В нос ударил запах щей и мясных отваров, гниющих овощей, сваленных в большую кучу. Чуваз двигался уверенно. Он, видимо, хорошо знал эту дорогу.
— За мной, за мной! — приговаривал он, увлекая за собой друзей, и те поторапливались, тем более что дождь уже накрапывал.
Чуваз привел их на какую-то черную лестницу, приказал нагнуться пониже, чтобы не стукнуться головой о бетонную балку.
Рыжий недоумевал поначалу, но потом понял, что ведут его именно в ресторан «Эрцаху», только не совсем обычным путем. Наконец они очутились на втором этаже, в длинном, непомерно длинном помещении, в котором был накрыт стол человек на пятьдесят.
Здесь их встретил почтенный, седовласый человек —• администратор ресторана. Он всем пожал руки, даже Рыжему, нисколько не удивившись его присутствию.
— Добро пожаловать! — сказал он.
— Как живем? — небрежно спросил Чуваз.
— Спасибо, спасибо!
— Дома все живы-здоровы?
— Спасибо, спасибо!
— Начальство не обижает?
— Спасибо, спасибо.
Задавая вопросы совершенно машинально, Чуваз был занят гораздо более важным делом: облюбовывал места за столом. И он широким жестом указал на противоположный край стола, откуда через окно открывался вид на море.
— Хорошо? — спросил Чуваз.
— Отлично! — ответили сухумцы. Чуваз сбросил с себя пиджак и пояснил:
— Эту комнату оборудовал я. Моя идея! Здесь бухгалтерия, а мы ее выдворили. Получился недурной банкетный зал. Человек сто поместится... А может, и двести...
— Ровно пятьдесят два, — поправил администратор. Однако Чуваз пропустил мимо ушей его замечание.
— Великолепно! — сказал сияющий Тванба.
— Что ты скажешь, Рыжий? Груапш стоял растерянный.
- Ладно, он скажет потом, после первой рюмки. — И Чуваз грузно опустился в мягкое кресло театрального типа. И пригласил всех последовать его примеру. Засим он обратился к администратору:
— Нас пятеро. Надо что-либо уточнять? Администратор, очевидно давно изучивший вкус Нельсона, приложил руку к сердцу и опустил голову.
— О'кэй! — воскликнул Чуваз. — Не вздумай только мучить нас голодом. Тащи все, что есть! — А потом к Рыжему: — Слушай, я хочу выпить с тобой. Моим друзьям это будет приятно.
Сухумцы дружно кивнули.
— О'кэй! — повторил Чуваз. И объяснил Рыжему: — Это слово английское. Ты понял меня? Если не понял — ничего особенного не потерял.
Нотариус — сухонький, вежливый человечек — тща-тельно просмотрел бумаги, подшил их и на минуту задумался. Посмотрел поверх очков и сказал тихо, конфиденциально:
— Я вас знаю. Еще с самой юности.
Пате-ипа попытался припомнить, кто это может быть: школьный товарищ, сосед по улице или однокашник по военной службе?
— Я немного моложе вас, — сказал нотариус тихим, скрипучим голосом. — Я учился в одной школе с вами: вы в пятом, а я в третьем. Давненько не видел вас в нашем городе.
— Да, я работаю далеко.
— Где ж, если не секрет?
— В Свердловске.
— А кто будет жить в отцовском доме?
— Вот это проблема. Пока никто.
Нотариус постучал пальцами в тихой задумчивости. Вздохнул и с сожалением заметил:
— Да, уходят люди, уходят... Ложусь порою и думаю: ну и жизнь — вечная маета, вечная суетность. А встану рано утром, взгляну на голубое небо или на солнце, похожее на спелый персик, и жаль уходить отсюда неизвестно куда. Очень жаль! — Он снял очки, вытер платком глаза, высморкался. Облизнул языком сухие губы. — В детстве я думал, что буду жить вечно, что умирают дру-
гие. Но... Много повидал я в жизни. Живет вот человек, и ему все мало, все себе в дом тащит, по чужим головам с удовольствием ходит и таскает. А знаете, что потом бывает?
— Что?
— Финиш обычно простой: тюрьма! Я имею в виду Возбу Леварсана. Он же ваш одноклассник! Вы должны знать его.
— Леварсан Возба? Как же — мой товарищ! А что с ним стряслось?
Нотариус грудью закрыл ящик стола, наклонился вперед, страшно морща лоб:
— Возба работал завмагом. В магазине, который на берегу... Универсальный. Всю жизнь тащил к себе в дом, всю жизнь воровал. Да, не удивляйтесь: воровал. Бесстыдно. Бессовестно. Никакая ревизия ему нипочем! Любая жалоба — ни в грош! Сам себе бог и царь! Вьется ниточка, а конец и ей бывает! Времена-то нынче другие. И вот милого засадили. По-человечески жаль его, но, с другой стороны, он жулик. И поделом ему! Я чужой беде не рад, но и совесть надо иметь! Разве хрустальные и фарфоровые заводы только на Возбу должны работать? Вот теперь все и выйдет ему боком.
