А э
то гробовое молчание таило, казалось, в себе какую-то угрозу.
«Это, наверное, именно то безмолвие, которое и называют гробовой тишиной,
Ц думал Густов. Ц И не случайно. Абсолютная тишина противоестественна
для человека, она пугает, потому что подсознательно связывается со смерт
ью. Смерть Ц это абсолютная тишина».
Сидеть было неудобно, и он слегка изменил позу. Внезапно сердце его забил
ось. Прямо перед ним стояла Валентина. В легком белом платье, в том самом, к
оторое было на ней во время того последнего разговора. И смотрела она на н
его так же, как тогда: печально и недоумевающе. Она покачала головой. Так ж
е, как тогда, когда сказала, что не может остаться с ним. «Наверное, Ц сказа
ла она тогда, женами моряков и космонавтов может стать не каждая. Я не могу
. Я не умею ждать. Мне больно расставаться с тобой, но я знаю: ты не можешь ос
тавить космос».
Густов закрыл глаза. Удивительная была галлюцинация, поразительно ярка
я. Сейчас он снова посмотрит перед собой и увидит лишь прозрачное мерцан
ие круглых стен. Он открыл глаза. Валентина по-прежнему стояла перед ним.
Она покачала головой и сказала грустно:
Ц Видишь, я, наверное, не ошиблась. Ты даже не хочешь смотреть на меня…
Ц Валя, Ц прошептал он, чувствуя, как сердце его сжалось от печальной не
жности и потянулось к его бывшей жене.
Ц Ты что-то сказал? Ц спросил Надеждин, открывая глаза.
Они не видели ее. Они не могли ее видеть. Это была его галлюцинация, только
его. Может быть, в другое время и в другом месте он лишь пожал бы плечами пе
ред этой игрой воображения, но сейчас каждый нерв его был возбужден, и бес
плотное порождение его памяти казалось реальнее нереальности их кругл
ой тюрьмы.
Ц Ничего, Ц пробормотал он.
Если бы он только благополучно вернулся на Землю, если бы он только мог пр
ижать к себе настоящую, живую Валю, теплую, дрожащую, ощутить запах ее воло
с… Он бы обязательно нашел слова, которых не нашел тогда, во время того пос
леднего разговора. Она бы поняла.
Ц Не знаю, Ц медленно покачала головой Валентина, Ц не знаю, пойму ли я
тебя.
Ц Но ты же пришла! Ц забыв о товарищах, громко крикнул он. Ц Ты пришла са
ма.
Ц Наверное, потому, что была нужна тебе.
Ц Володя, Ц Марков испуганно посмотрел на товарища, Ц что с тобой?
Ц Ничего особенного, Ц усмехнулся Густов, Ц просто я разговариваю с В
алентиной Ц она сейчас стоит передо мной.
Ц Этого не может быть, Ц прошептал Надеждин.
Ц Я знаю, Ц вздохнул Густов.
Ц Я тоже вижу ее… Валентина, простите…
Ц За что, Коленька?
Ц Я…
Валентина медленно покачала головой и растаяла, исчезла.
Густов почувствовал, как в горле его застрял жаркий комочек, который меш
ал дышать, а на глазах навернулись слезы. Этого еще не хватало…
Ц Ребята, Ц задумчиво сказал Надеждин, Ц я не специалист по галлюцина
циям, но разве могут видеть одну галлюцинацию сразу два человека?
Ц Три, Ц добавил Марков. Ц В конце я тоже увидел Валентину. И это невозм
ожно.
Ц Значит, нами как-то манипулируют. Володя, ты вспоминал свою бывшую жен
у перед тем, как она появилась? Ц спросил Надеждин.
Ц Не-ет, Ц неуверенно протянул Густов. Ц Нет как будто… Хотя вообще-то
… я часто думаю о ней.
Ц Странно…
Они замолчали. Время, казалось, тоже не могло преодолеть плотную тишину и
остановилось.
Надеждину почудилось, что он ощущает некую странную щекотку в голове, сл
овно кто-то бесконечно осторожно перебирал содержимое его мозга, осматр
ивал и клал на место. Внезапно он увидел перед собой сына. Двухлетний Алеш
ка широко улыбался, глядя на него, и протягивал к отцу руки.
Все было понятно. Они просто проецировали перед ними образы, хранившиеся
в их памяти. Они, оказывается, многое умели, эти существа. Он знал, что никак
ого Алешки перед ним нет, что это просто какая-то дьявольская голограмма,
какое-то компьютерное воплощение образов его памяти, но он ничего не мог
с собой поделать. Так курчавились светлые волосенки над высоким выпуклы
м лобиком, так лучились глазки сына, так весело протягивал он крошечные р
учонки, что Надеждин вскочил на ноги.
