Таких гибридов у Лисавенко выращено около тридцати тысяч... И ягодники сейчас тоже приживаются в колхозных и школьных садах, особенно выращенные из местных сортов: малина "вислуха", земляника "абориген алтайский", крыжовник "индустрия алтайская"... А новый сорт крыжовника - "мичуринец" - Лисавенко сам вывел.
За эти годы около двух тысяч видов и сортов плодово-ягодных растений находилось на изучении на опытной станции. Один только вид черной смородины был собран из четырехсот мест - по всему Северному полушарию собирали эту смородину. А сколько вырастили сеянцев и саженцев, сколько разослали их по всему краю садоводам и юннатам - счету нет! Каждую весну и каждую осень просто рук не хватает рассылать - туда саженцы, туда семена. И яблони им нужны, и сливы нужны, и картошка нужна - лисавенковская, алтайская "алый глазок", - и овощи, и цветы!.. Все отсюда берут: здесь дадут надежные сорта и учтут, какой сорт именно для той местности пригоден, и научат, как сажать и как ухаживать, и поддержат при неудаче, и порадуются, если все будет хорошо.
- Вы думаете, кто Михаила Афанасьевича сюда, на Алтай, прислал? сказала Нина, снова приняв важный вид. - Его сам Мичурин прислал! Мичурин сказал ему: надо победить суровую природу Сибири, надо сделать Алтай жемчужиной сибирского садоводства! Вот Михаил Афанасьевич и заложил здесь нашу станцию. А года через два поехал к Мичурину советоваться. Уж очень ему было трудно тогда - никто не верит, что на Алтае могут расти яблони, денег не дают... Да еще и смеются: "Какое на Алтае яблоко? Картошка - вот наше яблоко!" А Мичурин тогда нашего Михаила Афанасьевича и подбодрил. "Иди напролом, - сказал ему Мичурин, - умей стоять за свое дело!" Тогда Михаил Афанасьевич вернулся в свой Татанаковский лог да и взялся еще крепче за работу. Потом Мичурин о нем писал: "Лисавенко кладет начало истории алтайского садоводства". Вот какой человек наш Михаил Афанасьевич! Поняли?
- Поняли, - кивнул головой Манжин.
А Костя спросил:
- Ведь у него орден есть?
- Конечно, есть! - слегка пожав плечами, ответила Нина. - У него и орден Трудового Красного Знамени, и "Знак Почета", и медаль "За доблестный труд", и еще большая серебряная медаль Всесоюзной сельскохозяйственной выставки! А ты как думал?
Они бродили по всем склонам, тропкам и дорожкам сада. И еще много необыкновенных деревьев и кустов с неслыханными названиями увидели здесь ошеломленные юннаты: японскую таволгу, пенсильванский ясень, корейский кедр, крымскую сосну, бархатное дерево из дальневосточного Приморья...
- А вот поглядите! - сказала Нина и подозвала ребят к невысоким, но очень густым кустам. - Угадайте, что это?
- Если бы листья были, я бы узнал, - сказал Костя, - а когда одни почки...
- И с листьями не узнал бы! - возразила Нина. - У вас на Катуни таких нет. Это черноплодная рябина!
- Черная? - удивился Манжин.
- Да, черная. Совсем черные ягоды. И очень крупные и сладкие. Только от них немножко во рту вяжет. Но варенье варить очень даже хорошо. А ягод на них бывает - просто ветки гнутся!
Костя и Манжин снова переглянулись:
- Нам бы, а?
- Да, не мешало бы.
Нина засмеялась:
- Вам все не мешало бы! Возьмите да посадите - у нас саженцы есть.
Тут Манжин тихонько толкнул Костю под локоть.
- Кто это?
По склону, между бесчисленными кустами чуть зеленеющей смородины, шел невысокий широкоплечий человек. Он шел не торопясь, приглядываясь к кустам. Около некоторых кустов останавливался, легонько трогая пушистые ветки.
