Луна поливала берег ровным голубоватым светом, весело бежали маленькие прозрачные облака по широкому
небу. Море было тяжелое, неподвижное, точно мед в огромной чаше. В подлунной шири царила умиротворяющая торжественность. Архитектор, по молодости своей больше привыкший к свадьбам да товарищеским пирушкам, не понимал, что смерть уже рядом, что тот, кто лежит на прохладной гальке, больше никогда не сможет любоваться лунным вечером, недостаточно оцененным им при жизни.
Первую весточку на пятачок принес Обезьяна: он рассказал о том, что нотариус, такой щупленький, чуть горбатенький, «окочурился на берегу». Когда приехала «Скорая», он уже был на том свете.
— Послушайте, — вещал Обезьяна, — знаете ли вы, что такое человеческая жизнь? Чепуха! Раз, два — и ваших нет!
Слушатели его — любители кофе — согласились с ним в одном: «Раз, два — и ваших нет!» Но что до «чепухи», то это не совсем так. Как это понимать? Значит, работа — чепуха, семья — чепуха, даже и кофе — чепуха?..
— Да! — воскликнул Обезьяна. — Все чепуха!
Кто знал водопроводчика по фамилии Ванача? Нет, не водопроводчика, а газовщика? Водопроводчик — тот другой. А вот газовщик — Ванача! Этот, значит, поставил в двух квартирах газовые баллоны и захотел выпить воды. Совсем недалеко отсюда. У киоска с газированной водой. И только протянул руку за стаканом... А в нем, значит, в Ваначе, косая сажень в плечах, здоров, как биндюжник. И только он это палец к стакану протянул, как тут же свалился.
— Раз, два — и ваших нет! — глубокомысленно повторил Обезьяна.
— Ну, что с того? — угрюмо спросил обросший щетиною Григорий Груапш. Он разминал в пальцах сигарету.
— Как что? — удивился Обезьяна. — Человек вроде птички: он может и на ходу скапутиться.
— Ну, что с того?
Обезьяна обвел слушателей недоуменным взглядом: разве он изъясняется неясно? Разве тут есть о чем спорить? Все же ясно, как день.
— Я не о том, — прохрипел Груапш. — Я насчет «чепухи». Если все подвести под чепуху — тогда живьем в могилу надо лечь. Но жизнь есть жизнь. Так уж она создана. Вот ты, Обезьяна, небось десятку зашибаешь в день? Зашибаешь. Не отрицай. А разве это «чепуха»? Ежели чепуха — гони ее нам. Мы тут с ней быстро разделаемся.
Груапша поддержали хором. Однако Обезьяна не сдавался. Он был философом в той мере, в какой это было необходимо, чтобы пользоваться на пятачке соответствующим авторитетом. А что такое авторитет? Прежде всего доверие к тебе. А кто может не доверять Обезьяне? Только чокнутый, только малахольный. О чем речь?
— Если человек ходит на своих на двоих, — развивал свою мысль Обезьяна, — и ему кажется, что дотянет до ста, а он вдруг тут же скапутится, что это такое? — Он сделал паузу. — Это и есть чепуха!
— Сократ, Сократ, — съязвил Рыжий.
— А почему бы и нет?.. Впрочем, ты, Рыжий, сегодня поешь совсем другую песню, чем раньше.
Кто-то заказал кофе для Обезьяны, и ему принесли чашку с одним куском сахара — такой был его вкус. Да, и холодной воды со льдом принесли. Был будничный полдень, народу на пятачке было немного, и совсем не было настоящих философов, которые имели свой определенный взгляд на жизнь.
Григорий Груапш был нынче мрачен. Он истово курил. По щекам его ходили острые желваки, глаза были влажные, рыжие волосы торчком торчали.
— Вот что я скажу... — Груапш задумался на секунду. — Конечно, человеческая жизнь — копейка. В каком смысле? А в том, что над человеком все время занесен топор. Он ходит, бродит или бегает, вроде Обезьяны, а не замечает того топора или замечать не желает. Но это не дает основания, чтобы жизнь окрестить сплошной чепухой. Тут надо особое понятие иметь и не разбрасываться словечками. «Чепуха»! Это еще что? Вот я побреду домой, к семье. Разве это чепуха? — Груапш еще более помрачнел. — Только не чепуха, — добавил он. — Надо слово другое поискать.
— Давай находи это слово, Рыжий, — начал было Обезьяна.
— И найду, — решительно заявил Груапш. Он оперся локтями на стол, поглядел на пустую чашку, будто собирался гадать на гуще. Но так ничего и не сказал.
