Когда мы подошли к месту, где лежала первая булка, она заявила:— Вот первая франджала. Забирай ее!Я повиновался. Чуть позже приказ повторился. Я опять выполнил его. Через какое-то время мне уже пришлось нести в руках целую гору булок, вести лошадь и поддерживать даму, которая воскликнула, увидав очередное хлебобулочное изделие:— О Аллах, да здесь целый противень булок! У этого осла в голове крысы вместо мозгов. Давай поднимай!— С превеликим удовольствием! Но куда же мне их девать?— Положи себе в карманы!— Аллах-иль-Аллах! Разве ты не видишь, какого цвета моя одежда?— Она белая, как горный снег. Подозреваю, что она даже новая.— Именно так. Я отдал за нее две сотни пиастров.— Так это хорошо. Я ничего не имею против, чтобы это изделие лежало в чистом кармане!— Аллах наделил тебя сообразительностью и чистоплотностью, ты должна быть ему благодарна, ибо эти свойства красят любую женщину. Но мне не чужды те же свойства, и мне не хотелось бы украшать свою новую одежду свежими масляными пятнами.— О, это такое хорошее масло! Оно же не испортит одежды! Это не какой-нибудь лошадиный или рыбий жир!— Но никто не увидит эти пятна, ведь они внутри одежды.— Ты же предприимчивый человек, выверни наизнанку, и все будет видно!— Разве ты не знаешь, что в присутствии женщины запрещено переодеваться?— Но ты ведь мой друг и спаситель, к тому же под пальто у тебя куртка и что-то еще.— Но тем не менее мне не хотелось бы нарушать правила хорошего тона. Позволь мне положить эти булки в седельную сумку!— А она чистая?— Я ежедневно чищу ее.— Надо проверить. Открой-ка.Меня бесконечно забавлял этот разговор. В общем-то я и не думал чистить сумку. Обычно она была закреплена за седлом и вбирала в себя пыль всех дорог. Я расшнуровал ее и отбросил крышку.— Вот, смотри!— Ударь по ней! — приказала Клубничка.Я в очередной раз повиновался, и клуб пыли взвился в воздух.Но женщина почему-то сказала:— Да, она чистая. Подними эту булку и положи туда. Что я и выполнил, повторив потом эту процедуру многократно. Так мы добрались до подлеска, где я оставил привязанного ослика. Увидев корзины, она всплеснула руками и запричитала:— О Аллах, о Фатима! Ну что за нечестивое животное! Все мои вкусные вещи на земле! Нет, не все. Много нет! Где все остальное?Она бросила на меня выразительный взгляд и продолжала:— Эфенди, все это очень вкусные вещи!— Вполне допускаю.— Ты любишь сласти?— Не особо.— А пробовал ли ты то, что здесь лежит?— Нет.— Ты говоришь правду? Если ел — оплати!— Я не ел, о проницательная!— Но где они тогда? Я должна отчитаться перед мужемза каждую булочку!— Говорю тебе — не ел!— А кто же это сделал?— Твой осел сожрал!— Он что, ест сахар?— Я же его за этим и застал!— Видел своими глазами? Мне же он ни разу не давал об этом знать! Вот негодник! Эфенди! Сделай одолжение!— Я только это и делаю.— Сделай еще одно — возьми плеть и тресни его как следует по ушам!— Нет, я этого делать не буду. — Почему?— Потому, что это очень жестоко по отношению к животному.— А тебе-то что с того — осел-то не твой!— Не мой.— Он мой, и я могу его мучить сколько хочу. Давай, лупи его.— Ты что, ему запрещала есть эти сладости?— Нет.— Вот в этом была твоя ошибка. Он думал, что раз это твоя собственность, можно есть. В следующий раз не забудь все ему разъяснить.— Я прямо сейчас сделаю так, как ты говоришь; надеюсь, он меня поймет.Она достала из моей седельной сумки плетку и направилась к ослу, грустно стоявшему поодаль и прядавшему ушами.— Ты что натворил? — закричала она на него. — Кто ты после этого есть? Осел! Самый настоящий осел! Вот тебе! — И она угостила его плеткой. — Сладкий осел! — И она дала ему во второй раз. — Обжора! — Плетка опять просвистела в воздухе.Но животное явно не получило в детстве достойного образования и не научилось спокойно сносить нападки хозяйки. Осел мигом развернулся и лягнул ее обеими задними ногами. Все произошло настолько быстро, что та не успела отскочить.— Эфенди, он меня лягнул! Неблагодарная скотина! Посмотри, есть ли где-нибудь ссадины?