Пате-ипа вспомнил милого, голубоглазого, застенчивого белокурого мальчика. Учился он прилежно, рос нормально. И в конце концов превратился в розовое животное килограммов на сто двадцать. Поговаривали, что он вор и взяточник, что отъявленный жулик. Все знали, но все пожимали ему руки, пили с ним... А теперь? Чем помогут его дружки?
— Значит, попался-таки?..
— А как же! — воскликнул нотариус. — Он же все видит. — Нотариус с иронической улыбкой указал пальцем на потолок.
— На бога надейся, а сам не плошай. Особенно когда речь идет о борьбе с жульем, — сказал Пате-ипа.
Оба они рассмеялись. Нотариус возбужденно ухватил Пате-ипа за руку. И сказал полушепотом:
— Есть одно абхазское присловье или поверье. Оно гласит... Да вы его наверняка знаете: «Он увидел спящую реку»... Говорят, любая река, даже самая бурная, засыпает на мгновенье. На долю секунды. И тот, кто увидит спящую реку, будет счастлив вовеки, до самой могилы.
Пате-ипа сказал:
— Ну как же. Известное поверье. — Обхватив голову руками, он продолжал глухо, как бы про себя: — Однажды всем классом пошли за город, на экскурсию. Вышли мы рано утром на берег речушки Сан-Иквара. И что же? Все воскликнули в один голос: «Вот спящая река!» Мне тоже показалось, что она спит: речка была как хрусталь: блестящей и твердой. Ей-богу!
— Поздравляю вас: вы видели спящую реку?! — Нотариус привстал и вежливо пожал руку Пате-ипа.
— Я понимаю вашу иронию, по это было так.
— При чем тут ирония? Я вполне серьезно.
— Допустим... Но как вы объясните случай с Возбой: ведь и он тоже видел спящую реку?
Нотариус задумался. Пате-ипа рассмеялся, поднялся с места.
— Сдавайтесь, дорогой товарищ нотариус, — сказал он. — Вы приперты к стене, деваться вам некуда.
Когда приезжаешь в город по делу, всегда недостает одного часа, в который все и должно свершиться. Так и с нашими сельчанами: не хватило одной подписи на ворохе бумажек. И все застопорилось. Владимир Зухба — весь в мыле — понимал, что на сегодня хлопоты надо прекратить, они уже бесполезны: конец недели. Ризабей ругался и курил сигарету за сигаретой. Только шофер Георгий Гамсониа спокойно дремал в машине.
В шесть вечера они заявились к Пате-ипа.
— Все откладывается па понедельник, — сказал Зухба.
— Тут у вас сам черт ногу сломит, — сказал Ризабей.
— У меня для вас есть холодное пиво, — сказал Пате-ипа.
— А у меня — предложение! — Зухба сел на стул, вытер платком лоб. — Простое предложение. Но от пива не отказываемся.
Пате-ипа достал бутылки из холодильника, сыр, стаканы, тарелки. Зухба сказал:
— У меня предложение ясное, Заканбей: едем к нам в деревню. А в понедельник назад. И снова в бой.
Пате-ипа разлил пиво:
— К вам в деревню?
— Отличная идея! — воскликнул Ризабей. Он даже зааплодировал, а потом осторожно подул на пену, вздувшуюся над стаканом.
Пате-ипа чокнулся:
— Почему бы и нет?
— Люблю таких! — похвалил Зухба. — Мы здесь, а машина во дворе. Что нам мешает?
— Абсолютно ничего. — Пате-ипа выключил холодильник, положил в чемоданчик остатки еды и пиво, отключил от сети телевизор, проверил газовую плиту. — Лично я готов.
— Поехали! — весело сказал Зухба.
Ключ от дома на всякий случай Пате-ипа оставил соседям, и машина выехала со двора. Георгий Гамсониа не без удовольствия правил машиной: назад, домой, она всегда мчалась, как проголодавшаяся в разъездах лошадь. Старенькая «Волга» неслась по асфальту бодро, без сбоев. Рядом с шофером сидел Пате-ипа, а Зухба и Ризабей — на заднем сиденье.
Зухба жаловался, что кто-то (он не злает кто) все-таки волынит с выделением трактора и химических удобрений. Поначалу все будто шло хорошо. Потом сказали, что трактора нет в плане «Сельхозтехники». Полдня ушло на то, чтобы доказать управлению сельского хозяйства, что трактор «сидит» в плане. А раз «сидит» — давай его сюда! Когда слышится слово «давай», то протягивается сразу несколько просительных лап: получить трактор и другие хотят. Кому же давать? Вот и норовят угадать, кому лучше: кому из самых ближайших друзей?..