Ц Алешенька, маленький, Ц пробормотал он, делая шаг навстречу сыну.
Ц Па! Ц завизжал мальчик и бросился к отцу. Он бросился, но остался на мес
те, и в глазах его появилось выражение обиды, рот скривился. Он с трудом уд
ерживался от плача.
Ц Понимаешь, маленький, Ц беспомощно пробормотал Надеждин, Ц понимае
шь… Ц Он вздохнул и помотал головой.
Щемящая жалость и любовь переполняли его. Пусть перед ним компьютерный ф
антом, он понимал это только сознанием. Чувства его ничего не хотели знат
ь. Они толкали его к сыну, требуя, чтоб он немедленно взял малыша на руки и п
однял легонькое тельце. Алешка любил, когда он поднимал его высоко вверх.
Ему было страшно и весело. Он закрывал глаза, но смеялся. Он не выдержал и п
ротянул руки к сыну, но сын исчезал на глазах. Сначала он поблек, потом взд
рогнул, покачнулся и исчез.
Надеждин ощутил странное облегчение. По крайней мере, он больше не видел
горькой обиды и героической борьбы со слезами. Алеша…
Ц Да, Ц сказал Марков, Ц это они делают. Видно, по очереди.
Ц Сразу они не могут проецировать перед нами содержимое наших мозгов,
Ц кивнул Густов.
Ц А вот и мое содержимое, Ц вздохнул Марков, глядя на мать.
Она поправила прическу таким бесконечно знакомым жестом и укоризненно
покачала головой.
Ц Я все-таки твоя мать, сынок, и несколько старше тебя, а ты сидишь.
Ц Ты такая же, мам, Ц засмеялся Марков, Ц всегда с претензиями.
Ц Это ты не забываешь сообщить мне, а вот поздороваться с матерью ты и не
подумал. Конечно, на то она и мать…
Ц Прости, ма, но ты ведь фантом, поэтому…
Ц Не знаю, не знаю, я в таких вещах не очень разбираюсь, но когда я вижу сын
а…
На мгновение на её лице появилось выражение крайнего недоумения, потом о
на вздрогнула и растаяла.
Ц Ну что ж, Ц пожал плечами Надеждин, Ц спасибо им и за это. Грустное, но в
се же развлечение.
Они замолчали, каждый наедине со своими воспоминаниями, растревоженным
и происшедшим.
Мало того, думал Надеждин, что они фактически пленн
ики, их хозяева бесцеремонно копаются в их мозгах, их памяти. Не то чтобы у
него были какие-то постыдные секреты, но все равно ощущение, что тебя бесц
еремонно вывертывают наизнанку, было неприятным и оскорбительным. Еще
одно доказательство их положения пленников. Земная техника тоже позвол
яла анализировать работу мозга, но там это делалось только для лечения л
юдей с расстроенной психикой, да и то для этого требовалось согласие мно
жества специалистов, от врачей до социологов.
Но что, что все это, в конце концов, значит, для чего все это? Хорошо, пусть их
изучают, это еще можно понять, но это противоестественное равнодушие,
отсутствие живых существ…
Когда они обнаружили, что благополучно висят над самой поверхностью пл
анеты, восторг их не знал границ. Разум есть разум. Всегда есть надежда, чт
о с разумными существами можно договориться. Сейчас от восторга спасен
ия не осталось и следа. Снова откуда-то из живота подымался холодный стр
ах, неся с собой тошнотворную, щекочущую пустоту. Всю жизнь они учились д
ействовать.
Не сидеть и ждать, а пытаться воздействовать на обстоятельства. Космона
вт не возносит молитвы, не ждет помощи. Он должен надеяться только на себя
. Но что, что можно было сделать в этом круглом каземате? Он знал, что вопро
с нелеп, что нужно терпеливо ждать, но пассивность томила его.
Ц Ребята, Ц сказал Марков, Ц вам не кажется, что потолок стал ниже?
Ц Ну вот, Ц вздохнул Густов, Ц галлюцинации продолжаются.
Ц Может быть, Ц неуверенно согласился Марков. Наверное… Коля, попробуй
, может, ты достанешь до потолка.
Надеждин встал на цыпочки, поднял руки и с трудом дотянулся кончиками па
льцев до светящегося потолка.
Ц Через несколько минут повторим, хорошо?
Ц Ладно.
Надеждин посмотрел на часы. Неужели прошло уже три часа с момента, когда и
х ввели в эту светящуюся темницу? Он хмыкнул от случайного каламбура. Стр
анно, он был уверен, что и часа не прошло. Наверное, из-за давящей тишины. Ал
ешка… Хорошо бы и Веруша появилась перед ним…
Ц Ну, попробуем еще раз? Ц предложил Марков.