— Вроде не видно, хотя нет — вот уже синяк появился!— О ужас, как я его буду лечить? Прямо копытом заехал! Если бы попал в грудь, я бы уже умерла! Больше не буду бить это чудовище!— Вот в этом ты права. Я же тебе говорил не делать этого. А ты не послушалась моего совета.— Осел — моя собственность. Как он посмел напасть на меня! Он испугал меня. Видишь, как я дрожу?— Вижу.— Помоги же мне!— А что, все на самом деле так плохо?— Настолько, что мне просто необходимо сесть и отдохнуть. — И она так стремительно опустилась на землю, что я едва успел отодвинуть корзинку.— Вот, хорошо, теперь я могу перевести дыхание.Отдохнув, она попросила меня уложить все в корзины и привести в порядок седло, чтобы забраться на осла. Меня эта просьба прямо-таки устрашила, поскольку я понятия не имел, как ее туда взгромоздить. Встав на ноги, она беспомощно огляделась.— Что ты ищешь? — спросил я ее.— Такую маленькую лестницу.— Лестницу? Откуда в чистом поле ей взяться?— Мне нужна лестница, чтобы подняться.Я тоже с таким же безысходным видом стал оглядываться.— Вон там, — показала она, — вон там я вижу пенек. Веди меня туда.Мне стоило немалых трудов усадить ее в седло с пенька. Несчастный осел прямо-таки просел под ее весом, но ожил, как только почувствовал, что дорога идет домой. Вскоре я уже увидел первые домишки.— Это Енибашлы?— Нет, сначала будет Новый Енибашлы. Но это и есть наша деревня.Мы въехали в деревню и приблизились к довольно большому дому. Моя спутница указала на задний двор, где мы и спешились. Там было выкопано множество ям, в которых помещались сосуды с какой-то цветной жидкостью. Итак, мы находились во владениях красильщика и пекаря Бошака.Моя амазонка издала пронзительный вопль, который ей пришлось неоднократно повторить. Тут открылась дверца какого-то дощатого сарая, и высунулась физиономия, похожая на птичью. Вся одежда этого человека составляла некое подобие плавок. Но меня поразило другое — то, как он весь был раскрашен: тело сверкало всеми цветами радуги — от темно-синего до ярко-оранжевого. При этом он сохранял такое серьезное выражение лица, будто сие художество являлось чем-то самим собой разумеющимся.Я слез с лошади и стал ждать дальнейшего развития событий.— Сигирджик, мою лестницу! — приказала она. Итак, его звали Сигирджик, то есть Скворец. Только весьма цветастый — с оперением, неведомым орнитологам. Он действительно поплелся к черному ходу дома, приволок большую стремянку и приставил ее к ослу. Всадница величественно сошла.— Чем занимается мой муж? — спросила она.— Не знаю, — последовал ответ.— Но должен же он что-то делать!— Нет.— Идиот! Где он?— Понятия не имею.— В комнате?— Нет.— В мастерской?— Нет.— А где?— Не знаю.— Вообще — дома ли он?— Нет.— Уехал?— Да.— Так бы сразу и сказал. Уведи осла. Раскрашенный слуга ответствовал с таким важным видом, будто речь шла о рауте английской королевы. Он взял животное под уздцы и отвел его за дом.— Сначала разгрузи его! — прикрикнула она. Он покорно кивнул и принялся разгружать осла.— Иди сюда, эфенди! — позвала она меня.Я привязал коня к железному колу, воткнутому в землю, и последовал за ней. Крепкий запах масла и щелочи ударил в нос. Слева находилось нечто, что я принял за печь для выпечки булок. Справа — вход в комнаты.Войдя внутрь, я увидел перед собой копию моей Земляники с одной лишь поправкой на возраст. То была дочь. Она была одета по-домашнему легко, как принято у болгар, черты ее лица оказались более миловидные, от своей матери она отличалась скорее восточной красотой.Перед ней стояло несколько мисок, и она увлажняла кожу молоком, не забывая отпивать его.— Икбала, что ты делаешь? — спросила мать.— Я снимаю пенки.— Но я вижу, что ты пьешь.— Да, и пью тоже.— Но пить надо из кружки или тарелки.— А мне и так вкусно!Мамашу такой ответ, похоже, удовлетворил, потому как, подойдя к ней, она любовно хлопнула ее по пухлой щечке и проворковала:— Сладкоежка моя!