— А мне протекция не нужна, — продолжал Зухба. — Мне по закону. Раз полагается — давай. Поругались, словом.
— В райком ходил? — спросил Пате-ипа.
— Не ходил. Мне бы кого-нибудь из секретарей...
— За чем же дело стало?
— Разъехались по району. Их чай беспокоит. Да и табак. Дожди мешали, а теперь жать приходится...
— У тебя-то самого все в порядке?
— Не хуже, чем у других. Не сплошаем. Ризабей подтвердил, что не сплошают.
— Погода нужна! — почти крикнул шофер. И рванул рулем вправо... И тут же мимо прогрохотала машина с прицепом.
— Когда надо — автоинспектора нет, — возмутился Ризабей. — Хорошо бы его номер записать.
— Черт с ним! — сказал шофер. — Самое главное — запчасти, а остальное — чепуха!
Пате-ипа с улыбкой глянул на него — не шофер, а кучер с дилижанса начала двадцатых годов: такой горластый. Аж в ушах звенит... Они ехали с полчаса. А когда Зухба сказал: «Водички бы», — шофер сбавил газ и свернул с шоссе на про-селочную дорогу. Проехали с полкилометра.
— Стоп у родника! — сказал Ризабей.
— Не вода, а чудо. — Зухба улыбнулся.
Пате-ипа увидел невдалеке машину, которую именуют «козлом». Именно к ней и подкатили. Зухба вышел из машины, открыл дверцу:
— Прошу, Заканбей.
— Слушайте, — сказал шофер, — это же машина товарища Бутбы.
— Да, — подтвердил Ризабей, — здесь Николай Даурович.
Они двинулись вперед, затем тропинка их привела к родничку возле несуразной каменной скалы. Скала словно специально была поставлена здесь, чтобы украшать окрестности родника.
В самом деле, первый секретарь райкома пил воду. Рядом с ним стояли шофер и еще кто-то, может, работник управления сельского хозяйства. Из новых. Товарищу Бутбе было не более тридцати. Он окончил Сухумский педагогический институт, исторический факультет. Его послали преподавать в сельскую школу. Потом перевели в райисполком, а в прошлом году избрали первым секретарем. Это был худой чернявый мужчина. В сером костюме, в сорочке бледно-желтого цвета.
— Приветствуем, — сказал он, высоко поднимая стакан. — Вы вовремя свернули сюда.
— Здравствуйте, здравствуйте! — Зухба протянул руку секретарю и познакомил его с Пате-ипа.
— Добро пожаловать, — сказал Бутба. — Но чем вас угощать? Вот этой водичкой?
— Этого вполне достаточно.
— Хороший гость пошел, — сказал Бутба. — Скромный. Откуда и куда едете?
Зухба многозначительно посмотрел на Ризабея.
— Из города, но с пустыми руками, — доложил Ризабей.
— Что так?
— Верно, — подтвердил Зухба и, пока, его спутники пили воду, в двух словах поведал о своих неотложных нуждах.
Бутба выслушал не перебивая. Пил воду мелкими глотками.
— Он прав, — сказал Пате-ипа. — Могу подтвердить, как беспристрастный свидетель.
— А почему не зашли в райком?
— Не застали вас. А поначалу все шло гладко.
— Ну что ж, поможем, — сказал Бутба и обратился к Пате-ипа: — Вы меня не знаете, а о вас я кое-что знаю. Не думаете к нам перебираться?
— Не думал еще.
— У нас тоже есть стройки.
— Вижу. Сам вижу.
— Эта вода, — сказал Бутба, — замечательная. Ее чем больше пьешь, тем больше хочется. И чем больше пьешь, тем лучше себя чувствуешь...
— Особенно с похмелья, — сказал товарищ из управления сельского хозяйства. Голос у него был хриплый, и при его плотном сложении создавалось впечатление, что он в самом деле с похмелья забрел сюда или же простужен.
— Верно, с похмелья тоже неплохо, — сказал Бутба. Смочил платок в роднике и приложил ко лбу. — Хорошо!.. Сегодня в горах довольно тепло. Мы целый день, вернее полдня, по плантациям бродили. Не успевают с прополкой... Табачные плантации могли быть и в лучшем состоянии.
— Погодные условия... — начал было Ризабей, но его перебил Зухба:
— Это верно, погода мало помогала. Но мы тоже не совсем на высоте. Я имею в виду наш колхоз.
— И вы, и еще кое-кто. Мы поговорим обо всем. Послезавтра примете нас?
— Еще бы! — Зухба расплылся в добродушной улыбке. — Милости просим!
Бутба сказал:
— Условимся так: послезавтра мы у вас, а в понедельник вы у нас, в райкоме.
