Я заступился. Нас с ним к стенке прижали, и мы поняли, что наступают кранты. Но тут появился Таро, и выяснилось, что он один вполне может разобраться с четырьмя восьмиклассниками. Приемы он какие-то знал особые.
Так мы и остались втроем. Таро – сильный, Арни – умный и талантливый, и я, ни рыба, ни мясо. Комнаты все на четверых, но сколько к нам ни подселяли – почему-то долго никто не задерживался. Один был неплохой пацан, Россо, в школе еще, так он умер. От туберкулеза. А так – кого переводили, кто сам просился в другую комнату (не по нашей вине – мы никого не доводили), кто уезжал куда-либо. И вот уже давно мы живем втроем.
После сенсара на душе стало гораздо спокойнее. Я уже не переживал из-за предстоящего визита к Зай-заю. Ну мало ли что… виноват – накажут. Правильно говорят, нужно уметь принимать наказания. Пусть даже обычно никого не наказывают за воровство сенсара. Но ведь нельзя было его тащить, ведь сказано – не воруй. Вот и поделом.
Правда, страх мой лежал в какой-то иной плоскости. Я не боялся наказания и вообще возможных последствий. Просто сам Зай-зай внушал мне непреодолимый иррациональный страх. Только поэтому и не хотелось к нему идти.
На политчас все собрались уже веселые, раскованные. Девушки расселись в первых рядах, на коленках – блокнотики и стилосы. Ну как же, как же… нельзя же пропустить Слово Цхарна. Дальше кучковались парни, кое-кто попыхивал сигареткой. Мы экономили – курнули, и хватит. Лучше каждый вечер по одной, чем сразу все выкурить, а потом лапу сосать. Без сенсара – ужас. Лучше уж не жрать неделю. Весь мир такой серый, серый, рукой-ногой не шевельнуть. И голова болит. У некоторых прямо ломка начинается.
Вот интересно, подумал я, глядя на веселых, гогочущих парней. Кто-то там анекдот рассказал. Нам всем начинают выдавать сенсар в восемнадцать лет. А есть ли кто-нибудь, кто держится и не курит? Обычно-то все с радостью бросаются курить – как же, это же признак совершеннолетия! Тебя признали взрослым. Даже курево выдают!
Таро вот год держался. Вообще не курил. Даже глядя на наши с Арни довольные физиономии – только к стенке отворачивался. Но видимо, за год к запаху привык. А потом как-то зимой послали его чинить телефонный провод под снегом, искать пробой. Ну, он вернулся часов через шесть, лег в постель и закурил. Первый раз. Как по маслу пошло, даже не закашлялся. Так и начал.
Тьфу ты, о чем я думаю? Зай-зай уже стоял на сцене и чего-то там говорил. А, вступительная часть… Все встали. Зай-зай взмахнул руками.
– Ро-ди-на-славь-ся! – заорал я вместе со всеми.
– Слава Цхарну! – ответила вторая часть зала.
– Ро-дина-славь-ся!
– Слава Цхарну!
И пошло-поехало. Прокричали десять раз здравицу, в голове зашумело слегка. Меня даже покачивать стало вперед-назад. Потом стали кричать славу Служителю, потом – проклятие врагам. Под конец у меня такие мысли появились: конечно, все это глупо, и никто эти здравицы всерьез не принимает. Но ведь, если разобраться, то все это правда! И Цхарн – ну кто же не почитает Цхарна? Ведь это наш величайший Учитель! Чем была бы без него наша страна? И Родина – ну это понятно. И враги – так ведь они же постоянно нам угрожают. Если бы не они – разве мы бы вынуждены столько работать и жить впроголодь? И потом, их тупое учение, глупые, ограниченные люди, выдумали себе какого-то Бога и пресмыкаются перед ним. Наш Цхарн, спустившийся с небес, намного выше и лучше морально, чем ихний бог. И даже наш Служитель – какую работу он выполняет! Наш любимый вождь, из скромности называющий себя всего лишь служителем, слугой народа. Даже, честно говоря, все эти здравицы и лозунги профанируют великие и священные для каждого лервенца понятия. С этой мыслью я сел и стал прислушиваться к речам со сцены.
Но не очень внимательно. Две девушки читали доклады о международном положении, о происках, о доблести наших пограничников. Еще одна – о том, как нужно Родине то, что мы выпускаем (а выпускаем мы много чего). Под конец вышел сам Зай-зай. Зал напрягся. Все знали – если уж Зай-зай скажет, то это будет не в бровь, а в глаз. Не о международном положении, а что-нибудь такое, что лично каждого касается.
