Ему что, сказали Ц он и делает.
И вот в тот день, когда проходил он мимо Четыреста одиннадцатого, почудил
ось ему, что он не проверял приведенного кирда как положено, а как-то хитр
о закоротил клеммы. Конечно, можно было сразу доложить, но уверен-то он не
был… А если ошибался? Мало ли как мог ему отомстить этот проверяльщик…
Но присматриваться к нему начал. Не головой Ц всем телом чувствовал что-
то дефье в нем. Но хитер ничего не скажешь. А тут его еще на фантомную машин
у поставили. Он как узнал, чуть в воздух не взлетел от радости: попался все-
таки, деф проклятый. От фантомной машины уж не уйдешь. Она все высветит, вс
ю дрянь из мозгов выскребет и маршировать заставит. Он даже не понимал, по
чему так остро ненавидит Четыреста одиннадцатого. Ему он вроде бы ничего
худого не сделал, но что-то чувствовал он в нем чужое, угадывал некую непо
хожесть на себя, нечто скрываемое и потому уже ненавистное. Он и сам поним
ал безосновательность своих подозрений и своей ненависти. Но от этого по
нимания они лишь укреплялись: и подозрения, и ненависть.
Никак поверить не мог, что этот Четыреста одиннадцатый оказался чист. Тя
жко это было. Так себя чувствовал, будто отобрали у него что-то очень важн
ое, может быть, даже самое важное в его бытии. Шестьдесят восьмой ему сказа
л:
Ц Просветили насквозь. Чистенький, как новая голова с твоего склада.
Он тогда еле сдержался. Хотел сказать, что быть того не может, что он нутро
м своим чует в нем дефа. И хорошо что удержался. Проверял-то его какой-то ос
обый кирд, Шестьдесят восьмой даже намекал, что он как бы сам… Не поймешь и
х…
Ну, он и помалкивал. Попробуй доложи, что начальник станции деф. «Ах, так! Ц
скажут. Ц Фантомная машина для тебя ничего, Творец, значит, ошибался!» А Т
ворец, всем известно, не ошибается. Они б и сказали ему: «Ты, Шестьсот пятьд
есят шестой, сам деф. Что, служил верно? Ну что, в награду можешь сам выбрать
пресс, который расплющит тебе голову».
Он все правильно делал, их начальник, ничего не скажешь. И все ж таки скрыт
ь свое дефье нутро не мог. По крайней мере от него. Точно и не определишь, но
чувствуется Ц деф тайный. И взглянет как-то по-особому, не как кирд, а как-
то иначе. И приказ тоже по-особому отдаст. И так вроде, и не так. И никак не ух
ватишь его, прямо из клешни ускользает.
Под конец не выдержал, решил остаться на ночь и хорошенько проверить сте
нд, на котором работал начальник. Может, и верно он какие-то клеммы хитрые
там поставил, чтобы дружков своих дефов спокойненько проверять.
Он спрятался в складе, ждал, пока станция опустеет, и думал о дефах. До чего
ж он их ненавидел, проклятое это племя! И чего, кажется, им нужно? Получил пр
иказ Ц иди выполни. Нет, им все по-своему, видите ли, надо, им, оказывается, п
риказы не по нутру, им, понимаете ли, самим думать хочется. Другим не хочет
ся, а им хочется. Ну и что же надумали эти умники? Те, что исхитрились удрать
, предали свой город и своего Творца. Бродят где-то в развалинах, это они на
зывают свободой. Всех их расплющить! Не только головы под пресс Ц тулови
ща тоже, чтоб не осталось нигде заразы.
И так он проверял подозрительный стенд, и сяк Ц так ничего и не нашел. Сму
тно было, как будто аккумуляторы садиться начали. И тут услышал он шаги.
Да, удачно все получилось, ничего не скажешь. Сначала он обмер: все, конец. Н
о словно Творец ему помог, заморочил начальнику голову. Мыслями, сказал, н
аучился управлять. А ему и управлять нечего, у него мысли правильные: люби
, почитай и слушайся Творца и ненавидь дефов.
Братом его назвал деф проклятый, думал, привяжет его к себе словечком эти
м дефьим. Может, дефы ему и братья, раз он сам порождение хаоса, как говорит
ся. А он ему не брат. Никому он, слава Творцу, не брат.
Надо донести, здесь и думать нечего, но все-таки кладовщик никак не решалс
я открыть главный канал связи. «Так, Ц скажет великий Мозг, Ц все правил
ьно, я доволен тобой, Шестьсот пятьдесят шестой, но как ты очутился ночью н
а станции? Ты разрешение на это спрашивал? Я такого разрешения не давал».
