Но она была как будто загипнотизирована видом его сына и не могла даже двинуться.
– Мисси, уходите, – Джим подбежал к ней и осторожно потянул за руку. – Пожалуйста, Мисси, пожалуйста...
– О, Джим, я даже не знала... – И пошла так быстро, что старик не поспевал за ней. Джерри продолжал что-то кричать, но она ничего не могла разобрать.
– Что он говорит? – спросила Мерси, с опаской поглядывая через плечо.
– Он говорит... Мисси, он не хотел обидеть вас. Он же не в своем уме.
– Я знаю это. Каким огромным вырос твой сын! Мне все время казалось, что он еще мальчик. Последний раз, когда мы виделись, Джерри не был таким высоким, как сейчас.
– Да, мисси. Он вырос.
– Мне жаль, что так разволновала его.
– Он же никого не видит из людей. А когда видит, то возбуждается и говорит, говорит, говорит.
– Как же ты справляешься с ним?
– Это очень трудно, мисси. Миста Дэн сказал, что поможет отделить ему угол.
– О, Джим, мне жаль, что так получилось.
– Но он живой, мисси. И он мой сын. – Морщинистое лицо Джима растянулось в улыбке.
– Я пришла сказать тебе, чтобы ты забрал молоко и бекон. Когда будешь собирать яйца, возьми и себе тоже. Мы все равно столько не съедаем.
– Джерри любит кислое молоко. Спасибо, мисси.
– Теперь я дойду сама, – сказала Мерси, когда они подошли к реке. – Будь осторожен, Джим.
– Я стараюсь, мисси. – Старик покачал головой и повернул назад.
Дрозд вышел из амбара и уселся, поджидая Мерси. Кот замяукал, подошел к ней и потерся о ноги.
Он посмотрел на нее своими раскосыми глазами и опять мяукнул. Мерси погладила зверька по спине.
– Ты, кажется, хорошо пообедал.
– Мяу!
– Кто-то, наверное, угостил тебя молочком, – сказала она, заметив стоявшую рядом с дверью в амбар миску. – Тебе хорошо здесь живется, Дрозд.
По пути на кухню девушка еще раз повторила про себя эти слова: «Тебе хорошо здесь живется, Мерси». Она сняла шаль и повесила ее на крючок у двери. На кухне было тепло и уютно. Аромат приготовленной курицы смешивался с запахом корицы, положенной в испеченный утром яблочный пирог.
«Есть ли у миссис Бакстер – даже в мыслях она не могла назвать ее матерью – кто-нибудь, кто смог бы приготовить ей курицу и клецки?» Этот вопрос мучил Мерси. Любит ли эта женщина ее так же, как Джим своего безумного сына? Или как Дэви своего ребенка? Все, что она делала и говорила, имело теперь для нее другое значение. Обхватив голову руками, девушка стояла посередине кухни.
Даниэль сказал, что она должна к ужину решить, ехать ли ей в Кентукки. «В любом случае, – сказал он, – нужно подготовиться». Даниэль, дорогой Даниэль, он готов оставить свою ферму, мельницу, обязательства перед Леви Коффином. Ему нужно все это уладить, чтобы поехать с ней в Кентукки навестить семью.
Мерси села в кресло-качалку у кухонной плиты. Она знала, что глупо сидеть здесь и думать, ехать или не ехать посмотреть на свою настоящую мать. Ей пришло на ум, что миссис Бакстер должна точно помнить, когда родилась дочь. Ведь день, когда Фаруэй нашел ее, и считался в семействе Куил днем рождения Мерси.
Девушка слегка покачивалась в кресле, положа руки на подлокотники. Она вспомнила, как доброжелательно приняли ее Куилы и какое счастливое детство было у нее и Даниэля.
Мерси наклонилась вперед и посмотрела в окно. Уже смеркалось, хотя только что было светло. Солнце зашло, и скоро она увидит знакомую высокую фигуру Даниэля, идущего по тропинке к дому.
Покачиваясь в кресле-качалке, крепко сцепив руки. Она подумала, как ей повезло, что Фарруэй Куил нашел ее и воспитал в семье, в которой так ценилась доброта, честность и уважение. Мысли Мерси путались, но, наконец, они прояснились, и теперь она знала, что будет делать.
* * *
Еще на подходе к дому Даниэль увидел свет в окне и прибавил шаг. Войдя, он сразу поздоровался с Мерси и остановился у двери на кухню. Мерси повернулась, на губах играла улыбка, лицо было спокойным и приветливым, а в глазах уже не было беспокойства. Даниэль сразу же понял, что она приняла решение и сообщит ему при первом удобном случае. Он снял короткую кожаную куртку и повесил на крючок у двери.
– Чем-то вкусно пахнет.