Нина, заметив устремленные на склон взгляды ребят, обернулась тоже и сразу вся как-то подобралась, серые глаза ее блеснули.
- Это он!
Костя перевел дух. Это он, это сам Михаил Афанасьевич Лисавенко идет по своему большому саду!
Михаил Афанасьевич увидел ребят и неторопливо направился к ним. Ребята слегка оробели, Манжин незаметно попятился за спину товарища.
- Гости? - спросил Лисавенко. - Юннаты?
- Юннаты за саженцами приехали, - ответила Нина. - Я им сад показывала.
Костя встретил взгляд Михаила Афанасьевича - молодые, задорные и чуть-чуть лукавые глаза улыбались ему сквозь большие очки. Косте сразу стало весело от этого взгляда. Он поспешно сдернул со своей головы кепку и, краснея, сказал:
- Здравствуйте, Михаил Афанасьевич!
- Здравствуйте, Михаил Афанасьевич! - повторил Манжин из-за Костиного плеча и тоже снял шапку.
- Здравствуйте, - ответил Михаил Афанасьевич. - За саженцами приехали? Что сажать будете?
Манжин подтолкнул сзади Костю: отвечай ты! А Костя, ободренный ласковым голосом и деловым тоном Михаила Афанасьевича, уже без всякой робости ответил:
- Яблони хотим посадить. И вишни надо бы. И вот еще, говорят, "виктория" хорошо приживается.
- А где сажать будете?
- На Катуни. Недалеко от Манжерока.
- Хорошо. Надо сорта вам подобрать. Одни приехали?
- Нет. Директор наш здесь. Он с Григорием Ивановичем пошел. За саженцами.
- Нина, - обратился Михаил Афанасьевич к девушке, - скажите там, чтобы им получше деревца подобрали, посильнее. Юннаты ведь!
Нина кивнула головой:
- Хорошо.
- А вам, юннаты, желаю успеха, - сказал Лисавенко, улыбаясь глазами сквозь очки. - Выращивайте сад. Осенью я к вам приеду, погляжу, как у вас дело идет, как сад растет.
- Правда приедете? - спросил Костя.
- Правда. Обязательно приеду.
Михаил Афанасьевич простился с ребятами и пошел дальше по склону. Костя и Манжин глядели ему вслед, пока нежная зелень кустов и деревьев не заслонила его.
- Ну, вы что окаменели? - засмеялась Нина. - Пойдемте саженцы выбирать!
- Да-а... - протянул Манжин, надевая шапку. - Са-авсем простой человек! Са-авсем хороший!
- Не приедет он к нам, - вздохнул Костя. - Если ко всем ездить...
- Вот увидите - приедет! - возразила Нина. - Он юннатов любит. Кому-кому, а уж юннатам всегда самое лучшее даст. И приедет! Он и в Аносинскую школу ездил, и в Чергу. В Черге даже сам яблоньку посадил, "янтарку"!.. Вот увидите - приедет!
- Манжин, - попросил Костя, - ты иди туда, на пункт, а я еще немножко похожу по саду. Мне хочется, однако, на эти яблони поближе посмотреть. А ты мне тогда покричишь... Ладно?
- Ладно, - согласился Манжин.
Нина и Манжин ушли, а Костя вернулся на тот склон, где длинными и стройными рядами стояли яблони. Птицы пели свои весенние песни. Откуда-то издалека доносились голоса рабочих, девичий смех... Но Косте казалось, что он совсем один в этом светлом, полном солнца и радости саду. Он бродил среди яблонь, еще совсем голых, влажных, с набухающими почками цветов.
"А что здесь будет, однако, когда они зацветут? - подумал он. - Эх, посмотреть бы!"
