Место, где Бог призвал к себе душу, свято.Я встал на колени, чтобы помолиться, и мои товарищи сделали то же самое. Потом я внимательно осмотрел тело. Женщине было где-то за тридцать. Благородное, будто точеное, лицо ее было бледно. Маленькие руки держали розовый венок и были бескровны. На мизинце правой руки было надето золотое колечко с аметистом, но без какой-либо гравировки. Одета она была скорее по турецким, чем по болгарским обычаям. Вуаль лежала рядом. Она была красива даже мертвой. Уста ее в последние мгновения жизни коснулась слабая улыбка. На всех чертах лежала печать умиротворения, говорящая о том, что ангел смерти коснулся ее доброй дланью.— Что ты собираешься делать? — спросил меня Халеф.— Остается только одно — найти ее родственников, они где-то рядом, женщина не станет уходить далеко от дома. Мы где-то рядом с Барутином. Поехали. Оставим все как есть.Мы быстро сели на лошадей и тронулись в путь.Спуск стал круче, но и кустарников поубавилось. Вскоре мы заметили похожее на башню здание, вокруг которого ютились более мелкие домишки. Владелец лошадей сказал:— Это караул капитана.Караулы — это такие сторожевые башни, которые ставят для охраны улиц и целых местностей. Так повелось с давних времен, но караулы не потеряли своего назначения и поныне.Мимо башни дорога повела нас прямо к местечку, которое мы заметили еще издали, с горы.— Это Барутин, — сказал мужчина. — Я никогда еще здесь не бывал, но слышал об этом карауле. Здесь живет капитан, впавший в немилость. Он на все закрывает глаза, ведет себя как обычный поселенец. Вообще-то он человеконенавистник, но его жена — друг всех бедных и несчастных.— Скачем туда!Когда мы подъехали к башне, из ее дверей вышел старик, по которому сразу было видно, что он бывший солдат. Такой густой и длинной бороды я не видел еще никогда в жизни.— Куда вы направляетесь? — спросил он довольно недружелюбно.— Я слышал, здесь живет офицер…— Да, живет.— Он дома?— Да, дома, но он ни с кем не разговаривает. Скачите дальше.— Так мы и сделаем, но вначале скажи нам, не пропала ли в этой области женщина?Лицо его сразу же приняло озабоченное выражение, и он ответил:— Да, да, наша госпожа исчезла. Мы ищем ее со вчерашнего утра, но пока не нашли.— Мы нашли ее.— Где? Где она? Говорите!— Веди меня к господину.— Идемте.Он сразу стал приветливым. Я слез с лошади и пошел за ним. Башня оказалась весьма массивным сооружением. Внизу жилых помещений не было. Мы поднялись по лестнице и прошли в небольшую комнату, где я остался ждать. За спиной я услышал громкие голоса, возгласы, потом дверь распахнулась, и на пороге появился капитан. На вид ему было меньше пятидесяти. Это был красивый, видный мужчина. Правда, глаза его были опухшими и красными. Видимо, он только что плакал.— Ты нашел ее, где она? — выкрикнул он, едва сдерживая свое волнение.— Разреши мне сначала поприветствовать тебя. Можновойти?— Да, входи.Помещение, в котором я оказался, было довольно велико. В стенах было проделано три высоких, узких, похожих на бойницы окна. У стен в качестве мебели лежали подушки, а над ними повсюду висели оружие и курительные трубки. В углу сидели двое ребятишек с заплаканными лицами. Старик, который нас встретил, уходить не собирался: он тоже хотел услышать, что я скажу.— Добро пожаловать, — сказал капитан. — Итак, где моя жена?— Здесь, недалеко.— Этого не может быть, мы искали ее повсюду, но так и не нашли. До сих пор все мои люди рыщут по окрестностям.Мне не хотелось сразу ошарашивать его печальным известием, поэтому я сначала спросил:— Твоя жена болела?— Да, она больна уже давно. А почему ты спрашиваешь? Она мертва? Мне известно, что она долго не проживет. Врач сообщил мне об этом.— Ты готов выслушать правду?Он побледнел и беспомощно обернулся, как бы ища защиты у своих.— Да, я мужчина, — твердо сказал он, — говори!— Ее больше нет.Оба мальчика громко заплакали. Отец ничего не ответил, только прислонился головой к стене. Грудь его тяжело вздымалась. Он боролся с рыданиями, которые рвались наружу. Только через какое-то время, преодолев себя, он повернулся ко мне и спросил:— Где ты ее видел?— В кустарнике, в десяти минутах езды отсюда.— Покажешь?