Чтобы кроликам было куда спрятаться от полуденного солнца, Костя из сосновых веток устроил им длинные низенькие шалаши. Из толстых поленьев он выдолбил корытца и врыл их в землю в разных местах загона. В эти корытца он наливал кроликам воды - чистой, холодной воды из журчащего Кологоша.
В свободные часы Костя читал. Читал все, что удалось собрать у ребят, у Анатолия Яковлевича, у старого математика. В школьной библиотеке уже не было ничего не прочитанного, но одну уже прочитанную книгу - "Фрегат "Паллада" Гончарова - он все-таки взял с собой.
Костя подолгу сидел с книгой Мичурина, раздумывал над его опытами, изучал нарисованные там яблоки, груши, вишни, подмечал особенности сортов - их формы, оттенки, характеры, возможности, привычки... Читал книги сибирского садовода Яковлева, читал и перечитывал статьи сотрудников Лисавенко, которые печатались в газете "Звезда Алтая" и были собраны женой Анатолия Яковлевича.
Иногда он подолгу сидел над раскрытой книгой, думал. Какие-то неразрешимые вопросы лезли в голову:
"Вот иногда с весны завернет засуха, а тучи идут мимо, и человек не может их остановить. И почему он не может заслониться от морозов, которые налетают то весной, то осенью и все губят? А из-за этого сколько лежит в долинах черной земли, и лишь берут с этой земли одни покосы... Вот заимка наша - разве не хороша! Склоны отлогие, солнечные. Лес. Вода... Почему бы здесь не цвести большим садам? Вот пришла весна, и все бы здесь зацвело розовым цветом и белым цветом - вся долина, до краев, вдруг так бы вот и засветилась! А пришла бы осень - было бы здесь полно яблок, и груш, и разных ягод... А у нас что? Трава... тайга... Пастбища, трава - и все. А на такой земле и хлеба могли бы родиться невпрокос! Но вот климат... Трудно, трудно расти здесь садам, даже и мичуринским. А что бы в наших долинах было, если бы сюда морозы не налетали!.. И почему ученые об этом не подумают? Если бы подумали как следует, то, уж наверно, что-нибудь придумали бы!.."
Здесь же, около кроличьего загона, под однообразный говор Кологоша он впервые прочел "Занимательную геохимию" Ферсмана. Таблица Менделеева, которую он заучивал в классе без особого интереса, теперь вдруг ожила. Она, как магический ключ, открыла перед его глазами тайны гор. И, отправляясь с литовкой накосить травы, он останавливался и подолгу глядел на горные вершины, заросшие лесом, плотно укрытые травой, замкнутые, молчаливые, не тронутые ни киркой, ни лопатой.
Что там, в их недрах? Может, там скрыты чистые кристаллы аметиста и хрусталя; может, залегает руда, сверкающая крупинками золота; может, там хранятся массивы зеленого малахита и сияющих мраморов, как на Урале или в Кузнецком Алатау? Кто знает, какие еще богатства хранятся здесь, на их школьной заимке у Кологоша... Разузнать бы! Разведать бы!.. Сколько работы на свете, интересной и нужной!
И тут же, по неизменной памяти сердца, мысли его снова возвращались к маленькому саду у подножия Чейнеш-Кая.
Костя лежал в прохладной траве возле загона. Глаза его глядели куда-то поверх книги.
"А что-то сейчас там? Привезли новые яблоньки или нет? Посадили или нет? Может быть, как раз сегодня сажают... Эх, сбегать бы посмотреть!"
И, словно наяву, увидел он свою родную Чейнеш-Кая, огромную и прекрасную, и белый дом у ее подножия, и пестрые платья и цветные рубашки школьников, мелькающие среди зелени... и круглую алтайскую шапочку с малиновой кисточкой, сдвинутую на левую бровь, и узкие лукавые глаза, черные-черные - чернее, чем самый черный чернослив...
