«С рождеством, хозяин». Не останавливаясь, он вытащил из к
армана монету. На площади снова раздался глухой взрыв фейерверка, в небо
дугою взмыла ракета; мгновенье провисев в воздухе, она раскрылась, словн
о кулак, беззвучно растопырив бледнеющие золотые пальцы в спокойной син
еве небес.
Наконец подошел поезд, со скрежетом остановились вагоны с ярко освещенн
ыми окнами, Баярд взял свой мешок и среди веселой ватаги, которая громко п
рощалась, посылая приветы и поручения отсутствующим, поднялся в вагон. Н
ебритый, в исцарапанных сапогах, в грязных военных брюках, в потрепанной
дымчатой твидовой куртке и измятой фетровой шляпе, он нашел свободное ме
сто и поставил под ноги кувшин.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
«…А поскольку сущность весны Ц это одиночество, легкая грусть и чувство
некоторого разочарования, я полагаю, что очищение переживается значите
льно острее, если для большей полноты ко всему этому добавить еще и извес
тную долю ностальгии. Когда я дома, мне всегда приходят на память яблони, и
ли зеленые лужайки, или цвет моря где-нибудь в далеких краях, и я предаюсь
грусти оттого, что не могу находиться везде одновременно, и еще оттого, чт
о в одной весне нельзя изведать все вместе, сразу, как уста всех женщин мир
а у Байрона
…как уста всех женщин мира у Байрона. Ц Имеется в виду 27-я стро
фа шестой песни «Дон Жуана»:
Люблю я женщин и всегда любил
И до сих пор об этом не жалею.
Один тиран когда-то говорил:
«Имей весь мир одну большую шею,
Я с маху б эту шею разрубил!»
Мое желанье проще и нежнее:
Поцеловать (наивная мечта!)
Весь милый женский род в одни уста.
(Перевод Т. Гнедич)
. Но теперь я, кажется, обрел цельность и сосредоточился на одном впо
лне определенном предмете, что, очевидно, свидетельствует в мою пользу».
Перо Хореса остановилось, сам оп вперил взор в страницу, испещренную его
почти совершенно неразборчивыми каракулями, а изысканные слова, которы
е он только что написал, все еще звучали в его мозгу, причудливо и немного
грустно, между тем как он сам покинул свой письменный стол, и комнату, и го
род, и всю ту грубую, крикливую новую обстановку, в которую забросила его с
удьба, и его неуемная фантастическая ущербность уже опять беспрепятств
енно витала в пустынных запредельных далях, соединив там воедино все сво
и несовместимые элементы. На толстых плетях, увивавших карнизы веранды,
уже, наверно, набухают сиреневые бутоны, и он без всякого усилия ясно увид
ел знакомую лужайку под виргинскими можжевельниками, сверкающую белым
и и желтыми звездами нарциссов и жонкилей, между которыми в ожидании сво
ей очереди зацвести стоят высокие гладиолусы.
Но тело его оставалось недвижимым, и рука с остановившимся пером замерла
на исписанном листе. Бумага лежала на желтой полированной поверхности е
го нового письменного стола. Стул, на котором он сидел, тоже был новый, как
и вся комната с ее мертвенно-белыми стенами и панелями под дуб. Целый день
в ней палило солнце, не умеряемое никакими шторами. Ранней весною это был
о даже приятно, как, например, сейчас, когда солнечные лучи вливались в ком
нату через выходившее на запад окно, освещая письменный стол, на котором
цвел белый гиацинт в глазурованном глиняном горшке. Задумчиво глядя в ок
но на толевую крышу, как губка, впитывавшую и излучавшую зной, за которой,
прислонясь к кирпичной стене, стояла кучка усыпанных жалкими цветками а
дамовых деревьев, Хорес со страхом думал о ясных летних днях, когда солнц
е будет раскалять крышу прямо у него над головой, и вспоминал темный затх
лый кабинет в своем доме, где всегда тянуло ветерком, где сомкнутыми ряда
ми стояли нетронутые пыльные книги, которые даже в самые знойные дни, каз
алось, излучали прохладу и покой. И, думая обо всем этом, он снова отвлекся
от той вульгарной новой обстановки, в которой пребывало его тело.
Перо опять задвигалось по бумаге.