Ц Давай, Ц согласился Надеждин.
Теперь уже и ему казалось, что потолок действительно стал ниже. Так оно и б
ыло. Он уже доставал до него не кончиками пальцев, а ладонью.
Ц Что это может значить? Ц спросил Густов.
Ц Наверное, то же, что и все остальное, Ц пожал плечами Марков.
Ц А все остальное?
Ц То же, что и это.
Они старались подбодрить Друг друга, но все трое не могли оторвать взгля
д от потолка. Надеждин встал еще раз: теперь он уже не мог выпрямиться, и ем
у пришлось нагнуть голову.
Ц Сейчас он остановится, Ц сказал он.
Ц Будем надеяться, Ц вздохнул Густов.
Ц Тем более что больше ничего нам не остается, Ц Добавил Марков.
Потолок опускался бесшумно и неотвратимо.
Ц Этого не может быть, Ц покачал головой Надеждин, Ц это же абсурд. Не н
акинули же они гравитационное лассо на нашу «Сызрань» только для того, ч
тобы раздавить нас в этой конуре. Не сок же они собираются выжимать из нас.
Ц Это ты знаешь, Ц пробормотал Марков. Ц А наши очаровательные хозяев
а могут этого и не знать. Может, раздавить кого-нибудь Ц это их высшая фор
ма гостеприимства.
Они уже не могли сидеть, и им пришлось лечь. Они старались отогнать страх,
повторяя друг другу: «Нас просто изучают».
Но страх не отступал. Можно было сотни раз повторять себе, что их гибель по
д прессом была бы нелепа, но инстинкты их вопили: опасность! Их охватила па
ника. Они стучали кулаками по светящейся стене, они что-то кричали, но пот
олок продолжал опускаться. Он уже касался их. Еще несколько мгновений Ц
и тяжкий пресс легко раздавит их. Лопнут мягкие ткани, захрустят кости, и в
скоре от них останутся плотно спрессованные комочки их плоти.
Они уже не бились в западне. Жаль, бесконечно жаль б
ыло уходящей жизни, жаль было нелепого конца, так неожиданно оборвавшего
жизнь. Бесконечный ужас рвался наружу, но каждый, не сговариваясь, протян
ул руку, стараясь приободрить товарища в эти страшные последние мгновен
ия. В конце концов, сама их профессия заставляла постоянно жить с ощущени
ем всегда близкой опасности, и не раз и не два рисовали они себе расставан
ие с жизнью.
И неслись, неслись с бешеной скоростью обрывки драгоценных образов и вос
поминаний, с которыми они должны были расстаться навсегда. Они были моло
ды, они были но природе оптимистами, но слишком неотвратимо было тупое да
вление пресса. Надежды уже не было.
Ц Прощайте, ребята, Ц прошептал Густов. Он с трудом повернул голову.
Почему-то ему хотелось, чтобы он видел, как пресс коснется головы. «Наверн
ое, сначала он надавит на лоб, зачем-то подумал он в тягостном кошмаре. Ц Ч
то ж…» Он непроизвольно напряг мускулы. Мертвенно мерцавший потолок уже
касался его лба. Он хотел боднуть этот проклятый пресс, пусть лучше он сам
разобьет голову, чем ждать, пока тебя превратят в жмых, но не мог уже пошев
ельнуть головой. Ну, быстрей бы уже… Ожидание было непереносимо мучитель
ным, и в эти невыносимые секунды ему страстно хотелось быстрейшего конца
.
Мгновения загустели, растянулись, отсчитываемые судорожными ударами
сердец. Где-то в самой глубине оцепеневшего сознания Маркова, приготови
вшегося к смерти, уже принявшего ее, почему-то вдруг закопошилась надежд
а. Он уже должен был умереть, потолок уже давно коснулся его лба. А он жив. Ещ
е мгновение Ц жив. Еще мгновение, еще удар сердца Ц жив. Жив, и давление н
а лоб не усиливается. Но нельзя, нельзя доверять этой крошечной надежде,
нельзя цепляться за нее, она еще меньше соломинки, она не удержит.
И вдруг он услышал хриплый, похожий на карканье смех Надеждина. Он открыл
глаза. Потолок мерцал где-то совсем высоко, там, где он был вначале. Нескол
ько секунд Марков лежал недвижимый, обессиленный. Радость бытия, радость
спасения не сразу хлынула в него. Сначала должен был выйти спрессованны
й страх, что все еще переполнял его. Умирать было непросто, но и возвращени
е к жизни требовало усилий. Уж слишком лихо кто-то раскачивал их эмоциона
льные маятники: провал в отчаяние на «Сызрани» Ц и возвращение к жизни н
ад Бетой, ощущение неизбежного превращения в жмых в этой соковыжималке
Ц и снова неожиданное спасение.