– Братья и сестры! Молодые цхарниты! – начал Зай-зай с каким-то даже надрывом. – Все мы трудимся с утра до вечера, не покладая рук, чтобы наша страна, оплот счастья и Истины, стала еще прекраснее. Все мы считаем это великим долгом и своим личным счастьем.
Я не стану повторять вам азбучные истины. Учение Цхарна известно всякому, закончившему школу. Это учение ведет нас к идеалам Добра и Света на всей планете. Напомню лишь один аспект, который. – Зай-зай значительно повел глазами, – помнит не каждый из вас, к большому сожалению А именно – «Что есть единство двух или трех? Почти то же, что единица. Единица же не больше нуля. Община – вот наша опора. Общность – вот наша мечта». Итак, если личное общение – будь то общение мужа и жены, или же друзей между собой – если это общение ведет к полному слиянию с коллективом, если на первом месте в этом общении – интересы коллектива, то такое общение можно только приветствовать. Но есть другое общение! Общение, отвлекающее от общины! Общение муравьев, отошедших от муравейника и пытающихся построить свой собственный. Так, некоторые девушки у нас страдают мещанскими позывами немедленно завести себе мужа. Великий Цхарн полностью освободил женщину от рабского, постылого труда, от рабства и подчинения мужчине. Эти же девушки хотят навесить на себя семейное ярмо. Не получив толком образования, не реализовав себя в жизни, они прямо-таки вешаются юношам на шею…
Есть примеры мещанства и среди юношей. – Зай-зай смотрел прямо перед собой, словно никого в зале не видя, – отдельные из них привязываются друг к другу, и эта дружба для них становится важнее общего Дела. Это типично мещанский подход к жизни, иногда он ведет к тяжелым, непоправимым последствиям.
Это то, о чем я хотел вас сегодня предупредить. Говорить же я буду о еще более страшном и невероятном событии. Вы все уже знаете о происшествии в секретной части. Я веду следствие по этому вопросу. Я убежден, что следствие вот-вот будет завершено. Я даже могу назвать имя злоумышленника, но мне нужно вначале вскрыть его связи. Поэтому я промолчу до времени, обращаю ваше внимание лишь на то, какой подлой и низкой была эта кража из-под замка, явно с целью служения нашим врагам…
Зай-зай еще минут десять заливался про подлость и низость неизвестных шпионов. Народ стал даже озираться вокруг – искали вражеских агентов. Ведь действительно, выходит, что украл кто-то из наших. Как ни крути…
Но кому из наших это нужно? Если только предположить, что вокруг бродят какие-нибудь бешиорские агенты, и они-то и предложили кому-нибудь за это похищение, скажем, сенсар или продукты… Но все равно – кто бы на такое пошел? Ведь все же понимают, что это преступление против Родины. Родина же – все равно святое. Как бы мы ни ругали начальство, но Родина…
Зай-зай завершил свою речь ровно в девять часов. Если не врал большой циферблат над трибуной. Пока прокричали завершающие лозунги, пока выходили, толпясь в дверях – мне уже пора было идти на второй этаж, в кабинет к старвосу.
Ребята проводили меня до самой двери. Как на казнь… Может, ему и нужно-то от меня что-нибудь безобидное. Может, опять предложит стать «добровольным помощником». Каждый новый старвос мне это предлагал. И ребятам тоже. Вызывает всех по одному и заводит беседу: мол, как насчет перевода на лучшее место… или отмены какого-нибудь неприятного наказания… Но это не для меня, нет. Я хоть и понимаю, что в сущности, добровольные помощники делают для Родины благое дело. Помогают делу нашего воспитания. Но… у меня всегда было такое чувство, что я не могу и не имею права никого воспитывать. Поскольку сам далек от совершенства, да и вообще. А тут – ходить и докладывать старвосу, кто что говорил, кто куда ходил после отбоя… Нет уж. И я рад, что никто из нашей тройки на это тоже никогда не соглашался.
Может, правда, поэтому у нас всегда в жизни проблемы были. Потому что все же легче обладать хоть минимальной властью – как добровольные помощники, чтобы можно было пойти и просто-напросто рассказать правду про своего обидчика или недруга. Тогда недруги тебя и побаиваться будут (ведь обычно все равно становится известным, кто именно стучит на остальных). А мы всегда были в положении тех, кто только боится, а сделать ничего не может.
У кабинета – было уже девять пятнадцать – Таро сжал мою левую руку, Арни правую, я глубоко вздохнул, посмотрел ребятам в глаза и толкнул дверь.
