Запахи растительного царства пьянили Селену. Иногда Спарки брал ее за руку и показывал на берег.
Один раз она услышала недовольное фырканье и увидала в воде длинное зеленое тело и злобные глаза, спрятанные в складках морщинистой кожи. Поглядев на низкий берег в двадцати ярдах, она встретилась взглядом еще с одной рептилией. Крокодил медленно сжимал и разжимал челюсти, выражение его глаз было непроницаемым, как у химеры Нотр-Дама.
– Их тут называют «жакаре», – сказал Спарки. – Из них получаются отличные сумочки.
В другой раз им встретилась стая летучих мышей-вампиров, висящих головами вниз в дупле дерева с животами, раздутыми от крови лошадей, а может быть, и людей.
И еще раз Селена услышала треск сучьев и приглушенные гортанные голоса и, вглядевшись в гущу листвы, увидела несколько маленьких темных лиц. С неприятным чувством она смотрела на их острые белые зубы и быстрые, почти человеческие, движения. Через миг они исчезли, оставив за собой только шорох потревоженной листвы.
Внезапно с берега поплыл приторный мускусный запах. Наморщив нос, Селена повернулась и заметила на берегу у самой земли какой-то черный лоскут, бьющийся на ветру. Потом еще один, еще – и целая стая черных и белых грифов урубу, потревоженных их приближением, взмыла в воздух.
– Грифы, – сказал Спарки, направляя лодку к берегу. – Могильщики природы. Вся мертвечина джунглей скрывается в их желудках.
Покружившись, птицы угрюмо расселись по кронам соседних деревьев. Добыча, от которой их отогнали, осталась лежать на берегу. Спина животного представляла собой месиво из крови, лохмотьев кожи и мышц. Голова быка была разбита ударами дубин, такими сильными, что расщепились рога. У живота громоздились скользкие кольца кишок; из боков торчало несколько заостренных кольев. Но самое большое отвращение у Селены вызвали синие, желтые и белые бабочки, тучами роящиеся вокруг трупа, и в экстазе погружающие лапки и крылья в кровавую жижу.
– Я думала, они питаются цветами, – сказала она, расширив глаза.
– Даже самые прекрасные существа в мире способны на дурные поступки, – ответил Спарки с улыбкой.
– Да, но кто так разделал это бедное животное?
– Хиваро Хиваро, или шуары – эквадорские индейцы, у которых до недавних времен сохранялся обычай отрезать головы врагов и делать из них особые амулеты – тсантса.
, должно быть. В приступе бешенства.
– Это что, местные индейцы?
– Именно, – Спарки опять вывел лодку на середину. – Не так давно они охотились за головами.
– Черт возьми! Надеюсь, сейчас это прошло.
– Вроде бы. Во всяком случае, так считают.
Как только лодка отплыла, грифы вернулись к своему пиршеству.
Но все это было вчера. Сейчас она вышла на берег реки и увидела футах в тридцати Спарки в его лодке.
– Привет, спаситель! Ты что там делаешь?
Спарки закрывал крышкой какую-то банку.
– Погоди минуту. Только возьму последнюю пробу.
Сидя на берегу, молодая женщина медленно оглядывалась вокруг. Вчерашним вечером они свернули в один из притоков Сантьяго и встали лагерем в широкой лагуне. Теперь Селена смотрела вокруг, постепенно расслабляясь и избавляясь от давящей власти леса. Не было здесь и грязной воды Сантьяго, несущей в Амазонку мусор и разлагающиеся тела животных. Вместо этого кругом царили чистота и тишина. Деревья, как стражи-великаны, замерли у края воды. Ни одна рыба не нарушала плеском безмятежного спокойствия воды; ни одна лягушка не подавала голоса.
Солнце и луна еще спорили за место на небе, но день уже вступил в свои права, заливая расплавленным серебром восточный край лагуны. Западный край, освещенный умирающей луной, отливал кованой бронзой.
Пока Селена смотрела на воду и на розовую волну, мягко набегающую на берег, лодка ткнулась носом в песок.
– Господи! – она встала. – Какое классное место!
– Нравится? – улыбнулся Спарки.
– Еще бы! Слушай, тебе нужна помощь?
– Конечно. Вынеси эти банки на берег, пока я привяжу лодку.
– И как давно ты здесь? – спросила Селена, принимая от него банки с пробами воды.
– Месяцев шесть. Я не член Корпуса мира. Просто у них работаю.
– А почему?
– Я не гражданин США, поэтому не могу быть добровольцем.
– Но как ты очутился в этих джунглях?