От этих качелей у Маркова кружилась голова, к горлу подступала тошнота.
Пресс не доделал своей дьявольской работы, но все равно он чувствовал се
бя абсолютно выжатым, опустошенным, обессиленным.
Он оперся руками о пол и сел. Его тошнило, и сердце колотилось о ребра так
, что, казалось, обязательно должно было разбить их.
Надеждин продолжал смеяться, и смех его теперь уже походил на смех, а не на
хриплое карканье.
Ц Какие же мы все-таки идиоты, Ц наконец выдавил он из себя.
Ц Пускай идиоты, Ц согласился Густов, кивая головой. На лице его медлен
но проявлялась улыбка. Ц Согласен на все: идиот, дебил, имбецил, олигофре
н, кретин, что угодно, но под нормальным потолком.
Ц Ведь знал, знал же, что они не могут раздавить нас. Знал и не знал. Умом по
нимал, а естеством всем ждал конца.
Теперь уже и в Маркове бушевал восторг возвращения к жизни. Он вскочил на
ноги, подпрыгнул и заорал:
Ц Лучше быть живым и целым, чем расплющенным блином!
Ц Другой бы спорил, Ц расплылся в широченной улыбке Густов.
Они смеялись, подшучивали друг над другом, наперебой рассказывали о том,
что думали, прижатые светящимся потолком. Они испытывали гигантское обл
егчение. В нем был не только восторг вновь обретенной жизни, но и возвраще
ние к привычной для них вере в разум.
В конце концов, они были детьми светлого мира, в котором многие, если не вс
е вполне взрослые люди напоминали малышей предыдущих веков Ц они были т
ак же доверчивы, открыты. Настороженность, подозрительность, постоянное
ожидание подвоха были им чужды.
Да, конечно, не о таком контакте мечталось им, странно, странно встретили и
х, но теперь они знали, что перед ними были все-таки разумные существа, и, ст
ало быть, можно было облегченно вздохнуть.
2
Кирд номер Двести семьдесят четыре возвращался домой. Он шел по улице, пр
ивычно рассчитывая кратчайший маршрут. Он не решал: «Сегодня я должен по
стараться выбрать кратчайший маршрут». Такая программа была заложена в
его совершенный мозг раз и навсегда, и, возвращаясь домой, он всегда избир
ал кратчайший маршрут. Четыре его глаза видели все вокруг: удлиняющиеся
тени от одинаковых домиков, заходящее светило, которое перед закатом все
гда становилось совсем оранжевым, других кирдов. Те, кто шел неторопливы
м, размеренным шагом, возвращались, как и он, домой, потому что только при в
ыполнении приказов кирд может торопиться, бежать. Главное Ц экономия эн
ергии, и поэтому кирды всегда возвращались домой после выполнения прика
за самым экономичным шагом.
Его датчики отметили, что поднимался ветер, который всегда начинал завыв
ать при закате светила, температура опускалась. Но мозг его не регистрир
овал эти сигналы, потому что они не интересовали его. Его вообще ничто не и
нтересовало. Абсолютно ничто. Он был машиной. Совершенной, но машиной, кот
орая действовала только тогда, когда выполняла приказ. Он никогда не зад
умывался, откуда исходят приказы, которые то посылали его в очередной ра
з восстанавливать склад аккумуляторов, разрушенный дефами, то охранять
от них город, то, как это случилось сегодня, снимать характеристики с неки
х существ, которых никогда прежде не видел. Приказ есть приказ. Двести сем
ьдесят четвертый никогда не оспаривал его, не подвергал сомнению. Он про
сто получал приказ и мгновенно начинал действовать, выполняя его. Если п
риказ был простой, он исполнял его не задумываясь. Если же задача была сло
жной, он сам разрабатывал тактику ее выполнения.
Он был машиной, но машиной совершенной, наделенной острым, быстродейству
ющим умом. И если бы вся сила этого ума была направлена на осознание себя,
на попытку понять устройство их мира, он бы наверняка многое осознал и по
нял. Но он никогда не пытался этого сделать, потому что был машиной и побуж
дался к действию и мысли только командой. А приказа понять себя и найти не
кий смысл в своем существовании он никогда не получал.
Разумеется, для множества вещей приказа не требовалось. Выполнив очеред
ной, он всегда посылал об этом сообщение. Куда Ц он не знал и не задумывал
ся, кто получит его. Он просто-напросто посылал мысленное сообщение, что т
о-то и то-то сделано им, номером Двести семьдесят четвертым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
то гробовое молчание таило, казалось, в себе какую-то угрозу.
