрульнике. В течение часа парни будут на Анзоре, а освободить меня двум ско, хотя бы и не полностью вооруженным, но зато с щитами и в броне, будет несложно.
Я бы, например, с такой задачей справился без труда.
Я сидел в яме, наблюдал тропинку сквозь ветви – ограда была метрах в двадцати от меня. Увижу, если пойдет кто-нибудь, а меня отсюда не видно.
И смутные сомнения все сильнее точили меня.
Зачем я пришел сюда? Странный, идиотский каприз. Кому это нужно? Пати? Кто я такой, кто я ей, почему я должен забрать ее на Квирин… да и будет ли ей там лучше? Жратва и барахло – да, но это же еще не все в жизни. Скажем так, это вообще очень мало значит. Я не знаю, получится ли у нас с ней… а если не получится, она останется там совсем одна. Конечно, я все равно ей помогу – но возможно, она мою помощь просто отвергнет. Мало ли…
А может, она и вообще не захочет на Квирин.
И раз так, то какой для меня смысл был в том, чтобы лететь сюда? Собой рисковать – ладно, но Валтэн… да еще и ребята, которые готовы прийти мне на помощь. Сейчас они не так уж рискуют, только время свое на меня тратят. Но если что случится… вызывать их – глупо как-то. Лучше уж одному погибнуть… Но и не вызывать тоже глупо. Вообще мне стало очень неудобно и неуютно – непонятно, зачем я придумал все это. Жил бы спокойно на Квирине. Зачем меня на Анзору-то потянуло… и людей еще потревожил ради своего глупого каприза. Родину, видите ли, повидать захотелось.
Единственное, что слегка успокаивало – Валтэн ведь искренне меня поддержал. Он сам предложил все это, разработал план, я только поддакивал и нехотя соглашался. Сам полетел со мной, потратился на мой ландер… Ничего не спрашивая, не высказывая своего мнения по этому поводу – просто помог, и все. Значит, не считал ненужным капризом?
Я сразу заметил легкое движение на тропинке – кто-то шел от ворот Общины. Кто-то один… одинокая фигурка двигалась в мою сторону. И вскоре я безошибочно узнал Пати.
Надо же, оказывается, я все-таки забыл ее. Она красивая… очень. Хотя может быть, другие так и не сказали бы – маленькая, как бы невзрачная. Просто мне ее лицо почему-то милее других. Кажется, она стала старше, взрослее, полукруглые мягкие черты заострились и потемнели как-то. Ну конечно, ведь четыре года прошло. А вот глаза я хорошо помню, остренькие карие блестящие глаза и тонкие ровные брови, дугой взлетающие к вискам. Тонкие запястья как-то сиротливо торчат из рукавов общинной куртки.
Она шла все медленнее, недоуменно оглядываясь. Я пропустил ее чуть дальше, вылез из ямы и в несколько бесшумных прыжков оказался на тропинке позади Пати. Не слышит… я окликнул ее.
Она медленно, очень медленно обернулась. Долго смотрела на меня. Изучала? Хотела убедиться, что это именно я?
– Здравствуй, Пати, – сказал я.
– Где ты мог спрятаться? – она оглядела местность, – здесь же негде.
Ей не пришло в голову, что я мог сидеть в леске в десяти метрах от нее.
– Там, – я махнул рукой. – Ну что, Пати? Как дела?
– Хорошо, – ответила она машинально. Я шагнул к ней, протянул руку. Правую. Она подала мне свою, мелькнули белые знакомые насечки на запястье. Ладонь ее лишь бессильно скользнула в моей руке… задержалась. Отпустила. И тут Пати увидела, видимо, случайно скосив глаза. Снова поймала мою руку, перевернула, внимательно осмотрела чистое, без номера, запястье.
– Ты… – она посмотрела мне в глаза.
– Я был на Квирине. Я живу теперь на Квирине. Пати, я прилетел, чтобы с тобой увидеться.
Она молчала, видимо, не зная, что сказать.
– Я должен рассказать тебе все. Пойдем куда-нибудь… присядем, – предложил я.
– Пойдем на трубы, – быстро сказала Пати. Я кивнул. Это действительно было достаточно укромное и малопосещаемое место, к тому же – за пределами ограды.
Спереди возвышалось здание старого дерево-обделочного цеха – еще бревенчатое… теперь там был склад. Проволочная ограда на фоне потемневших, покрытых мхом бревен казалась почти незаметной.