– Долгая история. Когда несколько лет назад умерла моя мать, меня взяла к себе бабушка. Она любила солнце, поэтому мы жили то на Таити, то на Мартинике, то во Французской Гвиане. Полгода назад бабушка тоже умерла, и я стал шататься по побережью, думая, куда податься. В Венесуэле я встретил двоих парней, которые ехали в Эквадор с Корпусом мира. Они согласились взять меня с собой, но только за мой счет – от бабушки остались кое-какие деньги. В Кито я должен был с ними расстаться, но тут один из них подхватил дизентерию. Другой не хотел идти в джунгли один, а я искал приключений... в общем, они наняли меня на работу. Платят немного, но дело не в этом. Мне здесь нравится. Я часто плаваю по реке в одиночку. Хорошее общество.
– Мне тоже нравится твое общество, – сказала Селена.
– Ладно, – Спарки улыбнулся. – Подержи банки, пока я наклею на них этикетки.
Селена подняла банку, а Спарки достал из-за пояса нож и отрезал кусок клейкой ленты. Вдвоем они быстро закончили работу.
Из ветвей наверху ракетой вырвался большой сине-желтый попугай – и вновь наступила тишина.
Ничто не двигалось, кроме ножа Спарки. Ни одно облако не проплывало в ослепительной синеве. Вместе с тишиной пришла неожиданная мысль. Селена поглядела на Спарки.
– Ты все? – она сунула руку в карман рубашки и достала маленькую пробирку.
– Ага.
– Значит, мы можем расслабиться?
– Конечно. Я никуда не спешу.
– Отлично, – улыбаясь, Селена открыла пробирку.
– Что это?
– Увидишь, – она высыпала содержимое на ладонь.
– Что это?
– Это рай, дорогой, вот и все. Хочешь попробовать?
* * *
– Что-то мне нехорошо.
– Это пройдет.
– Нет, правда. Мне совсем нехорошо.
– Ну, не смотри на меня так сердито. Кислота всегда сначала действует на желудок.
– Я говорю не о желудке, а о голове.
– Тс-с. Помолчи и прислушайся.
Прошло уже сорок минут с того времени, как они приняли ЛСД, и Спарки казалось теперь, что река превратилась в бесконечный коридор, собравший воедино звуки со всего континента и обрушивающий их на его голову. Мир наполнился электричеством, и любое движение добавляло новые гудящие звуки к все нарастающему крещендо, сверлящему его мозг. Джунгли вокруг него, казалось, на глазах превратились в нечто ужасное, сырое, полное невыразимого зла, похожее на разверстую гниющую рану. Спарки стало страшно.
В его голове начали проноситься бессвязные мысли: «...бояться нечего, кроме самого страха... сам страх боится страха... ничего кроме страха... страх... помогите!.. Мне нужно бежать...»
Внезапно он встал, едва держась на ногах.
До того, как наркотик подействовал, они разбили лагерь и вынесли вещи на берег; потом уселись на берегу и стали ждать. Но чего бы ни ожидал Спарки, происходило явно что-то другое.
О Боже, что со мной?
Неожиданные и нежеланные мысли, лишенные всякого порядка, пронизывали вспышками белого света его мозг. Страх поймал его на удочку и тянул все сильнее.
Тошнота. Слабость. Дрожь. Мое тело вышло из-под контроля!
Потом Селена начала исчезать.
Сначала это исчезновение было постепенным, как разложение трупа. Кожа ее сделалась белой и слегка блестящей; зрачки расширились, а глаза выпучились, как у рыбы. Потом ее тело начало ритмично двигаться в такт тому неотвратимому биению, которое сотрясало Спарки. Под ее прозрачной кожей были отчетливо видны все пульсирующие жилки, все сокращающиеся мышцы. Лицо ее превратилось в пугающую карикатуру, в подобие женщины, глаза, губы, ноздри которой источали...
Секс... секс... секс! О Боже, нет! Заберите меня отсюда!
Потом что-то ворвалось в голову Спарки. Что-то невероятно тяжелое навалилось на него, вызвав полное отключение сознания.
Окружающий мир распался на фрагменты, смешиваясь с иллюзиями. Видения накатывались одно за другим, открывая незамеченные прежде детали.
Они оставляли за собой растущий страх. Опасность была повсюду.
Потом Селена встала и сняла с себя рубашку.
Движение ее, хоть и было быстрым, запечатлелось в одурманенном мозгу Спарки тысячей меняющихся образов. Она то появлялась, то исчезала вновь, и зачарованный, напуганный, сбитый с толку Спарки смотрел на этот длящийся столетия стриптиз. Смотрел, как Селена поднимает руки вверх, словно вознося мольбы солнцу, а после медленно, пуговица за пуговицей, расстегивает блузку.