Кто-то заметил, что спорить о смысле жизни — все равно что спорить о том, что появилось раньше: курица или яйцо? Раздался дружный хохот, и философы с пятачка положили конец дальнейшему словесному поединку Рыжего и Обезьяны.
— Может быть, вы и правы, — примирительно проговорил Груапш. Он осмотрелся вокруг, но не обнаружил ничего такого, что бы заслуживало его внимания. — Мне хочется задать один вопрос: что знаете вы о спящей реке?
— О чем? — переспросил Обезьяна.
— О спящей реке...
По-видимому, многие из тех, кому довелось быть в этот полдень па пятачке, знали кое-что о спящих реках. Во всяком случае, никто не требовал разъяснений.
— Так вот, — продолжал Груапш, обводя взглядом любителей кофе, — многие видели спящую реку. И я ее видел в детстве, и, может быть, тот, который улыбается, недоверчиво так улыбается... Это для меня ясно: многие видели. А счастье где? Скажите: где счастье?
— В труде, — хихикнул Обезьяна.
— Так. А еще?
— Вот ты и скажи, Рыжий, — раздался чей-то голос.
— Вам все скажи да скажи! А для чего головы и языки у вас? Зачем, спрашиваю? — Рыжий безнадежно махнул рукой. Он принес себе чашку кофе. Попросил у ближайшего соседа по столику сигарету.
В это время к тротуару подкатила легковая машина, из нее вышли молодые женщины в брюках. Темные очки почти начисто скрывали их лица — такие огромные были очки. А за рулем сидел солидного вида чернявый мужчина — может быть, их отец или дядя. Так предположил Обезьяна. Он быстро подскочил к приезжим и с ходу предложил комнату или целую квартиру. И не ошибся: приезжим требовалось именно жилье. Обезьяна выложил все свои предложения, предварительно объявив, в полном соответствии с истиной, что мест в гостиницах нет. Впрочем, приезжие, как видно, на гостиницу и не рассчитывали.
Обезьяна по-хозяйски уселся в машину. Нахально пригласил в нее и владельцев. А потом помахал Рыжему. Рыжий усмехнулся. Проводил машину долгим взглядом, пока она не скрылась в конце улицы.
Груапш сказал как бы про себя:
— Обезьяна наверняка не видел спящей реки, но он вполне счастлив. Он так полагает. Может быть, он и прав. Почему бы и нет? Сорвет свою десятку за .комиссию — и будет доволен. Кофе и сигареты стрельнет. Воздухом ды-
шит бесплатно и так же бесплатно пользуется солнцем и отрицательно заряженными ионами. Чего же еще? И пляж к тому же бесплатный.
— Рыжий, выпьем по сто? — спросил его высокий худой мужчина с одним стеклянным глазом и кепкою набекрень.
— Почему бы и нет?
— Коньяку?
— Можно и коньяку.
Высокий соображал, как бы это устроить получше. И уверенно направился к стойке с минеральными водами и машине для приготовления мороженого.
— Послушайте, — возвысил голос Рыжий, — кто видел, как умер нотариус? Собственными глазами... А?
Никто ему не ответил.
— Закан, — говорит Ризабей, —спасибо тебе. Мы побегали, но и тебя заставили попотеть. Мы едем домой. И везем то, за чем приезжали. Не стыдно соседям в глаза посмотреть.
Председатель колхоза Владимир Зухба подтвердил сказанное Ризабеем. Почти все вопросы решены. Первый же трактор, который прибудет на базу «Сельхозтехники», передадут им. Запчасти к машинам получили. Новые пло-щади под чайную плантацию утвердили. Наряды на дополнительное удобрение выписали. С шифером тоже все в порядке. И с пленкой для парников. И даже с облицовочной плиткой для кино. Кое-что увезут с собой, за остальным завтра придут грузовики.
Они обедали в ресторане, что на берегу моря. Под пальмами. Зухба сказал, что надо выпить «за успешное завершение миссии».
— И еще одна новость, — торжественно сказал он, — к нам проведут высоковольтную линию. Пока что маленькая колхозная гидростанция исправно трудится, но уже явно с перегрузкой. Нужен ток в большом количестве, и энергетики обещали. А они редко брешут: государственный план!
Ризабей налил вина.
— Закан, — сказал он, — давай возвращайся к нам поскорее. Ты видишь, дел у нас невпроворот. Ты нам здорово помог.
— При чем тут я?
— А вот при том! Как-никак лишняя подпорка никогда не мешает. Спасибо райкомовцам — они быстро нас поняли и пошли навстречу. При твоем строительном опыте наш район кое-что приобретет...
В ресторане появился шофер, он сказал, что машина заправлена, райкомовские водители помогли кой-какими деталями — лампочки, подшипники и прочая «мелочь»,— так что можно смело ехать даже на край света.