Во всю противоположную стену было развешано красиво драпированное полотнище цветов Цхарна – красного и белого. Цвет крови и цвет душевной чистоты. Настенную полочку украшали кубки нашего завода. За длинным столом, за обеими мониторами сидели Лобус, начальник Квартала и наш любимый Зай-зай. По другую сторону от стола никаких сидений не предусматривалось. Поэтому я встал на середину комнаты, как обвиняемый в суде, и произнес «Во славу Цхарна!»
– Именем его, – небрежно ответил Лобус, квадратный, одышливый, почти лысый, но зато невредный мужичок. Лобуса я не особенно боялся.
Зай-зай даже не ответил на приветствие. Он поднял на меня глаза, почти полностью скрытые нависшими бровями.
Повисло молчание. Как будто они ждали от меня первого слова. Наконец Лобус не выдержал и сказал:
– Плохи твои дела, двести восемнадцатый.
– А что случилось? – спросил я осторожно. Тут Зай-зай внезапно (я даже вздрогнул) стукнул ладонью по столу и сказал энергично:
– Ах ты сволочь! Зачем тебе понадобились документы из секретной части?
Видимо, такое заявление должно было меня смутить и морально обезоружить. Но так как никакого морального оружия у меня про запас и не было – я был готов ко всему – то я просто удивился.
– Мне? Я их не брал.
Зай-зай вперил в меня гневный взор. Молча. Лобус, не обладавший такой железной выдержкой, сказал устало и как-то брезгливо.
– Не надо, двести восемнадцатый. Документы вытащили двадцать восьмого числа. Ночью. Это установлено. Двадцать восьмого ночью ты лазил в административный корпус. Твои отпечатки нашли. Так что… не позорь общину.
Я слегка задохнулся от страха, звучало это действительно обличающе. Но тут же сообразил, что чушь, обвинение-то все равно истине не соответствует.
– Так я и не отпираюсь. Я действительно там был. Я лазил за сенсаром. Взял шесть пачек…
– Сенсар ты тоже взял, это известно, – подтвердил Лобус.
– Ну вот, – осмелел я. – А про документы первый раз слышу.
– Кто еще лазил за сенсаром? – спросил Зай-зай.
– Никто. Я был один.
– Ой, двести восемнадцатый, только не надо, – попросил Зай-зай. – Объясни в таком случае, каким образом ты дотянулся до окна.
На самом деле я встал на плечи Таро, и с него уже залез. Это был общепринятый способ, всем известный.
– Стремянку поставил, – ляпнул я. Зай-зай покачал головой.
– Стремянку? Где ты ее взял, хотелось бы знать… Знаешь, совершенно неправдоподобно. Придумай что-нибудь поинтереснее.
– Я ее взял… на время… в клубе, – меня несло. Я прекрасно понимал, что стремянка – это совершенно неправдопободно. Никто так не делает. Оставить лестницу, которую в любой момент могут увидеть… Таро сразу спрятался в кусты, из окна я уже сам прыгал. Ведь там часто ходит кто-нибудь, часовой с другой стороны заглядывает – секретная часть-то охраняется.
Надо было заранее придумать что-нибудь более похожее на правду. Это Зай верно заметил.
– Но если вы нашли мои отпечатки… ведь на секретной двери и в коридоре их нет! – добавил я увереннно. – Проверьте, пожалуйста!
– Это ни о чем не говорит, – хладнокровно сказал Зай-зай. – Отпечатки могли стереться… может быть, ты их сам смыл. Может быть, плохо искали. Или ты был в перчатках.
Да, логика железная. Залез, наследил, спер сигареты, потом надел перчатки и пошел в секретную часть. Хотя… с ужасом понял я, это вполне возможно. Сенсар – это как раз на случай, если кто-нибудь поймает меня снаружи. Отговорка…
Цхарн, неужели эти злосчастные документы действительно сперли 38го ночью?
– Да зачем мне нужны эти документы?! – я чуть не взвыл. – Ну что я, шпион, что ли?
– Вот об этом я и хотел тебя спросить, – зловеще ответил Зай. – Зачем тебе нужны эти документы.
– Я даже не знаю, что там было…
– Ничего, тебе помогут вспомнить, – пообещал Зай-зай.
По идее, меня должны уже арестовать. Почему же он вызвал меня сюда, говорит со мной, да еще при Лобусе? Выходит, улики-то небесспорные… есть, вероятно, и другие версии. Сообразив это, я выпрямился и посмотрел Заю в глаза.
– Вы ведь знаете, что не я взял эти документы. Мне они не нужны.