— Очень хорошо. Мы согласны. — Зухба был доволен.
— Послезавтра, надеюсь, сможем походить по плантациям.
— Обязательно, Николай Даурович. Бутба обратился к Пате-ипа:
- Вас не обижают в районе? Пате-ипа рассмеялся:
— Нет, все нормально.
— Надеюсь, и у вас будет все нормально? — Бутба подмигнул Зухбе.
— Стопроцентный ажур обеспечим, Николай Дау-рович!
— Это мы увидим и определим послезавтра. Идет? — Бутба протянул ладонь. Зухба ударил по ней своею. Это значило: будет полный порядок!
— Между прочим, — сказал Бутба, обращаясь к Пате-ипа, — обижают ведь не только хулиганы. Человека в не меньшей мере обижает жулик, хапуга, взяточник. Что, не правда?.. Слыхали об аресте завмага Возбы?
— Да, мне говорили.
— Вот, доворовался. Некоторые думают так: повоюют с жуликами и устанут. Но нет. Боролись, боремся и будем еще решительнее бороться со всеми нечестными, со всеми, кто позорит наше общество. — Бутба улыбнулся: — Это я так, к слову. Доклада, ей-богу, делать не буду...
Дорога круто пошла вверх. Георгий Гамсониа перевел на вторую скорость. Разогнал машину и снова поехал на прямой передаче.Слева шумела небольшая, но очень пенистая река. Она вилась вдоль дороги. Вода в ней была чистая, прозрачная, почти стерильная.
А справа громоздились скалы — мрачные, холодные, мшистые, подобно столетним дубам. Кое-где шоссе было разбито обвалами, но ехать можно со скоростью даже в полсотни километров. Георгий правил как бог. Порой казалось, будто машина сама собою катится, без помощи водителя. Пате-ипа вопросительно глянул за Зухбу. Тот понял его и показал большой палец: не шофер, а орел!
Речное ущелье вдруг открылось, словно разом распахнулась дверь, и Пате-ипа увидел первозданную красоту гор. Одна гора была как бы поставлена под другую, другая — под третью и так далее. А самая последняя, покрытая снегами, уходила куда-то в поднебесье, в нескончаемую голубизну. Те горы, которые были ближе всего, сверкали на солнце яркой зеленью, а те, что подальше, голубели. Заканбею Пате-ипа каждый раз казалось, буд-
то он впервые видит эти горные чудеса. Может, потому, что гордится родным районом, родным уголком земли, к которой, как ни говори, привязан прочной невидимой пуповиной...
День был на исходе, когда машина подкатила к воротам Владимира Зухбы. А во дворе у него уже стояли старики в черкесках и молодые люди.
— Успел-таки предупредить? — смеясь, спросил Пате-ипа.
— А как же! — ответил Зухба. — На что же тогда телефон? Мы же едем голодные. Надо поужинать. Разве не так?
Заканбей Пате-ипа поправил кепку на голове, чуть потуже затянул галстук и почтительно направился к самому старшему — абхазскому Мафусаилу лет за сто. Заканбея, разумеется, знали здесь не все, но он, по-видимому, был объявлен почетным гостем. («На что же тогда телефон?»)
Начались рукопожатия. Хозяйка и ее помощницы-соседки представились чуть позже — скромненько, застенчиво — и тут же скрылись.
— Послушай, Закан, — сказал Зухба, — ты знаешь, кто он? — Зухба указал на розовощекого высокого старца.
— Это красивый «молодой» человек, — ответил Пате-ипа.
— Верно. А вдобавок, это тот самый знаменитый наездник и толумбаш Хуат Гуатас-ипа, который единым духом выпивал двухлитровый рог. Причем в самом конце пира, где-нибудь на утренней заре.
Пате-ипа, удивленно воскликнув, подошел к старцу и поцеловал его в грудь — знак величайшего уважения.
— Еще бы, — сказал при этом Пате-ипа, — кто не знает уважаемого Хуата!
— Хуат, — обратился Зухба, — сколько ты выпьешь теперь, когда тебе больше тридцати?
Хуат подбоченился и сказал:
— Это зависит от того, сколько предложат.
— Браво! — воскликнул Пате-ипа.
Хуат пожаловался на боли в пояснице («говорят — почки»).
— Что так?
— Болезнь проклятая! Сын мой, мне уже немало...
— Только смотри не убавляй, Хуат, — предупредил его сухощавый низенький одногодок. — Мы с тобой в один год женились, вместе за перевалы ходили. Я все про тебя знаю, как и ты про меня.
— Сказать по правде... — Хуат призадумался. — Сказать по правде, мне чуточку за сто перевалило.