Вдруг в тихой, защищенной со всех сторон ложбинке, на самом горячем, солнечном припеке, он увидел чудо - раскидистое деревце, все белое, все розовое, благоухающее... Затаив дыхание Костя подошел к нему. Свежие, чистые цветы словно открывались ему навстречу, и среди них, нежно подсвечивая их белизну, топорщились еще не раскрывшиеся розовые бутоны. Деревце стояло торжественное и совсем неподвижное - ни одна веточка его не покачивалась, не дрожала, словно оно боялось уронить хоть один свой снежно-розовый лепесток.
"Вот если бы Чечек увидела!.. - подумал Костя. - Ну и заплясала бы!"
Он долго стоял перед яблоней, глядел на нее, вдыхал ее прохладный аромат...
"У нас тоже будут цвести, - решил он. - Может, не нынче, может, не завтра, но яблони у нас цвести будут!"
Мгновенно волшебное видение примерещилось ему: молчаливые зеленые конусы Алтайских гор и среди них бело-розовые сады, уходящие все дальше и дальше, все выше и выше в глубину высокогорных долин...
И, словно клятву, он повторил сам себе:
- Да. Будут!
Издали долетел голос Манжина. Надо возвращаться!..
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА ПЕРЕПРАВЕ
Ночью расшумелась Катунь. Где-то в верховьях прошли сильные дожди, и Катунь разбушевалась.
Утром к переправе раньше всех прибежали Чечек и Мая Вилисова: не едут ли из Горно-Алтайска? Не стоит ли машина на том берегу?
- Чечек... Чечек... - вдруг растерянно сказала Мая, - посмотри-ка, а где же плот?
Чечек живо обернулась:
- Ой! А плота нет!..
Плота не было. Только канат черной полоской висел над кипящей зеленовато-белой водой, и обрывок другого каната, на котором ходил плот, беспомощно качался над волнами.
Из-под горы показался старый плотовщик, алтаец Василий. Чечек бросилась ему навстречу.
- Дядя Василий, а где же плот? - закричала она. - Что такое - плот утонул?
- Сорвало, - ответил Василий, не останавливаясь.
Мая тоже подбежала к нему:
- Как сорвало? Когда?
- Ночью. Катунь разыгралась, плот сорвало.
- А как же теперь, дядя Василий? Ведь сегодня Анатолий Яковлич и наши ребята из Горно-Алтайска приедут! Что ж им теперь - на том берегу жить?
- Зачем на том берегу жить? - флегматично отвечал плотовщик. - Плот у Манжерока застрял, притащим.
- Когда притащите?
- Как придется. Через дня три, четыре, пять притащим.
- А наши все на той стороне жить будут?
- Пусть живут. Много новостей наберут. Будут нам рассказывать...
Когда какой-нибудь пассажир возвращался издалека, плотовщик Василий, не выпуская трубки изо рта и глядя куда-то в сторону, в первую очередь спрашивал:
- Табыш-бар ба? (Новости есть?)
Старик делал вид, что ему это вовсе не интересно, а спрашивает он только из вежливости, однако все в округе знали, что плотовщик Василий до страсти любит всякие новости.
- Ой, Чечек! - шепнула Мая, волнуясь. - Он, может, нарочно и плот упустил, чтобы они там побольше новостей набрали! А они вот сейчас приедут, сад привезут - что тогда делать?
- Скорей! - крикнула Чечек. - Скорей Марфе Петровне скажем! Ай-яй! Что нам делать? Все яблоньки на том берегу останутся и совсем завянут!
Было воскресенье, но ребята уже сновали около школы, собирались кучками, сидели на крылечке, копались в саду - подравнивали ямки, тесали колышки для саженцев... И то один, то другой взбирались на зеленый выступ Чейнеш-Кая и смотрели на тот берег Катуни - не видать ли там машины? хотя Марфа Петровна сказала, что раньше полудня из Горно-Алтайска ни за что не приедут.