Ц «Я старался, Ц скажет он, Ц из любви к тебе» Ц и так далее. «Стараться,
Ц скажет великий Мозг, Ц нужно по моему приказу. Если каждый начнет стар
аться сам по себе, получится хаос, дефье царство». Ну а там дальше и сомнев
аться нечего: сюда голову, вот под этот пресс. И уже новый кладовщик выковы
ряет потом блин из пресса. Бывает, так расплющит, что и не сразу вытащишь. Б
лин от его головы.
Конечно, можно взмолиться: «О великий Творец, сам прошу проверить меня на
фантомной машине чист я перед тобой…» Нет, не то, не то…
И вдруг словно осенило кладовщика. Зачем же ему доносить, что видел прест
упление в ночное время, когда хорошим кирдам полагается впадать во време
нное небытие! Надо просто сообщить, что на станции прячется кирд без номе
ра, что, мол, появился он в тот самый день, когда пришел на станцию начальни
к стражи с двумя крестами на груди… И не сейчас донести, а завтра днем.
Впервые за долгие дни Шестьсот пятьдесят шестой почувствовал себя хоро
шо и покойно, как будто только что сменил аккумулятор.
* * *
Надеждин ждал прикосновения. Был все тот же абсолютный мрак, была все та ж
е абсолютная невесомость, был все тот же тягостный сон, в котором нет у теб
я ни рук, ни ног, ни тела, но зато теперь было ожидание. У него были, конечно, и
воспоминания. В конце концов, за плечами у него целых тридцать шесть лет, и
как легкомысленно ни относись к памяти, кое-что в ней набралось за эти го
ды. Но звать на помощь воспоминания не хотелось. Да и какая помощь от них, к
огда своей яркостью, остротой, осяза емостью они только ранили его, подче
ркивали тягостный кошмар случившегося! К тому же, казалось ему, нельзя, пр
осто нельзя допустить, чтобы драгоценные земные образы, теплые, живые, тр
епещущие, нежные, попали в эту заряженную. кошмаром бесплотную ловушку. Э
то было бы, казалось ему, предательством, слабостью. Нет, лучше всего было
не вспоминать, лучше просто ждать прикосновения. Сжаться в малую точку, п
ревратиться целиком в ожидание.
Когда спасся он от гибели в том первом штормовом ужасе, когда удержало ег
о на плаву чье-то прикосновение, он смог хоть чуточку подумать. Легче всег
о, конечно, было предположить, что он умер. Мысль эта вовсе не пугала. Он и та
к был абстракцией. И смерть была абстракцией. Но он никогда не верил в загр
обную жизнь. Не было у науки никаких доказательств загробной жизни. Никт
о никогда не возвращался оттуда. Были лишь рассказы людей, побывавших в с
остоянии клинической смерти, рассказы о чувстве легкости, полета к свету
. Но это было не доказательство загробной жизни, а скорее последние вспыш
ки умиравшего ума.
К тому же в памяти остались пустые Сашкины страшные глаза, острая боль в з
апястье, которое сжал в своих клешнях робот, тащивший его туда, где до этог
о стоял его товарищ.
Из всего этого следовало, что, скорее всего, он не умер, что сознание его жи
вет, но живет вне тела, в некоем электронном устройстве. Утешеньице было н
евелико, слов нет, но помог Крус. Он уже знал, что прикосновение Ц он мысле
нно назвал его Прикосновением с большой буквы принадлежало существу, об
разу, сознанию, памяти Ц кто знает? Ц по имени Крус.
Он сказал себе, что, если будет жив, что было в высшей степени сомнительно,
навсегда запомнит эту спасительную поддержку, сострадательное и нежно
е прикосновение.
И вот Крус пришел, ласково позвал за собой, и не было больше невесомой беск
онечной тьмы. Они скользнули вниз и оказались на земле. Мимо шли странные
трехрукие гномики с клювами вместо носа, но никто не смотрел на них. «Равн
одушны, как роботы, Ц подумал Надеждин, но тут же поправил себя: Ц Почему
я так уверен, что нас видят? Это же просто воспоминания. Мой товарищ по эле
ктронной темнице взял меня с собой в путешествие по памяти. Спасибо, друг,
спасибо, Крус».
А вот и металлические великаны. Для роботов они и тогда вели себя довольн
о-таки по-хозяйски. Вот один робот взял гномика за руку и потащил Ц да, да,
потащил, почти так же по-хозяйски, как его тащили в круглой камере под стр
ашный колпак. Может, это ребенок?
Надеждин задал себе этот мысленный вопрос, представил маленького гноми
ка и гномиков побольше, и Крус понял его. Нет, тащили взрослого гнома, пото
му что маленький гном, вон он, был гораздо меньше.
«Спасибо, Крус, ты пытаешься понять меня. И я стараюсь понять тебя. И это пр
екрасно. Прости меня за выспренность стиля, но что может быть прекраснее,
когда два живых существа пытаются понять друг друга? Я не большой филосо
ф, я всего-навсего командир грузового космолета, но я думаю, что не разум к
ак таковой венчает природную пирамиду, а стремление понять другого, утеш
ить и помочь».