– Чем-то? Ты даже знаешь чем. Этого так много, что тебе лучше поторопиться.
– Я так и сделаю. Но сначала умоюсь.
Мерси принесла чайник горячей воды и вылила ее в умывальник, а Даниэль подлил туда холодной из ведра.
– Спасибо, – сказал он и взял кусок мыла. – Горячая вода и яблочный пирог, о чем еще может мечтать мужчина?
– Как ты узнал, что яблочный? – вопросительно приподняв брови, спросила Мерси.
– Я чувствую запах корицы.
– Это тыквенный пирог.
– Яблочный. Тыквы уже все съели. – Он ухмыльнулся.
Они оба знали, что болтают ерунду, чтобы оттянуть время, когда им придется обсудить то, что было действительно на уме.
Пока он мылся, Мерси накрыла на стол. Даниэль наблюдал за ней в маленькое зеркальце над умывальником. Изящная и стройная, с золотистыми волосами, уложенными в высокую прическу, она, казалось, не шла, а плыла. Мерси сновала от плиты к столу и обратно, то чтобы заварить чай, то взять крышку и накрыть чайник, чтобы он хорошо заварился. Именно это ему и хотелось видеть, приходя домой, всю оставшуюся жизнь – теплая кухня и эта прекрасная женщина, которая ждет его.
Даниэль взял расческу из специальной подставки, которая висела у зеркала, окунул ее в воду и причесался. Непослушный локон отказывался подчиняться ей и падал на лоб. Он несколько раз пригладил его, но потом сдался и засунул расческу обратно.
– Тебе нужно постричься, – сказала Мерси, когда он подошел к столу.
– Они и так короткие. Я подрезал их ножом, теперь они хоть не торчат в разные стороны.
– Я постригу тебя после ужина и, ты сможешь зачесывать их назад. Девушка села за стол, а Даниэль уселся напротив нее. Он потянулся к лампе, стоящей посередине стола, и отодвинул ее в сторону, чтобы лучше видеть Мерси. Его глаза с нежностью смотрели на нее.
– Ты не возражаешь, если я прочитаю молитву? – спокойно спросила она, подняв на него глаза. Под этим безмятежным взглядом Даниэль забыл обо всех своих проблемах. Он кивнул.
Мерси сложила вместе руки и склонила голову.
– Боже, спасибо тебе, что привел меня в это место. Спасибо, что позволил стать членом этой семьи, которая одевала и кормила меня, заботилась обо мне, когда я болела, дала мне образование и научила любить и уважать людей. Спасибо тебе за Фаруэя Куила: он мне как отец. Благодарю тебя за Либерти Куил: ни у одной девочки не было такой любящей и понимающей матери. А особое спасибо тебе за Даниэля. Он занимает такое место в моей жизни, что я не могу без него. Благослови и помоги ему во время нашей поездки в Кентукки. Аминь.
Голос затих, а в глазах стояли слезы, когда она подняла ресницы и взглянула на него. Сейчас ее глаза не были уже такими несчастными. Мерси казалась такой спокойной и смирившейся, но истинное состояние выдавала напряженность во взгляде, с какой она ожидала реакции Даниэля на решение поехать навестить семью, где ее по-прежнему считали полноправным членом.
– Теперь можно есть? – спросил он, потянувшись к чаше с курятиной и большими пышными клецками. По его лицу невозможно было разобрать его чувства, но Даниэль ликовал в душе не только потому, что она упомянула его в своей молитве, но и потому, что оказался прав по поводу ее планов.
– Я положила в клецки немного шалфея, как ты любил в детстве.
– Спасибо. Удивительно, что ты это помнишь. – Он подцепил вилкой кусок курицы и положил на свою тарелку. – У тебя был трудный день.
– Я прогулялась до дома Джима.
Рука Даниэля, тянувшаяся к тарелке с хлебом, застыла на половине пути.
– И?
– И не дошла туда. Я не представляла себе, что Джерри такой огромный и сильный.
– Ты к нему близко не подходила?
– Нет, но он видел меня и очень разволновался.
– Как бы он не натворил что-нибудь с Джимом. – Не отводя глаз от Мерси, Даниэль взял ножом масло. – Как только вернемся из Кентукки, мы с Джорджем придумаем что-нибудь. Джерри здоров и силен, как бык. Боюсь даже думать, что будет, если он переживет Джима.
– Джим такой добрый. Он живет, чтобы заботиться о сыне, и не перенесет, если с ним что-нибудь случится.
Мерси едва прикоснулась к клецкам, Даниэль же опустошил тарелку и положил еще. Они молчали, пока Мерси не налила чай.