Марфа Петровна жила в маленькой белой хатке в глубине школьного двора. Чечек и Мая Вилисова, запыхавшись, влетели во двор, и сразу от двух слов - "Плот сорвало!" - исчезло тихое спокойствие ожидания.
Ребята бросили свои дела и гурьбой помчались на переправу. Выбежала из своей хатки Марфа Петровна и, низко покрывшись платком, тоже поспешила на берег. Прибежала Настенька, старшая пионервожатая. Прибежала молоденькая учительница естествознания Анна Михайловна.
И все стояли на берегу, глядели на мокнущий в воде обрывок каната, на искристую, пенистую реку, шумящую перед ними...
- Лодку бы... - сказал кто-то.
- Лодку?.. А где взять?
- Надо бы нам лодку себе сделать...
- Надо бы! Да ведь сразу-то не сделаешь.
- Лодка в Аскате есть! - вспомнила Анна Михайловна.
- А в Бийске даже пароходы есть... - добавил физрук Григорий Трофимович, который стоял на пригорке, засунув руки в карманы.
Анна Михайловна покраснела, но Марфа Петровна вступилась за нее:
- Ну, Аскат немножко поближе, чем Бийск, - сказала она, - но, конечно, тоже далеко - километра три...
К Марфе Петровне подошел Федя Шумилин из седьмого класса - сильный, коренастый парнишка.
- Марфа Петровна, если сбегать в Аскат, нам лодку дадут?
- Попросим, так дадут. Но ведь ее же на плечах нести нужно - разве наша река против течения пустит? Конечно, если ребята какие посильнее соберутся, то и притащить можно. А где мягко - можно волоком...
- Пойдем да и принесем! - сказал Федя. - А что, ребята?
- Конечно, принесем! - отозвалось сразу несколько голосов. - Три километра - да что ж такого? Идем, ребята! Идем скорее, а то вдруг да наши приедут!
За лодкой идти вызвалось сразу человек пятнадцать. Но отобрали шестерых, самых крепких. И они тут же отправились тропочкой по берегу Катуни в Аскат...
Много волнений было в этот день. Школьники то бежали на переправу узнать - не пришла ли машина? То лезли на гору посмотреть - не несут ли лодку из Аската? То снова хватали заступы - кому-то показалось, что ямки неровные. То пересчитывали колышки и тесали новые - а вдруг какой-нибудь сломается!
Солнце поднималось к полудню. Техничка Христина пришла звать интернатских обедать. Никто не хотел идти. Но Марфа Петровна прикрикнула на них, и все интернатские - и ребята и девочки из дальних деревень, живущие при школе, - вынуждены были бежать в интернат.
- А где Чечек? - оглядываясь, спросила Мая. - Девочки, вы не видали Чечек?
- Наверно, вперед убежала, - сказала Королькова.
А Чечек в это время с уступа на уступ карабкалась на каменистую стену Чейнеш-Кая. Если пойти к Гремучему, тогда переправу видно, а тропку из Аската не видно. Но если взобраться на камень за садом, то тропку видно, но переправа скроется за крышами.
Чечек добралась до первой березки, которая приютилась на зеленом выступе огромной скалы, и уселась здесь, обхватив рукой белый ствол. Уселась и улыбнулась: вот отсюда и тропочка видна и переправа!
"Бурундук!" - вспомнилось Чечек. - Вот бы сейчас поглядел на меня наверно, опять сказал бы: "Эх, бурундук!" Она улыбнулась.
Тоненькие ручейки бежали в каменистых морщинах Чейнеш-Кая. Над головой высоко-высоко, одна над другой, росли березы. Мышиный горошек развевал над камнями свои кружевные листочки. Прямо перед глазами девочки пробивалась из-под камня маленькая стародубка и словно заглядывала ей в лицо своим птичьим глазком. Прижавшись щекой к прохладной атласной коре березы, Чечек тоненько запела:
Я сижу на зеленой траве,
А травка растет на камнях.