«Это, наверное, именно то безмолвие, которое и называют гробовой тишиной,
Ц думал Густов. Ц И не случайно. Абсолютная тишина противоестественна
для человека, она пугает, потому что подсознательно связывается со смерт
ью. Смерть Ц это абсолютная тишина».
Сидеть было неудобно, и он слегка изменил позу. Внезапно сердце его забил
ось. Прямо перед ним стояла Валентина. В легком белом платье, в том самом, к
оторое было на ней во время того последнего разговора. И смотрела она на н
его так же, как тогда: печально и недоумевающе. Она покачала головой. Так ж
е, как тогда, когда сказала, что не может остаться с ним. «Наверное, Ц сказа
ла она тогда, женами моряков и космонавтов может стать не каждая. Я не могу
. Я не умею ждать. Мне больно расставаться с тобой, но я знаю: ты не можешь ос
тавить космос».
Густов закрыл глаза. Удивительная была галлюцинация, поразительно ярка
я. Сейчас он снова посмотрит перед собой и увидит лишь прозрачное мерцан
ие круглых стен. Он открыл глаза. Валентина по-прежнему стояла перед ним.
Она покачала головой и сказала грустно:
Ц Видишь, я, наверное, не ошиблась. Ты даже не хочешь смотреть на меня…
Ц Валя, Ц прошептал он, чувствуя, как сердце его сжалось от печальной не
жности и потянулось к его бывшей жене.
Ц Ты что-то сказал? Ц спросил Надеждин, открывая глаза.
Они не видели ее. Они не могли ее видеть. Это была его галлюцинация, только
его. Может быть, в другое время и в другом месте он лишь пожал бы плечами пе
ред этой игрой воображения, но сейчас каждый нерв его был возбужден, и бес
плотное порождение его памяти казалось реальнее нереальности их кругл
ой тюрьмы.
Ц Ничего, Ц пробормотал он.
Если бы он только благополучно вернулся на Землю, если бы он только мог пр
ижать к себе настоящую, живую Валю, теплую, дрожащую, ощутить запах ее воло
с… Он бы обязательно нашел слова, которых не нашел тогда, во время того пос
леднего разговора. Она бы поняла.
Ц Не знаю, Ц медленно покачала головой Валентина, Ц не знаю, пойму ли я
тебя.
Ц Но ты же пришла! Ц забыв о товарищах, громко крикнул он. Ц Ты пришла са
ма.
Ц Наверное, потому, что была нужна тебе.
Ц Володя, Ц Марков испуганно посмотрел на товарища, Ц что с тобой?
Ц Ничего особенного, Ц усмехнулся Густов, Ц просто я разговариваю с В
алентиной Ц она сейчас стоит передо мной.
Ц Этого не может быть, Ц прошептал Надеждин.
Ц Я знаю, Ц вздохнул Густов.
Ц Я тоже вижу ее… Валентина, простите…
Ц За что, Коленька?
Ц Я…
Валентина медленно покачала головой и растаяла, исчезла.
Густов почувствовал, как в горле его застрял жаркий комочек, который меш
ал дышать, а на глазах навернулись слезы. Этого еще не хватало…
Ц Ребята, Ц задумчиво сказал Надеждин, Ц я не специалист по галлюцина
циям, но разве могут видеть одну галлюцинацию сразу два человека?
Ц Три, Ц добавил Марков. Ц В конце я тоже увидел Валентину. И это невозм
ожно.
Ц Значит, нами как-то манипулируют. Володя, ты вспоминал свою бывшую жен
у перед тем, как она появилась? Ц спросил Надеждин.
Ц Не-ет, Ц неуверенно протянул Густов. Ц Нет как будто… Хотя вообще-то
… я часто думаю о ней.
Ц Странно…
Они замолчали. Время, казалось, тоже не могло преодолеть плотную тишину и
остановилось.
Надеждину почудилось, что он ощущает некую странную щекотку в голове, сл
овно кто-то бесконечно осторожно перебирал содержимое его мозга, осматр
ивал и клал на место. Внезапно он увидел перед собой сына. Двухлетний Алеш
ка широко улыбался, глядя на него, и протягивал к отцу руки.
Все было понятно. Они просто проецировали перед ними образы, хранившиеся
в их памяти. Они, оказывается, многое умели, эти существа. Он знал, что никак
ого Алешки перед ним нет, что это просто какая-то дьявольская голограмма,
какое-то компьютерное воплощение образов его памяти, но он ничего не мог
с собой поделать. Так курчавились светлые волосенки над высоким выпуклы
м лобиком, так лучились глазки сына, так весело протягивал он крошечные р
учонки, что Надеждин вскочил на ноги.