– Что же скажет Джордж о Хаммонде Перри? – спросила она. – Надеюсь, что он не выкинет ничего глупого и не позволит себя поймать и переправить через границу. Папа уже не раз предостерегал его.
– Я тоже предупредил его. Он пошел за Перри до переправы через реку и затем должен проследить, действительно ли он поехал в Ньюпорт. Леви Коффин надеялся сбить Перри со следа Терли, так оно и вышло.
– Он, наверное, очень хороший человек. Папа знает, что делаешь ты и Терли?
– Мы говорили об этом.
– Я думала о маме, когда была вместе с Дэви и ее малышом. Она бы одобрила, но если бы узнала, что здесь был Хаммонд Перри, то могла забеспокоиться.
– Не будем сообщать ей об этом сейчас. Мы все расскажем, когда они приедут домой на Рождество.
Мне бы очень хотелось, чтобы она знала, что я еду в Кентукки и зачем.
Огромные синие глаза Мерси казались еще более прекрасными, еще более сверкающими от слез, которых она не замечала. Глаза Даниэля задержались на ее губах, таких сладких и желанных. Даниэль заметил, что она очень изменилась за последние несколько дней, теперь больше похожа на молодую серьезную женщину, чем на беззаботную девчонку. Лицо побледнело, а глаза потемнели. Даниэль любовался ее прекрасным лицом, освещенным неярким светом лампы.
– Я приготовил все к недолгому отсутствию. Мы можем выехать на рассвете.
– Ты так уверен, что я поеду?
Он смотрел на нее через стол своими темными, ласковыми и заботливыми глазами.
– Ты забыла, Мерси, что я уже давно тебя знаю. Я, может быть, знаю тебя еще лучше, чем ты сама, и был уверен почти на сто процентов в том, как ты поступишь.
– Но я бы не решилась, если бы ты не поехал со мной.
– И это я знаю.
– Даниэль, я чувствую себя такой виноватой, что отрываю тебя от работы на ферме и мельнице. Весна – самое напряженное время. Ты уверен, что можешь потратить это время на меня без ущерба для хозяйства?
«Могу ли я потратить время? Боже милостивый, – подумал он, – она даже не представляет, что она значит для него». Ферма, мельница, даже желание помочь Леви Коффину не шли ни в какое сравнение с желанием Даниэля быть рядом с ней, оберегать и вернуть назад, туда, где она должна находиться – к нему. Все эти мысли пронеслись у него в голове, но когда он заговорил, то слова были обычными.
– О, да. Я могу потратить это время. Джаспер и Газ знают, что делать на ферме. Если возникнут трудности, Майк поможет им. Терли и Джордж прекрасно обойдутся на мельнице без меня, а через день-два приедет Гевин.
– Интересно, что подумают Элеонора и Тенеси. Мне бы хотелось увидеть их до отъезда.
– Они будут здесь, когда мы вернемся.
Мерси смотрела широко открытыми глазами в угол комнаты. «Как прежде уже никогда не будет», – думала девушка. Ей никогда уже не сидеть за этим столом как Мерси Куил. Могла ли она предположить о таком? Ее рука потянулась через стол к руке Даниэля, как будто пыталась ухватиться за прошлое. Он положил нож на край тарелки, и их руки соприкоснулись. Взгляд юноши был полон сочувствия, она же– пыталась увидеть в глазах Даниэля понимание.
– Ты думаешь, я поступаю правильно? Одна моя половина даже знать ничего не хочет об этих Бакстерах. Другая же хочет увидеть ее и рассказать, как счастливо я живу.
– Если не поехать к ней, то можно позже пожалеть об этом. А в один прекрасный день здесь могут появиться и другие Бакстеры.
– Я знаю, ты прав. Мне придется смириться с тем, кто я есть, правда?
– Черт возьми, Мерси! Ты – это ты, независимо от того, кто они. Бакстеры могут считать себя пупом земли, тебе-то что до этого?
– Как долго туда ехать? – стараясь казаться спокойной, спросила Мерси.
– Три, может быть, четыре дня. Мы поедем в дорожном фургоне, том, что Фарр купил, когда ты собиралась в Академию Джефферсона в Винсенсе. Это займет немного больше времени, зато будет удобно.
– Я могу поехать верхом. Пара платьев и туфли на толстой подошве – вот все, что мне нужно.
– Упакуй все, что надо. Мы поедем в фургоне. Фарр сделал бы именно так. Уверен, что по дороге можно найти какое-нибудь место для ночлега.
– А что будет, если братья не позволят мне... вернуться? – Она переплела его пальцы со своими.
– Об этом они ничего не говорили! Ты всего лишь едешь в гости, вот и все. Тебе не стоит об этом беспокоиться. И не забывай, что будешь не одна.