– Тебе они, разумеется, не нужны, – согласился Зай, – но они очень нужны другим людям. Бешиорцам, скажем. Тебе могли заплатить…
– Если бы мне заплатили, вы нашли бы у меня хоть что-нибудь – еду, сенсар, вещи… вы же наверняка все проверили – у меня нет ничего.
– Твои хозяева, вероятно, не так глупы. Кроме того, есть и другие версии… Скажем, документы могли понадобиться квиринскому агенту, спокойно проживающему в нашей общине. Двести двадцатому, – добавил Зай, и мороз сковал мое тело. Таро? При чем здесь Таро?
Какая чушь… Таро – квиринский агент! Надо же такое придумать.
– Если вы считаете, что Таро… двести двадцатый – квиринский агент, – начал я, с трудом раскрывая рот. – Почему вы не арестовали его?
– Я еще не уверен в этом, – сказал Зай спокойно. – Это пока на уровне подозрений. Двести восемнадцатый, я с тобой откровенен. Документы пропали двадцать восьмого, ночью. Их могли взять и вечером. Это даже более вероятно. У нас есть и другие версии, разумеется.
Теперь посмотри, что получается. Так как двадцать восьмого ночью ты был в административном корпусе, я обязан тебя проверить. Ты подтверждаешь, что взял сенсар – ты его действительно взял. Что ж, предположим, документы украли вечером, а ты просто по несчастной случайности в эту ночь проник в тот же самый корпус. Но ведь ты не откровенен со мной! Ты придумываешь какую-то дикую версию со стремянкой… Двести восемнадцатый, я работаю у вас не первый день, и знаю, как совершаются такие правонарушения. Это делают вдвоем или втроем. Я могу даже точно назвать номера тех, кто был с тобой. Сделать это, или ты сам назовешь?
– Я был один.
Меня начало трясти. Я уже понял, к чему клонит Зай-зай. Он прекрасно знал, что мы были втроем, знал, кто был со мной. Он знал, что мы не брали документов (хотя непонятно, что за чушь насчет квиринского агента… Таро я знаю как облупленного с двенадцати лет. Каждый его шаг знаю, каждую мысль). Ему просто нужно услышать это от меня. Он знает также и почему я вру, почему я придумал эту дикую версию. Но ему сейчас не важно узнать, кто украл документы… к этому я отношения не имею, он это знает, может быть, он уже даже знает, кто их украл на самом деле. Может быть, и вообще никакие документы не пропадали. Просто ему нужно от меня услышать… ну не нравятся ему отношения в нашей троице!
– Твои отношения с друзьями мне совершенно не нравятся, двести восемнадцатый, – услышал я. – Ваша компания – это какой-то рассадник недисциплинированности и произвола… Вы постоянно уединяетесь, не участвуете в делах общины, противопоставляете себя коллективу. Гир Лобус, – он повернулся к начальнику квартала. – Вот вы давно занимаетесь производством и общежитием как раз на данном участке. Что вы могли бы сказать об этих ребятах – двести восемнадцатом, двадцатом и двадцать первом?
Лобус помялся. Видно было, что ему страшно неудобно.
– Я не знаю, гир Зайнек… В общем-то, они ни в чем дурном не замешаны, – начал он решительно, – конечно, бывают правонарушения. Вот и сейчас. Причем они всегда стараются друг друга выгородить. Это да. Но в общем-то, работают они хорошо, передовики… не шумят, в общежитии на них жалоб не было. В целом я не могу ничего дурного о них сказать.
Я с благодарностью посмотрел на Лобуса и тут же отвел взгляд – нечего подводить человека. Все-таки, Лобус – личность! Он может сколько угодно нас наказывать, придираться, но когда дело дойдет до серьезного – не подведет. Врать не будет. Надо же… как это он решился – сказать совсем не то, чего Зай от него ждал.
Да, сорвалась твоя атака, дорогой старвос! Зай, правда, не растерялся, и тут же начал речь на тему, что вот мол, в тихом омуте-то как раз черти и водятся, что как раз такие тихие передовики – самые опасные враги, поскольку маскируются под честных общинников, и выявить их невозможно. Они даже могут рисовать стенгазетки и участвовать в смотрах песен и плясок. Но все же с толку его слегка сбили, это было заметно.