Тут «молочница» с удивлением уставилась на меня. Мать пояснила:— Этот эфенди остановится у нас ненадолго.— Почему?— Потому, что он устал.— Так пусть полежит на травке. Как ты можешь общаться с ним без покрывала да еще заводить ко мне, хотя знаешь, что я тоже без накидки!— О! Он мой друг и спаситель!— Ты что, попала в передрягу?— Еще в какую!Тут дочка посмотрела на меняболее снисходительно.— Тогда пусть остается. — И, повернувшись к матери, спросила: — Что-то случилось по дороге?— Да, несчастный случай.— Это я и так поняла. А что за случай?— Я не подумала о том, что сегодня один из пятидесяти несчастливых дней в году, иначе осталась бы дома. С полчаса ехала нормально, а потом передо мной разверзлась земля…— О Аллах! — воскликнула дочка в ужасе.— Голубой дым клубился вокруг…— Да ты что!— …и из этого дыма возник дух, призрак и протянул ко мне сто сорок четыре руки…— Аллах да сохранит тебя! Сколько же плохих духов на земле!— Да, дочь моя. Осел испугался не меньше моего и понес. Я хорошая наездница, ты же знаешь. Но и я упала, а осел убежал.— Какое несчастье.— А потом появился этот эфенди, нашел осла, поднял меня с земли, и вот мы вернулись. А где отец?— Поехал в деревню.— А когда вернется?— Он покупает миндаль и еще какие-то орехи. Когда Чилека вышла, я спросил Икбалу:— Ты видела человека по имени Пимоза родом из Лопатиц?Она удивилась:— А где мне его видеть?— Здесь, в вашем доме.— Ты что-то путаешь.— Ладно, пусть я ошибаюсь, но тебе от этого лучше не будет.— А в чем дело, господин?— Если бы ты знала, кто такой этот Пимоза и чем занимается, то отец твой, без сомнений, отдал бы тебя за Али.— А как это сделать?— Должен сказать тебе, что я специально прибыл сюда, чтобы встретиться с тобой. Если бы ты мне понравилась, я бы отправился к Али и доставил его сюда в качестве зятя твоего отца.— Но это же невозможно!— О нет, еще как возможно!— А с чего же ты хочешь начать?— Этого я пока тебе не могу сказать. Я хочу убедить твоего отца согласиться на этот вариант. Убедить сегодня, поняла?— И ты полагаешь, он согласится?— Надеюсь. Но ты ведь мне не веришь, и потому я отбываю.Я хотел уже подняться, как она загородила мне дорогу.— Сиди! Господин! Кто ты такой, раз считаешь, что у тебя есть власть над моим отцом?— Я эфенди из полуденной страны, нахожусь под защитой падишаха и могу заставить твоего отца принять нужное решение. Но у меня уже нет времени. Мне пора ехать.— Останься, я тебе уже верю.— Вот это хорошо. Тебе же на пользу. Расскажи-ка мне про этого Пимозу.— Да, я его знаю, прости, что сразу не призналась в этом.— Прощаю. Знаю, что ты так сказала, желая выгородить отца.— Но ты обещаешь мне, что не опозоришь его?— Да, обещаю.— Дай мне руку.— Вот она. Если я что-то обещаю, то держу слово. Говори, кто такой Пимоза.— Его зовут не Пимоза, это он так себя иногда называет. Настоящее его имя — Москлан, и я должна стать его женой.— Это я уже знаю. Чем он занимается еще кроме торговли лошадьми?— Он пашер Пашер — контрабандист. (.Примеч. авт. )
и еще посланник жута.— Жут направил его к твоему отцу?— Да.— За какой надобностью?— Это мне не ведомо.— А твой отец пашер?— Нет.— Говори правду.— Он не пашер. Но контрабандисты приезжаютк нему и тогда…Она замолчала.— И что тогда?— Тогда у него появляется много товаров.— Где? Здесь, в доме?— Нет, снаружи, со стороны поля.— Где точнее?— Не могу сказать, мы поклялись молчать.— В этом нет нужды, я знаю это место не хуже тебя.— Не может быть — ты ведь здесь чужак.— И тем не менее. Это яма там, в кустарнике.— О Аллах, откуда ты знаешь?— Вот видишь! И там хранится очень много разного товара.— Ты видел?— Да, это одни ковры.— Но кто выдал тебе это место?— Никто. Откуда эти ковры?— Они прибыли на корабле из-за моря, их выгрузили в Макри, и оттуда носильщики доставили их в Гюмюрджину и дальше к нам.— Кому они предназначены?— Они будут отправлены в Софию, а оттуда еще дальше, не знаю даже куда.— Отец задействован в этой контрабанде?— Нет. Главный предводитель — силаджи Силаджи — совершающий поездку на родину (тур.).