Скоро приедет Кенскин,
Яблони нам привезет.
Машина бежит по шоссе,
Бежит, как железный конь.
Машина везет нам сад,
Яблоньки нам везет и везет...
Полный кузов яблонек нам везет,
Машине весело их везти.
Полный кузов яблонек нам везет,
Полный кузов белых цветов!..
Чечек не спускала глаз с шоссе, которое лежало на той стороне реки. На шоссе было пусто и тихо.
Но, взглянув на тропочку из Аската, она уловила какое-то движение среди кустов. Чечек приподнялась и, держась за березу, вся вытянулась в ту сторону. Да, там идут!.. Через минуту она уже, торопливо скользя, срываясь и обдирая коленки, спускалась вниз. Между кустами мелькнул голубой борт аскатской лодки.
Лодку протащили прямо к переправе. Ребята, раскрасневшиеся, веселые, вытирая пот, рассказывали, как они тащили лодку: где мягко - волоком, где каменисто - на плечах. А один раз на подмытом берегу вдруг заскользили да и упали и лодку уронили прямо в реку, но вовремя схватили, а то озорная Катунь ее сразу утащила бы неизвестно куда.
Скоро вся школа была на берегу, у переправы: школьники, учителя, технички. Пришел даже старенький учитель математики Захар Петрович. Алеша Репейников, который, с тех пор как привезли кроликов, только и делал, что сидел перед ними на корточках и разговаривал с ними, кормил, чистил им клетки или, упустив, ловил их, прибежал тоже. Живой и нетерпеливый, он не мог сидеть спокойно: бегал по берегу, влезал на крышу Васильевой будки, чтобы поскорее увидеть машину.
- Идет! Идет! - вдруг крикнул Алеша и кубарем скатился с крыши.
Все вскочили. На шоссе действительно показалась машина, но она не замедлила ход и не остановилась, а прошла дальше своей дорогой. Чужая. Все снова расселись на берегу, и Алеша вновь полез на крышу. И опять сидели, тихо переговаривались и прислушивались, стараясь сквозь плеск реки услышать шум мотора.
На этот раз первой услышала машину Чечек. Она встала и замерла, подняв руку. И тут же закричала:
- Идет! Идет! Идет!
На той стороне снова появилась машина. На этот раз она не промчалась дальше, а остановилась. И снова все вскочили.
Ребята замахали руками, и дружный крик раздался над Катунью:
- Ура-а! Ура-а! Сад приехал!
Коренастый Федя Шумилин тотчас принялся сталкивать на воду лодку. Товарищи помогали ему. Андрей Киргизов и Ваня Петухов взялись за весла, Федя сел к рулю... Лодка завиляла, не слушаясь руля, и Федя напрягал все свои силы, чтобы справиться с нею.
Вдруг с берега раздался сердитый окрик:
- Стойте! Стойте! Разве так управляют? Я сам! - И Григорий Трофимович крупными прыжками сбежал вниз, к воде. - Куда отправились без меня? Почему не позвали? Да вы разве сдержите? С ума сошли!
Он бросился к лодке и, прошлепав прямо по воде в своих желтых ботинках, перевалился через борт и схватился за руль. Лодка сразу выправилась, словно норовистая лошадь, почуявшая руку хозяина, и, качаясь на кипучих волнах, медленно тронулась через реку.
ЭТОТ ДЕНЬ БУДЕТ ПРАЗДНИКОМ!
У подножия Чейнеш-Кая целый день не умолкали голоса:
- Анатолий Яковлевич, а я так сажаю?
- Анатолий Яковлевич, а это какой сорт - "ранетка"?
- Анатолий Яковлевич, а "пепин-шафрановый" - какое яблоко?
- А у моего саженца очень корешки длинные, в ямку не влезают!..
Анатолий Яковлевич, уже успевший загореть под весенним солнцем, с потным лбом и засученными рукавами, носился по всему участку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35