Прежде чем я успел ответить, сзади раздался всхлип. Я обернулся. Там стоял старик. Он прикрыл рот уголком своего пиджака, чтобы не было слышно плача, но ему не удалось сдержаться, и он заплакал громко.Капитан тоже не сдержался, дети вторили ему. Мне стало невмоготу. Я подошел к окну и выглянул, молча, потому что у меня в глазах тоже стояли слезы.Через некоторое время оба мужчины взяли себя в руки. Капитан извинился:— Не смейся над нами, чужестранец! Я очень любил мать моих детей. Это мой фельдфебель. Когда я потерял милость великого господина, он меня не покинул, как все остальные. Они с женой были единственным утешением в моем одиночестве. Как мне жить без нее дальше?Я спросил у фельдфебеля:— Здесь есть носилки?— Да, господин.— Приготовь их и обеспечь людей. Он ушел, и тогда я спросил капитана:— Ты действительно мусульманин?— Да, а почему ты спрашиваешь?— А твоя жена — христианка?Он испытующе посмотрел на меня и ответил:— Нет, но у тебя, видимо, есть основания для такого вопроса?— Да, я уверен, что она христианка.— Да, она была другом неверующих. Когда я только приехал сюда, мне нужна была служанка, я взял старую женщину, не ведая, что она христианка. Заметил это только потом, когда она захотела обратить в свою веру мою жену. Я прогнал ее. С того времени Хара становилась все тише и незаметнее, она часто плакала и скоро заболела: худела и теряла силы.— Скажи честно: ты не был жесток с ней?Он ответил быстро, как будто ждал этого вопроса:— А что, я должен был допустить, что она станет гяуром?— Она все-таки стала христианкой, соорудила в кустарнике алтарь и молилась по обычаям христиан, но продолжала болеть и умерла. Она умерла во время молитвы. Да будет мир между вами.— А ты христианин?— Да.Он долго смотрел мне в глаза. Видно было, как он борется с собой, потом он сказал:— Это ничего, что ты не веришь. Веди нас туда!— А ты не хочешь оставить детей дома? Они ведь слишком малы, чтобы видеть мертвых.— Ты прав, пошли одни.Мои спутники все еще стояли внизу, у двери. Увидев их, он сказал:— Я думал, что ты один, потому как не слышал, что вы подъехали. Вы мои гости. Там дальше — конюшня, а здесь моя собственная гостиница. В башне я живу один. Вы можете проходить и располагаться.— А где фельдфебель? — спросил я.— Он пошел сообщить остальным, чтобы прекратили поиски. Мы пойдем одни.Мои спутники поскакали к указанному зданию, а Халеф повел моего вороного. Капитан, увидев Ри, уже не мог отвести от него глаз. Он даже на мгновение забыл о своем горе.— Это твоя лошадь? — спросил он.— Да.— У христианина и такой конь! Ты, должно быть, предприимчивый и богатый человек. Не забудь напомнить мне, что я должен отплатить тебе за твою доброту.— Аллах создал всех людей и повелел им быть братьями. Тебе не за что меня благодарить, пошли.Мы стали подниматься в гору. Добравшись до кустарника, я остановился. Он стал озираться:— Это здесь?— Да. Там, в кустах.— В этой чащобе? Кто бы мог подумать. А как ты ее нашел?— Не я, моя лошадь. Она заржала и встала как вкопанная.Мы пробрались через заросли на ту самую крохотную полянку. Никогда не забуду сцену, которая произошла следом за этим. Увидев тело жены, он громко вскрикнул и бросился на землю рядом с ней. Он брал ее на руки, целовал в холодные губы, прижимался к щекам и любовно гладил по волосам. Наверное, он очень любил ее — и так жестоко с ней обошелся! Она скрывала от него свою веру. Какие же душевные муки она испытала!Похоже, его посетили те же мысли. Теперь, держа ее на руках, он не плакал, впившись взглядом в ее черты, как будто пытаясь найти в них разгадку какой-то своей тайны. Потом задумчиво произнес:— Она умерла от болезни под названием печаль. Наверное, это было моей ошибкой, когда я принялся спорить с ним:— Она умерла в вере, а это свято. Христианство допускает женщин на небо, а ты хочешь украсть у нее это небо.— Не говори так. Твои слова разбивают мое сердце. Она мертва, и я виноват в этом. О, если бы она хоть на мгновение открыла глаза, сказала хоть слово! Один взгляд, одно слово — но она ушла не прощаясь. И никогда уже больше я не увижу ее и не услышу ее голоса!Я тихо стоял рядом. Он осмотрел венок из роз.— Это не молельная веревка мусульманина, — задумчиво проговорил он. — На ней должно быть девяносто девять узелков, которые означают девяносто девять фраз из Корана. А на этом что-то другое. Что они означают?