Пусть никто не думает, что сможет, как в прошлом, кормиться, лежа на боку, лишь бы с ним заключили договор. Выпускаешь дрянь — так и иди на все четыре стороны. Не сможешь реализовать свою продукцию — значит, не обеспечишь людям зарплату, рабочие перестанут тебе доверять, вот ты и слетишь как миленький. А не захочешь лишаться кресла, так пораскинь мозгами, чтобы найти выход. Тогда только будешь похож на настоящего директора».
Один смышленый счетовод спрашивает: «А разве можно купить трактор без специального разрешения?» — «Это раньше, чуть ли не при императорах, так было, а сейчас автономия предприятий расширяется и у заводов тоже есть кое-какие права!»
Тут меня сразу окружили, не верят, что это правда. Я рассказал им об объявлении, которое ты разрешил дать заводу «Рассвет», и о том, в какой газете оно напечатано. Один партийный секретарь спрашивает: «А можно ли пускать средства производства в свободное обращение? Маркс об этом не говорил». Я отвечаю: «Маркс много чего не говорил, но разве мы сами не соображаем, как надо жить? Все, что полезно для социалистического про
изводства, для национальной экономики, для «четырех модернизаций», соответствует принципам старика Маркса!»
Ван Фанлян закончил свой рассказ и, не дожидаясь реакции слушателей, весело рассмеялся.
— Дядюшка Ван, вы просто молодец! Вот это настоящий замминистра! А то, что делает дядя Тянь, и я могу делать: только резолюции спускает да твердит: «Поступайте в духе вышестоящих указаний», «Согласен с мнением большинства»... А каково его собственное мнение, никто не знает.
— Юаньюань! — строго прикрикнул Чжэн Цзыюнь.
Девушка надулась и зыркнула глазами:
— Так и есть!
— Как же ты можешь критиковать своего будущего свекра? — пошутил Ван Фанлян.
— Да кому нужен такой свекор?
— Ты же собиралась замуж за его третьего сына... Это ни для кого не тайна.
Ся Чжуюнь изменилась в лице, но Ван Фанлян никогда не принимал во внимание такие мелочи. Девушка воскликнула:
— Ничего подобного, не хочу я дружить с таким!
— С каким «таким»? Что в нем плохого?! — вскинулась мать.
— Кому он нравится, тот пусть за него и выходит!
— Юаньюань, ты что себе позволяешь?!
Девушка швырнула палочки для еды, оттолкнула стул и убежала в свою комнату.
— Зачем было упоминать про объявление? — спросил Чжэн Цзыюнь, словно не заметив женской перебранки.
— Потому что я уважаю твою смелость,— посерьезнел Ван Фанлян и замолчал, чувствуя, что больше говорить незачем. Они прекрасно понимали друг друга, многое перевидали на своем веку, но Чжэн Цзыюнь все-таки взял на себя ответственность за это смелое объявление завода «Рассвет», и это тронуло Вана: ведь о прибыли, конкуренции, свободном рынке едва только начинали говорить.
Трактора — это одно из средств производства, и согласно ныне действующей системе управления завод дол
жен изготавливать их в определенном количестве, а затем так же по плану распределять между провинциями, областями и уездами. Но плановых заданий, как ни парадоксально, не хватало, они не покрывали и половины мощностей завода. В то же время многие коммуны, остро нуждавшиеся в тракторах, не имели разрешения на их покупку. Завод мог нести убытки, но у него не было прав сделать больше тракторов и продать их — продавца тут же обвиняли в своекорыстии. Чжэн Цзыюнь и работники завода «Рассвет», учитывая законы экономики и тщательно изучив плановые задания, наличие ресурсов и потенциальные возможности предприятия, пришли к выводу, что завод может производить определенное количество тракторов сверх плана, для свободного рынка. Они официально доложили об этом министерству, получили согласие и решили напечатать в газете объявление о том, что потребители могут заказывать трактора непосредственно у завода. Объявления о продаже средств производства были тогда в диковинку. Чжэн Цзыюнь продумал каждое слово текста, долго правил объявление и лишь тогда подписал в печать. Мало ли что произойдет впоследствии? На завод могут послать комиссию, и у него должны быть гарантии от всяких случайностей. Подобные «случайности» бывали уже не раз, в одиночку с ними не справиться.