Сзади стеной стоял лес. Трубы газопровода – желтоватая и серая – тянулись направо и налево, уходя в бесконечность, наглядно демонстрируя аксиому о параллельных, которые никогда не пересекутся – на земле. Я вскарабкался вслед за Пати на желтую трубу, сел, упираясь ногами в серую. Может быть, хоть здесь что-то шевельнется в душе… вот на этой трубе, оседлав ее верхом, зажав в зубах дымящийся чинарик сенки, сидел Таро. Арни стоял посредине, левую ногу на желтую трубу, правую – на серую, маленький, щуплый повелитель мира, бурно жестикулируя, разглагольствовал о чем-то по своему обыкновению.
Нет, не помню. Равнодушие. Тоска.
Здесь мы первый раз с Пати поцеловались. Нет, не помню. Вот она, Пати – и это ее я мог целовать? Чужая… милая, хорошая девочка, красивая… не моя.
Она сидела на трубе, свесив ноги, аккуратно сложив руки на коленях – как примерная ученица. Внимательно слушала. Я рассказал ей все. Все, по крайней мере, что смог, что счел уместным… Я закончил рассказ. Пати молчала, упорно глядя в землю.
– Ты осуждаешь меня? – спросил я, придвигаясь к ней ближе. – Я был неправ?
– Не знаю, – сказала Пати, словно очнувшись, – не знаю. Понять тебя можно. Ты спасал свою жизнь. Зайнеке – я тоже считаю его несправедливым человеком. Он, конечно, был неправ…
В голосе ее явственно слышалось «но».
– Но ты на моем месте так бы не поступила? – спросил я.
– Не знаю, – повторила Пати, – я думаю, что нет. Но я не имею права так говорить. Я никогда в твоем положении я не была. Тебя можно понять.
Мы немного помолчали.
– А ты изменился, – сказала Пати другим тоном, внимательно посмотрев на меня, – я тебя не сразу и узнала.
– Что, так уж сильно изменился?
– Ну… ты стал такой большой, сильный… такой был маленький, худой мальчик, а теперь… возмужал, – объяснила Пати, – и взгляд у тебя совсем другой.
– Тебе не нравится? – улыбнулся я. Пати пожала плечами.
– Нет, почему же…
– А ты не изменилась, – сказал я. На самом деле я просто ее забыл… может быть, и изменилась. У меня не очень хорошая зрительная память.
– С чего бы мне-то измениться?
– Ну а как у вас дела? – спросил я, – расскажи хоть…
Пати начала рассказывать, оживилась. Я тоже слушал с огромным удовольствием. Надо же, как много изменилось. Во-первых, половина наших мальчишек сейчас в армии, война же идет. Элт и Риан погибли. Лилла замуж вышла… ты его не знаешь, его к нам перевели из Туйской Общины. Несколько человек получили места в Магистерии. Надо же, и рыжий Ким получил… ну да, у него появился шанс, поскольку нас троих не стало. Сама Пати стала старшей по этажу – общественной работы теперь очень много, но ей нравится, она общается с людьми, кому-то помогает… активно участвует в проведении общих праздников и мероприятий. Она и раньше была общественницей (провести конкурс на лучшего знатока истории Лойга, организовать вылазку на природу, протолкнуть чью-нибудь идею по оформлению стенда, выслушать желающих поплакаться в жилетку…), и по тому, с каким оживлением, с какими раскрасневшимися щеками Пати заговорила об этом сейчас, я понял, что пожалуй, в этом она нашла свое призвание.
По призванию и общественному долгу Пати знала все обо всех. И я выслушал подробнейший рассказ о каждом из наших общих знакомых… У всех дела обстояли относительно хорошо. Кое-кто женился и ушел в Семейную общину, Пати знала и о них – у кого родился ребенок, у кого какие отношения в семье… Умер только пожилой мастер из нашего цеха, у него давно с сердцем было неладно.
– Ну а ты? – вдруг спросила она, прервав себя. – О себе-то расскажи… как ты там живешь, на Квирине?
Я подумал.
– Это трудно передать, Пати… Там совсем другая жизнь, понимаешь?
Она сочувственно кивала.
– Но там жизнь. Настоящая жизнь. Там, конечно, гораздо богаче живут, спокойнее… но не в этом дело. Это наоборот вначале меня отталкивало и в тоску вгоняло. А главное – там можно летать, понимаешь? Я работаю полицейским, ну это, как наши Треуг… в смысле, Управление Охраны. Можно видеть разные миры, звезды, всю Галактику…
Мне казалось, что Пати именно это и может заинтересовать. Я рассказывал о людях Квирина – как они живут. Какие они… талантливые, умные, добрые. Какие у них семьи, как они любят детей. Пати слушала, как мне показалось, доброжелательно.
– Зачем ты прилетел сюда? – спросила она, когда я выдохся.
– За тобой, – ляпнул я. Тонкие изогнутые брови взлетели вверх. Недоуменно.