– И вот посмотри, двести восемнадцатый. Ты ведь знаешь, что вы совершили правонарушение. Должны понести наказание за него. И вместо того, чтобы раскаяться – не говорю, прийти самому и покаяться – но хотя бы когда тебя ткнули носом, раскаяться и чистосердечно все рассказать, как было, ты начинаешь выгораживать тех, кто безобразничал вместе с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Так мы и остались втроем. Таро – сильный, Арни – умный и талантливый, и я, ни рыба, ни мясо. Комнаты все на четверых, но сколько к нам ни подселяли – почему-то долго никто не задерживался. Один был неплохой пацан, Россо, в школе еще, так он умер. От туберкулеза. А так – кого переводили, кто сам просился в другую комнату (не по нашей вине – мы никого не доводили), кто уезжал куда-либо. И вот уже давно мы живем втроем.
После сенсара на душе стало гораздо спокойнее. Я уже не переживал из-за предстоящего визита к Зай-заю. Ну мало ли что… виноват – накажут. Правильно говорят, нужно уметь принимать наказания. Пусть даже обычно никого не наказывают за воровство сенсара. Но ведь нельзя было его тащить, ведь сказано – не воруй. Вот и поделом.
Правда, страх мой лежал в какой-то иной плоскости. Я не боялся наказания и вообще возможных последствий. Просто сам Зай-зай внушал мне непреодолимый иррациональный страх. Только поэтому и не хотелось к нему идти.
На политчас все собрались уже веселые, раскованные. Девушки расселись в первых рядах, на коленках – блокнотики и стилосы. Ну как же, как же… нельзя же пропустить Слово Цхарна. Дальше кучковались парни, кое-кто попыхивал сигареткой. Мы экономили – курнули, и хватит. Лучше каждый вечер по одной, чем сразу все выкурить, а потом лапу сосать. Без сенсара – ужас. Лучше уж не жрать неделю. Весь мир такой серый, серый, рукой-ногой не шевельнуть. И голова болит. У некоторых прямо ломка начинается.
Вот интересно, подумал я, глядя на веселых, гогочущих парней. Кто-то там анекдот рассказал. Нам всем начинают выдавать сенсар в восемнадцать лет. А есть ли кто-нибудь, кто держится и не курит? Обычно-то все с радостью бросаются курить – как же, это же признак совершеннолетия! Тебя признали взрослым. Даже курево выдают!
Таро вот год держался. Вообще не курил. Даже глядя на наши с Арни довольные физиономии – только к стенке отворачивался. Но видимо, за год к запаху привык. А потом как-то зимой послали его чинить телефонный провод под снегом, искать пробой. Ну, он вернулся часов через шесть, лег в постель и закурил. Первый раз. Как по маслу пошло, даже не закашлялся. Так и начал.
Тьфу ты, о чем я думаю? Зай-зай уже стоял на сцене и чего-то там говорил. А, вступительная часть… Все встали. Зай-зай взмахнул руками.
– Ро-ди-на-славь-ся! – заорал я вместе со всеми.
– Слава Цхарну! – ответила вторая часть зала.
– Ро-дина-славь-ся!
– Слава Цхарну!
И пошло-поехало. Прокричали десять раз здравицу, в голове зашумело слегка. Меня даже покачивать стало вперед-назад. Потом стали кричать славу Служителю, потом – проклятие врагам. Под конец у меня такие мысли появились: конечно, все это глупо, и никто эти здравицы всерьез не принимает. Но ведь, если разобраться, то все это правда! И Цхарн – ну кто же не почитает Цхарна? Ведь это наш величайший Учитель! Чем была бы без него наша страна? И Родина – ну это понятно. И враги – так ведь они же постоянно нам угрожают. Если бы не они – разве мы бы вынуждены столько работать и жить впроголодь? И потом, их тупое учение, глупые, ограниченные люди, выдумали себе какого-то Бога и пресмыкаются перед ним. Наш Цхарн, спустившийся с небес, намного выше и лучше морально, чем ихний бог. И даже наш Служитель – какую работу он выполняет! Наш любимый вождь, из скромности называющий себя всего лишь служителем, слугой народа. Даже, честно говоря, все эти здравицы и лозунги профанируют великие и священные для каждого лервенца понятия. С этой мыслью я сел и стал прислушиваться к речам со сцены.
Но не очень внимательно. Две девушки читали доклады о международном положении, о происках, о доблести наших пограничников. Еще одна – о том, как нужно Родине то, что мы выпускаем (а выпускаем мы много чего). Под конец вышел сам Зай-зай. Зал напрягся. Все знали – если уж Зай-зай скажет, то это будет не в бровь, а в глаз. Не о международном положении, а что-нибудь такое, что лично каждого касается.