«Вероятно, для множества людей, которые ютятся в темных норах, как кроты, и
ли живут, как совы, не нуждаясь даже в пламени свечи, сила духа Ц в конечно
м счете всего лишь жалкая имитация чего-то действительно ценного. Но не д
ля тех, кто носит мир в себе, подобно пламени свечи, несущему свет. Я всегда
был во власти слов, но мне кажется, что, слегка обманув собственную трусос
ть, я могу даже придать ей некоторую уверенность. Полагаю, что ты, как всег
да, не сможешь прочитать это письмо, а если даже ты его прочтешь, оно тебе н
ичего не скажет. Но все равно ты выполнишь свое предназначенье, о целомуд
ренная дева тишины»
…о целомудренная дева тишины. Ц строфа стихот
ворение английского поэта-романтика Джона Китса (1795-1821) «Ода греческой ваз
е» (1820).
.
«Ты была счастливее в своей клетке, правда?» Ц подумал Хорес, читая напис
анные им слова, в которых он, как обычно, перемывал косточки одной женщины
в доме другой. В комнату внезапно ворвался легкий ветерок; он принес с соб
ой чуть сладковатый запах белой акации; бумага на столе зашевелилась, он
встрепенулся и, как человек, внезапно пробудившийся от сна, посмотрел на
часы, сунул их на место и стал быстро писать дальше:
«Мы очень довольны, что маленькая Белл с нами. Ей здесь нравится; в соседне
м доме целая орава белобрысых девчушек с косичками мал мала меньше, пере
д которыми маленькая Белл, по правде говоря, немножко задирает мое, она им
покровительствует, как, впрочем, ей и надлежит по праву старшинства. Когд
а в доме есть дети, вое выглядит совершенно иначе. Очень жаль, что они не пр
едусмотрены в квартирах, которые сдаются внаем. Особенно такие, как мале
нькая Белл Ц серьезная, лучезарная, как-то удивительно рано и быстро раз
вившаяся. Но ведь ты ее почти не знаешь. Мы оба очень довольны, что она с нам
и. Я думаю, что Гарри…» Перо остановилось, и, не выпуская его из поднятой ру
ки в поисках слов, которые так редко от него ускользали, Хорес вдруг понял
, что говорить неправду о других можно, легко и быстро импровизируя, тогда
как неправда, сказанная о самом себе, требует и осмотрительности и тщате
льного выбора выражений. Потом он снова посмотрел на часы, вычеркнул пос
леднюю фразу, добавил: «Белл шлет тебе привет, о Безмятежная», промокнул п
исьмо, сложил его, быстро сунул в конверт, надписал адрес, наклеил марку, в
стал и взял шляпу. Если побежать бегом, можно еще успеть к четырехчасовом
у.
2
В январе мисс Дженни получила от Баярда открытку из Тампико
Тампико Ц
портовый город в Мексике.
, месяц спустя пришла телеграмма из Мехико-сити с просьбой выслать
ему туда денег. И это было последним признаком, что он собирается провест
и в каком-либо месте столько времени, сколько нужно для получения вестей
из дому; хотя иногда в присущей ему мрачной и грубой манере он яркими аляп
оватыми открытками извещал их о том, где побывал. В апреле получилась отк
рытка из Рио, затем последовал долгий промежуток, в течение которого мож
но было подумать, что он окончательно исчез; и мисс Дженни с Нарциссой спо
койно провели это время дома, сосредоточив все свои помыслы на будущем м
ладенце, коего мисс Дженни уже заранее окрестила Джоном.
Мисс Дженни считала, что старый Баярд надсмеялся над ними, что он изменил
своим предкам и романтическому ореолу фамильного рока, скончавшись, как
она выразилась, по сути дела, «шиворот-навыворот». И так как из-за этого он
впал у нее в немилость, а молодой Баярд пребывал в нетях, находясь, так ска
зать, между небом и землей, она стала все чаще и чаще говорить о Джоне. Вско
ре после смерти старого Баярда, внезапно охваченная желанием рыться во в
севозможной рухляди Ц она называла это зимней уборкой, Ц она нашла сре
ди реликвий матери близнецов миниатюрный портрет Джона, сделанный одни
м нью-орлеанским художником, когда мальчикам было восемь лет. Мисс Дженн
и вспомнила, что в то время были сделаны портреты обоих братьев, и ей казал
ось, что после смерти их матери она спрятала их вместе. Однако второй порт
рет так и не нашелся. Поэтому она предоставила Саймону приводить в поряд
ок учиненный ею разгром, а сама понесла портрет вниз, в кабинет, где сидела
Нарцисса, и обе принялись его рассматривать.
Даже в этом раннем возрасте волосы у него были густого рыжевато-коричне
вого оттенка и притом довольно длинные.