Одногодок его закашлялся. А потом сказал:
— Правильно. Если за «чуточку» принять пять лет. Зухба рассудил по-своему:
— Количество лет точно определяется за столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
— За мной, за мной! — приговаривал он, увлекая за собой друзей, и те поторапливались, тем более что дождь уже накрапывал.
Чуваз привел их на какую-то черную лестницу, приказал нагнуться пониже, чтобы не стукнуться головой о бетонную балку.
Рыжий недоумевал поначалу, но потом понял, что ведут его именно в ресторан «Эрцаху», только не совсем обычным путем. Наконец они очутились на втором этаже, в длинном, непомерно длинном помещении, в котором был накрыт стол человек на пятьдесят.
Здесь их встретил почтенный, седовласый человек —• администратор ресторана. Он всем пожал руки, даже Рыжему, нисколько не удивившись его присутствию.
— Добро пожаловать! — сказал он.
— Как живем? — небрежно спросил Чуваз.
— Спасибо, спасибо!
— Дома все живы-здоровы?
— Спасибо, спасибо!
— Начальство не обижает?
— Спасибо, спасибо.
Задавая вопросы совершенно машинально, Чуваз был занят гораздо более важным делом: облюбовывал места за столом. И он широким жестом указал на противоположный край стола, откуда через окно открывался вид на море.
— Хорошо? — спросил Чуваз.
— Отлично! — ответили сухумцы. Чуваз сбросил с себя пиджак и пояснил:
— Эту комнату оборудовал я. Моя идея! Здесь бухгалтерия, а мы ее выдворили. Получился недурной банкетный зал. Человек сто поместится... А может, и двести...
— Ровно пятьдесят два, — поправил администратор. Однако Чуваз пропустил мимо ушей его замечание.
— Великолепно! — сказал сияющий Тванба.
— Что ты скажешь, Рыжий? Груапш стоял растерянный.
- Ладно, он скажет потом, после первой рюмки. — И Чуваз грузно опустился в мягкое кресло театрального типа. И пригласил всех последовать его примеру. Засим он обратился к администратору:
— Нас пятеро. Надо что-либо уточнять? Администратор, очевидно давно изучивший вкус Нельсона, приложил руку к сердцу и опустил голову.
— О'кэй! — воскликнул Чуваз. — Не вздумай только мучить нас голодом. Тащи все, что есть! — А потом к Рыжему: — Слушай, я хочу выпить с тобой. Моим друзьям это будет приятно.
Сухумцы дружно кивнули.
— О'кэй! — повторил Чуваз. И объяснил Рыжему: — Это слово английское. Ты понял меня? Если не понял — ничего особенного не потерял.
Нотариус — сухонький, вежливый человечек — тща-тельно просмотрел бумаги, подшил их и на минуту задумался. Посмотрел поверх очков и сказал тихо, конфиденциально:
— Я вас знаю. Еще с самой юности.
Пате-ипа попытался припомнить, кто это может быть: школьный товарищ, сосед по улице или однокашник по военной службе?
— Я немного моложе вас, — сказал нотариус тихим, скрипучим голосом. — Я учился в одной школе с вами: вы в пятом, а я в третьем. Давненько не видел вас в нашем городе.
— Да, я работаю далеко.
— Где ж, если не секрет?
— В Свердловске.
— А кто будет жить в отцовском доме?
— Вот это проблема. Пока никто.
Нотариус постучал пальцами в тихой задумчивости. Вздохнул и с сожалением заметил:
— Да, уходят люди, уходят... Ложусь порою и думаю: ну и жизнь — вечная маета, вечная суетность. А встану рано утром, взгляну на голубое небо или на солнце, похожее на спелый персик, и жаль уходить отсюда неизвестно куда. Очень жаль! — Он снял очки, вытер платком глаза, высморкался. Облизнул языком сухие губы. — В детстве я думал, что буду жить вечно, что умирают дру-
гие. Но... Много повидал я в жизни. Живет вот человек, и ему все мало, все себе в дом тащит, по чужим головам с удовольствием ходит и таскает. А знаете, что потом бывает?
— Что?
— Финиш обычно простой: тюрьма! Я имею в виду Возбу Леварсана. Он же ваш одноклассник! Вы должны знать его.
— Леварсан Возба? Как же — мой товарищ! А что с ним стряслось?
Нотариус грудью закрыл ящик стола, наклонился вперед, страшно морща лоб:
— Возба работал завмагом. В магазине, который на берегу... Универсальный. Всю жизнь тащил к себе в дом, всю жизнь воровал. Да, не удивляйтесь: воровал. Бесстыдно. Бессовестно. Никакая ревизия ему нипочем! Любая жалоба — ни в грош! Сам себе бог и царь! Вьется ниточка, а конец и ей бывает! Времена-то нынче другие. И вот милого засадили. По-человечески жаль его, но, с другой стороны, он жулик. И поделом ему! Я чужой беде не рад, но и совесть надо иметь! Разве хрустальные и фарфоровые заводы только на Возбу должны работать? Вот теперь все и выйдет ему боком.