– Братья и сестры! Молодые цхарниты! – начал Зай-зай с каким-то даже надрывом. – Все мы трудимся с утра до вечера, не покладая рук, чтобы наша страна, оплот счастья и Истины, стала еще прекраснее. Все мы считаем это великим долгом и своим личным счастьем.
Я не стану повторять вам азбучные истины. Учение Цхарна известно всякому, закончившему школу. Это учение ведет нас к идеалам Добра и Света на всей планете. Напомню лишь один аспект, который. – Зай-зай значительно повел глазами, – помнит не каждый из вас, к большому сожалению А именно – «Что есть единство двух или трех? Почти то же, что единица. Единица же не больше нуля. Община – вот наша опора. Общность – вот наша мечта». Итак, если личное общение – будь то общение мужа и жены, или же друзей между собой – если это общение ведет к полному слиянию с коллективом, если на первом месте в этом общении – интересы коллектива, то такое общение можно только приветствовать. Но есть другое общение! Общение, отвлекающее от общины! Общение муравьев, отошедших от муравейника и пытающихся построить свой собственный. Так, некоторые девушки у нас страдают мещанскими позывами немедленно завести себе мужа. Великий Цхарн полностью освободил женщину от рабского, постылого труда, от рабства и подчинения мужчине. Эти же девушки хотят навесить на себя семейное ярмо. Не получив толком образования, не реализовав себя в жизни, они прямо-таки вешаются юношам на шею…
Есть примеры мещанства и среди юношей. – Зай-зай смотрел прямо перед собой, словно никого в зале не видя, – отдельные из них привязываются друг к другу, и эта дружба для них становится важнее общего Дела. Это типично мещанский подход к жизни, иногда он ведет к тяжелым, непоправимым последствиям.
Это то, о чем я хотел вас сегодня предупредить. Говорить же я буду о еще более страшном и невероятном событии. Вы все уже знаете о происшествии в секретной части. Я веду следствие по этому вопросу. Я убежден, что следствие вот-вот будет завершено. Я даже могу назвать имя злоумышленника, но мне нужно вначале вскрыть его связи. Поэтому я промолчу до времени, обращаю ваше внимание лишь на то, какой подлой и низкой была эта кража из-под замка, явно с целью служения нашим врагам…
Зай-зай еще минут десять заливался про подлость и низость неизвестных шпионов. Народ стал даже озираться вокруг – искали вражеских агентов. Ведь действительно, выходит, что украл кто-то из наших. Как ни крути…
Но кому из наших это нужно? Если только предположить, что вокруг бродят какие-нибудь бешиорские агенты, и они-то и предложили кому-нибудь за это похищение, скажем, сенсар или продукты… Но все равно – кто бы на такое пошел? Ведь все же понимают, что это преступление против Родины. Родина же – все равно святое. Как бы мы ни ругали начальство, но Родина…
Зай-зай завершил свою речь ровно в девять часов. Если не врал большой циферблат над трибуной. Пока прокричали завершающие лозунги, пока выходили, толпясь в дверях – мне уже пора было идти на второй этаж, в кабинет к старвосу.
Ребята проводили меня до самой двери. Как на казнь… Может, ему и нужно-то от меня что-нибудь безобидное. Может, опять предложит стать «добровольным помощником». Каждый новый старвос мне это предлагал. И ребятам тоже. Вызывает всех по одному и заводит беседу: мол, как насчет перевода на лучшее место… или отмены какого-нибудь неприятного наказания… Но это не для меня, нет. Я хоть и понимаю, что в сущности, добровольные помощники делают для Родины благое дело. Помогают делу нашего воспитания. Но… у меня всегда было такое чувство, что я не могу и не имею права никого воспитывать. Поскольку сам далек от совершенства, да и вообще. А тут – ходить и докладывать старвосу, кто что говорил, кто куда ходил после отбоя… Нет уж. И я рад, что никто из нашей тройки на это тоже никогда не соглашался.
Может, правда, поэтому у нас всегда в жизни проблемы были. Потому что все же легче обладать хоть минимальной властью – как добровольные помощники, чтобы можно было пойти и просто-напросто рассказать правду про своего обидчика или недруга. Тогда недруги тебя и побаиваться будут (ведь обычно все равно становится известным, кто именно стучит на остальных). А мы всегда были в положении тех, кто только боится, а сделать ничего не может.
У кабинета – было уже девять пятнадцать – Таро сжал мою левую руку, Арни правую, я глубоко вздохнул, посмотрел ребятам в глаза и толкнул дверь.