Если бы кто-то из министерских совершил такой акт в пятидесятых годах, это не сочли бы чем-то особенным, но за последние десятилетия жестокая политика перебила немало хребтов. Это наводило на грустные размышления и в то же время свидетельствовало о незаурядности поступка Чжэн Цзыюня, о его благородстве и дальновидности.
В результате завод заработал на полную мощность, начал получать прибыль, и у рабочих поднялось настроение. Казалось, дело было абсолютно беспроигрышным (заводу хорошо, крестьянам тоже, государственный план не страдает), и все же оно вызвало немало кривотолков. Возможно, через несколько лет люди будут удивляться, почему они были так недальновидны и с таким трудом принимали даже самые разумные начинания, но это, вероятно, свойственно человеческой натуре. Когда людей за
гоняют в жесткие рамки, им очень нелегко действовать. Лу Синь говорил, что теперь люди безбоязненно едят крабов, однако первый человек, решившийся на это, должен был обладать немалой смелостью: его наверняка объявили варваром и обвинили в дерзости — совершает то, что не описано в древних книгах.
Ван Фанлян задумчиво вынул из кармана сигареты, закурил и протянул пачку Чжэну. Тот отрицательно помахал рукой. Ван удивленно сверкнул на него глазами:
— Что, жена запрещает?
— Да нет, меня уже не исправить. Просто днем слишком накурился.
— Правильно, обходить запреты — самое приятное! Я всегда именно так реагирую на возникающие разногласия! — засмеялся Ван Фанлян и вытащил из другого кармана коробочку с изящным рисунком на крышке. Взглянув на Чжэн Цзыюня, он нараспев произнес: — Это чудодейственное средство содержит глюкозу и различные лекарственные травы, помогает отвыкнуть от курения, снимает кашель, поднимает жизненный тонус и так далее. Принимать нужно по одному ломтику и жевать около получаса. Действует .оно в течение двух-четырех часов, в зависимости от силы привычки к куреву. Не хочешь попробовать?
Чжэн Цзыюнь промолчал, зная, что Вану иногда нравится многозначительность.
— Да, приказа жены трудно ослушаться, но что ж поделаешь, если тянет! — захохотал Ван.— А я вот и курю, и жвачку жую, то есть ублажаю и жену, и себя. В результате все довольны...
В этом был весь Ван Фанлян, он часто таким способом выходил из сложных положений. Но сработают ли подобные методы в действительно серьезных ситуациях, возможных в будущем? Не придется ли ради них поколебать некоторые устоявшиеся представления?
Раньше люди, рассуждая о классовой борьбе, о битвах не на жизнь, а на смерть, думали, что противоречия такого рода возникают только между врагами. Но разве в одном и том же лагере нет непримиримых противоречий между новым и старым, прогрессивным и консервативным? Их тоже невозможно определить иначе, как «битвы не на жизнь, а на смерть», других слов не подберешь. Старые представления пустили глубокие корни в сознании людей и даже рассматривались как аксиомы, против которых нельзя выступать. Иногда они напоминали сети, опутывающие человека и мешающие ему двигаться. В этих сетях оставались и живые, и мертвые. Когда один из живых умирал, его труп боялись убрать, никто даже носа не смел высунуть наружу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Все покорно страдали от вони и гнили.
История, конечно, отмела многие из догм, за которые цеплялись люди, Самое печальное, что эти люди были нашими товарищами, иногда неплохими товарищами.