Пате-ипа вспомнил милого, голубоглазого, застенчивого белокурого мальчика. Учился он прилежно, рос нормально. И в конце концов превратился в розовое животное килограммов на сто двадцать. Поговаривали, что он вор и взяточник, что отъявленный жулик. Все знали, но все пожимали ему руки, пили с ним... А теперь? Чем помогут его дружки?
— Значит, попался-таки?..
— А как же! — воскликнул нотариус. — Он же все видит. — Нотариус с иронической улыбкой указал пальцем на потолок.
— На бога надейся, а сам не плошай. Особенно когда речь идет о борьбе с жульем, — сказал Пате-ипа.
Оба они рассмеялись. Нотариус возбужденно ухватил Пате-ипа за руку. И сказал полушепотом:
— Есть одно абхазское присловье или поверье. Оно гласит... Да вы его наверняка знаете: «Он увидел спящую реку»... Говорят, любая река, даже самая бурная, засыпает на мгновенье. На долю секунды. И тот, кто увидит спящую реку, будет счастлив вовеки, до самой могилы.
Пате-ипа сказал:
— Ну как же. Известное поверье. — Обхватив голову руками, он продолжал глухо, как бы про себя: — Однажды всем классом пошли за город, на экскурсию. Вышли мы рано утром на берег речушки Сан-Иквара. И что же? Все воскликнули в один голос: «Вот спящая река!» Мне тоже показалось, что она спит: речка была как хрусталь: блестящей и твердой. Ей-богу!
— Поздравляю вас: вы видели спящую реку?! — Нотариус привстал и вежливо пожал руку Пате-ипа.
— Я понимаю вашу иронию, по это было так.
— При чем тут ирония? Я вполне серьезно.
— Допустим... Но как вы объясните случай с Возбой: ведь и он тоже видел спящую реку?
Нотариус задумался. Пате-ипа рассмеялся, поднялся с места.
— Сдавайтесь, дорогой товарищ нотариус, — сказал он. — Вы приперты к стене, деваться вам некуда.
Когда приезжаешь в город по делу, всегда недостает одного часа, в который все и должно свершиться. Так и с нашими сельчанами: не хватило одной подписи на ворохе бумажек. И все застопорилось. Владимир Зухба — весь в мыле — понимал, что на сегодня хлопоты надо прекратить, они уже бесполезны: конец недели. Ризабей ругался и курил сигарету за сигаретой. Только шофер Георгий Гамсониа спокойно дремал в машине.
В шесть вечера они заявились к Пате-ипа.
— Все откладывается па понедельник, — сказал Зухба.
— Тут у вас сам черт ногу сломит, — сказал Ризабей.
— У меня для вас есть холодное пиво, — сказал Пате-ипа.
— А у меня — предложение! — Зухба сел на стул, вытер платком лоб. — Простое предложение. Но от пива не отказываемся.
Пате-ипа достал бутылки из холодильника, сыр, стаканы, тарелки. Зухба сказал:
— У меня предложение ясное, Заканбей: едем к нам в деревню. А в понедельник назад. И снова в бой.
Пате-ипа разлил пиво:
— К вам в деревню?
— Отличная идея! — воскликнул Ризабей. Он даже зааплодировал, а потом осторожно подул на пену, вздувшуюся над стаканом.
Пате-ипа чокнулся:
— Почему бы и нет?
— Люблю таких! — похвалил Зухба. — Мы здесь, а машина во дворе. Что нам мешает?
— Абсолютно ничего. — Пате-ипа выключил холодильник, положил в чемоданчик остатки еды и пиво, отключил от сети телевизор, проверил газовую плиту. — Лично я готов.
— Поехали! — весело сказал Зухба.
Ключ от дома на всякий случай Пате-ипа оставил соседям, и машина выехала со двора. Георгий Гамсониа не без удовольствия правил машиной: назад, домой, она всегда мчалась, как проголодавшаяся в разъездах лошадь. Старенькая «Волга» неслась по асфальту бодро, без сбоев. Рядом с шофером сидел Пате-ипа, а Зухба и Ризабей — на заднем сиденье.
Зухба жаловался, что кто-то (он не злает кто) все-таки волынит с выделением трактора и химических удобрений. Поначалу все будто шло хорошо. Потом сказали, что трактора нет в плане «Сельхозтехники». Полдня ушло на то, чтобы доказать управлению сельского хозяйства, что трактор «сидит» в плане. А раз «сидит» — давай его сюда! Когда слышится слово «давай», то протягивается сразу несколько просительных лап: получить трактор и другие хотят. Кому же давать? Вот и норовят угадать, кому лучше: кому из самых ближайших друзей?..