– Я не могу не думать о них. Неужели все Бакстеры такие же странные, как Берни и Ленни? Они ведут себя так, будто я их собственность.
– Мы получили совершенно иное воспитание и образование, а в горных семьях – свои традиции. Они держатся вместе, одним кланом. Ты не их собственность, и они не имеют на тебя никаких прав, кроме тех, на которые ты сама согласна.
– Даниэль, ты такой хладнокровный, – произнесла Мерси. – И всегда так правильно поступаешь и говоришь. Иногда я удивляюсь, как ты меня терпишь.
«Боже милостивый, – подумал он. – Это потому, что я люблю тебя и всегда любил». Он не мог ей сказать эти слова – время еще не наступило; поэтому, убрав руки с ее рук, произнес:
– Ешь свой ужин, а то совсем остынет.
* * *
Мерси услышала, как Даниэль выгребал угли из плиты, и поняла, что рассвет уже близко. Она отбросила одеяло, встала с постели и зажгла свечу. Умывшись холодной водой, Мерси вытерла лицо полотенцем, лежащим на умывальнике, и быстро надела серое платье, в котором решила отправиться в дорогу. Платье будет достаточно теплым для этого времени года. Нужно еще взять с собой теплую и легкую шали. Мерси упаковала ночную сорочку и три платья: голубое из мягкой ткани, светло-серое с белым воротником и темно-коричневое – рабочее.
Она уложила все это вместе с чулками, нижним бельем, несколькими носовыми платками, туалетными принадлежностями и двумя кусками душистого мыла в открытый саквояж, который лежал на кровати Мари Элизабет, где незадолго до этого та упаковала свои вещи для поездки. Мерси положила ее маленькую белую шаль, связанную ажурным рисунком и мешочек для рукоделия со спицами и несколькими клубками шерсти для чулок, если вдруг понадобится чем-нибудь занять руки.
Она застелила постель, навела порядок в комнате, расчесала волосы и заколола их серебряными шпильками. Эти шпильки ей подарили родители на восемнадцатилетие. Мерси положила в саквояж расческу, щетку и еще одно полотенце. Немного подумав, она уложила еще и домашние шлепанцы.
Когда все было готово, взяла в руки саквояж и окинула взглядом комнату, которая стала выглядеть какой-то покинутой. Она не могла даже поверить, что жила здесь. Даже свеча и та расплывалась перед глазами. Мерси подождала, пока зрение не прояснится, взяла ее и вышла из комнаты.
Даниэль был на кухне. Девушка поставила свой саквояж рядом с его сумкой прямо у двери. При свете свечи он казался отдохнувшим, хотя она знала, что Даниэль съездил на ферму, успел побриться и причесаться.
– Я забыла постричь тебя, но взяла с собой ножницы. Так что как-нибудь приведу в порядок твою прическу.
– Чайник уже закипел. Как насчет холодных клецок и пирога на завтрак?
– Мы должны либо съесть все это, либо отдать Дрозду. Прежде чем уйти, нужно вымыть посуду.
– Дрозд не получит пирога, – ухмыльнулся Даниэль. Он налил чай и поставил чашку на стол там, где должна сидеть Мерси.
– Это все, что ты берешь с собой? – спросил он, кивнув в сторону маленького саквояжа у дверей.
– Здесь все, что мне нужно.
– Ты редкая женщина. Гевин говорит, что Элеонора забирает все, что у нее есть, даже если они едут в Винсенс на несколько дней.
– Как ты думаешь, сколько времени мы будем отсутствовать?
– Все зависит от того, сколько времени ты захочешь пробыть там. Наверное, несколько недель. – Он сел за стол, отрезал большой кусок пирога, положил в тарелку и залил молоком. – Я попросил Джима приходить в дом раз в день, чтобы поддерживать в нем порядок. Майк и Гевин тоже будут присматривать.
Мерси съела несколько клецок, тоненький кусочек пирога и выпила чашку чая. Когда с едой было покончено, Даниэль отнес кастрюлю с клецками к амбару и выложил остатки Дрозду. Мерси вымыла посуду, а Даниэль залил водой камин и плиту во избежание пожара и, забрав багаж, отправился на конюшню.
Мерси чувствовала себя так, будто с прошлым все было покончено, и с этого дня оно будет храниться лишь в памяти. Это был ее дом. С ним связано столько воспоминаний о каждом уголке, каждом предмете мебели. Люди, построившие этот дом и жившие в нем, и есть ее семья.
Она старалась не думать об этом, переключиться на другое.
«Даниэль, мой дорогой, мой единственный, – шептали ее губы. – Я бы не вынесла все это без тебя».