Он мог видеть ложбинку между ее грудей.
К одному из белых полушарий присосался маленький клещ, которого здесь называли «гарапате». Он быстро краснел от ее крови.
Потом ее груди вырвались из ткани, и Спарки начала бить дрожь. Он видел каждую прожилку, каждую складку жира, каждую морщинку на ее коричневых сосках. Одна грудь вдруг стала вдвое больше другой, потом опять уменьшилась до нормального размера.
– Господи! – воскликнула Селена, тряхнув водопадом черных волос. – Как тут здорово! Чертовски первобытное место.
Поводя плечами и бедрами в такт все тому же внутреннему ритму, она направилась к теплой воде лагуны.
"Не надо! – закричал мысленно Спарки. – Тут полно пиявок!" Но эта мысль так и не нашла слов для своего выражения и упала обратно, как сбитая влет птица.
Селена шла по берегу, по щиколотку утопая в жирной красноватой грязи. Она откинула голову и громко рассмеялась.
– Ешь меня, Природа-Мать! – весело крикнула она. – Ешь свою любимую дочь!
Спарки ее голос показался неестественным, жутким, похожим на рычание животного. Только два слова, отдаваясь эхом, впечатались в его мозг.
Ешь меня... Ешь меня... Ешь меня, Спарки! ...Да, мой дорогой, я вернулась!
Спарки замер, как сраженный громом.
Теперь двигалась одна Селена, вертясь, поворачиваясь, вытягивая руки. Лицо ее быстро старело.
Я сказала: ешь меня, Спарки! Неужели ты не рад своей мамочке?
– Но... но ты же мертва! Тебя закопали в землю!
Селена нахмурилась:
– Ты о чем? – потом рассмеялась, расстегнула пуговицу на своих шортах и на миг остановилась перед тем, как их снять.
Жара палила залитый солнцем берег.
Маленькие лужицы на поверхности грязи сверкали теперь, как бриллианты, в окружении ослепительной зелени джунглей.
Казалось, грязь начала карабкаться по ногам Селены и сорвала с нее шорты, сперва одну штанину, потом другую, пока женщина не предстала глазам Спарки обнаженной. Ее кожа блестела на солнце, как поверхность воды.
Незваная мысль снова ворвалась в мозг Спарки.
«Тсантса!» – и снова: «Тсантса!» и еще раз...
Отвлекаясь от невыносимого блеска, глаза Спарки устремились к другим деталям окружающего. К пурпурной осе с оранжевыми крыльями, пролетавшей справа от него. К обезьяньему хвосту, мелькнувшему в листве слева. К черным волосам Селены, слившимся в одну длинную, струящуюся прядь...
Нет! Это не волосы, а что-то другое темной тенью скользило по берегу к Спарки. Уже не Селена с измазанными грязью ногами шла к нему, излучая желание своей улыбкой Медузы, – вокруг ее тела, почти скрыв ее, обвила кольца гигантская анаконда. Ее белые зубы ощерились в угрозе, ее черные глазки, полные ненависти, смотрели прямо на него.
Горячая судорога пронзила внутренности Спарки. Под скользкой кожей змеи играли и перекатывались мускулы, управляемые командами крошечного мозга. Она несла страх.
Страх таился в предмете, который держала в руках Селена, – она вынула его из своей дорожной сумки. Он напоминал двуликого Януса или два дразнящих языка дьявола.
Страх таился и в ее голосе, по-прежнему звучащем в измученном сознании Спарки нечеловеческим рыком:
– Не отворачивайся, милый. Просто иди ко мне, и это исчезнет. Иди ко мне.
...и ешь меня, мой мальчик. Возьми свою мамочку!
Селена с рычанием ухватила Спарки за руку, и другой рукой потянулась к его шортам. В панике он вырвался и упал в грязь. Под звенящий смех Селены его шорты лопнули, обнажая промежность.
Она отбросила куски ткани и выпрямилась, возвышаясь над ним, распростертым у ее ног. Встав на четвереньки, Спарки поднял голову и взглянул на нее глазами, полными слез.
Именно тогда его рука натолкнулась на рукоятку ножа за поясом.
Селена начала медленно наклоняться.
Тсантса? Нет, не тсантса... но... но...
К его глазам придвинулась темная масса волос у нее на лобке. Через мгновение черное пятно обросло восемью мохнатыми лапами разной длины и зашевелилось, глядя на него красными злыми глазами. Паук медленно повернулся и, перебирая лапами, пополз прочь, в дебри живота Селены.