«Да, Ц сказало прикосновение Круса, Ц это, наверное, так».
* * *
Ц Это Галинта, Ц сказал Густов дефам, которые молча стояли и смотрели н
а него. Ц А это, друг Галинта, мои товарищи. Что с тобой, ты боишься?
Трехрукий сжался, опустил голову, и все его четыре глаза затянулись беле
сыми перепонками. Он прижимался к Густову, и тельце его вздрагивало. Он та
к и не отпустил руку Густова, наоборот, вцепился в нее, как испуганный ребе
нок.
«Именно так, Ц подумал Густов, Ц как испуганный ребенок». В конце концо
в, так уж велика разница между этим клювастым трехруким существом и им, зе
млянином? И если он прижимается к нему, значит, верит ему и ищет у него защи
ты. Странно, странно, конечно, гладить по головке такого гномика и следить
, как все его четыре глаза по очереди вращаются, следуя за твоей рукой, но в
се равно приятно. И даже чувство голода ослабло Ц таким могучим ощутил с
ебя на мгновение Густов.
Ц Это верт, Ц сказал наконец Утренний Ветер. Ц Их давно нет. Откуда он п
ришел?
Ц Я привел его из подземелья, Ц сказал Густов и улыбнулся. Уж очень заба
вно прозвучали его слова. Речитатив из какой-нибудь старинной оперы.
Ц Разве верты живы? Их нет. Это все знают.
Ц Это сразу не объяснишь, Утренний Ветер. Я тебе рассказывал, но ты не слу
шал. Там много вертов…
Ц Они там живут?
Ц Нет. Они неживые.
Ц Как же ты его привел?
Ц Мне трудно объяснить, но там есть устройство, которое, видимо, оживляет
вертов.
Все помолчали. Наконец один из дефов сказал:
Ц Зачем он нам?
Ц Как зачем? Ц удивился Густов.
Ц Верты плохие.
Ц Почему?
Ц Верты плохие, Ц упрямо повторил деф.
Ц Чем же они плохие?
Ц Это все знают.
Ц Кто все?
Ц Все.
Ц Но что плохого он сделал тебе?
Ц Мне он ничего не сделал, потому что они умерли. Они потому и умерли, что п
лохие. Все умерли.
Ц Утренний Ветер, Ц спросил Густов, Ц я не понимаю, почему вы…
Ц Видишь ли, Володя, есть вещи, которые знает каждый кирд. Это называется
история. Каждый кирд знает, что верты плохие. Они эксплуатировали кирдов,
отнимали у кирдов аккумуляторы…
Ц Зачем им нужны были аккумуляторы?
Ц Как зачем? Все знают, для чего нужны аккумуляторы. Без них и шагу не ступ
ишь.
Ц Но я же обхожусь без аккумуляторов.
Ц Ты Ц другое дело.
Ц Может быть, им тоже не нужны аккумуляторы. Посмотрите на Галинту. У нег
о же совсем другое тело, не как у вас. Мне кажется, никакие аккумуляторы ем
у не нужны. Но дело не в них. Я никак не возьму в толк, почему все-таки верты п
лохие.
Ц Тебе же объясняют, Ц нетерпеливо сказал Тропинка, Ц они плохие. Это в
се знают.
Ц Это я уже слышал, Ц сказал Густов. Ц Но вы повторяете одно и то же: они п
лохие, это все знают.
Ц Но это действительно все знают, Ц сказал Утренний Ветер. Ц Я никак не
пойму, чего ты хочешь.
Ц Я хочу не заклинаний: «Это все знают, это все знают». Я хочу фактов.
Ц Что такое факт?
Ц Это то, что случилось на самом деле.
Ц Вот тебе факты: верты отнимали у кирдов аккумуляторы, они их заставлял
и много работать. Они плохие. Это факты.
Ц Откуда ты их знаешь?
Ц Ты говоришь странно, Володя, Ц сказал Утренний Ветер. Ц Их все знают.
Ц Откуда?
Ц Что значит откуда?
Ц Ты видел когда-нибудь вертов?
Ц Нет, конечно. Они давно умерли.
Ц Так как же ты можешь утверждать, что они мучали кирдов?
Ц Потому что я знаю.
Ц Рассвет! Ц вскричал Густов. Ц Ты мудрый, я не хочу спорить с вами, но я х
очу понять, откуда вы знаете факты из жизни вертов?
Ц Их знает каждый кирд, Володя.
Ц И вы им верите?
Ц Как можно не верить истории? На то она и история.
Ц А кто учит вас истории?
Ц Она у нас в голове.
Ц Кто ее закладывает туда?
Ц Как кто? Мозг, конечно.