Мы привыкли говорить, что коммунисты двигают колесо истории. То, что сейчас воспринимается как крамола, в недалеком будущем станет аксиомой. В 1847 году Маркс призвал: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Тогда на этот призыв откликнулись лишь немногие, а через каких-нибудь полвека, первого мая 1890 года, когда Энгельс в Лондоне писал предисловие к переизданию «Коммунистического манифеста», объединение пролетариев всего мира уже стало реальностью.
ГЛЭВЭ Будильник на тумбочке у изголовья показывал десять минут седьмого, надо было вставать. С улицы уже слышался нарастающий шум города. В этом разноголосом хоре звуков Юй Ливэнь, как жена директора автозавода, улавливала прежде всего шум машин и по гудкам, рокоту мотора могла даже отличить грузовик от самосвала, джип от легковушки.
Ей хотелось приготовить мужу вкусный завтрак — им редко удавалось поесть вдвоем. Подумав об этом, она улыбнулась: какая она все-таки глупая, муж для нее чуть не центр вселенной! Даже обычная еда, если он сидел за столом вместе с ней, становилась вкуснее, а привычные комнаты, когда он бывал дома, казались уютнее.
Но Юй Ливэнь продолжала лежать, не шевелясь, боясь разбудить спавшего рядом мужа. Она только приподняла с подушки голову и внимательно посмотрела на его исхудавшее лицо. Да Чэнь Юнмин явно переутомлен! Он спал как мертвый, без единого движения, и его брови были скорбно сдвинуты. Глаза глубоко запали, голова почти седая, хотя ему лишь пятьдесят с небольшим. И зарос весь — давно не стригся и не брился. Вчера вечером она прильнула лицом к его щеке, так чуть кожу себе не ободрала. «Сколько же ты не брился?» — спросила она. Он рассеянно усмехнулся и не ответил, наверное, задумался. Юй Ливэнь потрепала его по щеке: «Ты о чем думаешь?» — «Так, вроде ни о чем». Он ласково поцеловал ее в лоб. В этом поцелуе была именно ласка, а не страсть. Неужели ее все еще нужно утешать и отвлекать, словно невинную девушку? Ведь она видит, что у него на сердце какая-то тяжесть, которая не дает ему интересоваться ничем другим, и даже когда Ливэнь лежит в его объятиях, он лишь с нежностью ласкает ее.
Они поженились очень поздно. Если бы в шестьдесят втором году он не попал в больницу, то, наверно, никогда бы не выкроил времени для любви и брака. Нынешняя молодежь уже не понимает этого и не верит, что такие люди могли существовать. В тот год ему было тридцать семь, а ей всего двадцать три, она только что окончила медицинский институт и пришла в больницу практиканткой.
Лежа на больничной койке, он все время пристально смотрел на дверь и боялся отвести глаза, потому что в проеме двери часто мелькала стройная фигурка в белом халате. Порою Юй Ливэнь подходила к нему и улыбалась, и тогда он ощущал, что кроме производительности труда, стоимости продукции, основного и оборотного капитала, государственного плана, прибыли и тому подобного на свете существует еще кое-что, способное завладеть его воображением, силами и чувствами. Светлые брови вразлет, добрые глаза, небольшой рот, мягкие движения девушки почему-то напоминали ему об уютном гнезде в густой тенистой кроне деревьев. Он влюбился так же бешено, безоглядно, как и работал. Сразу. Некоторые осуждали его за это. А почему, собственно, нельзя влюбиться с первого взгляда?
Она была беспартийной, его и тут предостерегали. Но разве беспартийность — это вина? Когда мы наконец избавимся от формального взгляда на вещи и научимся постигать их суть?
В ее добрых глазах сквозило сомнение: «Гожусь ли я для тебя? Сумею ли сделать счастливым?» Он заключил ее в свои объятия: «Девочка моя, да ты рождена для меня!»