Потом она уселась на него верхом, и ее дьявольская рука заскользила по его телу.
– Почувствуй это, милый, только почувствуй. Это очень приятно, поверь мне.
– Нет!
– Спарки!
– Уходи!
– Ну, давай же, милый. Трахни меня.
Я ненавижу тебя, мама! Отец, ну помоги же мне!
Внезапно Селена вздрогнула, весом своего тела придавливая Спарки к земле. Она начала биться в конвульсиях, когда нож вонзился ей в горло. Раздался звук, как будто кто-то через трубочку высасывал содержимое бокала. Потом Спарки с силой рванул лезвие вправо. Горло Селены с хлюпаньем раскрылось, и поток хлынувшей крови застлал воздух кровавым туманом.
Спарки начал кричать.
* * *
Тишина.
Тишина, которая, на самом деле не была тишиной – только остановленным дыханием джунглей, настороженно ждущих. Так молчат тиго, анаконда, летучая мышь. Когда человек слышит такое молчание, он должен хватать любое оружие, ибо идет что-то страшное, опережающее даже мысли о нем.
Женщина знала джунгли, поэтому она отставила миску с чичей Хмельное питье амазонских индейцев.
и наклонила голову, вслушиваясь.
Это была уродливая женщина хиваро, одетая в платье своего племени, оставляющее открытым левое плечо. Ее волосы слиплись от грязи и жира; лицо было покрыто грубым узором. Она сидела на пороге бамбуковой хижины, из двери которой пробивалась струйка дыма. Над входом висела закопченная тсантса.
Перед женщиной на костре бурлил котелок с мутной похлебкой. Рядом ребенок с кривыми ножками и раздутым животом тянул за хвост такую же рахитичную собаку. Та оставила игру и прислушивалась так же тревожно, как женщина.
Первым знаком чего-то необычного были пронзительные крики, донесшиеся со стороны реки. Его подхватила затаившаяся в листве стая обезьян, потом раздались встревоженные голоса и других обитателей джунглей. Наконец тишину окончательно взорвал вопль, полный такого страха и экстаза, что женщина вскочила и в испуге заметалась, прижав ребенка к дряблой груди. Ее охватила надежда, что ушедший на охоту муж успеет вернуться и спасти ее.
Потом она застыла на месте.
Ее пронизал ужасом крик первобытной страсти.
Спарки впервые испытал оргазм.
Часть вторая
Всадник
"Хоть древа жизни сладок плод,
но берегись: оно растет
из сердца матери твоей,
из твоего отца костей,
и закричит, как мандрагор,
когда вонзишь в него топор".
Р.Л. Стивенсон
Охотник за головами
ВАНКУВЕР, БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ, 1982
Понедельник, 18 октября, 5.00
В этом городе всегда льет дождь. Так и должно быть: за островами на западе лежит безбрежный океан, а на северо-востоке возвышаются зубчатые горные пики. Осенью небо здесь становится свинцово-серым, и морские бури приносят клубящиеся тучи, которые, распарывая брюхо о вершины гор, изливают на город такие же свинцово-серые струи.
Чтобы жить в этом городе, нужно полюбить дождь.
Женщина брела под утренним дождем, промочившим ее до костей. Она, спотыкаясь, шла по Пендер-стрит, что в китайском квартале, одной рукой держась за стены домов, а другую прижимая к животу. Ноги ее разбрызгивали воду в лужах, отражавших неоновый свет. Она была высокой и худой, эта женщина – длинноногая, черноволосая европейка лет двадцати. Распахивающееся на октябрьском холоде пальто открывало блузку с открытым воротом и синие джинсы в обтяжку. Промокшая ткань блузки плотно облегала соски. Ей было холодно, хотелось есть, и, что хуже всего, ей срочно требовалась доза.
Женщина направлялась к отелю «Лунный свет» и к Стене, где по традиции собирались хукеры Проститутки (сленг).
. Впереди уже показалась голубая реклама, еле видная за пеленой тумана.
На углу Пендер и Мейн женщина оступилась и упала на кромку тротуара. Раздался треск кости, и она задохнулась от острой боли, сковавшей судорогой ее тело. Ей показалось, что во все ее мышцы вгрызлись стаей жадные муравьи. Кое-как она села на тротуар, опустив голову, мокрые от дождя черные волосы налипли на ее высокий белый лоб. Она плакала.
«Джонни, вонючая сука! Ну помогите мне кто-нибудь, ну пожалуйста!»