— А мне протекция не нужна, — продолжал Зухба. — Мне по закону. Раз полагается — давай. Поругались, словом.
— В райком ходил? — спросил Пате-ипа.
— Не ходил. Мне бы кого-нибудь из секретарей...
— За чем же дело стало?
— Разъехались по району. Их чай беспокоит. Да и табак. Дожди мешали, а теперь жать приходится...
— У тебя-то самого все в порядке?
— Не хуже, чем у других. Не сплошаем. Ризабей подтвердил, что не сплошают.
— Погода нужна! — почти крикнул шофер. И рванул рулем вправо... И тут же мимо прогрохотала машина с прицепом.
— Когда надо — автоинспектора нет, — возмутился Ризабей. — Хорошо бы его номер записать.
— Черт с ним! — сказал шофер. — Самое главное — запчасти, а остальное — чепуха!
Пате-ипа с улыбкой глянул на него — не шофер, а кучер с дилижанса начала двадцатых годов: такой горластый. Аж в ушах звенит... Они ехали с полчаса. А когда Зухба сказал: «Водички бы», — шофер сбавил газ и свернул с шоссе на про-селочную дорогу. Проехали с полкилометра.
— Стоп у родника! — сказал Ризабей.
— Не вода, а чудо. — Зухба улыбнулся.
Пате-ипа увидел невдалеке машину, которую именуют «козлом». Именно к ней и подкатили. Зухба вышел из машины, открыл дверцу:
— Прошу, Заканбей.
— Слушайте, — сказал шофер, — это же машина товарища Бутбы.
— Да, — подтвердил Ризабей, — здесь Николай Даурович.
Они двинулись вперед, затем тропинка их привела к родничку возле несуразной каменной скалы. Скала словно специально была поставлена здесь, чтобы украшать окрестности родника.
В самом деле, первый секретарь райкома пил воду. Рядом с ним стояли шофер и еще кто-то, может, работник управления сельского хозяйства. Из новых. Товарищу Бутбе было не более тридцати. Он окончил Сухумский педагогический институт, исторический факультет. Его послали преподавать в сельскую школу. Потом перевели в райисполком, а в прошлом году избрали первым секретарем. Это был худой чернявый мужчина. В сером костюме, в сорочке бледно-желтого цвета.
— Приветствуем, — сказал он, высоко поднимая стакан. — Вы вовремя свернули сюда.
— Здравствуйте, здравствуйте! — Зухба протянул руку секретарю и познакомил его с Пате-ипа.
— Добро пожаловать, — сказал Бутба. — Но чем вас угощать? Вот этой водичкой?
— Этого вполне достаточно.
— Хороший гость пошел, — сказал Бутба. — Скромный. Откуда и куда едете?
Зухба многозначительно посмотрел на Ризабея.
— Из города, но с пустыми руками, — доложил Ризабей.
— Что так?
— Верно, — подтвердил Зухба и, пока, его спутники пили воду, в двух словах поведал о своих неотложных нуждах.
Бутба выслушал не перебивая. Пил воду мелкими глотками.
— Он прав, — сказал Пате-ипа. — Могу подтвердить, как беспристрастный свидетель.
— А почему не зашли в райком?
— Не застали вас. А поначалу все шло гладко.
— Ну что ж, поможем, — сказал Бутба и обратился к Пате-ипа: — Вы меня не знаете, а о вас я кое-что знаю. Не думаете к нам перебираться?
— Не думал еще.
— У нас тоже есть стройки.
— Вижу. Сам вижу.
— Эта вода, — сказал Бутба, — замечательная. Ее чем больше пьешь, тем больше хочется. И чем больше пьешь, тем лучше себя чувствуешь...
— Особенно с похмелья, — сказал товарищ из управления сельского хозяйства. Голос у него был хриплый, и при его плотном сложении создавалось впечатление, что он в самом деле с похмелья забрел сюда или же простужен.
— Верно, с похмелья тоже неплохо, — сказал Бутба. Смочил платок в роднике и приложил ко лбу. — Хорошо!.. Сегодня в горах довольно тепло. Мы целый день, вернее полдня, по плантациям бродили. Не успевают с прополкой... Табачные плантации могли быть и в лучшем состоянии.
— Погодные условия... — начал было Ризабей, но его перебил Зухба:
— Это верно, погода мало помогала. Но мы тоже не совсем на высоте. Я имею в виду наш колхоз.
— И вы, и еще кое-кто. Мы поговорим обо всем. Послезавтра примете нас?
— Еще бы! — Зухба расплылся в добродушной улыбке. — Милости просим!
Бутба сказал:
— Условимся так: послезавтра мы у вас, а в понедельник вы у нас, в райкоме.