Ц Алешенька, маленький, Ц пробормотал он, делая шаг навстречу сыну.
Ц Па! Ц завизжал мальчик и бросился к отцу. Он бросился, но остался на мес
те, и в глазах его появилось выражение обиды, рот скривился. Он с трудом уд
ерживался от плача.
Ц Понимаешь, маленький, Ц беспомощно пробормотал Надеждин, Ц понимае
шь… Ц Он вздохнул и помотал головой.
Щемящая жалость и любовь переполняли его. Пусть перед ним компьютерный ф
антом, он понимал это только сознанием. Чувства его ничего не хотели знат
ь. Они толкали его к сыну, требуя, чтоб он немедленно взял малыша на руки и п
однял легонькое тельце. Алешка любил, когда он поднимал его высоко вверх.
Ему было страшно и весело. Он закрывал глаза, но смеялся. Он не выдержал и п
ротянул руки к сыну, но сын исчезал на глазах. Сначала он поблек, потом взд
рогнул, покачнулся и исчез.
Надеждин ощутил странное облегчение. По крайней мере, он больше не видел
горькой обиды и героической борьбы со слезами. Алеша…
Ц Да, Ц сказал Марков, Ц это они делают. Видно, по очереди.
Ц Сразу они не могут проецировать перед нами содержимое наших мозгов,
Ц кивнул Густов.
Ц А вот и мое содержимое, Ц вздохнул Марков, глядя на мать.
Она поправила прическу таким бесконечно знакомым жестом и укоризненно
покачала головой.
Ц Я все-таки твоя мать, сынок, и несколько старше тебя, а ты сидишь.
Ц Ты такая же, мам, Ц засмеялся Марков, Ц всегда с претензиями.
Ц Это ты не забываешь сообщить мне, а вот поздороваться с матерью ты и не
подумал. Конечно, на то она и мать…
Ц Прости, ма, но ты ведь фантом, поэтому…
Ц Не знаю, не знаю, я в таких вещах не очень разбираюсь, но когда я вижу сын
а…
На мгновение на её лице появилось выражение крайнего недоумения, потом о
на вздрогнула и растаяла.
Ц Ну что ж, Ц пожал плечами Надеждин, Ц спасибо им и за это. Грустное, но в
се же развлечение.
Они замолчали, каждый наедине со своими воспоминаниями, растревоженным
и происшедшим.
Мало того, думал Надеждин, что они фактически пленн
ики, их хозяева бесцеремонно копаются в их мозгах, их памяти. Не то чтобы у
него были какие-то постыдные секреты, но все равно ощущение, что тебя бесц
еремонно вывертывают наизнанку, было неприятным и оскорбительным. Еще
одно доказательство их положения пленников. Земная техника тоже позвол
яла анализировать работу мозга, но там это делалось только для лечения л
юдей с расстроенной психикой, да и то для этого требовалось согласие мно
жества специалистов, от врачей до социологов.
Но что, что все это, в конце концов, значит, для чего все это? Хорошо, пусть их
изучают, это еще можно понять, но это противоестественное равнодушие,
отсутствие живых существ…
Когда они обнаружили, что благополучно висят над самой поверхностью пл
анеты, восторг их не знал границ. Разум есть разум. Всегда есть надежда, чт
о с разумными существами можно договориться. Сейчас от восторга спасен
ия не осталось и следа. Снова откуда-то из живота подымался холодный стр
ах, неся с собой тошнотворную, щекочущую пустоту. Всю жизнь они учились д
ействовать.
Не сидеть и ждать, а пытаться воздействовать на обстоятельства. Космона
вт не возносит молитвы, не ждет помощи. Он должен надеяться только на себя
. Но что, что можно было сделать в этом круглом каземате? Он знал, что вопро
с нелеп, что нужно терпеливо ждать, но пассивность томила его.
Ц Ребята, Ц сказал Марков, Ц вам не кажется, что потолок стал ниже?
Ц Ну вот, Ц вздохнул Густов, Ц галлюцинации продолжаются.
Ц Может быть, Ц неуверенно согласился Марков. Наверное… Коля, попробуй
, может, ты достанешь до потолка.
Надеждин встал на цыпочки, поднял руки и с трудом дотянулся кончиками па
льцев до светящегося потолка.
Ц Через несколько минут повторим, хорошо?
Ц Ладно.
Надеждин посмотрел на часы. Неужели прошло уже три часа с момента, когда и
х ввели в эту светящуюся темницу? Он хмыкнул от случайного каламбура. Стр
анно, он был уверен, что и часа не прошло. Наверное, из-за давящей тишины. Ал
ешка… Хорошо бы и Веруша появилась перед ним…
Ц Ну, попробуем еще раз? Ц предложил Марков.