в Измилане. — Ах так! У него тоже есть кавехане? Кавехане — кофейня (фарси).
— Да.— Он живет на улочке, что ведет к деревне Чатак?— Эфенди, ты что, знаешь его?— Я слышал о нем. Тебе знакомо его имя?— Его звать Дезелим.— Он бывал у вас?— И даже очень часто. Он может приехать не сегодня-завтра.— За коврами?— Да, ведь их надо везти дальше.— С ним будут носильщики?— Несколько. Остальные живут здесь поблизости.— В Енибашлы?— Здесь и в соседних деревнях.— Кто их созовет?— Отец.— Сам, лично?— Нет, он обычно посылает нашего подмастерья, который знает их всех.— Это тот самый человек, который помогал матери слезать с осла?— Да. На его лице все краски. Он одновременно очень хитер и мужествен. Тише, кто-то идет.Снаружи послышалось сопение и кряхтенье. Бух! Бух! — застучали башмаки.— Это отец. Не нужно, чтобы он знал о нашем разговоре. И в следующее мгновение она исчезла. Я остался один в комнате, если не считать кота, устроившегося в уголке. Мне такое положение было не по душе, но ничего сделать было уже нельзя. Шаги приближались, и он вошел.Сначала я даже опешил. Он был толст в такой же степени, как высок, и вынужден был буквально втискиваться в дверной проем. Одет был по-болгарски: штаны, туника, короткая куртка — все из шерсти. В это время летом османы переодеваются в складчатые льняные одежды. Ноги обернуты опять же на болгарский манер, в некое подобие онуч. Старые болгары не признают иной обуви. Такая одежда увеличивала его габариты еще больше. Кроме того, он еще и брил голову. Только вверху, посередине, оставался клок волос, расчесанный надвое и заброшенный назад. Ни фески, ни какого-либо иного убора не было. В руке он держал смятую тряпку с несколькими ягодами тутовника.Если бы меня спросили, какого цвета был у него костюм, я бы затруднился ответить. Поначалу, конечно, была одна краска, но на нее наложились другие, и первоначальной «грунтовки» уже не было видно. Он вытирал об одежду и пальцы, измазанные как в краске, так и в тесте.А лицо! Его можно было назвать грандиозным. У него, видимо, были три привычки, которые никак не вязались с его профессией — он нюхал табак, любил тереть глаза и чесать за ушами — все соответствующие места цвели чернилами, сливовой, клубничной, шафрановой и вишневой красками.Когда восточная женщина красит ресницы углем, это придает ей некий меланхоличный, загадочный вид. Пекарь, вероятно, полагал, что раскраска тоже придаст ему красоты. Поэтому он давно заказал воде дорогу к своей физиономии. Такое у нас в Европе вряд ли кто допустит. Наверняка бы вмешалась местная полиция, поскольку такой человек становится опасным для общества. Мне было весело наблюдать, с каким удивлением он рассматривал меня, спокойно сидящего возле дверей. Лоб у него наморщился, рот широко открылся, а уши, казалось, даже отошли назад.— Черт подери!Больше он ничего не произнес. Ему нужно было срочно нюхнуть табачку, наверное, от удивления, незнаю.— С добрым утром, — приветствовал я его, медленноподнимаясь.