Но дальше их любовные отношения складывались не совсем обычно. Поспешно скидывая после смены белый халат и даже не успев поесть, Юй Ливэнь спешила на свидания и прогуливалась с Чэнь Юнмином под руку среди цветов, под луной. «Как, ты голодна? — поражался он, словно не веря, что она подобно всем смертным должна питаться, чтобы жить.— Это я виноват, ну-ка побей меня!» Он брал ее маленькую ручку, шутливо шлепал ею себе по щеке, и они бежали в первую попавшуюся харчевню. Там она торопливо глотала еду, жалея, что их время уходит, потому что он виделся с ней совсем мало и редко.
А однажды она тщетно просидела на скамье в парке и час, и два, потом он вдруг прибежал рассерженный — то ли на себя, то ли на нее — и воскликнул: «Давай поженимся! Сколько мы еще будем так ходить? У меня нет времени на ухаживания...»
Или вдруг телефонный звонок: «Извини, я никак не могу прийти, не отпускают. Целую тебя!» Она молчала. «Почему ты не отвечаешь?» — повышал он голос. Она продолжала молчать. «Ну хорошо, может быть, в десять часов у меня будут полчасика свободных, приходи ко мне, ладно?»
В конце концов одним летним днем он, крепко держа Юй Ливэнь за руку, отвел любимую в уличный комитет и там с ней зарегистрировался. Девушка едва держалась на ногах от смятенных мыслей и изнуряющей жары. Они остановились под акацией, с низких ветвей которой время от времени падали стручки, похожие на маленьких висельников. Один из них попал девушке за ворот, она бессильно застонала, заплакала, уронив голову на крепкое плечо Чэнь Юнмина. Он вытащил из кармана большой, невероятно измятый платок и поспешно стал вытирать ей
слезы, спрашивая: «Что с тобой? Что случилось?» В его тоне Юй Ливэнь почувствовала волнение, которого раньше никогда не замечала. Она знала, что люди, подобные ему, не волнуются даже перед лицом смертельной опасности. Выходит, она для него действительно дороже всего на свете, только он не любит часто говорить об этом. Ведь сердце бьется себе в груди, и никто о нем постоянно не помнит, однако стоит ему перестать биться, как человек умирает.
Все в их жизни обновилось, наполнилось смыслом, а их новая комната была пуста. Чэнь Юнмин бестолково ходил по ней и пытался навести порядок, перекладывая какие-то картонные коробки с пола на подоконник, а потом, когда открывал окно, снова сбросил коробки в угол. Наконец развел своими большими руками и сказал: «Извини, мне, наверное, стоит вымыться!» «Хочешь я тебе воду подогрею?» — спросила она и застыдилась. Как и ее вещи, в беспорядке стоявшие на полу, она еще не привыкла к этой комнате и не знала, что ей делать. «Спасибо, не надо!» — ответил Чэнь. Он долго мылся холодной водой под краном в туалете, затем вернулся, с мокрой головой, пахнущий мылом, и радостно воскликнул: «Моя маленькая женушка, а не поужинать ли нам?»
Коробок в комнате было много, но никакой еды они не нашли. Единственным их свадебным угощением стало печенье.
Жизнь после свадьбы шла очень счастливо. Они так мало бывали вместе, что их чувства под давлением времени как будто сгустились. От одного только поцелуя мужа Юй Ливэнь не могла опомниться по нескольку дней, а потом с нетерпением ждала новой любовной игры. Командировки, разлуки лишь добавляли их ощущениям свежести.
Быть женой Чэнь Юнмина оказалось нелегко, но радостно. Разве не о таком муже она мечтала, когда была еще восторженной девушкой? Сильный, искренний, не пасующий перед трудностями. Конечно, не обошлось без волнений, забот, раздумий, горестей. Во время «культурной революции» Чэня чуть не убили, несколько месяцев держали в сыром коровнике, и в результате он заработал хронический ревматизм, не мог даже ходить. У Юй Ливэнь
сердце разрывалось от боли, когда она видела, как сгорбился ее стройный, высокий муж, как он с трудом передвигался по комнате, держась за стены. Она с ног сбилась в поисках лекарств, сама готовила снадобья, делала мужу припарки, а он еще шутил: «Я буду всем мужчинам советовать, чтобы они женились на врачах!»