– Ну… если ты захочешь, – поправился я, – и вообще… я скучал по Анзоре. Мне нельзя здесь появляться, но… очень хотелось увидеть. И ты… если хочешь, Пати, я заберу тебя на Квирин. Хоть прямо сейчас.
Она смотрела в сторону.
– Зачем ты вернулся? – повторила с грустью. Я не знал, что ей ответить.
Глупо как-то… зачем, действительно, я прилетел? Она давно меня забыла. И для меня она уже – совсем чужой человек. И я для Лервены, для Лойга… кто я – предатель, отверженный. Как это глупо…
Я соскочил с трубы.
– Если хочешь, Пати, я уйду.
Пати резко обернулась – карие чистые глаза смотрели с непонятным укором.
– Ланс, – она назвала меня уменьшительным именем, и это было приятно, – неужели тебе не хотелось бы вернуться в Общину?
– Но, Пати… как же я могу вернуться? У меня и номера нет. Я преступник.
– Это не так, – сказала она страстно, – номер можно сделать новый, да и какое он имеет значение? Конечно, будет расследование, но… в конечном итоге ты вполне можешь вернуться. Даже в нашу Общину… но даже если не в нашу – неужели ты не понимаешь, что так лучше… с коллективом. Всем вместе.
– Пати, о чем ты говоришь? – изумился я, – меня расстреляют. Это же ясно.
– Нет, – возразила Пати. – Зайнеке несправедливый человек, но ведь тебя отправят в столицу, вероятно… и там разберутся!
– Ну нет, – я покачал головой, – извини, но ради Цхарна я жизнью рисковать не хочу.
– Ну, Цхарн. – Пати покачала головой, – это все лозунги. В них можно верить, можно не верить. А самое главное – то, что мы все вместе. Ну как вы живете на этом Квирине? Чего ради? Зачем? Вы же – каждый сам по себе. Вот ты говоришь – детей растить… а зачем их растить, если не для общины, не для коллектива? Просто – как животные? Ну ладно, Ландзо, я тебя могу понять… ты просто боишься. Может быть, ты прав. Но вообще-то… Ну скажи мне, ты вот сам-то, своей совестью понимаешь – как нужно жить?
– Не знаю, – сказал я, – я уже ничего не понимаю.
– Ты сказал, что ты вроде охранника. Наша охрана служит Цхарну и Наставнику… а ты кому служишь?
Я задумался – в самом деле, кому я служу?
Непонятно. Зарплату получаю, вот и работаю. Но ведь Оливия сказала тогда: они не могут понять, почему мы служим. Выходит – все-таки служим. Кому?
– Не знаю, Пати… наверное, людям. Квирину. И вообще – людям, – поправился я, вспомнив олдеранок Итиль и Чинзи.
– Людям… это хорошо. Но… ведь должно быть что-то высшее? Люди не могут быть самоцелью.
Она была права. Тем более – для меня. Я не так уж люблю людей. Ну, своих друзей – да. А к большинству я просто равнодушен. Некоторых ненавижу. Нет, не могу сказать, чтобы именно любовь к людям была причиной моих поступков. Тогда – что? Я не хочу, чтобы кто-то страдал. Это да. Но это слишком примитивно. Я хочу, чтобы у всех все было хорошо, и ни у кого, по возможности, не было плохо. При том, что к людям я равнодушен… нет, слишком уж это сложно. Философия какая-то.
– Ты видишь, Ландзо, у вас все иначе… ты знаешь, я счастлива, что родилась и живу здесь. У нас есть Цхарн, у нас есть Община. Мы никогда не чувствуем себя одинокими. У нас есть смысл жизни!
Я вдруг почувствовал, что уходить не хочется. Да, надо уходить… Пати, конечно же, не пойдет со мной – зачем это ей? Она нашла себя, свое призвание и предназначение. Она на своем месте, среди своих… это я – повсюду чужой. Эмигрант.
Вот сидеть бы так, на трубах, у бревенчатой стены склада, и молча слушать голос Пати… и ничего больше. Не двигаться, никуда не идти.
– Ты вот говоришь – звезды. Но ведь человеческие души гораздо важнее и интереснее, чем эти твои звезды, – говорила Пати, будто с упреком. А я вспоминал свои мечты – что, если бы на Анзоре все было так же, как на Квирине…
Не будет. Никогда не будет. Они – совсем другие. Им это не нужно. Они хотят по-своему жить.
– Да, вы живете богато, интересно… Но неужели смысл жизни только в постоянном приобретении, гонке за материальным, расширении жизненного пространства? Даже и дети – зачем, если они так же будут думать только о материальном?
– Это не совсем так, – сказал я, но Пати, кажется, не слышала меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51