Ц Я помню тот день, когда они первый раз вернулись домой из школы. Оба в кр
ови, как дикие кабаны, Ц после драки с другими мальчиками, которые сказал
и, что они похожи на девчонок. Мать умыла их, приласкала, но им было не до нее
Ц они хвастались своими подвигами перед Баярдом и Саймоном. «Вы бы толь
ко на них поглядели», Ц твердил Джон. Баярд, конечно, рассвирепел и сказа
л, что это позор Ц выпускать мальчишку на улицу с длинными локонами, и нак
онец заставил бедную женщину согласиться, чтобы Саймон их остриг. И знае
те что? Ни тот, ни другой не позволили даже притронуться к своим волосам. К
ажется, в школе осталось еще несколько мальчишек, которых они не успели о
тколотить, а они решили заставить всю школу признать, что, если им нравитс
я, они могут носить волосы хоть до пят. И наверняка им это удалось, потому ч
то после нескольких кровавых побоищ они в один прекрасный день вернулис
ь наконец домой без свежих ран и тогда разрешили Саймону остричь им воло
сы, а их мать сидела в гостиной за роялем и плакала. И это было в последний р
аз Ц в здешней школе они больше не дрались. А почему они дрались, когда уе
хали отсюда в университет, я не знаю, но причина у них всегда находилась. В
конце концов нам пришлось их разлучить, и из Виргинии, где учились оба, пер
евести Джонни в Принстон
Принстон Ц университет в штате Нью-Джерси.
. Тогда они бросили жребий или устроили еще что-то в этом роде, навер
но, для того, чтобы решить, которого из них исключат раньше, и когда Джонни
проиграл, стали примерно раз в месяц встречаться в Нью-Йорке. Я нашла у Ба
ярда в столе письма, которые начальник нью-йоркской полиции писал профе
ссорам Принстонского и Виргинского университетов с просьбой не пускат
ь их больше в Нью-Йорк. Эти письма профессора переслали нам. А однажды Бая
рду пришлось за какие-то их проделки уплатить полторы тысячи долларов н
е то какому-то полицейскому, не то официанту.
Мисс Дженни продолжала говорить, но Нарцисса ее не слушала. Она рассматр
ивала лицо на миниатюре. Лицо, смотревшее на нее, было лицом ребенка и в то
же время лицом Баярда, но в нем уже угадывалось не мрачное высокомерие, та
к хорошо ей знакомое по лицу мужа, а нечто глубоко искреннее, непосредств
енное, нечто теплое, открытое и щедрое, и когда Нарцисса сидела, держа в ру
ке маленький овальный медальон, с которого на нее серьезно смотрели спок
ойные голубые глаза, а лицо, окаймленное золотистыми кудрями с гладкой к
ожей и детским ртом, светилось таким мягким, веселым и безыскусным сиянь
ем, перед ней с небывалой доселе ясностью раскрылась слепая трагедия чел
овеческой жизни. Нарцисса сидела неподвижно Ц мисс Дженни думала, что о
на просто смотрит на медальон, а между тем она со всею силой пробудившейс
я душевной стойкости лелеяла ребенка у себя под сердцем; казалось, она уж
е различала черную тень рока, который сама на себя навлекла и который в ож
идании своего часа притаился рядом с ее стулом.
«Нет, нет», Ц со страстным протестом шептала Нарцисса, обволакивая буду
щего ребенка волнами той силы, что с каждым днем все выше поднималась в ее
душе и теле, и расставляя на своих крепостных стенах непобедимые гарнизо
ны. Она даже радовалась, что мисс Дженни показала ей портрет, Ц ее предос
терегли, и она теперь вооружена.
Мисс Дженни между тем продолжала называть ребенка Джоном и вспоминать р
азные забавные случаи из детства того, другого Джона, пока Нарцисса нако
нец поняла, что она их путает, и с ужасом обнаружила, что мисс Дженни старе
ет и что в конце концов даже ее неукротимое старое сердце начинает понем
ногу сдавать. Открытие это ее ужаснуло Ц ведь дряхлость никак не ассоци
ировалась для нее с мисс Дженни, с сухопарой, стройной, подвижной, непрекл
онной и доброй мисс Дженни, распоряжавшейся в доме, который никогда ей не
принадлежал, в который ее насильственно пересадили, с корнем вырвав из р
одной земли в том далеком краю, где нравы, обычаи и даже самый климат так р
азительно отличались от здешних, в доме, в котором она поддерживала поря
док с неиссякаемой энергией при помощи одного-единственного, безответс
твенного, как малое дитя, глупого старого негра.