Полиция отпустила ее всего двадцать минут назад. Они остановили ее прямо на улице прошлым вечером, часов в девять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Один раз она услышала недовольное фырканье и увидала в воде длинное зеленое тело и злобные глаза, спрятанные в складках морщинистой кожи. Поглядев на низкий берег в двадцати ярдах, она встретилась взглядом еще с одной рептилией. Крокодил медленно сжимал и разжимал челюсти, выражение его глаз было непроницаемым, как у химеры Нотр-Дама.
– Их тут называют «жакаре», – сказал Спарки. – Из них получаются отличные сумочки.
В другой раз им встретилась стая летучих мышей-вампиров, висящих головами вниз в дупле дерева с животами, раздутыми от крови лошадей, а может быть, и людей.
И еще раз Селена услышала треск сучьев и приглушенные гортанные голоса и, вглядевшись в гущу листвы, увидела несколько маленьких темных лиц. С неприятным чувством она смотрела на их острые белые зубы и быстрые, почти человеческие, движения. Через миг они исчезли, оставив за собой только шорох потревоженной листвы.
Внезапно с берега поплыл приторный мускусный запах. Наморщив нос, Селена повернулась и заметила на берегу у самой земли какой-то черный лоскут, бьющийся на ветру. Потом еще один, еще – и целая стая черных и белых грифов урубу, потревоженных их приближением, взмыла в воздух.
– Грифы, – сказал Спарки, направляя лодку к берегу. – Могильщики природы. Вся мертвечина джунглей скрывается в их желудках.
Покружившись, птицы угрюмо расселись по кронам соседних деревьев. Добыча, от которой их отогнали, осталась лежать на берегу. Спина животного представляла собой месиво из крови, лохмотьев кожи и мышц. Голова быка была разбита ударами дубин, такими сильными, что расщепились рога. У живота громоздились скользкие кольца кишок; из боков торчало несколько заостренных кольев. Но самое большое отвращение у Селены вызвали синие, желтые и белые бабочки, тучами роящиеся вокруг трупа, и в экстазе погружающие лапки и крылья в кровавую жижу.
– Я думала, они питаются цветами, – сказала она, расширив глаза.
– Даже самые прекрасные существа в мире способны на дурные поступки, – ответил Спарки с улыбкой.
– Да, но кто так разделал это бедное животное?
– Хиваро Хиваро, или шуары – эквадорские индейцы, у которых до недавних времен сохранялся обычай отрезать головы врагов и делать из них особые амулеты – тсантса.
, должно быть. В приступе бешенства.
– Это что, местные индейцы?
– Именно, – Спарки опять вывел лодку на середину. – Не так давно они охотились за головами.
– Черт возьми! Надеюсь, сейчас это прошло.
– Вроде бы. Во всяком случае, так считают.
Как только лодка отплыла, грифы вернулись к своему пиршеству.
Но все это было вчера. Сейчас она вышла на берег реки и увидела футах в тридцати Спарки в его лодке.
– Привет, спаситель! Ты что там делаешь?
Спарки закрывал крышкой какую-то банку.
– Погоди минуту. Только возьму последнюю пробу.
Сидя на берегу, молодая женщина медленно оглядывалась вокруг. Вчерашним вечером они свернули в один из притоков Сантьяго и встали лагерем в широкой лагуне. Теперь Селена смотрела вокруг, постепенно расслабляясь и избавляясь от давящей власти леса. Не было здесь и грязной воды Сантьяго, несущей в Амазонку мусор и разлагающиеся тела животных. Вместо этого кругом царили чистота и тишина. Деревья, как стражи-великаны, замерли у края воды. Ни одна рыба не нарушала плеском безмятежного спокойствия воды; ни одна лягушка не подавала голоса.
Солнце и луна еще спорили за место на небе, но день уже вступил в свои права, заливая расплавленным серебром восточный край лагуны. Западный край, освещенный умирающей луной, отливал кованой бронзой.
Пока Селена смотрела на воду и на розовую волну, мягко набегающую на берег, лодка ткнулась носом в песок.
– Господи! – она встала. – Какое классное место!
– Нравится? – улыбнулся Спарки.
– Еще бы! Слушай, тебе нужна помощь?
– Конечно. Вынеси эти банки на берег, пока я привяжу лодку.
– И как давно ты здесь? – спросила Селена, принимая от него банки с пробами воды.
– Месяцев шесть. Я не член Корпуса мира. Просто у них работаю.
– А почему?
– Я не гражданин США, поэтому не могу быть добровольцем.
– Но как ты очутился в этих джунглях?