Я объяснил ему.— А ты можешь обратиться к Деве Марии?Я сделал все, что он просил. Когда я закончил, он задумчиво сказал:— Ты думаешь, она простит мне мои прегрешения?— Простит, потому что была христианкой и любила тебя.— Это молельная веревка старой служанки, которую я выгнал. Я заберу ее, потому что Хара держала ее в руках, умирая. А тут, вверху, крест старухи, она оставила и то и другое. В этом месте я ничего не трону и буду часто приходить сюда. Никто, кроме меня, не должен это видеть. Я вынесу тело сам. Выходи!Он прикрыл мертвую вуалью и сказал:— Ты видел ее лицо — это грех, но, поскольку она умерла христианкой, я спокоен. Никто другой не должен ее видеть.Он уселся и еще долго сидел рядом с ней и корил себя. Постепенно он успокоился. Потом пришли фельдфебель с людьми и принесли носилки. Их привел Халеф. Тело доставили в башню. Мальчикам было девять и одиннадцать лет. Они тяжело переживали потерю матери, и, не в состоянии выдержать их слезы, я вышел на улицу. Жители окрестных домов вернулись с поисков и теперь стояли в отдалении, выражая тем самым капитану свое соболезнование.По его распоряжению, нам принесли еду. Самого капитана нигде не было видно. Позже я попросил передать ему, что мы собираемся уезжать, и он пригласил меня подняться к нему наверх. Он сидел в своей комнате рядом с телом. Протянув мне руку, спросил:— Ты покидаешь меня?— Да, я должен продолжить свой путь.— Это так необходимо? Может, останешься еще на сегодня? Если бы Хара была жива, то рассказала бы мне об учении Христа. Но ее уже нет, и некому, кроме тебя, поведать мне об этом. Останься, не оставляй меня наедине с мыслями, которые меня изводят.Времени у меня совсем не было, но отказать я тоже не мог и потому согласился. Спутники мои не возражали против такой задержки, и я просидел у капитана допоздна. Я не был миссионером, но сердце его было открыто, и я попытался бросить туда семена в надежде, что они взойдут и принесут свои плоды. Я остался с ним до следующего утра, а потом мы продолжили наш путь.Мы проехали Барутин, к полудню достигли Дубницы, а вечером прибыли в Неврокоп, ранее известный своими железными рудниками. На следующий день мы двинулись дальше.Мы находились в знаменитом месте, потому что в этих горах, если верить греческой легенде, Орфей силой своего пения заставил двигаться деревья и скалы. К обеду мы достигли наконец Мелника.Само собой, мы поскакали не в то место, куда направились Манах эль-Барша и его соучастники, мы искали другой приют, но все дома были уже заняты. Ярмарка началась, и приезжих было предостаточно. Албани уволил своего «лошадника» и теперь был один. Ему было легче найти комнату, нам же, с лошадьми, пришлось куда сложнее.Спешившись перед одним из постоялых дворов, мы заметили человека, который подошел и спросил:— Вы ищете место для ночлега?— Да, — ответил я. — Ты чем-то можешь помочь нам?— Вам — да, другим — нет.— А почему только нам?— Потому что у вас есть копча, вы — братья. Мой господин разместит вас у себя. Он возница и живет неподалеку. Я отведу вас.— Буду очень благодарен. И мы пошли за ним.— Я его уже видел, — шепнул мне Халеф.— Где?— У въезда в город. Он стоял и кого-то ждал там. Теперь я тоже вспомнил, что мы проезжали мимо него, а позже убедился, что он ждал именно нас.Он отвел нас к дому с такими широкими и высокими воротами, что мы могли въехать туда прямо на лошади. Там стояли два запряженных волами фургона, собственность нашего нового хозяина. В глубине двора располагались стойла, и нам показали, куда поставить лошадей.— Наверное, нам нужно сначала поговорить с твоимгосподином?— Зачем?— Ну как же, мы пока не знаем, примет ли он нас.— Примет. Место есть, а людям, которые носят копчу, здесь всегда рады.— Так он тоже член братства?— Да. Вот он идет.Через двор шел маленький толстый человечек, который сразу же мне не понравился. Он заметно косил, хотя в принципе я не против людей, страдающих от этого природного дефекта. Но у этого парня была такая крадущаяся кошачья походка и столь причудливо выстриженные баки, что у меня не осталось сомнений: этот человек двуличен.— Кого ты привел? — спросил он слугу.