Ц А вы верите Мозгу?
Ц Нет, конечно, Мозг наш враг.
Ц Как же вы тогда можете верить истории, которую вложил в ваши головы Моз
г?
Рассвет помолчал, потом молвил задумчиво:
Ц Твои слова непривычны, и мне нечего тебе возразить. Я должен обдумать и
х.
Ц Значит, вы согласны, чтобы Галинта остался с нами?
Никто не ответил. Дефы старались не смотреть па Густова.
Ц Ты должен понять, Ц сказал наконец Рассвет.
Ц Что?
Ц Когда долго носишь в голове какое-то знание, оно… с ним очень трудно ра
сстаться. Может быть, в том, что ты говорил, многое смущает наши умы, но мы пр
ивыкли считать вертов плохими… Лучше пусть он уйдет.
То ли мучили Густова спазмы пустого желудка, то ли скребли сердце пустые
глаза товарищей, но он вдруг закричал:
Ц Вы, дефы, говорите о любви! А сами набиты злобными предрассудками, мне с
тыдно за вас!
Дефы молчали. Запал прошел, и Густов замолчал. На него навалилась огромна
я усталость и ощущение полной тщеты своих усилий. И привычное уже отчаян
ие. И не только в гномике было дело Ц все, все было бессмысленно в этом туп
ом и жестоком мире. Тупая жестокость была вечна и беспредельна, она сущес
твовала, наверное, столько же, сколько желтое небо, и надеяться побороть е
е было надеждой песчинки остановить крутивший ее шторм. Тупая жестокост
ь была несокрушима, она Ц свойство материи, и его сражения с ней были атак
ой муравья па бронированную крепость. Нет, поправил он себя, муравей мудр
ее его. Муравей не понимает, что делает и куда ползет, и в этом его сила. А он
понимает, что делать ему нечего и ползти некуда. И в этом его слабость.
Кому есть дело до пустых глаз и жалобного мычания его товарищей, до мук го
лода, что время от времени прожигали его желудок, до безнадежности, что пр
идавливала его тяжким прессом, перехватывала дыхание, до маленького гно
мика Галинты, который все еще держал его за руку.
Ц Пойдем, Ц сказал он и слегка сжал ладонь.
Узкая ладонь гномика ответила благодарным пожатием.
11
Ц О великий Мозг, Ц сказал кладовщик проверочной станции, Ц докладыва
ет Шестьсот пятьдесят шестой.
Главный канал связи был гулким, просторным, и кладовщику показалось, что
он даже слышит эхо своих слов: «…той, той…»
Ц Говори, Ц послышалась команда Мозга, Ц но будь краток.
Ц Великий Творец, на станции прячется кирд без номера. Я не знаю, кто он, но
он появился в тот день, когда на станцию пришел начальник стражи с двумя к
рестами на груди.
Ц Ты видел его?
Ц Нет, о великий Творец.
Ц Откуда же ты знаешь?
Ц Старые тела попадают ко мне на склад. Там и сейчас лежит туловище с дву
мя крестами.
Ц Как же проходит проверку кирд без номера?
Ц Он получает штамп.
Ц Кто ставит его?
Ц Начальник станции кирд Четыреста одиннадцатый. Ц Ты уверен?
Ц О великий Мозг, Создатель всего сущего, я знаю, что меня ждет, если я ошиб
аюсь.
Ц Хороший ответ, кладовщик. Никто не должен знать о нашем разговоре.
Ц Слушаюсь, Повелитель мира.
Измена, кругом измена. Гнусные дефы лезут из всех углов, как извечный хаос
, который ненавидит порядок, как тьма, которая всегда норовит залить, зага
сить свет. Это было хорошее сравнение. Он, Мозг, был светом который освещал
весь мир и защищал его от темных сил неразумной стихии.
Только что, совсем недавно, он сам проверял Четыреста одиннадцатого на ф
антомной машине, и вот и в него уже вползла зараза измены. Вырвать ее, выже
чь, чтоб не захлестнула она город. Чтоб не исказила четкие прямые линии ве
ликого чертежа, который он создал. Чтобы преградить путь ненавистным деф
ам.
Он вызвал начальника стражи и приказал немедленно обыскать проверочну
ю станцию, во что бы то ни стало найти безымянного кирда, схватить его, но п
од пресс не бросать, пока он сам не проверит его, а также задержать начальн
ика станции.