Услышав топот лошади, Мерси накинула на плечи шаль, задула свечу, плотно закрыла за собой дверь кухни и ощутила свежесть и прохладу раннего утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Мисси, уходите, – Джим подбежал к ней и осторожно потянул за руку. – Пожалуйста, Мисси, пожалуйста...
– О, Джим, я даже не знала... – И пошла так быстро, что старик не поспевал за ней. Джерри продолжал что-то кричать, но она ничего не могла разобрать.
– Что он говорит? – спросила Мерси, с опаской поглядывая через плечо.
– Он говорит... Мисси, он не хотел обидеть вас. Он же не в своем уме.
– Я знаю это. Каким огромным вырос твой сын! Мне все время казалось, что он еще мальчик. Последний раз, когда мы виделись, Джерри не был таким высоким, как сейчас.
– Да, мисси. Он вырос.
– Мне жаль, что так разволновала его.
– Он же никого не видит из людей. А когда видит, то возбуждается и говорит, говорит, говорит.
– Как же ты справляешься с ним?
– Это очень трудно, мисси. Миста Дэн сказал, что поможет отделить ему угол.
– О, Джим, мне жаль, что так получилось.
– Но он живой, мисси. И он мой сын. – Морщинистое лицо Джима растянулось в улыбке.
– Я пришла сказать тебе, чтобы ты забрал молоко и бекон. Когда будешь собирать яйца, возьми и себе тоже. Мы все равно столько не съедаем.
– Джерри любит кислое молоко. Спасибо, мисси.
– Теперь я дойду сама, – сказала Мерси, когда они подошли к реке. – Будь осторожен, Джим.
– Я стараюсь, мисси. – Старик покачал головой и повернул назад.
Дрозд вышел из амбара и уселся, поджидая Мерси. Кот замяукал, подошел к ней и потерся о ноги.
Он посмотрел на нее своими раскосыми глазами и опять мяукнул. Мерси погладила зверька по спине.
– Ты, кажется, хорошо пообедал.
– Мяу!
– Кто-то, наверное, угостил тебя молочком, – сказала она, заметив стоявшую рядом с дверью в амбар миску. – Тебе хорошо здесь живется, Дрозд.
По пути на кухню девушка еще раз повторила про себя эти слова: «Тебе хорошо здесь живется, Мерси». Она сняла шаль и повесила ее на крючок у двери. На кухне было тепло и уютно. Аромат приготовленной курицы смешивался с запахом корицы, положенной в испеченный утром яблочный пирог.
«Есть ли у миссис Бакстер – даже в мыслях она не могла назвать ее матерью – кто-нибудь, кто смог бы приготовить ей курицу и клецки?» Этот вопрос мучил Мерси. Любит ли эта женщина ее так же, как Джим своего безумного сына? Или как Дэви своего ребенка? Все, что она делала и говорила, имело теперь для нее другое значение. Обхватив голову руками, девушка стояла посередине кухни.
Даниэль сказал, что она должна к ужину решить, ехать ли ей в Кентукки. «В любом случае, – сказал он, – нужно подготовиться». Даниэль, дорогой Даниэль, он готов оставить свою ферму, мельницу, обязательства перед Леви Коффином. Ему нужно все это уладить, чтобы поехать с ней в Кентукки навестить семью.
Мерси села в кресло-качалку у кухонной плиты. Она знала, что глупо сидеть здесь и думать, ехать или не ехать посмотреть на свою настоящую мать. Ей пришло на ум, что миссис Бакстер должна точно помнить, когда родилась дочь. Ведь день, когда Фаруэй нашел ее, и считался в семействе Куил днем рождения Мерси.
Девушка слегка покачивалась в кресле, положа руки на подлокотники. Она вспомнила, как доброжелательно приняли ее Куилы и какое счастливое детство было у нее и Даниэля.
Мерси наклонилась вперед и посмотрела в окно. Уже смеркалось, хотя только что было светло. Солнце зашло, и скоро она увидит знакомую высокую фигуру Даниэля, идущего по тропинке к дому.
Покачиваясь в кресле-качалке, крепко сцепив руки. Она подумала, как ей повезло, что Фарруэй Куил нашел ее и воспитал в семье, в которой так ценилась доброта, честность и уважение. Мысли Мерси путались, но, наконец, они прояснились, и теперь она знала, что будет делать.
* * *
Еще на подходе к дому Даниэль увидел свет в окне и прибавил шаг. Войдя, он сразу поздоровался с Мерси и остановился у двери на кухню. Мерси повернулась, на губах играла улыбка, лицо было спокойным и приветливым, а в глазах уже не было беспокойства. Даниэль сразу же понял, что она приняла решение и сообщит ему при первом удобном случае. Он снял короткую кожаную куртку и повесил на крючок у двери.
– Чем-то вкусно пахнет.