— Это друзья, у них копча и нет места для ночлега. Ты разрешишь им здесь расположиться?— Да ради бога. Надолго вы приехали?— На несколько дней. Мы заплатим за все.— Об этом не может быть и речи. Моим гостям платить не надо. Отведите лошадей на конюшню, а потом возвращайтесь ко мне — вы получите все, что вам нужно. — И он снова ушел.Мне показалось, что он и слуга обменялись многозначительными взглядами.Стойло было длинным и состояло из двух помещений. В одном находилось множество волов, другое предназначалось для наших лошадей. Слуга вышел вперед и сказал:— Я принесу сено, или вам нужен какой-нибудь другой корм?— Неси то, что есть!Когда он исчез наверху, я рассмотрел сквозь дыру в стене большой двор. Там стоял высокий, крепкий мужчина и, казалось, прислушивался. Тут сверху ему махнул слуга и тот ответил ему тем же, а потом поспешно ушел со двора.Когда слуга вернулся, я не подал виду, что видел его. Мы поставили лошадей и направились в комнату, где нас ждал толстяк. Он сидел на подушке перед столиком на трех ножках, и перед ним стоял поднос с кофейными чашками. Он снова поздоровался с нами и хлопнул в ладоши. Появился мальчик и наполнил чашки.Пока все складывалось хорошо. Казалось, нас здесь ждали. Даже сосуд с табаком приготовили. Мы набили трубки и прикурили прямо от углей.— У тебя очень хороший конь, — сказал он. — Продаешь?— Нет.— Жаль, мне бы такой не помешал.— Значит, ты богатый человек. Не каждый может позволить себе купить такую лошадь— У возниц всегда должны водиться деньги. Откуда ты приехал?— Из Неврокопа.— А куда путь держишь?— В Сере.Мне совершенно не хотелось говорить ему правду. На его физиономии было написано: «Я знаю куда больше, чем говорю».Он спросил:— Что за дела привели тебя сюда?— Я хотел бы купить зерно и другие продукты. Здесь есть кто-нибудь, кто торгует, ну, скажем, фруктами?Ему не удалось скрыть улыбку и он ответил:— Да, тут есть мейваджи. Его зовут Шава, и он услужит тебе, потому как ты тоже член братства.Тогда я перевел разговор на этого Шаву, у которого должен был остановиться эль-Барша.— Он живет далеко отсюда? — поинтересовался я.— На соседней улице. Я его хорошо знаю. Четверть часа назад я был у него.— Он сейчас занят?— Да: сейчас к нему лучше не ходить.— У него гости?— Пока нет. Но он их ждет. Например, должен приехать Дезелим из Измилана, хозяин кофейни и кузнец-оружейник. Ты знаешь этого человека?— Да, он тоже член братства.— А когда ты с ним познакомился?— Несколько дней назад я был у него дома.— А брата его ты видел?Он задавал эти вопросы с невинным видом и явно преследовал какую-то цель. Через некоторое время он заметил, что пора бы поехать посмотреть ярмарку, и тут же навязался мне в сопровождающие. Причем сделал это таким образом, что мне никак нельзя было отказываться. Хотя я бы с большим удовольствием поехал туда один, с Халефом.Везде кипела жизнь, но с немецкой ярмаркой это, конечно, несравнимо. Молчаливый турок проходит по рядам торговцев, которые так же безмолвно сидят на своих тюках с товаром и не прикладывают никаких усилий, чтобы привлечь к нему покупателей. А если кто-то и подходит, то сделка протекает, как некое таинство, будто люди укрывают какие-то патентованные секреты.Особое отличие — в полном отсутствии женщин. Кругом одни мужчины, и только изредка попадается на глаза круглая, как воздушный шар, палатка, из которой выглядывает блестящий черный глаз. Обычно женщины немусульман не допускаются на подобные действа и если и появляются здесь, то в каких-то закрытых для посторонних глаз помещениях. Каруселей и других развлечений здесь не бывает — Коран не допускает таких вольностей. Правда, здесь, похоже, было одно исключение — палатка с китайским театром теней, от которого турков было не оторвать. Здесь это называют карагез ойюн. Одни входили в эту палатку и выходили из нее с одинаково напряженными лицами, другие выбирались наружу с ухмылками во весь рот.— Вы видели когда-нибудь карагез?— Нет.— Как так можно? Нет ничего красивее театра теней! Давайте пойдем!Мест, конечно, не было, но с помощью локтей, которыми мне пришлось поработать весьма усердно, нам удалось пробраться к самой сцене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35