— Чего тебе здесь надо? Что ты ищешь?— Тебя, — ответил я кратко.— Меня?! — Он воззрился на мою персону с удвоенным удивлением.— Да, тебя.— Ты меня с кем-то спутал.— Вряд ли. Тебя ни с кем не спутаешь.Мою иронию он не уловил. Тряхнув головой, он сновапроговорил:— Ты ошибся домом.— Нет, я нахожусь в том самом доме.— Но я тебя не знаю.— Мы познакомимся.— Кто же тебе нужен?— Бояджи, он же экмекчи, он же Бошак.— Это я и есть.— Вот видишь, я не ошибся.— Ты сказал, что сразу узнал меня. Разве ты меняраньше видел?— Нигде и никогда.— Но как же ты смог меня узнать?— По твоему виду, который неотразим, статусу, который высок.Смысл этой фразы также не дошел до него, но он широко улыбнулся и заявил:— Ты очень учтив, и ты прав. Мой статус действительно высок. Без нас население голодало бы, и мы же красим любое платье. Какие будут твои пожелания?— Мне хотелось бы обговорить с тобой одно дельце.— А ты часом не торговец мукой?— Нет.— Значит, торгуешь красками?— Тоже нет. У меня другое дело.— Тогда говори.— А ты садись поудобнее, снимай наряд…— Да, пожалуй, я именно так и сделаю. Подожди меня здесь. — И он удалился в ту же дверь, где незадолго до этого исчезли его жена и дочь.Видимо, там имелось три комнаты, и оттуда приглушенно доносились три голоса.Вернувшись, он решительно встал передо мной.— Вот он я. Ты голоден?— Нет, — ответил я решительно, вспомнив, как он вытирал пальцы о штаны.— Пить хочешь?— Премного благодарен! — Ни аппетита, ни жажды у меня почему-то не возникло.— Тогда давай поговорим о твоем деле! — И он, кряхтя, стал усаживаться. Затем его физиономия приняла умильное выражение.Мне хотелось рассмеяться ему в лицо, когда он корчил из себя важную персону. Но тут вошел помощник, которого дочь назвала храбрым и хитрым человеком. Он склонился, сложив руки на груди, и уставился на хозяина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
и еще посланник жута.— Жут направил его к твоему отцу?— Да.— За какой надобностью?— Это мне не ведомо.— А твой отец пашер?— Нет.— Говори правду.— Он не пашер. Но контрабандисты приезжаютк нему и тогда…Она замолчала.— И что тогда?— Тогда у него появляется много товаров.— Где? Здесь, в доме?— Нет, снаружи, со стороны поля.— Где точнее?— Не могу сказать, мы поклялись молчать.— В этом нет нужды, я знаю это место не хуже тебя.— Не может быть — ты ведь здесь чужак.— И тем не менее. Это яма там, в кустарнике.— О Аллах, откуда ты знаешь?— Вот видишь! И там хранится очень много разного товара.— Ты видел?— Да, это одни ковры.— Но кто выдал тебе это место?— Никто. Откуда эти ковры?— Они прибыли на корабле из-за моря, их выгрузили в Макри, и оттуда носильщики доставили их в Гюмюрджину и дальше к нам.— Кому они предназначены?— Они будут отправлены в Софию, а оттуда еще дальше, не знаю даже куда.— Отец задействован в этой контрабанде?— Нет. Главный предводитель — силаджи Силаджи — совершающий поездку на родину (тур.).
в Измилане. — Ах так! У него тоже есть кавехане? Кавехане — кофейня (фарси).