"Уехала, наверно, - думал Костя. - Пускай! Жалко, с Яжнаем не повидался. Эх, жалко! А Чечек, однако, даже и проститься не пришла... Ну да пускай! Пускай едет. Ей что? Настоящий бурундук - прыг, скок! Разве с таким человеком можно дружить? Разве на такого человека можно надеяться?.. Да еще и упрямая какая: сама виновата и сама же сердится... Ну да пускай, на доброе здоровье!"
Кобас, который лежал рядом, вдруг приподнял голову и насторожил острые уши.
- Ты что? - спросил Костя. - Кого слышишь?
В тайге было тихо. Только ветер шумел по вершинам так же ровно и глухо, как шумит большая Катунь... Костя положил руку на лобастую голову Кобаса:
- Кобас, а почему у тебя черные пятнышки над глазами? Это у тебя брови, что ли? И нос у тебя черный, а сам весь желтый...
Но Кобас, чуть-чуть улыбнувшись Косте глазами, снова скосился куда-то в сторону Кологоша... И вдруг вскочил, отрывисто залаял сквозь зубы, завертел хвостом, бросился к ручью, через который пролегала дорога.
"Что это он, однако? - удивился Костя. - Надо, пожалуй, ружье взять... - И тут же вспомнил: - Вот дурак! Да сегодня же мне тетя Стеша продукты привезти должна. Это же, наверное, она и едет".
Костя спустился к избушке. Лицо его просияло. Конечно, можно разговаривать и с Кобасом и с кроликами, но без человеческого голоса все-таки долго не проживешь! И главное - он сейчас все узнает: как дома, как в колхозе, что с их школьным садом... Много ли яблонек погибло?.. И ездили ли за саженцами в Горно-Алтайск?.. Тетя Стеша, конечно, все это знает...
Широкие кусты закрывали дорогу, но Костя уже слышал мерный шаг лошади, треск сухих сучьев под колесами. Вот уже и дуга, знакомая школьная темно-красная дуга замелькала среди веток. А вот и Соколик идет, помахивая гривой и упираясь передними ногами, чтобы не раскатить с горы возок... И вдруг тоненький задорный и радостный голос зазвенел над Кологошем:
- Кенскин! Кенскин! Кенскин!..
Костя сбежал к ручью, не веря своим ушам:
- Чечек?
Чечек стояла в повозке, туго натянув вожжи. Увидев Костю, она пустила Соколика рысью. Гремя повозкой, Соколик промчался с горы, пробежал через ручей, поднимая высокие брызги, и, с разбегу вынеся повозку на бугор, остановился около избушки. Чечек спрыгнула с повозки:
- Эзен*, Кенскин!
_______________
* Э з е н - здравствуй.
У Кости светились глаза, но ответил он сдержанно:
- Здравствуй!
А Чечек не хотела замечать этой сдержанности. Она подбежала к Косте, шаловливо сдвинула на одну бровь свою шапочку и, смеясь, заглянула ему в глаза:
- Якши-якши ба*, Кенскин?
_______________
* Я к ш и я к ш и б а? - Хорошо ли живешь?
- Ничего, якши, хорошо живу! - И не выдержал, улыбнулся. - А ну тебя, бурундук!
Чечек рассмеялась, захлопала в ладоши. Потом вприпрыжку, вперегонки с Кобасом подбежала к повозке:
- А гляди, чего я тебе привезла! Вот сало - матушка прислала, вот яйца в кошелке, вот бидончик молока. Хлебушек матушка испекла...
Костя, распрягая лошадь, поглядывал на Чечек. Ну конечно, все забыто: ссоры, разлад, огорчения...
Пока он спутывал лошадь и убирал сбрую, Чечек заглянула в избушку:
- А как ты тут живешь? А это твоя постель? А это печка - ты тут обед варишь? И на костре варишь?.. А в избушке у тебя стола нет, ты, как наша бабушка Тарынчак, без стола живешь!.. А, у тебя стол вот где, на улице! Даже скамейки стоят! Кенскин, давай сейчас картошки с салом нажарим...