Она смеялась, но слезы помимо воли капали на свежие бинты перевязки. Чэнь Юнмин брал ее за плечи, а она отворачивалась, не могла смотреть ему в глаза. Он спрашивал: «Я так плохо выгляжу? Вот погоди, поправлюсь и на плечах унесу тебя в Ароматные горы»
Чэнь и вправду поправился, но его черные волосы начали седеть, а каждый сустав при перемене погоды скрипел, точно заржавленный замок. От опытного врача все это не могло укрыться. В горы они, конечно, так и не сходили.
Два года назад заместитель министра Чжэн Цзыюнь лично вызвал Чэня, чтобы предложить ему пост директора автомобильного завода «Рассвет». Замминистра как будто задался целью напугать будущего директора: «Скажу тебе начистоту: этот завод из года в год терпит убытки. Обеспеченность оборудованием составляет всего тридцать пять процентов, хотя ты знаешь, что наше министерство требует восьмидесяти пяти. Цеха большие, но ступить некуда, всюду валяются детали, заготовки, разбросана металлическая стружка, пакля. Сырья хватит не больше чем на половину месячного плана, да и оно раскидано по цехам. Свыше тысячи рабочих и служащих не имеют приличного жилья, в одной комнате ютятся по две семьи, только занавеской отгораживаются. Вечером, когда приходят со смены, даже света не зажигают, боятся других разбудить. Копошатся в темноте, иногда, говорят, не в свои постели ложатся!»
Чжэн Цзыюнь замолчал и долго сидел, подперев щеки ладонями. Чэнь Юнмин уже решил, что тот высказался, но замминистра вздохнул и вдруг улыбнулся, как будто извиняясь за то, что замолчал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Один смышленый счетовод спрашивает: «А разве можно купить трактор без специального разрешения?» — «Это раньше, чуть ли не при императорах, так было, а сейчас автономия предприятий расширяется и у заводов тоже есть кое-какие права!»
Тут меня сразу окружили, не верят, что это правда. Я рассказал им об объявлении, которое ты разрешил дать заводу «Рассвет», и о том, в какой газете оно напечатано. Один партийный секретарь спрашивает: «А можно ли пускать средства производства в свободное обращение? Маркс об этом не говорил». Я отвечаю: «Маркс много чего не говорил, но разве мы сами не соображаем, как надо жить? Все, что полезно для социалистического про
изводства, для национальной экономики, для «четырех модернизаций», соответствует принципам старика Маркса!»
Ван Фанлян закончил свой рассказ и, не дожидаясь реакции слушателей, весело рассмеялся.
— Дядюшка Ван, вы просто молодец! Вот это настоящий замминистра! А то, что делает дядя Тянь, и я могу делать: только резолюции спускает да твердит: «Поступайте в духе вышестоящих указаний», «Согласен с мнением большинства»... А каково его собственное мнение, никто не знает.
— Юаньюань! — строго прикрикнул Чжэн Цзыюнь.
Девушка надулась и зыркнула глазами:
— Так и есть!
— Как же ты можешь критиковать своего будущего свекра? — пошутил Ван Фанлян.
— Да кому нужен такой свекор?
— Ты же собиралась замуж за его третьего сына... Это ни для кого не тайна.
Ся Чжуюнь изменилась в лице, но Ван Фанлян никогда не принимал во внимание такие мелочи. Девушка воскликнула:
— Ничего подобного, не хочу я дружить с таким!
— С каким «таким»? Что в нем плохого?! — вскинулась мать.