И тем не менее она продолжала поддерживать порядок в доме, словно и стары
й Баярд, и молодой Баярд все еще в нем жили. Но вечерами, когда они обе сидел
и у огня в кабинете, а время неуклонно двигалось вперед и в комнату уже опя
ть вливался вечерний воздух, напоенный густым и пряным ароматом белых ак
аций, пеньем пересмешников и вечным лукавством вновь народившейся прок
азницы весны, когда наконец даже мисс Дженни признала, что больше незаче
м растапливать камин, Ц теперь, когда они беседовали, Нарцисса стала зам
ечать, что она уже не вспоминает о своем далеком девичестве и о Джебе Стюа
рте с его алым шарфом, мандолиной и увитым гирляндами гнедым конем, а что е
е воспоминания простираются не дальше того времени, когда Баярд и Джон б
ыли детьми. Казалось, будто жизнь ее, подходя к концу, устремлена была не в
будущее, а в прошлое Ц подобно нити, которую наматывают обратно на катуш
ку.
И Нарцисса вновь обрела безмятежный покой Ц заранее предупрежденная о
б опасности, она сидела в своих бастионах и слушала мисс Дженни, более чем
когда-либо прежде преклоняясь перед неукротимой силою духа, который, вс
елившись в тело женщины, достался в наследство легкомысленным и безрасс
удным мужчинам, очевидно, с одною лишь целью заботливо подвести этих муж
чин к их ранней насильственной смерти в период истории, когда ее муж и бра
тья погибли в одном и том же бесполезном крушенье людских начинаний; ког
да, словно в каком-то кошмаре, не проходящем ни во сне, ни наяву, основы ее ж
изни поколебались, а корни были в буквальном смысле слова вырваны из той
земли, где, уповая на чистоту человеческих побуждений, спали вечным сном
ее предки, Ц в период, когда сами эти мужчины, несмотря на всю свою надмен
ную и дерзкую беспечность, непременно дрогнули бы, если бы роль их была ли
шь пассивной, а уделом их было одно ожиданье. И Нарцисса думала о том, наск
олько эта доблесть, никогда не опускавшая клинка пред недоступным для ме
ча врагом, и эта безропотная стойкость никем не воспетых (и, увы, неоплакан
ных) женщин возвышеннее, чем затмивший их мишурный и бесплодный блеск му
жчин. «И вот теперь она стремится сделать меня одной из этих женщин, стрем
ится сделать из моего ребенка еще одну из тех ракет, что на мгновенье вспы
хивают в небе и тотчас угасают».
Не она вновь погрузилась в свою безмятежность, и по мере того, как приближ
ался срок, дни ее все больше и больше сосредоточивались, а голос мисс Джен
ни превращался всего лишь в звук Ц утешительный, но лишенный смысла. Каж
дую неделю она получала эксцентричные, утонченно остроумные письма от Х
ореса, но и их она читала с невозмутимой отчужденностью Ц то есть читала
то, что ев удавалось расшифровать. Писания Хореса всегда казались ей неп
онятными, и даже те их части, которые удавалось расшифровать, ничего ей не
говорили. Впрочем, она знала, что этого он и ожидал.
Но вот уже весна окончательно вступила в свои права. Ежегодные весенние
пререкания мисс Дженни с Айсомом начались снова и яростно, хотя и безоби
дно, шли своим чередом под окном у Нарциссы. Они достали из погреба лукови
цы тюльпанов, с помощью Нарциссы высадили их в грунт, вековали остальные
клумбы, распеленали розы и пересаженный жасмин. Нарцисса съездила в горо
д и увидела, что на заброшенное лужайке расцвели первые жонкили Ц совсе
м как в те дни, когда она и Хорес еще жили дома; и она послала ему ящик жонкил
ей, а потом нарциссов. Но когда зацвели гладиолусы, она уже почти не выходи
ла из дому и только под вечер гуляла с мисс Дженни по цветущему саду, напол
ненному пеньем пересмешников и запоздалых дроздов, по длинным аллеям, гд
е медленно и неохотно сгущались сумерки, и мисс Дженни все толковала ей о
Джоне, путая еще не родившегося младенца с покойником.
В начале июня они получили от Баярда письмо с просьбой выслать ему денег
в Сан-Франциско, где он наконец ухитрился стать жертвой ограбления.