– Чем-то? Ты даже знаешь чем. Этого так много, что тебе лучше поторопиться.
– Я так и сделаю. Но сначала умоюсь.
Мерси принесла чайник горячей воды и вылила ее в умывальник, а Даниэль подлил туда холодной из ведра.
– Спасибо, – сказал он и взял кусок мыла. – Горячая вода и яблочный пирог, о чем еще может мечтать мужчина?
– Как ты узнал, что яблочный? – вопросительно приподняв брови, спросила Мерси.
– Я чувствую запах корицы.
– Это тыквенный пирог.
– Яблочный. Тыквы уже все съели. – Он ухмыльнулся.
Они оба знали, что болтают ерунду, чтобы оттянуть время, когда им придется обсудить то, что было действительно на уме.
Пока он мылся, Мерси накрыла на стол. Даниэль наблюдал за ней в маленькое зеркальце над умывальником. Изящная и стройная, с золотистыми волосами, уложенными в высокую прическу, она, казалось, не шла, а плыла. Мерси сновала от плиты к столу и обратно, то чтобы заварить чай, то взять крышку и накрыть чайник, чтобы он хорошо заварился. Именно это ему и хотелось видеть, приходя домой, всю оставшуюся жизнь – теплая кухня и эта прекрасная женщина, которая ждет его.
Даниэль взял расческу из специальной подставки, которая висела у зеркала, окунул ее в воду и причесался. Непослушный локон отказывался подчиняться ей и падал на лоб. Он несколько раз пригладил его, но потом сдался и засунул расческу обратно.
– Тебе нужно постричься, – сказала Мерси, когда он подошел к столу.
– Они и так короткие. Я подрезал их ножом, теперь они хоть не торчат в разные стороны.
– Я постригу тебя после ужина и, ты сможешь зачесывать их назад. Девушка села за стол, а Даниэль уселся напротив нее. Он потянулся к лампе, стоящей посередине стола, и отодвинул ее в сторону, чтобы лучше видеть Мерси. Его глаза с нежностью смотрели на нее.
– Ты не возражаешь, если я прочитаю молитву? – спокойно спросила она, подняв на него глаза. Под этим безмятежным взглядом Даниэль забыл обо всех своих проблемах. Он кивнул.
Мерси сложила вместе руки и склонила голову.
– Боже, спасибо тебе, что привел меня в это место. Спасибо, что позволил стать членом этой семьи, которая одевала и кормила меня, заботилась обо мне, когда я болела, дала мне образование и научила любить и уважать людей. Спасибо тебе за Фаруэя Куила: он мне как отец. Благодарю тебя за Либерти Куил: ни у одной девочки не было такой любящей и понимающей матери. А особое спасибо тебе за Даниэля. Он занимает такое место в моей жизни, что я не могу без него. Благослови и помоги ему во время нашей поездки в Кентукки. Аминь.
Голос затих, а в глазах стояли слезы, когда она подняла ресницы и взглянула на него. Сейчас ее глаза не были уже такими несчастными. Мерси казалась такой спокойной и смирившейся, но истинное состояние выдавала напряженность во взгляде, с какой она ожидала реакции Даниэля на решение поехать навестить семью, где ее по-прежнему считали полноправным членом.
– Теперь можно есть? – спросил он, потянувшись к чаше с курятиной и большими пышными клецками. По его лицу невозможно было разобрать его чувства, но Даниэль ликовал в душе не только потому, что она упомянула его в своей молитве, но и потому, что оказался прав по поводу ее планов.
– Я положила в клецки немного шалфея, как ты любил в детстве.
– Спасибо. Удивительно, что ты это помнишь. – Он подцепил вилкой кусок курицы и положил на свою тарелку. – У тебя был трудный день.
– Я прогулялась до дома Джима.
Рука Даниэля, тянувшаяся к тарелке с хлебом, застыла на половине пути.
– И?
– И не дошла туда. Я не представляла себе, что Джерри такой огромный и сильный.
– Ты к нему близко не подходила?
– Нет, но он видел меня и очень разволновался.
– Как бы он не натворил что-нибудь с Джимом. – Не отводя глаз от Мерси, Даниэль взял ножом масло. – Как только вернемся из Кентукки, мы с Джорджем придумаем что-нибудь. Джерри здоров и силен, как бык. Боюсь даже думать, что будет, если он переживет Джима.
– Джим такой добрый. Он живет, чтобы заботиться о сыне, и не перенесет, если с ним что-нибудь случится.
Мерси едва прикоснулась к клецкам, Даниэль же опустошил тарелку и положил еще. Они молчали, пока Мерси не налила чай.
– Что же скажет Джордж о Хаммонде Перри? – спросила она. – Надеюсь, что он не выкинет ничего глупого и не позволит себя поймать и переправить через границу. Папа уже не раз предостерегал его.