* * *
Бывший кирд Двести семьдесят четвертый, бывший начальник стражи, стоял н
а лестнице, ведущей в склад, и ждал Четыреста одиннадцатого. Жизнь его тре
снула, раскололась на две неравные части. В одной было безмятежное сущес
твование добропорядочного кирда, работа, изучение пришельцев, доклады М
озгу, новое назначение, два креста на груди, стражники, ловившие каждое ег
о слово, вызов в саму башню Мозга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
И вот в тот день, когда проходил он мимо Четыреста одиннадцатого, почудил
ось ему, что он не проверял приведенного кирда как положено, а как-то хитр
о закоротил клеммы. Конечно, можно было сразу доложить, но уверен-то он не
был… А если ошибался? Мало ли как мог ему отомстить этот проверяльщик…
Но присматриваться к нему начал. Не головой Ц всем телом чувствовал что-
то дефье в нем. Но хитер ничего не скажешь. А тут его еще на фантомную машин
у поставили. Он как узнал, чуть в воздух не взлетел от радости: попался все-
таки, деф проклятый. От фантомной машины уж не уйдешь. Она все высветит, вс
ю дрянь из мозгов выскребет и маршировать заставит. Он даже не понимал, по
чему так остро ненавидит Четыреста одиннадцатого. Ему он вроде бы ничего
худого не сделал, но что-то чувствовал он в нем чужое, угадывал некую непо
хожесть на себя, нечто скрываемое и потому уже ненавистное. Он и сам поним
ал безосновательность своих подозрений и своей ненависти. Но от этого по
нимания они лишь укреплялись: и подозрения, и ненависть.
Никак поверить не мог, что этот Четыреста одиннадцатый оказался чист. Тя
жко это было. Так себя чувствовал, будто отобрали у него что-то очень важн
ое, может быть, даже самое важное в его бытии. Шестьдесят восьмой ему сказа
л:
Ц Просветили насквозь. Чистенький, как новая голова с твоего склада.
Он тогда еле сдержался. Хотел сказать, что быть того не может, что он нутро
м своим чует в нем дефа. И хорошо что удержался. Проверял-то его какой-то ос
обый кирд, Шестьдесят восьмой даже намекал, что он как бы сам… Не поймешь и
х…
Ну, он и помалкивал. Попробуй доложи, что начальник станции деф. «Ах, так! Ц
скажут. Ц Фантомная машина для тебя ничего, Творец, значит, ошибался!» А Т
ворец, всем известно, не ошибается. Они б и сказали ему: «Ты, Шестьсот пятьд
есят шестой, сам деф. Что, служил верно? Ну что, в награду можешь сам выбрать
пресс, который расплющит тебе голову».
Он все правильно делал, их начальник, ничего не скажешь. И все ж таки скрыт
ь свое дефье нутро не мог. По крайней мере от него. Точно и не определишь, но
чувствуется Ц деф тайный. И взглянет как-то по-особому, не как кирд, а как-
то иначе. И приказ тоже по-особому отдаст. И так вроде, и не так. И никак не ух
ватишь его, прямо из клешни ускользает.
Под конец не выдержал, решил остаться на ночь и хорошенько проверить сте
нд, на котором работал начальник. Может, и верно он какие-то клеммы хитрые
там поставил, чтобы дружков своих дефов спокойненько проверять.
Он спрятался в складе, ждал, пока станция опустеет, и думал о дефах. До чего
ж он их ненавидел, проклятое это племя! И чего, кажется, им нужно? Получил пр
иказ Ц иди выполни. Нет, им все по-своему, видите ли, надо, им, оказывается, п
риказы не по нутру, им, понимаете ли, самим думать хочется. Другим не хочет
ся, а им хочется. Ну и что же надумали эти умники? Те, что исхитрились удрать
, предали свой город и своего Творца. Бродят где-то в развалинах, это они на
зывают свободой. Всех их расплющить! Не только головы под пресс Ц тулови
ща тоже, чтоб не осталось нигде заразы.
И так он проверял подозрительный стенд, и сяк Ц так ничего и не нашел. Сму
тно было, как будто аккумуляторы садиться начали. И тут услышал он шаги.
Да, удачно все получилось, ничего не скажешь. Сначала он обмер: все, конец. Н
о словно Творец ему помог, заморочил начальнику голову. Мыслями, сказал, н
аучился управлять. А ему и управлять нечего, у него мысли правильные: люби
, почитай и слушайся Творца и ненавидь дефов.
Братом его назвал деф проклятый, думал, привяжет его к себе словечком эти
м дефьим. Может, дефы ему и братья, раз он сам порождение хаоса, как говорит
ся. А он ему не брат. Никому он, слава Творцу, не брат.
Надо донести, здесь и думать нечего, но все-таки кладовщик никак не решалс
я открыть главный канал связи. «Так, Ц скажет великий Мозг, Ц все правил
ьно, я доволен тобой, Шестьсот пятьдесят шестой, но как ты очутился ночью н
а станции? Ты разрешение на это спрашивал? Я такого разрешения не давал».