- Сейчас нажарим, подожди, - сказал Костя. - Ты, однако, сядь, притихни немножко.
Чечек живо уселась на старый обрубок у костра:
- Сижу, притихла!
Костя сунул горящую кору под сложенные поленья:
- Сейчас картошки нажарим и чай вскипятим. Ты только сначала скажи мне: за яблоньками ездили?
- Ездили, Кенскин. И я ездила... А что я видела! Какие там яблоньки!.. Они цвели, Кенскин. Они все цвели! Ты не веришь? Все, все цвели! Весь сад был розовый, весь сад, Кенскин!
- Ну, подожди, подожди... Саженцев нам дали?
Чечек широко открыла глаза:
- Саженцев? А зачем? Зачем нам саженцы, Кенскин?..
Вдруг она звонко и счастливо рассмеялась:
- Да, ты же еще и не знаешь ничего! Ведь наши-то яблоньки не погибли! Даже ни капельки не погибли!
Костя, боясь поверить, смотрел на Чечек. Чечек, радуясь его изумлению, захлопала в ладоши:
- Да, да, не погибли! Ничуть не погибли! Мы на другой же день поехали в Горно-Алтайск к Лисавенко. Я и самого Лисавенко видела. Он в очках. И добрый: как взглянет сквозь очки, сначала забоишься, а он возьмет и улыбнется. И разговаривал с нами, все рассказывал: как лучше сажать, как белить их надо, как обрезать... Обещал сам к нам приехать: хочет посмотреть наш сад...
- Ну подожди, - прервал ее Костя, - ты скажи: а как же оказалось, что наши яблоньки не погибли? Они тогда и обвисли и почернели даже...
- Ну вот, почернели, а не погибли! Мы все это рассказываем Лисавенко, а самим совестно, что сад не уберегли... И садик жалко - чуть не плачем. А Лисавенко улыбнулся и говорит: "Нет, не погиб ваш сад! Весенние морозы нашу яблоньку погубить не могут. Весной яблонька тогда может погибнуть, если ее зимой мороз погубит. А наши сорта такие, что и зимнего мороза не боятся!" И еще он нам говорит: "Ничего, не горюйте, эти листики завянут, а через недельку новые вырастут. Из запасных почек новые листики зазеленеют, и яблоньки снова будут растет... будут растут..."
- Будут расти!.. Ну и что? И зазеленели?
- Зазеленели! Зазеленели, Кенскин! И мы их поливали, каждый день поливали. А теперь ребята начали проводить арык из Гремучего прямо в наш прудик.
- Начали арык? Вот здорово! Эх, а я тут сижу с этими кролями. А садик-то, значит, снова зазеленел? Вот дела, однако! Вот пускай и народ теперь посмотрит, что это такое - мичуринские сорта!
Костя был счастлив.
- А мои яблоньки тоже зеленеют, - сказала Чечек. - Все четыре, Кенскин!
- Вот и хорошо. Только ты смотри ухаживай за ними как следует. Следи, как бы тля не напала - знаешь? Такие зеленые букашки. Если нападут, сейчас беги к Анатолию Яковлевичу - надо табаком промывать, а то они все побеги пожрут... И за побелкой следи и за подрезкой... Эти яблони - уж очень они капризные, уж очень они нежные! Их знаешь как любить надо!..
- А я их люблю, Кенскин! Я же их люблю!
- Ну да, а потом скажешь: "Прутики, прутики"!
- Какие прутики? Ты знаешь, как они цветут! Меня из сада никак вытащить не могли. А ты говоришь "прутики"!
- Ах, вот что: это, оказывается, я говорю!
- Ну ладно, ну ладно... Ну давай же картошку жарить! Смотри, как огонь разгорелся... Давай сковороду, я сейчас сала нарежу... И картошку давай!
Чечек живо начистила картошки, вымыла ее в ручье и, нарезав кружочками, разложила на сковородке вместе с кусками сала.