Во всю противоположную стену было развешано красиво драпированное полотнище цветов Цхарна – красного и белого. Цвет крови и цвет душевной чистоты. Настенную полочку украшали кубки нашего завода. За длинным столом, за обеими мониторами сидели Лобус, начальник Квартала и наш любимый Зай-зай. По другую сторону от стола никаких сидений не предусматривалось. Поэтому я встал на середину комнаты, как обвиняемый в суде, и произнес «Во славу Цхарна!»
– Именем его, – небрежно ответил Лобус, квадратный, одышливый, почти лысый, но зато невредный мужичок. Лобуса я не особенно боялся.
Зай-зай даже не ответил на приветствие. Он поднял на меня глаза, почти полностью скрытые нависшими бровями.
Повисло молчание. Как будто они ждали от меня первого слова. Наконец Лобус не выдержал и сказал:
– Плохи твои дела, двести восемнадцатый.
– А что случилось? – спросил я осторожно. Тут Зай-зай внезапно (я даже вздрогнул) стукнул ладонью по столу и сказал энергично:
– Ах ты сволочь! Зачем тебе понадобились документы из секретной части?
Видимо, такое заявление должно было меня смутить и морально обезоружить. Но так как никакого морального оружия у меня про запас и не было – я был готов ко всему – то я просто удивился.
– Мне? Я их не брал.
Зай-зай вперил в меня гневный взор. Молча. Лобус, не обладавший такой железной выдержкой, сказал устало и как-то брезгливо.
– Не надо, двести восемнадцатый. Документы вытащили двадцать восьмого числа. Ночью. Это установлено. Двадцать восьмого ночью ты лазил в административный корпус. Твои отпечатки нашли. Так что… не позорь общину.
Я слегка задохнулся от страха, звучало это действительно обличающе. Но тут же сообразил, что чушь, обвинение-то все равно истине не соответствует.
– Так я и не отпираюсь. Я действительно там был. Я лазил за сенсаром. Взял шесть пачек…
– Сенсар ты тоже взял, это известно, – подтвердил Лобус.
– Ну вот, – осмелел я. – А про документы первый раз слышу.
– Кто еще лазил за сенсаром? – спросил Зай-зай.
– Никто. Я был один.
– Ой, двести восемнадцатый, только не надо, – попросил Зай-зай. – Объясни в таком случае, каким образом ты дотянулся до окна.
На самом деле я встал на плечи Таро, и с него уже залез. Это был общепринятый способ, всем известный.
– Стремянку поставил, – ляпнул я. Зай-зай покачал головой.
– Стремянку? Где ты ее взял, хотелось бы знать… Знаешь, совершенно неправдоподобно. Придумай что-нибудь поинтереснее.
– Я ее взял… на время… в клубе, – меня несло. Я прекрасно понимал, что стремянка – это совершенно неправдопободно. Никто так не делает. Оставить лестницу, которую в любой момент могут увидеть… Таро сразу спрятался в кусты, из окна я уже сам прыгал. Ведь там часто ходит кто-нибудь, часовой с другой стороны заглядывает – секретная часть-то охраняется.
Надо было заранее придумать что-нибудь более похожее на правду. Это Зай верно заметил.
– Но если вы нашли мои отпечатки… ведь на секретной двери и в коридоре их нет! – добавил я увереннно. – Проверьте, пожалуйста!
– Это ни о чем не говорит, – хладнокровно сказал Зай-зай. – Отпечатки могли стереться… может быть, ты их сам смыл. Может быть, плохо искали. Или ты был в перчатках.
Да, логика железная. Залез, наследил, спер сигареты, потом надел перчатки и пошел в секретную часть. Хотя… с ужасом понял я, это вполне возможно. Сенсар – это как раз на случай, если кто-нибудь поймает меня снаружи. Отговорка…
Цхарн, неужели эти злосчастные документы действительно сперли 38го ночью?
– Да зачем мне нужны эти документы?! – я чуть не взвыл. – Ну что я, шпион, что ли?
– Вот об этом я и хотел тебя спросить, – зловеще ответил Зай. – Зачем тебе нужны эти документы.
– Я даже не знаю, что там было…
– Ничего, тебе помогут вспомнить, – пообещал Зай-зай.
По идее, меня должны уже арестовать. Почему же он вызвал меня сюда, говорит со мной, да еще при Лобусе? Выходит, улики-то небесспорные… есть, вероятно, и другие версии. Сообразив это, я выпрямился и посмотрел Заю в глаза.
– Вы ведь знаете, что не я взял эти документы. Мне они не нужны.