Ц «Я старался, Ц скажет он, Ц из любви к тебе» Ц и так далее. «Стараться,
Ц скажет великий Мозг, Ц нужно по моему приказу. Если каждый начнет стар
аться сам по себе, получится хаос, дефье царство». Ну а там дальше и сомнев
аться нечего: сюда голову, вот под этот пресс. И уже новый кладовщик выковы
ряет потом блин из пресса. Бывает, так расплющит, что и не сразу вытащишь. Б
лин от его головы.
Конечно, можно взмолиться: «О великий Творец, сам прошу проверить меня на
фантомной машине чист я перед тобой…» Нет, не то, не то…
И вдруг словно осенило кладовщика. Зачем же ему доносить, что видел прест
упление в ночное время, когда хорошим кирдам полагается впадать во време
нное небытие! Надо просто сообщить, что на станции прячется кирд без номе
ра, что, мол, появился он в тот самый день, когда пришел на станцию начальни
к стражи с двумя крестами на груди… И не сейчас донести, а завтра днем.
Впервые за долгие дни Шестьсот пятьдесят шестой почувствовал себя хоро
шо и покойно, как будто только что сменил аккумулятор.
* * *
Надеждин ждал прикосновения. Был все тот же абсолютный мрак, была все та ж
е абсолютная невесомость, был все тот же тягостный сон, в котором нет у теб
я ни рук, ни ног, ни тела, но зато теперь было ожидание. У него были, конечно, и
воспоминания. В конце концов, за плечами у него целых тридцать шесть лет, и
как легкомысленно ни относись к памяти, кое-что в ней набралось за эти го
ды. Но звать на помощь воспоминания не хотелось. Да и какая помощь от них, к
огда своей яркостью, остротой, осяза емостью они только ранили его, подче
ркивали тягостный кошмар случившегося! К тому же, казалось ему, нельзя, пр
осто нельзя допустить, чтобы драгоценные земные образы, теплые, живые, тр
епещущие, нежные, попали в эту заряженную. кошмаром бесплотную ловушку. Э
то было бы, казалось ему, предательством, слабостью. Нет, лучше всего было
не вспоминать, лучше просто ждать прикосновения. Сжаться в малую точку, п
ревратиться целиком в ожидание.
Когда спасся он от гибели в том первом штормовом ужасе, когда удержало ег
о на плаву чье-то прикосновение, он смог хоть чуточку подумать. Легче всег
о, конечно, было предположить, что он умер. Мысль эта вовсе не пугала. Он и та
к был абстракцией. И смерть была абстракцией. Но он никогда не верил в загр
обную жизнь. Не было у науки никаких доказательств загробной жизни. Никт
о никогда не возвращался оттуда. Были лишь рассказы людей, побывавших в с
остоянии клинической смерти, рассказы о чувстве легкости, полета к свету
. Но это было не доказательство загробной жизни, а скорее последние вспыш
ки умиравшего ума.
К тому же в памяти остались пустые Сашкины страшные глаза, острая боль в з
апястье, которое сжал в своих клешнях робот, тащивший его туда, где до этог
о стоял его товарищ.
Из всего этого следовало, что, скорее всего, он не умер, что сознание его жи
вет, но живет вне тела, в некоем электронном устройстве. Утешеньице было н
евелико, слов нет, но помог Крус. Он уже знал, что прикосновение Ц он мысле
нно назвал его Прикосновением с большой буквы принадлежало существу, об
разу, сознанию, памяти Ц кто знает? Ц по имени Крус.
Он сказал себе, что, если будет жив, что было в высшей степени сомнительно,
навсегда запомнит эту спасительную поддержку, сострадательное и нежно
е прикосновение.
И вот Крус пришел, ласково позвал за собой, и не было больше невесомой беск
онечной тьмы. Они скользнули вниз и оказались на земле. Мимо шли странные
трехрукие гномики с клювами вместо носа, но никто не смотрел на них. «Равн
одушны, как роботы, Ц подумал Надеждин, но тут же поправил себя: Ц Почему
я так уверен, что нас видят? Это же просто воспоминания. Мой товарищ по эле
ктронной темнице взял меня с собой в путешествие по памяти. Спасибо, друг,
спасибо, Крус».
А вот и металлические великаны. Для роботов они и тогда вели себя довольн
о-таки по-хозяйски. Вот один робот взял гномика за руку и потащил Ц да, да,
потащил, почти так же по-хозяйски, как его тащили в круглой камере под стр
ашный колпак. Может, это ребенок?
Надеждин задал себе этот мысленный вопрос, представил маленького гноми
ка и гномиков побольше, и Крус понял его. Нет, тащили взрослого гнома, пото
му что маленький гном, вон он, был гораздо меньше.
«Спасибо, Крус, ты пытаешься понять меня. И я стараюсь понять тебя. И это пр
екрасно. Прости меня за выспренность стиля, но что может быть прекраснее,
когда два живых существа пытаются понять друг друга? Я не большой филосо
ф, я всего-навсего командир грузового космолета, но я думаю, что не разум к
ак таковой венчает природную пирамиду, а стремление понять другого, утеш
ить и помочь».