– Долгая история. Когда несколько лет назад умерла моя мать, меня взяла к себе бабушка. Она любила солнце, поэтому мы жили то на Таити, то на Мартинике, то во Французской Гвиане. Полгода назад бабушка тоже умерла, и я стал шататься по побережью, думая, куда податься. В Венесуэле я встретил двоих парней, которые ехали в Эквадор с Корпусом мира. Они согласились взять меня с собой, но только за мой счет – от бабушки остались кое-какие деньги. В Кито я должен был с ними расстаться, но тут один из них подхватил дизентерию. Другой не хотел идти в джунгли один, а я искал приключений... в общем, они наняли меня на работу. Платят немного, но дело не в этом. Мне здесь нравится. Я часто плаваю по реке в одиночку. Хорошее общество.
– Мне тоже нравится твое общество, – сказала Селена.
– Ладно, – Спарки улыбнулся. – Подержи банки, пока я наклею на них этикетки.
Селена подняла банку, а Спарки достал из-за пояса нож и отрезал кусок клейкой ленты. Вдвоем они быстро закончили работу.
Из ветвей наверху ракетой вырвался большой сине-желтый попугай – и вновь наступила тишина.
Ничто не двигалось, кроме ножа Спарки. Ни одно облако не проплывало в ослепительной синеве. Вместе с тишиной пришла неожиданная мысль. Селена поглядела на Спарки.
– Ты все? – она сунула руку в карман рубашки и достала маленькую пробирку.
– Ага.
– Значит, мы можем расслабиться?
– Конечно. Я никуда не спешу.
– Отлично, – улыбаясь, Селена открыла пробирку.
– Что это?
– Увидишь, – она высыпала содержимое на ладонь.
– Что это?
– Это рай, дорогой, вот и все. Хочешь попробовать?
* * *
– Что-то мне нехорошо.
– Это пройдет.
– Нет, правда. Мне совсем нехорошо.
– Ну, не смотри на меня так сердито. Кислота всегда сначала действует на желудок.
– Я говорю не о желудке, а о голове.
– Тс-с. Помолчи и прислушайся.
Прошло уже сорок минут с того времени, как они приняли ЛСД, и Спарки казалось теперь, что река превратилась в бесконечный коридор, собравший воедино звуки со всего континента и обрушивающий их на его голову. Мир наполнился электричеством, и любое движение добавляло новые гудящие звуки к все нарастающему крещендо, сверлящему его мозг. Джунгли вокруг него, казалось, на глазах превратились в нечто ужасное, сырое, полное невыразимого зла, похожее на разверстую гниющую рану. Спарки стало страшно.
В его голове начали проноситься бессвязные мысли: «...бояться нечего, кроме самого страха... сам страх боится страха... ничего кроме страха... страх... помогите!.. Мне нужно бежать...»
Внезапно он встал, едва держась на ногах.
До того, как наркотик подействовал, они разбили лагерь и вынесли вещи на берег; потом уселись на берегу и стали ждать. Но чего бы ни ожидал Спарки, происходило явно что-то другое.
О Боже, что со мной?
Неожиданные и нежеланные мысли, лишенные всякого порядка, пронизывали вспышками белого света его мозг. Страх поймал его на удочку и тянул все сильнее.
Тошнота. Слабость. Дрожь. Мое тело вышло из-под контроля!
Потом Селена начала исчезать.
Сначала это исчезновение было постепенным, как разложение трупа. Кожа ее сделалась белой и слегка блестящей; зрачки расширились, а глаза выпучились, как у рыбы. Потом ее тело начало ритмично двигаться в такт тому неотвратимому биению, которое сотрясало Спарки. Под ее прозрачной кожей были отчетливо видны все пульсирующие жилки, все сокращающиеся мышцы. Лицо ее превратилось в пугающую карикатуру, в подобие женщины, глаза, губы, ноздри которой источали...
Секс... секс... секс! О Боже, нет! Заберите меня отсюда!
Потом что-то ворвалось в голову Спарки. Что-то невероятно тяжелое навалилось на него, вызвав полное отключение сознания.
Окружающий мир распался на фрагменты, смешиваясь с иллюзиями. Видения накатывались одно за другим, открывая незамеченные прежде детали.
Они оставляли за собой растущий страх. Опасность была повсюду.
Потом Селена встала и сняла с себя рубашку.
Движение ее, хоть и было быстрым, запечатлелось в одурманенном мозгу Спарки тысячей меняющихся образов. Она то появлялась, то исчезала вновь, и зачарованный, напуганный, сбитый с толку Спарки смотрел на этот длящийся столетия стриптиз. Смотрел, как Селена поднимает руки вверх, словно вознося мольбы солнцу, а после медленно, пуговица за пуговицей, расстегивает блузку.