– Тебе они, разумеется, не нужны, – согласился Зай, – но они очень нужны другим людям. Бешиорцам, скажем. Тебе могли заплатить…
– Если бы мне заплатили, вы нашли бы у меня хоть что-нибудь – еду, сенсар, вещи… вы же наверняка все проверили – у меня нет ничего.
– Твои хозяева, вероятно, не так глупы. Кроме того, есть и другие версии… Скажем, документы могли понадобиться квиринскому агенту, спокойно проживающему в нашей общине. Двести двадцатому, – добавил Зай, и мороз сковал мое тело. Таро? При чем здесь Таро?
Какая чушь… Таро – квиринский агент! Надо же такое придумать.
– Если вы считаете, что Таро… двести двадцатый – квиринский агент, – начал я, с трудом раскрывая рот. – Почему вы не арестовали его?
– Я еще не уверен в этом, – сказал Зай спокойно. – Это пока на уровне подозрений. Двести восемнадцатый, я с тобой откровенен. Документы пропали двадцать восьмого, ночью. Их могли взять и вечером. Это даже более вероятно. У нас есть и другие версии, разумеется.
Теперь посмотри, что получается. Так как двадцать восьмого ночью ты был в административном корпусе, я обязан тебя проверить. Ты подтверждаешь, что взял сенсар – ты его действительно взял. Что ж, предположим, документы украли вечером, а ты просто по несчастной случайности в эту ночь проник в тот же самый корпус. Но ведь ты не откровенен со мной! Ты придумываешь какую-то дикую версию со стремянкой… Двести восемнадцатый, я работаю у вас не первый день, и знаю, как совершаются такие правонарушения. Это делают вдвоем или втроем. Я могу даже точно назвать номера тех, кто был с тобой. Сделать это, или ты сам назовешь?
– Я был один.
Меня начало трясти. Я уже понял, к чему клонит Зай-зай. Он прекрасно знал, что мы были втроем, знал, кто был со мной. Он знал, что мы не брали документов (хотя непонятно, что за чушь насчет квиринского агента… Таро я знаю как облупленного с двенадцати лет. Каждый его шаг знаю, каждую мысль). Ему просто нужно услышать это от меня. Он знает также и почему я вру, почему я придумал эту дикую версию. Но ему сейчас не важно узнать, кто украл документы… к этому я отношения не имею, он это знает, может быть, он уже даже знает, кто их украл на самом деле. Может быть, и вообще никакие документы не пропадали. Просто ему нужно от меня услышать… ну не нравятся ему отношения в нашей троице!
– Твои отношения с друзьями мне совершенно не нравятся, двести восемнадцатый, – услышал я. – Ваша компания – это какой-то рассадник недисциплинированности и произвола… Вы постоянно уединяетесь, не участвуете в делах общины, противопоставляете себя коллективу. Гир Лобус, – он повернулся к начальнику квартала. – Вот вы давно занимаетесь производством и общежитием как раз на данном участке. Что вы могли бы сказать об этих ребятах – двести восемнадцатом, двадцатом и двадцать первом?
Лобус помялся. Видно было, что ему страшно неудобно.
– Я не знаю, гир Зайнек… В общем-то, они ни в чем дурном не замешаны, – начал он решительно, – конечно, бывают правонарушения. Вот и сейчас. Причем они всегда стараются друг друга выгородить. Это да. Но в общем-то, работают они хорошо, передовики… не шумят, в общежитии на них жалоб не было. В целом я не могу ничего дурного о них сказать.
Я с благодарностью посмотрел на Лобуса и тут же отвел взгляд – нечего подводить человека. Все-таки, Лобус – личность! Он может сколько угодно нас наказывать, придираться, но когда дело дойдет до серьезного – не подведет. Врать не будет. Надо же… как это он решился – сказать совсем не то, чего Зай от него ждал.
Да, сорвалась твоя атака, дорогой старвос! Зай, правда, не растерялся, и тут же начал речь на тему, что вот мол, в тихом омуте-то как раз черти и водятся, что как раз такие тихие передовики – самые опасные враги, поскольку маскируются под честных общинников, и выявить их невозможно. Они даже могут рисовать стенгазетки и участвовать в смотрах песен и плясок. Но все же с толку его слегка сбили, это было заметно.
– И вот посмотри, двести восемнадцатый. Ты ведь знаешь, что вы совершили правонарушение. Должны понести наказание за него. И вместо того, чтобы раскаяться – не говорю, прийти самому и покаяться – но хотя бы когда тебя ткнули носом, раскаяться и чистосердечно все рассказать, как было, ты начинаешь выгораживать тех, кто безобразничал вместе с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51