— Кому он нравится, тот пусть за него и выходит!
— Юаньюань, ты что себе позволяешь?!
Девушка швырнула палочки для еды, оттолкнула стул и убежала в свою комнату.
— Зачем было упоминать про объявление? — спросил Чжэн Цзыюнь, словно не заметив женской перебранки.
— Потому что я уважаю твою смелость,— посерьезнел Ван Фанлян и замолчал, чувствуя, что больше говорить незачем. Они прекрасно понимали друг друга, многое перевидали на своем веку, но Чжэн Цзыюнь все-таки взял на себя ответственность за это смелое объявление завода «Рассвет», и это тронуло Вана: ведь о прибыли, конкуренции, свободном рынке едва только начинали говорить.
Трактора — это одно из средств производства, и согласно ныне действующей системе управления завод дол
жен изготавливать их в определенном количестве, а затем так же по плану распределять между провинциями, областями и уездами. Но плановых заданий, как ни парадоксально, не хватало, они не покрывали и половины мощностей завода. В то же время многие коммуны, остро нуждавшиеся в тракторах, не имели разрешения на их покупку. Завод мог нести убытки, но у него не было прав сделать больше тракторов и продать их — продавца тут же обвиняли в своекорыстии. Чжэн Цзыюнь и работники завода «Рассвет», учитывая законы экономики и тщательно изучив плановые задания, наличие ресурсов и потенциальные возможности предприятия, пришли к выводу, что завод может производить определенное количество тракторов сверх плана, для свободного рынка. Они официально доложили об этом министерству, получили согласие и решили напечатать в газете объявление о том, что потребители могут заказывать трактора непосредственно у завода. Объявления о продаже средств производства были тогда в диковинку. Чжэн Цзыюнь продумал каждое слово текста, долго правил объявление и лишь тогда подписал в печать. Мало ли что произойдет впоследствии? На завод могут послать комиссию, и у него должны быть гарантии от всяких случайностей. Подобные «случайности» бывали уже не раз, в одиночку с ними не справиться.
Если бы кто-то из министерских совершил такой акт в пятидесятых годах, это не сочли бы чем-то особенным, но за последние десятилетия жестокая политика перебила немало хребтов. Это наводило на грустные размышления и в то же время свидетельствовало о незаурядности поступка Чжэн Цзыюня, о его благородстве и дальновидности.
В результате завод заработал на полную мощность, начал получать прибыль, и у рабочих поднялось настроение. Казалось, дело было абсолютно беспроигрышным (заводу хорошо, крестьянам тоже, государственный план не страдает), и все же оно вызвало немало кривотолков. Возможно, через несколько лет люди будут удивляться, почему они были так недальновидны и с таким трудом принимали даже самые разумные начинания, но это, вероятно, свойственно человеческой натуре. Когда людей за
гоняют в жесткие рамки, им очень нелегко действовать. Лу Синь говорил, что теперь люди безбоязненно едят крабов, однако первый человек, решившийся на это, должен был обладать немалой смелостью: его наверняка объявили варваром и обвинили в дерзости — совершает то, что не описано в древних книгах.
Ван Фанлян задумчиво вынул из кармана сигареты, закурил и протянул пачку Чжэну. Тот отрицательно помахал рукой. Ван удивленно сверкнул на него глазами:
— Что, жена запрещает?
— Да нет, меня уже не исправить. Просто днем слишком накурился.
— Правильно, обходить запреты — самое приятное! Я всегда именно так реагирую на возникающие разногласия! — засмеялся Ван Фанлян и вытащил из другого кармана коробочку с изящным рисунком на крышке. Взглянув на Чжэн Цзыюня, он нараспев произнес: — Это чудодейственное средство содержит глюкозу и различные лекарственные травы, помогает отвыкнуть от курения, снимает кашель, поднимает жизненный тонус и так далее. Принимать нужно по одному ломтику и жевать около получаса. Действует .оно в течение двух-четырех часов, в зависимости от силы привычки к куреву. Не хочешь попробовать?