Ц Давай, Ц согласился Надеждин.
Теперь уже и ему казалось, что потолок действительно стал ниже. Так оно и б
ыло. Он уже доставал до него не кончиками пальцев, а ладонью.
Ц Что это может значить? Ц спросил Густов.
Ц Наверное, то же, что и все остальное, Ц пожал плечами Марков.
Ц А все остальное?
Ц То же, что и это.
Они старались подбодрить Друг друга, но все трое не могли оторвать взгля
д от потолка. Надеждин встал еще раз: теперь он уже не мог выпрямиться, и ем
у пришлось нагнуть голову.
Ц Сейчас он остановится, Ц сказал он.
Ц Будем надеяться, Ц вздохнул Густов.
Ц Тем более что больше ничего нам не остается, Ц Добавил Марков.
Потолок опускался бесшумно и неотвратимо.
Ц Этого не может быть, Ц покачал головой Надеждин, Ц это же абсурд. Не н
акинули же они гравитационное лассо на нашу «Сызрань» только для того, ч
тобы раздавить нас в этой конуре. Не сок же они собираются выжимать из нас.
Ц Это ты знаешь, Ц пробормотал Марков. Ц А наши очаровательные хозяев
а могут этого и не знать. Может, раздавить кого-нибудь Ц это их высшая фор
ма гостеприимства.
Они уже не могли сидеть, и им пришлось лечь. Они старались отогнать страх,
повторяя друг другу: «Нас просто изучают».
Но страх не отступал. Можно было сотни раз повторять себе, что их гибель по
д прессом была бы нелепа, но инстинкты их вопили: опасность! Их охватила па
ника. Они стучали кулаками по светящейся стене, они что-то кричали, но пот
олок продолжал опускаться. Он уже касался их. Еще несколько мгновений Ц
и тяжкий пресс легко раздавит их. Лопнут мягкие ткани, захрустят кости, и в
скоре от них останутся плотно спрессованные комочки их плоти.
Они уже не бились в западне. Жаль, бесконечно жаль б
ыло уходящей жизни, жаль было нелепого конца, так неожиданно оборвавшего
жизнь. Бесконечный ужас рвался наружу, но каждый, не сговариваясь, протян
ул руку, стараясь приободрить товарища в эти страшные последние мгновен
ия. В конце концов, сама их профессия заставляла постоянно жить с ощущени
ем всегда близкой опасности, и не раз и не два рисовали они себе расставан
ие с жизнью.
И неслись, неслись с бешеной скоростью обрывки драгоценных образов и вос
поминаний, с которыми они должны были расстаться навсегда. Они были моло
ды, они были но природе оптимистами, но слишком неотвратимо было тупое да
вление пресса. Надежды уже не было.
Ц Прощайте, ребята, Ц прошептал Густов. Он с трудом повернул голову.
Почему-то ему хотелось, чтобы он видел, как пресс коснется головы. «Наверн
ое, сначала он надавит на лоб, зачем-то подумал он в тягостном кошмаре. Ц Ч
то ж…» Он непроизвольно напряг мускулы. Мертвенно мерцавший потолок уже
касался его лба. Он хотел боднуть этот проклятый пресс, пусть лучше он сам
разобьет голову, чем ждать, пока тебя превратят в жмых, но не мог уже пошев
ельнуть головой. Ну, быстрей бы уже… Ожидание было непереносимо мучитель
ным, и в эти невыносимые секунды ему страстно хотелось быстрейшего конца
.
Мгновения загустели, растянулись, отсчитываемые судорожными ударами
сердец. Где-то в самой глубине оцепеневшего сознания Маркова, приготови
вшегося к смерти, уже принявшего ее, почему-то вдруг закопошилась надежд
а. Он уже должен был умереть, потолок уже давно коснулся его лба. А он жив. Ещ
е мгновение Ц жив. Еще мгновение, еще удар сердца Ц жив. Жив, и давление н
а лоб не усиливается. Но нельзя, нельзя доверять этой крошечной надежде,
нельзя цепляться за нее, она еще меньше соломинки, она не удержит.
И вдруг он услышал хриплый, похожий на карканье смех Надеждина. Он открыл
глаза. Потолок мерцал где-то совсем высоко, там, где он был вначале. Нескол
ько секунд Марков лежал недвижимый, обессиленный. Радость бытия, радость
спасения не сразу хлынула в него. Сначала должен был выйти спрессованны
й страх, что все еще переполнял его. Умирать было непросто, но и возвращени
е к жизни требовало усилий. Уж слишком лихо кто-то раскачивал их эмоциона
льные маятники: провал в отчаяние на «Сызрани» Ц и возвращение к жизни н
ад Бетой, ощущение неизбежного превращения в жмых в этой соковыжималке
Ц и снова неожиданное спасение.