«Да, Ц сказало прикосновение Круса, Ц это, наверное, так».
* * *
Ц Это Галинта, Ц сказал Густов дефам, которые молча стояли и смотрели н
а него. Ц А это, друг Галинта, мои товарищи. Что с тобой, ты боишься?
Трехрукий сжался, опустил голову, и все его четыре глаза затянулись беле
сыми перепонками. Он прижимался к Густову, и тельце его вздрагивало. Он та
к и не отпустил руку Густова, наоборот, вцепился в нее, как испуганный ребе
нок.
«Именно так, Ц подумал Густов, Ц как испуганный ребенок». В конце концо
в, так уж велика разница между этим клювастым трехруким существом и им, зе
млянином? И если он прижимается к нему, значит, верит ему и ищет у него защи
ты. Странно, странно, конечно, гладить по головке такого гномика и следить
, как все его четыре глаза по очереди вращаются, следуя за твоей рукой, но в
се равно приятно. И даже чувство голода ослабло Ц таким могучим ощутил с
ебя на мгновение Густов.
Ц Это верт, Ц сказал наконец Утренний Ветер. Ц Их давно нет. Откуда он п
ришел?
Ц Я привел его из подземелья, Ц сказал Густов и улыбнулся. Уж очень заба
вно прозвучали его слова. Речитатив из какой-нибудь старинной оперы.
Ц Разве верты живы? Их нет. Это все знают.
Ц Это сразу не объяснишь, Утренний Ветер. Я тебе рассказывал, но ты не слу
шал. Там много вертов…
Ц Они там живут?
Ц Нет. Они неживые.
Ц Как же ты его привел?
Ц Мне трудно объяснить, но там есть устройство, которое, видимо, оживляет
вертов.
Все помолчали. Наконец один из дефов сказал:
Ц Зачем он нам?
Ц Как зачем? Ц удивился Густов.
Ц Верты плохие.
Ц Почему?
Ц Верты плохие, Ц упрямо повторил деф.
Ц Чем же они плохие?
Ц Это все знают.
Ц Кто все?
Ц Все.
Ц Но что плохого он сделал тебе?
Ц Мне он ничего не сделал, потому что они умерли. Они потому и умерли, что п
лохие. Все умерли.
Ц Утренний Ветер, Ц спросил Густов, Ц я не понимаю, почему вы…
Ц Видишь ли, Володя, есть вещи, которые знает каждый кирд. Это называется
история. Каждый кирд знает, что верты плохие. Они эксплуатировали кирдов,
отнимали у кирдов аккумуляторы…
Ц Зачем им нужны были аккумуляторы?
Ц Как зачем? Все знают, для чего нужны аккумуляторы. Без них и шагу не ступ
ишь.
Ц Но я же обхожусь без аккумуляторов.
Ц Ты Ц другое дело.
Ц Может быть, им тоже не нужны аккумуляторы. Посмотрите на Галинту. У нег
о же совсем другое тело, не как у вас. Мне кажется, никакие аккумуляторы ем
у не нужны. Но дело не в них. Я никак не возьму в толк, почему все-таки верты п
лохие.
Ц Тебе же объясняют, Ц нетерпеливо сказал Тропинка, Ц они плохие. Это в
се знают.
Ц Это я уже слышал, Ц сказал Густов. Ц Но вы повторяете одно и то же: они п
лохие, это все знают.
Ц Но это действительно все знают, Ц сказал Утренний Ветер. Ц Я никак не
пойму, чего ты хочешь.
Ц Я хочу не заклинаний: «Это все знают, это все знают». Я хочу фактов.
Ц Что такое факт?
Ц Это то, что случилось на самом деле.
Ц Вот тебе факты: верты отнимали у кирдов аккумуляторы, они их заставлял
и много работать. Они плохие. Это факты.
Ц Откуда ты их знаешь?
Ц Ты говоришь странно, Володя, Ц сказал Утренний Ветер. Ц Их все знают.
Ц Откуда?
Ц Что значит откуда?
Ц Ты видел когда-нибудь вертов?
Ц Нет, конечно. Они давно умерли.
Ц Так как же ты можешь утверждать, что они мучали кирдов?
Ц Потому что я знаю.
Ц Рассвет! Ц вскричал Густов. Ц Ты мудрый, я не хочу спорить с вами, но я х
очу понять, откуда вы знаете факты из жизни вертов?
Ц Их знает каждый кирд, Володя.
Ц И вы им верите?
Ц Как можно не верить истории? На то она и история.
Ц А кто учит вас истории?
Ц Она у нас в голове.
Ц Кто ее закладывает туда?
Ц Как кто? Мозг, конечно.
Ц А вы верите Мозгу?