- Слушай, Чечек, - сказал Костя, подкладывая в костер сучьев, - а как это ты вдруг приехала? Я думал, ты уже давно дома. Разве Яжнай еще не был? Или он один уехал?
- Нет, он еще не был, - ответила Чечек. - Он еще учится. Прислал письмо - скоро приедет, тогда поедем с ним домой... А твоя матушка сказала: "Чечек, зачем ты будешь одна в интернате жить? Все твои подружки уехали. Одной тебе плохо. Иди ко мне!" А Марфа Петровна сказала: "Пускай Чечек у меня живет, я одна!" А твой батюшка сказал: "Нет, пусть у нас живет, уж она у нас привыкла". Вот я и стала у вас жить. А скоро Яжнай приедет... Кенскин, поедем с нами в наш поселок, а? С Яжнаем рыбу ловили бы, на журавлей бы поглядели...
Костя усмехнулся:
- Вот так! Всё брошу - и поеду! И кролей, и дом, и работу... Что же я, маленький - куда захотел, туда и отправился? Ведь у меня теперь дела...
- Ну да, дела! Просто тебе туда не хочется!
- Ага, не хочется... А когда это ты, Чечек, научишься сначала думать, а потом говорить?
После обеда Костя и Чечек пошли кормить кроликов. Чечек влезла в загон:
- А почему загон на голом месте сделан? Почему тут трава не растет?
- Ну как - не растет! - ответил Костя. - Да это же они всю траву выгрызли!
Чечек тихонько прошла по загону. Кролики не обращали на нее внимания. Они бегали по каким-то своим делам, подбирали привядшую траву, оставшуюся от завтрака, спали, растянувшись во всю длину, или нежились на солнышке, перевернувшись на спину и приподняв лапки над белыми животами.
- А их тут не очень много, Кенскин!
Костя перевалил через изгородь большую вязанку свежей травы:
- Вот сейчас увидишь, как их не много...
Костя и Чечек растащили траву охапками по всем углам загона. И вдруг - откуда только взялись! - в загоне оказалось полно кроликов: и большие, и средние, и маленькие, и совсем крошечные, и голубые, и темные шиншиллы, и рыжие кенгуровые... Они тотчас набросились на траву.
- И вот так раз пять в день или шесть! Всё до травинки подберут!
- Кенскин, а где они спят?
- Сначала в траве прятались. А теперь соберутся все в кучу и спят. Большие с большими - своей кучкой, а маленькие - своей. Прижмутся друг к дружке и спят. А другой раз чего-нибудь испугаются - бурундук прыгнет или какая птица ночная крикнет страшно, - тогда сразу разбегутся и исчезнут. Ну, ни одного не найдешь! А когда убегают, то задними лапами хлопают, как в барабаны. Это они своих врагов пугают!
- Кенскин, а волки приходят?
- Нет. Человека чуют. Иногда слышу - кто-то близко в лесу ходит, крадется... А потом, однако, уходит...
Тихий светлый день медленно брел по тайге. Неподвижно лежало солнце на зеленых склонах долины. Маленькие сквозные облачка светились над горами.
- Чечек, тебе ехать пора.
- Нет, еще не пора, Кенскин. Пускай Соколик погуляет.
- А пойдем водопад смотреть? Ты наш водопад видала?
Чечек вскочила:
- Ай, пойдем, Кенскин! Ай, пойдем, я этот водопад никогда не видала!
Перелезая из загона через изгородь, Костя заметил, что в корытцах мало воды.
- Ну ладно, приду с водопада - тогда налью!
По глухой и сырой тропе вдоль Кологоша Костя и Чечек отправились к водопаду. Ручей часто пересекал тропу, и тогда, сняв тапочки, они вброд переходили по ледяной воде. Березы и лиственницы, разбросанные по склонам, убегали высоко вверх. Среди них, на зеленом бархате трав, ярко белели, словно букеты, большие дудники.