Он мог видеть ложбинку между ее грудей.
К одному из белых полушарий присосался маленький клещ, которого здесь называли «гарапате». Он быстро краснел от ее крови.
Потом ее груди вырвались из ткани, и Спарки начала бить дрожь. Он видел каждую прожилку, каждую складку жира, каждую морщинку на ее коричневых сосках. Одна грудь вдруг стала вдвое больше другой, потом опять уменьшилась до нормального размера.
– Господи! – воскликнула Селена, тряхнув водопадом черных волос. – Как тут здорово! Чертовски первобытное место.
Поводя плечами и бедрами в такт все тому же внутреннему ритму, она направилась к теплой воде лагуны.
"Не надо! – закричал мысленно Спарки. – Тут полно пиявок!" Но эта мысль так и не нашла слов для своего выражения и упала обратно, как сбитая влет птица.
Селена шла по берегу, по щиколотку утопая в жирной красноватой грязи. Она откинула голову и громко рассмеялась.
– Ешь меня, Природа-Мать! – весело крикнула она. – Ешь свою любимую дочь!
Спарки ее голос показался неестественным, жутким, похожим на рычание животного. Только два слова, отдаваясь эхом, впечатались в его мозг.
Ешь меня... Ешь меня... Ешь меня, Спарки! ...Да, мой дорогой, я вернулась!
Спарки замер, как сраженный громом.
Теперь двигалась одна Селена, вертясь, поворачиваясь, вытягивая руки. Лицо ее быстро старело.
Я сказала: ешь меня, Спарки! Неужели ты не рад своей мамочке?
– Но... но ты же мертва! Тебя закопали в землю!
Селена нахмурилась:
– Ты о чем? – потом рассмеялась, расстегнула пуговицу на своих шортах и на миг остановилась перед тем, как их снять.
Жара палила залитый солнцем берег.
Маленькие лужицы на поверхности грязи сверкали теперь, как бриллианты, в окружении ослепительной зелени джунглей.
Казалось, грязь начала карабкаться по ногам Селены и сорвала с нее шорты, сперва одну штанину, потом другую, пока женщина не предстала глазам Спарки обнаженной. Ее кожа блестела на солнце, как поверхность воды.
Незваная мысль снова ворвалась в мозг Спарки.
«Тсантса!» – и снова: «Тсантса!» и еще раз...
Отвлекаясь от невыносимого блеска, глаза Спарки устремились к другим деталям окружающего. К пурпурной осе с оранжевыми крыльями, пролетавшей справа от него. К обезьяньему хвосту, мелькнувшему в листве слева. К черным волосам Селены, слившимся в одну длинную, струящуюся прядь...
Нет! Это не волосы, а что-то другое темной тенью скользило по берегу к Спарки. Уже не Селена с измазанными грязью ногами шла к нему, излучая желание своей улыбкой Медузы, – вокруг ее тела, почти скрыв ее, обвила кольца гигантская анаконда. Ее белые зубы ощерились в угрозе, ее черные глазки, полные ненависти, смотрели прямо на него.
Горячая судорога пронзила внутренности Спарки. Под скользкой кожей змеи играли и перекатывались мускулы, управляемые командами крошечного мозга. Она несла страх.
Страх таился в предмете, который держала в руках Селена, – она вынула его из своей дорожной сумки. Он напоминал двуликого Януса или два дразнящих языка дьявола.
Страх таился и в ее голосе, по-прежнему звучащем в измученном сознании Спарки нечеловеческим рыком:
– Не отворачивайся, милый. Просто иди ко мне, и это исчезнет. Иди ко мне.
...и ешь меня, мой мальчик. Возьми свою мамочку!
Селена с рычанием ухватила Спарки за руку, и другой рукой потянулась к его шортам. В панике он вырвался и упал в грязь. Под звенящий смех Селены его шорты лопнули, обнажая промежность.
Она отбросила куски ткани и выпрямилась, возвышаясь над ним, распростертым у ее ног. Встав на четвереньки, Спарки поднял голову и взглянул на нее глазами, полными слез.
Именно тогда его рука натолкнулась на рукоятку ножа за поясом.
Селена начала медленно наклоняться.
Тсантса? Нет, не тсантса... но... но...
К его глазам придвинулась темная масса волос у нее на лобке. Через мгновение черное пятно обросло восемью мохнатыми лапами разной длины и зашевелилось, глядя на него красными злыми глазами. Паук медленно повернулся и, перебирая лапами, пополз прочь, в дебри живота Селены.