— Садись и заправляйся на дорогу, — сказал ему Зух-ба. — И не мешкай. Через полчаса домой.
Несмотря на успешный выезд в райцентр, и Зухба и Ризабей были озабочены. То их беспокоило состояние табачной рассады, то чаю в эти дни собрали меньше, чем положено (это им по телефону из деревни сообщили).
— Мы все-таки здесь задержались сверх нормы, — сказал Зухба.
— А дело, Володя? Дело-то сделано!
— Это верно, Закан, но главное дело там, на поле, а не здесь.
Крестьяне ели основательно, хотя и поторапливались. Пате-ипа приятно было наблюдать, как они деловиты даже за столом. «На таких и держимся», — подумал он.
— Вы ни одной минуты зря не теряли, — похвалил он их.
— Затем и приехали, — сказал Зухба и чокнулся бокалом. Потом, глянув на часы, добавил: — У нас еще на ресторан четверть часа остается. Не больше!
Мельчайшая сетка дождя. Можно подумать, что это ночной туман. Скользкий тротуар. Неуверенные шаги на асфальте. Пате-ипа движется как во сне: общее направление верное, а о прочем можно не очень-то беспокоиться. Дом где-то здесь, за поворотом, всего две-три сотни шагов. Он идет из гостей, лицо открыто дождю, но воротник пиджака поднят, руки в карманах. Так уютнее в сырости.
Который сейчас час? Два пополуночи. Время неясно обозначено на больших крупных уличных часах. Это же удивительно: все спят, а часы идут! Невзирая на дождь. А может, даже вопреки ему. Чудно устроен этот мир...
Пате-ипа таинственно улыбается: кому-кому, но ему-то хорошо известно, почему мир устроен именно так, а не иначе. На эту тему он может прочитать целую лекцию — дай ему только трибуну...
«Куда же подевалась эта луна?» — удивляется Пате-ипа, хотя отлично знает, где она. Допустим, что луне не положено светить сейчас, но где же уличные светильники? Впрочем, они кое-где проглядывают сквозь туман. Вот один, вон другой, третий... Но проку от них маловато. Потому-то и спотыкаешься на каждом шагу.
Ему приходит в голову оригинальная мысль: надо закурить. Он щупает карман — нет сигарет, оставил их там, где сидел за столом. Ну и бог с ними!
Пате-ипа потирает руки, еще раз пытается отыскать луну и снова находит объяснение, почему нет ее на небе: потому что наверху тучи, из которых льет этот самый дождь. Луна за тучами. И ничего нет в этом таинственного. Он вглядывается во мглу: улица теряется где-то в десяти-пятнадцати метрах, словно проваливается куда-то.
Но времени для философствования в обрез — надо поскорее добраться до постели. Приятно пить кино, но отвратительны последствия. Слава богу, никто не видит, а то сраму не оберешься.
Он останавливается, глубоко вдыхает воздух раз... еще раз... и еще... Кажется, все в порядке. К черту! Надо шагать смелее, ровнее, не вихлять...
Вдруг тротуар оказывается разрезанным ярчайшей полоской света: такой длинный тоненький кинжальчик на асфальте. Этот свет, словно молния в ночи, когда луна неизвестно где блуждает, а светильники горят рыжеватым, слабым огнем...
Пате-ипа останавливается перед полоской света. Что за чудо под ногами? Он кулаком протирает глаза, шмыгает носом. Откуда этот свет?..
Тайна быстро разгадана, несмотря на головокружение и поздний ночной час: это сквозь неплотно прикрытые внутренние ставни пробивается яркий луч. Ну и черт с ним!
Пате-ипа делает несколько шагов и на всякий случай пытается окинуть взглядом жилище, где в столь поздний час горит яркий свет... Ба! Да это тот самый дом, приземистый дом, в котором живет зеленоглазая, медноволосая фея!
Тут хмель как рукой сняло: Пате-ипа пригвожден к месту, ноги не слушаются его. Это же заветное окно, и свет в заветном окне!..
Пате-ипа пятится назад. Его подмывает заглянуть в окно, узнать, отчего и почему горит свет.
Поначалу он выбирает позицию у края тротуара. Но отсюда ничего не видно. Воровато озираясь, он подходит к окну, льнет к мокрому стеклу — осторожно, чтобы не выдать себя. Он понимает, конечно, что подглядывать нехорошо, но им овладевает любопытство...
В комнате, точнее кухне, никого не видно. Правда, обзор невелик, градусов тридцать. Но если сильнее прижаться лбом к стеклу, можно обзор увеличить...
Ничего особенного.
Неказистая кухня.
Столики, газовая плита, полочки на стенах.