Чем дальше уходила тропа, тем круче становились склоны, сдвигаясь в ущелье. И все выше и гуще поднимались травы над тропой - красноголовый чертополох, синяя луговая герань, медовая кружевная таволга... Костя, оглядываясь, не видел Чечек в этой заросли. Только головки цветов качались там, где она проходила, да слышался звонкий голос вместе с журчаньем ручья.
- Я здесь, Кенскин! Я иду-у-у!
Еще выше поднялась трава. Здесь, на уступах, качались высокие пестрые саранки и кое-где светились яркие желтые огоньки. Ручей становился все бурливее.
Около угрюмой, обнаженной скалы, напоминающей отвесные стены какого-то замка, Костя остановился, подождал Чечек.
Чечек подошла с тапочками в руках и с охапкой цветов:
- Ты что, Кенскин?
Костя поднял руку:
- Чу!.. Слышишь?
Чечек прислушалась:
- Да, слышу. Это водопад шумит.
Водопад был небольшой, но очень красивый. Сильная струя, бьющая прямо из скалы, разливалась по широкому плоскому камню, подернутому зеленью, и оттуда падала прозрачная сверкающими каскадами. Ниже такие же плоские и зеленые камни подхватывали, словно в пригоршни, падающую воду и, не в силах удержать, роняли ее вниз отдельными струями. Эти струи, падая с большой высоты, соединялись внизу и бежали по ущелью гремучим ручьем Кологоша. Водопад звенел и сверкал, он был весь из хрусталя и малахита, весь из блеска и музыки...
- Давай влезем наверх, посмотрим, как вода бьется?
- Давай!
Чечек и Костя живо взобрались на гору, цепляясь за длинную, густую траву. Тут они разглядели, откуда бьет вода - из небольшой круглой пещерки недалеко от вершины. Они уселись около самой воды на мягких, мшистых выступах.
- Кенскин, а здесь рыбы не бывает?
- Не знаю. Не видел.
Костя поглядел вверх, на Чечек, которая сидела на самом высоком выступе:
- Чечек, а почему ты никак не научишься меня как следует называть?
- А как же, Кенскин?
- Ну что это за "Кенскин"? Скажи: Константин. Неужели не выговоришь? Ну, говори "Костя", как все говорят.
- Костя... - повторила Чечек. - Костя, Костя... Слушай, Кенскин, мне так не нравится!
- Ну, зови Константин. Ну: Константин.
- Конн-станн-тиннн-тиннн... Конн-станн-тинн!.. Кенскин, ты слышишь? У тебя имя - как струны! Как струны у Настенькиной гитары: Конн-станн-тинн!.. Тинн!.. Кенскин, правда похоже? Ой, какое у тебя имя хорошее!
Костя не отвечал. Он с улыбкой слушал, как в устах Чечек звучит его имя, и смотрел, как одна маленькая струйка, падая на зеленый камень, разбивается в серебряную пыль. Потом взглянул на солнце и встал:
- Чечек, пора! Тебе надо ехать.
Костя проводил Чечек далеко за Кологош, до самого перевала, где на гребне стоят опаленные молнией лиственницы.
- Якши болсын*, Кенскин! До осени, - сказала Чечек.
_______________
* Я к ш и б о л с ы н - счастливо оставаться.
- До осени, Чечек!
Они помахали друг другу рукой. Костя долго стоял около расщепленного молнией дерева, стоял, пока повозка Чечек не скрылась в чаще. И когда уже скрылась, он все еще стоял и ждал чего-то. И уже издалека до него долетел тоненький голосок:
- Якши болсын!..
Тоненький голосок, неясный и далекий, как эхо...
- До осени-и-и! - крикнул Костя.
Темнеющая долина, заросшая лесом, приняла его голос и не ответила больше.
Вдруг Костя хлопнул ладонью себе по лбу: "Эх, что же это я? Пора кролей кормить! И воды у них было мало... Стою тут, как дурак!"
И он бегом помчался на заимку.
КТО БЫЛ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35