Потом она уселась на него верхом, и ее дьявольская рука заскользила по его телу.
– Почувствуй это, милый, только почувствуй. Это очень приятно, поверь мне.
– Нет!
– Спарки!
– Уходи!
– Ну, давай же, милый. Трахни меня.
Я ненавижу тебя, мама! Отец, ну помоги же мне!
Внезапно Селена вздрогнула, весом своего тела придавливая Спарки к земле. Она начала биться в конвульсиях, когда нож вонзился ей в горло. Раздался звук, как будто кто-то через трубочку высасывал содержимое бокала. Потом Спарки с силой рванул лезвие вправо. Горло Селены с хлюпаньем раскрылось, и поток хлынувшей крови застлал воздух кровавым туманом.
Спарки начал кричать.
* * *
Тишина.
Тишина, которая, на самом деле не была тишиной – только остановленным дыханием джунглей, настороженно ждущих. Так молчат тиго, анаконда, летучая мышь. Когда человек слышит такое молчание, он должен хватать любое оружие, ибо идет что-то страшное, опережающее даже мысли о нем.
Женщина знала джунгли, поэтому она отставила миску с чичей Хмельное питье амазонских индейцев.
и наклонила голову, вслушиваясь.
Это была уродливая женщина хиваро, одетая в платье своего племени, оставляющее открытым левое плечо. Ее волосы слиплись от грязи и жира; лицо было покрыто грубым узором. Она сидела на пороге бамбуковой хижины, из двери которой пробивалась струйка дыма. Над входом висела закопченная тсантса.
Перед женщиной на костре бурлил котелок с мутной похлебкой. Рядом ребенок с кривыми ножками и раздутым животом тянул за хвост такую же рахитичную собаку. Та оставила игру и прислушивалась так же тревожно, как женщина.
Первым знаком чего-то необычного были пронзительные крики, донесшиеся со стороны реки. Его подхватила затаившаяся в листве стая обезьян, потом раздались встревоженные голоса и других обитателей джунглей. Наконец тишину окончательно взорвал вопль, полный такого страха и экстаза, что женщина вскочила и в испуге заметалась, прижав ребенка к дряблой груди. Ее охватила надежда, что ушедший на охоту муж успеет вернуться и спасти ее.
Потом она застыла на месте.
Ее пронизал ужасом крик первобытной страсти.
Спарки впервые испытал оргазм.
Часть вторая
Всадник
"Хоть древа жизни сладок плод,
но берегись: оно растет
из сердца матери твоей,
из твоего отца костей,
и закричит, как мандрагор,
когда вонзишь в него топор".
Р.Л. Стивенсон
Охотник за головами
ВАНКУВЕР, БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ, 1982
Понедельник, 18 октября, 5.00
В этом городе всегда льет дождь. Так и должно быть: за островами на западе лежит безбрежный океан, а на северо-востоке возвышаются зубчатые горные пики. Осенью небо здесь становится свинцово-серым, и морские бури приносят клубящиеся тучи, которые, распарывая брюхо о вершины гор, изливают на город такие же свинцово-серые струи.
Чтобы жить в этом городе, нужно полюбить дождь.
Женщина брела под утренним дождем, промочившим ее до костей. Она, спотыкаясь, шла по Пендер-стрит, что в китайском квартале, одной рукой держась за стены домов, а другую прижимая к животу. Ноги ее разбрызгивали воду в лужах, отражавших неоновый свет. Она была высокой и худой, эта женщина – длинноногая, черноволосая европейка лет двадцати. Распахивающееся на октябрьском холоде пальто открывало блузку с открытым воротом и синие джинсы в обтяжку. Промокшая ткань блузки плотно облегала соски. Ей было холодно, хотелось есть, и, что хуже всего, ей срочно требовалась доза.
Женщина направлялась к отелю «Лунный свет» и к Стене, где по традиции собирались хукеры Проститутки (сленг).
. Впереди уже показалась голубая реклама, еле видная за пеленой тумана.
На углу Пендер и Мейн женщина оступилась и упала на кромку тротуара. Раздался треск кости, и она задохнулась от острой боли, сковавшей судорогой ее тело. Ей показалось, что во все ее мышцы вгрызлись стаей жадные муравьи. Кое-как она села на тротуар, опустив голову, мокрые от дождя черные волосы налипли на ее высокий белый лоб. Она плакала.
«Джонни, вонючая сука! Ну помогите мне кто-нибудь, ну пожалуйста!»
Полиция отпустила ее всего двадцать минут назад. Они остановили ее прямо на улице прошлым вечером, часов в девять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32