Деньги мисс Дженни отправила. «Возвращайся домой», Ц телеграфировала о
на ему тайком от Нарциссы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
армана монету. На площади снова раздался глухой взрыв фейерверка, в небо
дугою взмыла ракета; мгновенье провисев в воздухе, она раскрылась, словн
о кулак, беззвучно растопырив бледнеющие золотые пальцы в спокойной син
еве небес.
Наконец подошел поезд, со скрежетом остановились вагоны с ярко освещенн
ыми окнами, Баярд взял свой мешок и среди веселой ватаги, которая громко п
рощалась, посылая приветы и поручения отсутствующим, поднялся в вагон. Н
ебритый, в исцарапанных сапогах, в грязных военных брюках, в потрепанной
дымчатой твидовой куртке и измятой фетровой шляпе, он нашел свободное ме
сто и поставил под ноги кувшин.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
«…А поскольку сущность весны Ц это одиночество, легкая грусть и чувство
некоторого разочарования, я полагаю, что очищение переживается значите
льно острее, если для большей полноты ко всему этому добавить еще и извес
тную долю ностальгии. Когда я дома, мне всегда приходят на память яблони, и
ли зеленые лужайки, или цвет моря где-нибудь в далеких краях, и я предаюсь
грусти оттого, что не могу находиться везде одновременно, и еще оттого, чт
о в одной весне нельзя изведать все вместе, сразу, как уста всех женщин мир
а у Байрона
…как уста всех женщин мира у Байрона. Ц Имеется в виду 27-я стро
фа шестой песни «Дон Жуана»:
Люблю я женщин и всегда любил
И до сих пор об этом не жалею.
Один тиран когда-то говорил:
«Имей весь мир одну большую шею,
Я с маху б эту шею разрубил!»
Мое желанье проще и нежнее:
Поцеловать (наивная мечта!)
Весь милый женский род в одни уста.
(Перевод Т. Гнедич)
. Но теперь я, кажется, обрел цельность и сосредоточился на одном впо
лне определенном предмете, что, очевидно, свидетельствует в мою пользу».
Перо Хореса остановилось, сам оп вперил взор в страницу, испещренную его
почти совершенно неразборчивыми каракулями, а изысканные слова, которы
е он только что написал, все еще звучали в его мозгу, причудливо и немного
грустно, между тем как он сам покинул свой письменный стол, и комнату, и го
род, и всю ту грубую, крикливую новую обстановку, в которую забросила его с
удьба, и его неуемная фантастическая ущербность уже опять беспрепятств
енно витала в пустынных запредельных далях, соединив там воедино все сво
и несовместимые элементы. На толстых плетях, увивавших карнизы веранды,
уже, наверно, набухают сиреневые бутоны, и он без всякого усилия ясно увид
ел знакомую лужайку под виргинскими можжевельниками, сверкающую белым
и и желтыми звездами нарциссов и жонкилей, между которыми в ожидании сво
ей очереди зацвести стоят высокие гладиолусы.
Но тело его оставалось недвижимым, и рука с остановившимся пером замерла
на исписанном листе. Бумага лежала на желтой полированной поверхности е
го нового письменного стола. Стул, на котором он сидел, тоже был новый, как
и вся комната с ее мертвенно-белыми стенами и панелями под дуб. Целый день
в ней палило солнце, не умеряемое никакими шторами. Ранней весною это был
о даже приятно, как, например, сейчас, когда солнечные лучи вливались в ком
нату через выходившее на запад окно, освещая письменный стол, на котором
цвел белый гиацинт в глазурованном глиняном горшке. Задумчиво глядя в ок
но на толевую крышу, как губка, впитывавшую и излучавшую зной, за которой,
прислонясь к кирпичной стене, стояла кучка усыпанных жалкими цветками а
дамовых деревьев, Хорес со страхом думал о ясных летних днях, когда солнц
е будет раскалять крышу прямо у него над головой, и вспоминал темный затх
лый кабинет в своем доме, где всегда тянуло ветерком, где сомкнутыми ряда
ми стояли нетронутые пыльные книги, которые даже в самые знойные дни, каз
алось, излучали прохладу и покой. И, думая обо всем этом, он снова отвлекся
от той вульгарной новой обстановки, в которой пребывало его тело.
Перо опять задвигалось по бумаге.