— Да.— Он живет на улочке, что ведет к деревне Чатак?— Эфенди, ты что, знаешь его?— Я слышал о нем. Тебе знакомо его имя?— Его звать Дезелим.— Он бывал у вас?— И даже очень часто. Он может приехать не сегодня-завтра.— За коврами?— Да, ведь их надо везти дальше.— С ним будут носильщики?— Несколько. Остальные живут здесь поблизости.— В Енибашлы?— Здесь и в соседних деревнях.— Кто их созовет?— Отец.— Сам, лично?— Нет, он обычно посылает нашего подмастерья, который знает их всех.— Это тот самый человек, который помогал матери слезать с осла?— Да. На его лице все краски. Он одновременно очень хитер и мужествен. Тише, кто-то идет.Снаружи послышалось сопение и кряхтенье. Бух! Бух! — застучали башмаки.— Это отец. Не нужно, чтобы он знал о нашем разговоре. И в следующее мгновение она исчезла. Я остался один в комнате, если не считать кота, устроившегося в уголке. Мне такое положение было не по душе, но ничего сделать было уже нельзя. Шаги приближались, и он вошел.Сначала я даже опешил. Он был толст в такой же степени, как высок, и вынужден был буквально втискиваться в дверной проем. Одет был по-болгарски: штаны, туника, короткая куртка — все из шерсти. В это время летом османы переодеваются в складчатые льняные одежды. Ноги обернуты опять же на болгарский манер, в некое подобие онуч. Старые болгары не признают иной обуви. Такая одежда увеличивала его габариты еще больше. Кроме того, он еще и брил голову. Только вверху, посередине, оставался клок волос, расчесанный надвое и заброшенный назад. Ни фески, ни какого-либо иного убора не было. В руке он держал смятую тряпку с несколькими ягодами тутовника.Если бы меня спросили, какого цвета был у него костюм, я бы затруднился ответить. Поначалу, конечно, была одна краска, но на нее наложились другие, и первоначальной «грунтовки» уже не было видно. Он вытирал об одежду и пальцы, измазанные как в краске, так и в тесте.А лицо! Его можно было назвать грандиозным. У него, видимо, были три привычки, которые никак не вязались с его профессией — он нюхал табак, любил тереть глаза и чесать за ушами — все соответствующие места цвели чернилами, сливовой, клубничной, шафрановой и вишневой красками.Когда восточная женщина красит ресницы углем, это придает ей некий меланхоличный, загадочный вид. Пекарь, вероятно, полагал, что раскраска тоже придаст ему красоты. Поэтому он давно заказал воде дорогу к своей физиономии. Такое у нас в Европе вряд ли кто допустит. Наверняка бы вмешалась местная полиция, поскольку такой человек становится опасным для общества. Мне было весело наблюдать, с каким удивлением он рассматривал меня, спокойно сидящего возле дверей. Лоб у него наморщился, рот широко открылся, а уши, казалось, даже отошли назад.— Черт подери!Больше он ничего не произнес. Ему нужно было срочно нюхнуть табачку, наверное, от удивления, незнаю.— С добрым утром, — приветствовал я его, медленноподнимаясь.— Чего тебе здесь надо? Что ты ищешь?— Тебя, — ответил я кратко.— Меня?! — Он воззрился на мою персону с удвоенным удивлением.— Да, тебя.— Ты меня с кем-то спутал.— Вряд ли. Тебя ни с кем не спутаешь.Мою иронию он не уловил. Тряхнув головой, он сновапроговорил:— Ты ошибся домом.— Нет, я нахожусь в том самом доме.— Но я тебя не знаю.— Мы познакомимся.— Кто же тебе нужен?— Бояджи, он же экмекчи, он же Бошак.— Это я и есть.— Вот видишь, я не ошибся.— Ты сказал, что сразу узнал меня. Разве ты меняраньше видел?— Нигде и никогда.— Но как же ты смог меня узнать?— По твоему виду, который неотразим, статусу, который высок.Смысл этой фразы также не дошел до него, но он широко улыбнулся и заявил:— Ты очень учтив, и ты прав. Мой статус действительно высок. Без нас население голодало бы, и мы же красим любое платье. Какие будут твои пожелания?— Мне хотелось бы обговорить с тобой одно дельце.— А ты часом не торговец мукой?— Нет.— Значит, торгуешь красками?— Тоже нет. У меня другое дело.— Тогда говори.— А ты садись поудобнее, снимай наряд…— Да, пожалуй, я именно так и сделаю. Подожди меня здесь. — И он удалился в ту же дверь, где незадолго до этого исчезли его жена и дочь.Видимо, там имелось три комнаты, и оттуда приглушенно доносились три голоса.Вернувшись, он решительно встал передо мной.— Вот он я. Ты голоден?— Нет, — ответил я решительно, вспомнив, как он вытирал пальцы о штаны.— Пить хочешь?— Премного благодарен! — Ни аппетита, ни жажды у меня почему-то не возникло.— Тогда давай поговорим о твоем деле! — И он, кряхтя, стал усаживаться. Затем его физиономия приняла умильное выражение.Мне хотелось рассмеяться ему в лицо, когда он корчил из себя важную персону. Но тут вошел помощник, которого дочь назвала храбрым и хитрым человеком. Он склонился, сложив руки на груди, и уставился на хозяина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35