И кое-какая посуда...
Лга, в углу раковина и кран, из крана капельками течет вода.
А на шнуре с потолка свешивается электрическая лампа. Почему она горит в столь поздний час? Позабыли погасить?..
Он постоял, постоял немного, загривок как следует намочило дождем, но ничего любопытного, достойного внимания...
Вдруг какой-то молодой человек в джинсах, оголенный до пояса, влетел в кухню, пошарив на полках, нашел стакан и, набрав воды из крана, жадно выпил, ладонью вытер губы, прислонился спиною к ставне. И закрыл собою весь вид... Что же дальше?
А вот что: парню надоело торчать в кухне, и он почему-то осторожно подошел к двери и выглянул, должно быть, в коридор. «Ага, поджидает кого-то», — решил Пате-ипа и еще сильнее прижался лбом к стеклу. А противный дождь проникает за воротник и холодной струйкой Стекает по спинному хребту.
А парень все стоит. Чего он торчит на кухне среди ночи, шел бы спать. Нет, стоит в дверях и поглядывает в Коридор. Значит, задумал что-то.Пате-ипа на минуту оторвался от стекла, осмотрелся — вет ли кого поблизости? Все тихо, только дождь, только ремень и мокрый асфальт.
Вот парень отпрянул в сторонку, туда, поближе к раковине, и прижался к стене. Такой загорелый вихрастый, лет двадцати. Нос клювом, здоровенные бицепсы.Пате-ипа затаил дыхание. В дверном проеме в полный рост появляется она. Не кто-нибудь, а именно она! Зеленоглазая, медноволосая...
Сделала вид, что не заметила парня. Подошла к газовой плите. На ней цветастый длинный халат, плотно облегающий талию. Ничего себе, грудастая деваха...
Пате-ипа достает платок, с величайшей осторожностью протирает стекло и снова прижимается к нему...
Она стоит спиной к раковине.Парень у стены. Без движения. Вот он сделал шаг к девушке.Та словно не подозревает о его присутствии. Медленно поднимает руку. Пате-ипа не понимает значения этого жеста. Но, когда понял, было уже поздно: медноволосая выключила свет.
У него хватило благоразумия сразу же оторваться от окна, перейти на другую сторону улицы, прислониться к кипарису. Он стоял здесь долго, неотрывно глядя на заветное окно. Так ничего и не дождался: никто не зажигал света.
«Негодяй этот Обезьяна — ругался Пате-ипа, — еще убеждает меня, что ее здесь нет...»
Пате-ипа сплюнул: сколько можно под дождем торчать? А может, это просто иллюзия, игра воображения?
Пиджак основательно промок, по спине пробегает простудная дрожь. Лучше пойти домой. Это прямо и налево... Прямо и налево...
Разбудил его грохот. Что-то обо что-то ударилось, заскрипели тормоза, а потом громыхнуло, как гром.
Пате-ипа вскочил и, как был, в пижаме, выскочил во двор. Видит: огромный грузовик, груженный бетонными плитами, пробил изгородь, сокрушил ворота и уткнулся радиатором в яблоню. Шофер ходит вокруг, что называется, почесывая затылок. Это здоровый, краснощекий детина...
— Что же ты, друг? — сказал ему с укоризной Пате-ипа.
— Хозяин? — спросил шофер.
— Вроде. Шофер вздохнул.
— Все будет в порядке. Через часок. И ворота и забор. Не надо только шуметь...
Машина была со стройки, которая велась напротив, через улицу.
— Тормоза подвели, — пытался соврать шофер. — Допустим...
— Не верите?
— Скажи спасибо, что людей не подавил.
— Все будет в порядке, хозяин. Я сейчас ребят позову. Забор и прочее соорудим.
Что делать? Пате-ипа вернулся домой, размышляя над судьбами людскими: что, если бы возле ворот оказался он сам, или один из его друзей, или просто прохожий? Гибель под колесами? Совершенно неизбежно. Это вроде того кирпича, который на голову сваливается...
Пате-ипа спова улегся в постель. Припомнил прошедшую ночь: эту пирушку у знакомых и зеленоглазую, которая наверняка обнималась с тем парнем в полной темноте. И почему именно на кухне? Не нашлось другого места? Л впрочем, какая разница?
Здесь или какая-то тайна, или назойливая иллюзия. Почему эту девушку видит только он, Пате-ипа? Не стал бы Обезьяна врать. Не проще ли было бы постучаться в окно и все самому выяснить? «Нет, — размышлял Пате-ипа, — в том-то и смысл жизни, что разгадать все тайны человеку не дано». Придя к такому выводу, Пате-ипа закрыл глаза.
Между тем автомашина рычала во дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12