«Вероятно, для множества людей, которые ютятся в темных норах, как кроты, и
ли живут, как совы, не нуждаясь даже в пламени свечи, сила духа Ц в конечно
м счете всего лишь жалкая имитация чего-то действительно ценного. Но не д
ля тех, кто носит мир в себе, подобно пламени свечи, несущему свет. Я всегда
был во власти слов, но мне кажется, что, слегка обманув собственную трусос
ть, я могу даже придать ей некоторую уверенность. Полагаю, что ты, как всег
да, не сможешь прочитать это письмо, а если даже ты его прочтешь, оно тебе н
ичего не скажет. Но все равно ты выполнишь свое предназначенье, о целомуд
ренная дева тишины»
…о целомудренная дева тишины. Ц строфа стихот
ворение английского поэта-романтика Джона Китса (1795-1821) «Ода греческой ваз
е» (1820).
.
«Ты была счастливее в своей клетке, правда?» Ц подумал Хорес, читая напис
анные им слова, в которых он, как обычно, перемывал косточки одной женщины
в доме другой. В комнату внезапно ворвался легкий ветерок; он принес с соб
ой чуть сладковатый запах белой акации; бумага на столе зашевелилась, он
встрепенулся и, как человек, внезапно пробудившийся от сна, посмотрел на
часы, сунул их на место и стал быстро писать дальше:
«Мы очень довольны, что маленькая Белл с нами. Ей здесь нравится; в соседне
м доме целая орава белобрысых девчушек с косичками мал мала меньше, пере
д которыми маленькая Белл, по правде говоря, немножко задирает мое, она им
покровительствует, как, впрочем, ей и надлежит по праву старшинства. Когд
а в доме есть дети, вое выглядит совершенно иначе. Очень жаль, что они не пр
едусмотрены в квартирах, которые сдаются внаем. Особенно такие, как мале
нькая Белл Ц серьезная, лучезарная, как-то удивительно рано и быстро раз
вившаяся. Но ведь ты ее почти не знаешь. Мы оба очень довольны, что она с нам
и. Я думаю, что Гарри…» Перо остановилось, и, не выпуская его из поднятой ру
ки в поисках слов, которые так редко от него ускользали, Хорес вдруг понял
, что говорить неправду о других можно, легко и быстро импровизируя, тогда
как неправда, сказанная о самом себе, требует и осмотрительности и тщате
льного выбора выражений. Потом он снова посмотрел на часы, вычеркнул пос
леднюю фразу, добавил: «Белл шлет тебе привет, о Безмятежная», промокнул п
исьмо, сложил его, быстро сунул в конверт, надписал адрес, наклеил марку, в
стал и взял шляпу. Если побежать бегом, можно еще успеть к четырехчасовом
у.
2
В январе мисс Дженни получила от Баярда открытку из Тампико
Тампико Ц
портовый город в Мексике.
, месяц спустя пришла телеграмма из Мехико-сити с просьбой выслать
ему туда денег. И это было последним признаком, что он собирается провест
и в каком-либо месте столько времени, сколько нужно для получения вестей
из дому; хотя иногда в присущей ему мрачной и грубой манере он яркими аляп
оватыми открытками извещал их о том, где побывал. В апреле получилась отк
рытка из Рио, затем последовал долгий промежуток, в течение которого мож
но было подумать, что он окончательно исчез; и мисс Дженни с Нарциссой спо
койно провели это время дома, сосредоточив все свои помыслы на будущем м
ладенце, коего мисс Дженни уже заранее окрестила Джоном.
Мисс Дженни считала, что старый Баярд надсмеялся над ними, что он изменил
своим предкам и романтическому ореолу фамильного рока, скончавшись, как
она выразилась, по сути дела, «шиворот-навыворот». И так как из-за этого он
впал у нее в немилость, а молодой Баярд пребывал в нетях, находясь, так ска
зать, между небом и землей, она стала все чаще и чаще говорить о Джоне. Вско
ре после смерти старого Баярда, внезапно охваченная желанием рыться во в
севозможной рухляди Ц она называла это зимней уборкой, Ц она нашла сре
ди реликвий матери близнецов миниатюрный портрет Джона, сделанный одни
м нью-орлеанским художником, когда мальчикам было восемь лет. Мисс Дженн
и вспомнила, что в то время были сделаны портреты обоих братьев, и ей казал
ось, что после смерти их матери она спрятала их вместе. Однако второй порт
рет так и не нашелся. Поэтому она предоставила Саймону приводить в поряд
ок учиненный ею разгром, а сама понесла портрет вниз, в кабинет, где сидела
Нарцисса, и обе принялись его рассматривать.
Даже в этом раннем возрасте волосы у него были густого рыжевато-коричне
вого оттенка и притом довольно длинные.