— Очень хорошо. Мы согласны. — Зухба был доволен.
— Послезавтра, надеюсь, сможем походить по плантациям.
— Обязательно, Николай Даурович. Бутба обратился к Пате-ипа:
- Вас не обижают в районе? Пате-ипа рассмеялся:
— Нет, все нормально.
— Надеюсь, и у вас будет все нормально? — Бутба подмигнул Зухбе.
— Стопроцентный ажур обеспечим, Николай Дау-рович!
— Это мы увидим и определим послезавтра. Идет? — Бутба протянул ладонь. Зухба ударил по ней своею. Это значило: будет полный порядок!
— Между прочим, — сказал Бутба, обращаясь к Пате-ипа, — обижают ведь не только хулиганы. Человека в не меньшей мере обижает жулик, хапуга, взяточник. Что, не правда?.. Слыхали об аресте завмага Возбы?
— Да, мне говорили.
— Вот, доворовался. Некоторые думают так: повоюют с жуликами и устанут. Но нет. Боролись, боремся и будем еще решительнее бороться со всеми нечестными, со всеми, кто позорит наше общество. — Бутба улыбнулся: — Это я так, к слову. Доклада, ей-богу, делать не буду...
Дорога круто пошла вверх. Георгий Гамсониа перевел на вторую скорость. Разогнал машину и снова поехал на прямой передаче.Слева шумела небольшая, но очень пенистая река. Она вилась вдоль дороги. Вода в ней была чистая, прозрачная, почти стерильная.
А справа громоздились скалы — мрачные, холодные, мшистые, подобно столетним дубам. Кое-где шоссе было разбито обвалами, но ехать можно со скоростью даже в полсотни километров. Георгий правил как бог. Порой казалось, будто машина сама собою катится, без помощи водителя. Пате-ипа вопросительно глянул за Зухбу. Тот понял его и показал большой палец: не шофер, а орел!
Речное ущелье вдруг открылось, словно разом распахнулась дверь, и Пате-ипа увидел первозданную красоту гор. Одна гора была как бы поставлена под другую, другая — под третью и так далее. А самая последняя, покрытая снегами, уходила куда-то в поднебесье, в нескончаемую голубизну. Те горы, которые были ближе всего, сверкали на солнце яркой зеленью, а те, что подальше, голубели. Заканбею Пате-ипа каждый раз казалось, буд-
то он впервые видит эти горные чудеса. Может, потому, что гордится родным районом, родным уголком земли, к которой, как ни говори, привязан прочной невидимой пуповиной...
День был на исходе, когда машина подкатила к воротам Владимира Зухбы. А во дворе у него уже стояли старики в черкесках и молодые люди.
— Успел-таки предупредить? — смеясь, спросил Пате-ипа.
— А как же! — ответил Зухба. — На что же тогда телефон? Мы же едем голодные. Надо поужинать. Разве не так?
Заканбей Пате-ипа поправил кепку на голове, чуть потуже затянул галстук и почтительно направился к самому старшему — абхазскому Мафусаилу лет за сто. Заканбея, разумеется, знали здесь не все, но он, по-видимому, был объявлен почетным гостем. («На что же тогда телефон?»)
Начались рукопожатия. Хозяйка и ее помощницы-соседки представились чуть позже — скромненько, застенчиво — и тут же скрылись.
— Послушай, Закан, — сказал Зухба, — ты знаешь, кто он? — Зухба указал на розовощекого высокого старца.
— Это красивый «молодой» человек, — ответил Пате-ипа.
— Верно. А вдобавок, это тот самый знаменитый наездник и толумбаш Хуат Гуатас-ипа, который единым духом выпивал двухлитровый рог. Причем в самом конце пира, где-нибудь на утренней заре.
Пате-ипа, удивленно воскликнув, подошел к старцу и поцеловал его в грудь — знак величайшего уважения.
— Еще бы, — сказал при этом Пате-ипа, — кто не знает уважаемого Хуата!
— Хуат, — обратился Зухба, — сколько ты выпьешь теперь, когда тебе больше тридцати?
Хуат подбоченился и сказал:
— Это зависит от того, сколько предложат.
— Браво! — воскликнул Пате-ипа.
Хуат пожаловался на боли в пояснице («говорят — почки»).
— Что так?
— Болезнь проклятая! Сын мой, мне уже немало...
— Только смотри не убавляй, Хуат, — предупредил его сухощавый низенький одногодок. — Мы с тобой в один год женились, вместе за перевалы ходили. Я все про тебя знаю, как и ты про меня.
— Сказать по правде... — Хуат призадумался. — Сказать по правде, мне чуточку за сто перевалило.
Одногодок его закашлялся. А потом сказал:
— Правильно. Если за «чуточку» принять пять лет. Зухба рассудил по-своему:
— Количество лет точно определяется за столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12