– Я тоже предупредил его. Он пошел за Перри до переправы через реку и затем должен проследить, действительно ли он поехал в Ньюпорт. Леви Коффин надеялся сбить Перри со следа Терли, так оно и вышло.
– Он, наверное, очень хороший человек. Папа знает, что делаешь ты и Терли?
– Мы говорили об этом.
– Я думала о маме, когда была вместе с Дэви и ее малышом. Она бы одобрила, но если бы узнала, что здесь был Хаммонд Перри, то могла забеспокоиться.
– Не будем сообщать ей об этом сейчас. Мы все расскажем, когда они приедут домой на Рождество.
Мне бы очень хотелось, чтобы она знала, что я еду в Кентукки и зачем.
Огромные синие глаза Мерси казались еще более прекрасными, еще более сверкающими от слез, которых она не замечала. Глаза Даниэля задержались на ее губах, таких сладких и желанных. Даниэль заметил, что она очень изменилась за последние несколько дней, теперь больше похожа на молодую серьезную женщину, чем на беззаботную девчонку. Лицо побледнело, а глаза потемнели. Даниэль любовался ее прекрасным лицом, освещенным неярким светом лампы.
– Я приготовил все к недолгому отсутствию. Мы можем выехать на рассвете.
– Ты так уверен, что я поеду?
Он смотрел на нее через стол своими темными, ласковыми и заботливыми глазами.
– Ты забыла, Мерси, что я уже давно тебя знаю. Я, может быть, знаю тебя еще лучше, чем ты сама, и был уверен почти на сто процентов в том, как ты поступишь.
– Но я бы не решилась, если бы ты не поехал со мной.
– И это я знаю.
– Даниэль, я чувствую себя такой виноватой, что отрываю тебя от работы на ферме и мельнице. Весна – самое напряженное время. Ты уверен, что можешь потратить это время на меня без ущерба для хозяйства?
«Могу ли я потратить время? Боже милостивый, – подумал он, – она даже не представляет, что она значит для него». Ферма, мельница, даже желание помочь Леви Коффину не шли ни в какое сравнение с желанием Даниэля быть рядом с ней, оберегать и вернуть назад, туда, где она должна находиться – к нему. Все эти мысли пронеслись у него в голове, но когда он заговорил, то слова были обычными.
– О, да. Я могу потратить это время. Джаспер и Газ знают, что делать на ферме. Если возникнут трудности, Майк поможет им. Терли и Джордж прекрасно обойдутся на мельнице без меня, а через день-два приедет Гевин.
– Интересно, что подумают Элеонора и Тенеси. Мне бы хотелось увидеть их до отъезда.
– Они будут здесь, когда мы вернемся.
Мерси смотрела широко открытыми глазами в угол комнаты. «Как прежде уже никогда не будет», – думала девушка. Ей никогда уже не сидеть за этим столом как Мерси Куил. Могла ли она предположить о таком? Ее рука потянулась через стол к руке Даниэля, как будто пыталась ухватиться за прошлое. Он положил нож на край тарелки, и их руки соприкоснулись. Взгляд юноши был полон сочувствия, она же– пыталась увидеть в глазах Даниэля понимание.
– Ты думаешь, я поступаю правильно? Одна моя половина даже знать ничего не хочет об этих Бакстерах. Другая же хочет увидеть ее и рассказать, как счастливо я живу.
– Если не поехать к ней, то можно позже пожалеть об этом. А в один прекрасный день здесь могут появиться и другие Бакстеры.
– Я знаю, ты прав. Мне придется смириться с тем, кто я есть, правда?
– Черт возьми, Мерси! Ты – это ты, независимо от того, кто они. Бакстеры могут считать себя пупом земли, тебе-то что до этого?
– Как долго туда ехать? – стараясь казаться спокойной, спросила Мерси.
– Три, может быть, четыре дня. Мы поедем в дорожном фургоне, том, что Фарр купил, когда ты собиралась в Академию Джефферсона в Винсенсе. Это займет немного больше времени, зато будет удобно.
– Я могу поехать верхом. Пара платьев и туфли на толстой подошве – вот все, что мне нужно.
– Упакуй все, что надо. Мы поедем в фургоне. Фарр сделал бы именно так. Уверен, что по дороге можно найти какое-нибудь место для ночлега.
– А что будет, если братья не позволят мне... вернуться? – Она переплела его пальцы со своими.
– Об этом они ничего не говорили! Ты всего лишь едешь в гости, вот и все. Тебе не стоит об этом беспокоиться. И не забывай, что будешь не одна.
– Я не могу не думать о них. Неужели все Бакстеры такие же странные, как Берни и Ленни? Они ведут себя так, будто я их собственность.