От этих качелей у Маркова кружилась голова, к горлу подступала тошнота.
Пресс не доделал своей дьявольской работы, но все равно он чувствовал се
бя абсолютно выжатым, опустошенным, обессиленным.
Он оперся руками о пол и сел. Его тошнило, и сердце колотилось о ребра так
, что, казалось, обязательно должно было разбить их.
Надеждин продолжал смеяться, и смех его теперь уже походил на смех, а не на
хриплое карканье.
Ц Какие же мы все-таки идиоты, Ц наконец выдавил он из себя.
Ц Пускай идиоты, Ц согласился Густов, кивая головой. На лице его медлен
но проявлялась улыбка. Ц Согласен на все: идиот, дебил, имбецил, олигофре
н, кретин, что угодно, но под нормальным потолком.
Ц Ведь знал, знал же, что они не могут раздавить нас. Знал и не знал. Умом по
нимал, а естеством всем ждал конца.
Теперь уже и в Маркове бушевал восторг возвращения к жизни. Он вскочил на
ноги, подпрыгнул и заорал:
Ц Лучше быть живым и целым, чем расплющенным блином!
Ц Другой бы спорил, Ц расплылся в широченной улыбке Густов.
Они смеялись, подшучивали друг над другом, наперебой рассказывали о том,
что думали, прижатые светящимся потолком. Они испытывали гигантское обл
егчение. В нем был не только восторг вновь обретенной жизни, но и возвраще
ние к привычной для них вере в разум.
В конце концов, они были детьми светлого мира, в котором многие, если не вс
е вполне взрослые люди напоминали малышей предыдущих веков Ц они были т
ак же доверчивы, открыты. Настороженность, подозрительность, постоянное
ожидание подвоха были им чужды.
Да, конечно, не о таком контакте мечталось им, странно, странно встретили и
х, но теперь они знали, что перед ними были все-таки разумные существа, и, ст
ало быть, можно было облегченно вздохнуть.
2
Кирд номер Двести семьдесят четыре возвращался домой. Он шел по улице, пр
ивычно рассчитывая кратчайший маршрут. Он не решал: «Сегодня я должен по
стараться выбрать кратчайший маршрут». Такая программа была заложена в
его совершенный мозг раз и навсегда, и, возвращаясь домой, он всегда избир
ал кратчайший маршрут. Четыре его глаза видели все вокруг: удлиняющиеся
тени от одинаковых домиков, заходящее светило, которое перед закатом все
гда становилось совсем оранжевым, других кирдов. Те, кто шел неторопливы
м, размеренным шагом, возвращались, как и он, домой, потому что только при в
ыполнении приказов кирд может торопиться, бежать. Главное Ц экономия эн
ергии, и поэтому кирды всегда возвращались домой после выполнения прика
за самым экономичным шагом.
Его датчики отметили, что поднимался ветер, который всегда начинал завыв
ать при закате светила, температура опускалась. Но мозг его не регистрир
овал эти сигналы, потому что они не интересовали его. Его вообще ничто не и
нтересовало. Абсолютно ничто. Он был машиной. Совершенной, но машиной, кот
орая действовала только тогда, когда выполняла приказ. Он никогда не зад
умывался, откуда исходят приказы, которые то посылали его в очередной ра
з восстанавливать склад аккумуляторов, разрушенный дефами, то охранять
от них город, то, как это случилось сегодня, снимать характеристики с неки
х существ, которых никогда прежде не видел. Приказ есть приказ. Двести сем
ьдесят четвертый никогда не оспаривал его, не подвергал сомнению. Он про
сто получал приказ и мгновенно начинал действовать, выполняя его. Если п
риказ был простой, он исполнял его не задумываясь. Если же задача была сло
жной, он сам разрабатывал тактику ее выполнения.
Он был машиной, но машиной совершенной, наделенной острым, быстродейству
ющим умом. И если бы вся сила этого ума была направлена на осознание себя,
на попытку понять устройство их мира, он бы наверняка многое осознал и по
нял. Но он никогда не пытался этого сделать, потому что был машиной и побуж
дался к действию и мысли только командой. А приказа понять себя и найти не
кий смысл в своем существовании он никогда не получал.
Разумеется, для множества вещей приказа не требовалось. Выполнив очеред
ной, он всегда посылал об этом сообщение. Куда Ц он не знал и не задумывал
ся, кто получит его. Он просто-напросто посылал мысленное сообщение, что т
о-то и то-то сделано им, номером Двести семьдесят четвертым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33