Ц Нет, конечно, Мозг наш враг.
Ц Как же вы тогда можете верить истории, которую вложил в ваши головы Моз
г?
Рассвет помолчал, потом молвил задумчиво:
Ц Твои слова непривычны, и мне нечего тебе возразить. Я должен обдумать и
х.
Ц Значит, вы согласны, чтобы Галинта остался с нами?
Никто не ответил. Дефы старались не смотреть па Густова.
Ц Ты должен понять, Ц сказал наконец Рассвет.
Ц Что?
Ц Когда долго носишь в голове какое-то знание, оно… с ним очень трудно ра
сстаться. Может быть, в том, что ты говорил, многое смущает наши умы, но мы пр
ивыкли считать вертов плохими… Лучше пусть он уйдет.
То ли мучили Густова спазмы пустого желудка, то ли скребли сердце пустые
глаза товарищей, но он вдруг закричал:
Ц Вы, дефы, говорите о любви! А сами набиты злобными предрассудками, мне с
тыдно за вас!
Дефы молчали. Запал прошел, и Густов замолчал. На него навалилась огромна
я усталость и ощущение полной тщеты своих усилий. И привычное уже отчаян
ие. И не только в гномике было дело Ц все, все было бессмысленно в этом туп
ом и жестоком мире. Тупая жестокость была вечна и беспредельна, она сущес
твовала, наверное, столько же, сколько желтое небо, и надеяться побороть е
е было надеждой песчинки остановить крутивший ее шторм. Тупая жестокост
ь была несокрушима, она Ц свойство материи, и его сражения с ней были атак
ой муравья па бронированную крепость. Нет, поправил он себя, муравей мудр
ее его. Муравей не понимает, что делает и куда ползет, и в этом его сила. А он
понимает, что делать ему нечего и ползти некуда. И в этом его слабость.
Кому есть дело до пустых глаз и жалобного мычания его товарищей, до мук го
лода, что время от времени прожигали его желудок, до безнадежности, что пр
идавливала его тяжким прессом, перехватывала дыхание, до маленького гно
мика Галинты, который все еще держал его за руку.
Ц Пойдем, Ц сказал он и слегка сжал ладонь.
Узкая ладонь гномика ответила благодарным пожатием.
11
Ц О великий Мозг, Ц сказал кладовщик проверочной станции, Ц докладыва
ет Шестьсот пятьдесят шестой.
Главный канал связи был гулким, просторным, и кладовщику показалось, что
он даже слышит эхо своих слов: «…той, той…»
Ц Говори, Ц послышалась команда Мозга, Ц но будь краток.
Ц Великий Творец, на станции прячется кирд без номера. Я не знаю, кто он, но
он появился в тот день, когда на станцию пришел начальник стражи с двумя к
рестами на груди.
Ц Ты видел его?
Ц Нет, о великий Творец.
Ц Откуда же ты знаешь?
Ц Старые тела попадают ко мне на склад. Там и сейчас лежит туловище с дву
мя крестами.
Ц Как же проходит проверку кирд без номера?
Ц Он получает штамп.
Ц Кто ставит его?
Ц Начальник станции кирд Четыреста одиннадцатый. Ц Ты уверен?
Ц О великий Мозг, Создатель всего сущего, я знаю, что меня ждет, если я ошиб
аюсь.
Ц Хороший ответ, кладовщик. Никто не должен знать о нашем разговоре.
Ц Слушаюсь, Повелитель мира.
Измена, кругом измена. Гнусные дефы лезут из всех углов, как извечный хаос
, который ненавидит порядок, как тьма, которая всегда норовит залить, зага
сить свет. Это было хорошее сравнение. Он, Мозг, был светом который освещал
весь мир и защищал его от темных сил неразумной стихии.
Только что, совсем недавно, он сам проверял Четыреста одиннадцатого на ф
антомной машине, и вот и в него уже вползла зараза измены. Вырвать ее, выже
чь, чтоб не захлестнула она город. Чтоб не исказила четкие прямые линии ве
ликого чертежа, который он создал. Чтобы преградить путь ненавистным деф
ам.
Он вызвал начальника стражи и приказал немедленно обыскать проверочну
ю станцию, во что бы то ни стало найти безымянного кирда, схватить его, но п
од пресс не бросать, пока он сам не проверит его, а также задержать начальн
ика станции.
* * *
Бывший кирд Двести семьдесят четвертый, бывший начальник стражи, стоял н
а лестнице, ведущей в склад, и ждал Четыреста одиннадцатого. Жизнь его тре
снула, раскололась на две неравные части. В одной было безмятежное сущес
твование добропорядочного кирда, работа, изучение пришельцев, доклады М
озгу, новое назначение, два креста на груди, стражники, ловившие каждое ег
о слово, вызов в саму башню Мозга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33