– Мы получили совершенно иное воспитание и образование, а в горных семьях – свои традиции. Они держатся вместе, одним кланом. Ты не их собственность, и они не имеют на тебя никаких прав, кроме тех, на которые ты сама согласна.
– Даниэль, ты такой хладнокровный, – произнесла Мерси. – И всегда так правильно поступаешь и говоришь. Иногда я удивляюсь, как ты меня терпишь.
«Боже милостивый, – подумал он. – Это потому, что я люблю тебя и всегда любил». Он не мог ей сказать эти слова – время еще не наступило; поэтому, убрав руки с ее рук, произнес:
– Ешь свой ужин, а то совсем остынет.
* * *
Мерси услышала, как Даниэль выгребал угли из плиты, и поняла, что рассвет уже близко. Она отбросила одеяло, встала с постели и зажгла свечу. Умывшись холодной водой, Мерси вытерла лицо полотенцем, лежащим на умывальнике, и быстро надела серое платье, в котором решила отправиться в дорогу. Платье будет достаточно теплым для этого времени года. Нужно еще взять с собой теплую и легкую шали. Мерси упаковала ночную сорочку и три платья: голубое из мягкой ткани, светло-серое с белым воротником и темно-коричневое – рабочее.
Она уложила все это вместе с чулками, нижним бельем, несколькими носовыми платками, туалетными принадлежностями и двумя кусками душистого мыла в открытый саквояж, который лежал на кровати Мари Элизабет, где незадолго до этого та упаковала свои вещи для поездки. Мерси положила ее маленькую белую шаль, связанную ажурным рисунком и мешочек для рукоделия со спицами и несколькими клубками шерсти для чулок, если вдруг понадобится чем-нибудь занять руки.
Она застелила постель, навела порядок в комнате, расчесала волосы и заколола их серебряными шпильками. Эти шпильки ей подарили родители на восемнадцатилетие. Мерси положила в саквояж расческу, щетку и еще одно полотенце. Немного подумав, она уложила еще и домашние шлепанцы.
Когда все было готово, взяла в руки саквояж и окинула взглядом комнату, которая стала выглядеть какой-то покинутой. Она не могла даже поверить, что жила здесь. Даже свеча и та расплывалась перед глазами. Мерси подождала, пока зрение не прояснится, взяла ее и вышла из комнаты.
Даниэль был на кухне. Девушка поставила свой саквояж рядом с его сумкой прямо у двери. При свете свечи он казался отдохнувшим, хотя она знала, что Даниэль съездил на ферму, успел побриться и причесаться.
– Я забыла постричь тебя, но взяла с собой ножницы. Так что как-нибудь приведу в порядок твою прическу.
– Чайник уже закипел. Как насчет холодных клецок и пирога на завтрак?
– Мы должны либо съесть все это, либо отдать Дрозду. Прежде чем уйти, нужно вымыть посуду.
– Дрозд не получит пирога, – ухмыльнулся Даниэль. Он налил чай и поставил чашку на стол там, где должна сидеть Мерси.
– Это все, что ты берешь с собой? – спросил он, кивнув в сторону маленького саквояжа у дверей.
– Здесь все, что мне нужно.
– Ты редкая женщина. Гевин говорит, что Элеонора забирает все, что у нее есть, даже если они едут в Винсенс на несколько дней.
– Как ты думаешь, сколько времени мы будем отсутствовать?
– Все зависит от того, сколько времени ты захочешь пробыть там. Наверное, несколько недель. – Он сел за стол, отрезал большой кусок пирога, положил в тарелку и залил молоком. – Я попросил Джима приходить в дом раз в день, чтобы поддерживать в нем порядок. Майк и Гевин тоже будут присматривать.
Мерси съела несколько клецок, тоненький кусочек пирога и выпила чашку чая. Когда с едой было покончено, Даниэль отнес кастрюлю с клецками к амбару и выложил остатки Дрозду. Мерси вымыла посуду, а Даниэль залил водой камин и плиту во избежание пожара и, забрав багаж, отправился на конюшню.
Мерси чувствовала себя так, будто с прошлым все было покончено, и с этого дня оно будет храниться лишь в памяти. Это был ее дом. С ним связано столько воспоминаний о каждом уголке, каждом предмете мебели. Люди, построившие этот дом и жившие в нем, и есть ее семья.
Она старалась не думать об этом, переключиться на другое.
«Даниэль, мой дорогой, мой единственный, – шептали ее губы. – Я бы не вынесла все это без тебя».
Услышав топот лошади, Мерси накинула на плечи шаль, задула свечу, плотно закрыла за собой дверь кухни и ощутила свежесть и прохладу раннего утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33