Ц Я помню тот день, когда они первый раз вернулись домой из школы. Оба в кр
ови, как дикие кабаны, Ц после драки с другими мальчиками, которые сказал
и, что они похожи на девчонок. Мать умыла их, приласкала, но им было не до нее
Ц они хвастались своими подвигами перед Баярдом и Саймоном. «Вы бы толь
ко на них поглядели», Ц твердил Джон. Баярд, конечно, рассвирепел и сказа
л, что это позор Ц выпускать мальчишку на улицу с длинными локонами, и нак
онец заставил бедную женщину согласиться, чтобы Саймон их остриг. И знае
те что? Ни тот, ни другой не позволили даже притронуться к своим волосам. К
ажется, в школе осталось еще несколько мальчишек, которых они не успели о
тколотить, а они решили заставить всю школу признать, что, если им нравитс
я, они могут носить волосы хоть до пят. И наверняка им это удалось, потому ч
то после нескольких кровавых побоищ они в один прекрасный день вернулис
ь наконец домой без свежих ран и тогда разрешили Саймону остричь им воло
сы, а их мать сидела в гостиной за роялем и плакала. И это было в последний р
аз Ц в здешней школе они больше не дрались. А почему они дрались, когда уе
хали отсюда в университет, я не знаю, но причина у них всегда находилась. В
конце концов нам пришлось их разлучить, и из Виргинии, где учились оба, пер
евести Джонни в Принстон
Принстон Ц университет в штате Нью-Джерси.
. Тогда они бросили жребий или устроили еще что-то в этом роде, навер
но, для того, чтобы решить, которого из них исключат раньше, и когда Джонни
проиграл, стали примерно раз в месяц встречаться в Нью-Йорке. Я нашла у Ба
ярда в столе письма, которые начальник нью-йоркской полиции писал профе
ссорам Принстонского и Виргинского университетов с просьбой не пускат
ь их больше в Нью-Йорк. Эти письма профессора переслали нам. А однажды Бая
рду пришлось за какие-то их проделки уплатить полторы тысячи долларов н
е то какому-то полицейскому, не то официанту.
Мисс Дженни продолжала говорить, но Нарцисса ее не слушала. Она рассматр
ивала лицо на миниатюре. Лицо, смотревшее на нее, было лицом ребенка и в то
же время лицом Баярда, но в нем уже угадывалось не мрачное высокомерие, та
к хорошо ей знакомое по лицу мужа, а нечто глубоко искреннее, непосредств
енное, нечто теплое, открытое и щедрое, и когда Нарцисса сидела, держа в ру
ке маленький овальный медальон, с которого на нее серьезно смотрели спок
ойные голубые глаза, а лицо, окаймленное золотистыми кудрями с гладкой к
ожей и детским ртом, светилось таким мягким, веселым и безыскусным сиянь
ем, перед ней с небывалой доселе ясностью раскрылась слепая трагедия чел
овеческой жизни. Нарцисса сидела неподвижно Ц мисс Дженни думала, что о
на просто смотрит на медальон, а между тем она со всею силой пробудившейс
я душевной стойкости лелеяла ребенка у себя под сердцем; казалось, она уж
е различала черную тень рока, который сама на себя навлекла и который в ож
идании своего часа притаился рядом с ее стулом.
«Нет, нет», Ц со страстным протестом шептала Нарцисса, обволакивая буду
щего ребенка волнами той силы, что с каждым днем все выше поднималась в ее
душе и теле, и расставляя на своих крепостных стенах непобедимые гарнизо
ны. Она даже радовалась, что мисс Дженни показала ей портрет, Ц ее предос
терегли, и она теперь вооружена.
Мисс Дженни между тем продолжала называть ребенка Джоном и вспоминать р
азные забавные случаи из детства того, другого Джона, пока Нарцисса нако
нец поняла, что она их путает, и с ужасом обнаружила, что мисс Дженни старе
ет и что в конце концов даже ее неукротимое старое сердце начинает понем
ногу сдавать. Открытие это ее ужаснуло Ц ведь дряхлость никак не ассоци
ировалась для нее с мисс Дженни, с сухопарой, стройной, подвижной, непрекл
онной и доброй мисс Дженни, распоряжавшейся в доме, который никогда ей не
принадлежал, в который ее насильственно пересадили, с корнем вырвав из р
одной земли в том далеком краю, где нравы, обычаи и даже самый климат так р
азительно отличались от здешних, в доме, в котором она поддерживала поря
док с неиссякаемой энергией при помощи одного-единственного, безответс
твенного, как малое дитя, глупого старого негра.
И тем не менее она продолжала поддерживать порядок в доме, словно и стары
й Баярд, и молодой Баярд все еще в нем жили. Но вечерами, когда они обе сидел
и у огня в кабинете, а время неуклонно двигалось вперед и в комнату уже опя
ть вливался вечерний воздух, напоенный густым и пряным ароматом белых ак
аций, пеньем пересмешников и вечным лукавством вновь народившейся прок
азницы весны, когда наконец даже мисс Дженни признала, что больше незаче
м растапливать камин, Ц теперь, когда они беседовали, Нарцисса стала зам
ечать, что она уже не вспоминает о своем далеком девичестве и о Джебе Стюа
рте с его алым шарфом, мандолиной и увитым гирляндами гнедым конем, а что е
е воспоминания простираются не дальше того времени, когда Баярд и Джон б
ыли детьми. Казалось, будто жизнь ее, подходя к концу, устремлена была не в
будущее, а в прошлое Ц подобно нити, которую наматывают обратно на катуш
ку.
И Нарцисса вновь обрела безмятежный покой Ц заранее предупрежденная о
б опасности, она сидела в своих бастионах и слушала мисс Дженни, более чем
когда-либо прежде преклоняясь перед неукротимой силою духа, который, вс
елившись в тело женщины, достался в наследство легкомысленным и безрасс
удным мужчинам, очевидно, с одною лишь целью заботливо подвести этих муж
чин к их ранней насильственной смерти в период истории, когда ее муж и бра
тья погибли в одном и том же бесполезном крушенье людских начинаний; ког
да, словно в каком-то кошмаре, не проходящем ни во сне, ни наяву, основы ее ж
изни поколебались, а корни были в буквальном смысле слова вырваны из той
земли, где, уповая на чистоту человеческих побуждений, спали вечным сном
ее предки, Ц в период, когда сами эти мужчины, несмотря на всю свою надмен
ную и дерзкую беспечность, непременно дрогнули бы, если бы роль их была ли
шь пассивной, а уделом их было одно ожиданье. И Нарцисса думала о том, наск
олько эта доблесть, никогда не опускавшая клинка пред недоступным для ме
ча врагом, и эта безропотная стойкость никем не воспетых (и, увы, неоплакан
ных) женщин возвышеннее, чем затмивший их мишурный и бесплодный блеск му
жчин. «И вот теперь она стремится сделать меня одной из этих женщин, стрем
ится сделать из моего ребенка еще одну из тех ракет, что на мгновенье вспы
хивают в небе и тотчас угасают».
Не она вновь погрузилась в свою безмятежность, и по мере того, как приближ
ался срок, дни ее все больше и больше сосредоточивались, а голос мисс Джен
ни превращался всего лишь в звук Ц утешительный, но лишенный смысла. Каж
дую неделю она получала эксцентричные, утонченно остроумные письма от Х
ореса, но и их она читала с невозмутимой отчужденностью Ц то есть читала
то, что ев удавалось расшифровать. Писания Хореса всегда казались ей неп
онятными, и даже те их части, которые удавалось расшифровать, ничего ей не
говорили. Впрочем, она знала, что этого он и ожидал.
Но вот уже весна окончательно вступила в свои права. Ежегодные весенние
пререкания мисс Дженни с Айсомом начались снова и яростно, хотя и безоби
дно, шли своим чередом под окном у Нарциссы. Они достали из погреба лукови
цы тюльпанов, с помощью Нарциссы высадили их в грунт, вековали остальные
клумбы, распеленали розы и пересаженный жасмин. Нарцисса съездила в горо
д и увидела, что на заброшенное лужайке расцвели первые жонкили Ц совсе
м как в те дни, когда она и Хорес еще жили дома; и она послала ему ящик жонкил
ей, а потом нарциссов. Но когда зацвели гладиолусы, она уже почти не выходи
ла из дому и только под вечер гуляла с мисс Дженни по цветущему саду, напол
ненному пеньем пересмешников и запоздалых дроздов, по длинным аллеям, гд
е медленно и неохотно сгущались сумерки, и мисс Дженни все толковала ей о
Джоне, путая еще не родившегося младенца с покойником.
В начале июня они получили от Баярда письмо с просьбой выслать ему денег
в Сан-Франциско, где он наконец ухитрился стать жертвой ограбления.
Деньги мисс Дженни отправила. «Возвращайся домой», Ц телеграфировала о
на ему тайком от Нарциссы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41