Чжэн Цзыюнь промолчал, зная, что Вану иногда нравится многозначительность.
— Да, приказа жены трудно ослушаться, но что ж поделаешь, если тянет! — захохотал Ван.— А я вот и курю, и жвачку жую, то есть ублажаю и жену, и себя. В результате все довольны...
В этом был весь Ван Фанлян, он часто таким способом выходил из сложных положений. Но сработают ли подобные методы в действительно серьезных ситуациях, возможных в будущем? Не придется ли ради них поколебать некоторые устоявшиеся представления?
Раньше люди, рассуждая о классовой борьбе, о битвах не на жизнь, а на смерть, думали, что противоречия такого рода возникают только между врагами. Но разве в одном и том же лагере нет непримиримых противоречий между новым и старым, прогрессивным и консервативным? Их тоже невозможно определить иначе, как «битвы не на жизнь, а на смерть», других слов не подберешь. Старые представления пустили глубокие корни в сознании людей и даже рассматривались как аксиомы, против которых нельзя выступать. Иногда они напоминали сети, опутывающие человека и мешающие ему двигаться. В этих сетях оставались и живые, и мертвые. Когда один из живых умирал, его труп боялись убрать, никто даже носа не смел высунуть наружу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Все покорно страдали от вони и гнили.
История, конечно, отмела многие из догм, за которые цеплялись люди, Самое печальное, что эти люди были нашими товарищами, иногда неплохими товарищами.
Мы привыкли говорить, что коммунисты двигают колесо истории. То, что сейчас воспринимается как крамола, в недалеком будущем станет аксиомой. В 1847 году Маркс призвал: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Тогда на этот призыв откликнулись лишь немногие, а через каких-нибудь полвека, первого мая 1890 года, когда Энгельс в Лондоне писал предисловие к переизданию «Коммунистического манифеста», объединение пролетариев всего мира уже стало реальностью.
ГЛЭВЭ Будильник на тумбочке у изголовья показывал десять минут седьмого, надо было вставать. С улицы уже слышался нарастающий шум города. В этом разноголосом хоре звуков Юй Ливэнь, как жена директора автозавода, улавливала прежде всего шум машин и по гудкам, рокоту мотора могла даже отличить грузовик от самосвала, джип от легковушки.
Ей хотелось приготовить мужу вкусный завтрак — им редко удавалось поесть вдвоем. Подумав об этом, она улыбнулась: какая она все-таки глупая, муж для нее чуть не центр вселенной! Даже обычная еда, если он сидел за столом вместе с ней, становилась вкуснее, а привычные комнаты, когда он бывал дома, казались уютнее.
Но Юй Ливэнь продолжала лежать, не шевелясь, боясь разбудить спавшего рядом мужа. Она только приподняла с подушки голову и внимательно посмотрела на его исхудавшее лицо. Да Чэнь Юнмин явно переутомлен! Он спал как мертвый, без единого движения, и его брови были скорбно сдвинуты. Глаза глубоко запали, голова почти седая, хотя ему лишь пятьдесят с небольшим. И зарос весь — давно не стригся и не брился. Вчера вечером она прильнула лицом к его щеке, так чуть кожу себе не ободрала. «Сколько же ты не брился?» — спросила она. Он рассеянно усмехнулся и не ответил, наверное, задумался. Юй Ливэнь потрепала его по щеке: «Ты о чем думаешь?» — «Так, вроде ни о чем». Он ласково поцеловал ее в лоб. В этом поцелуе была именно ласка, а не страсть. Неужели ее все еще нужно утешать и отвлекать, словно невинную девушку? Ведь она видит, что у него на сердце какая-то тяжесть, которая не дает ему интересоваться ничем другим, и даже когда Ливэнь лежит в его объятиях, он лишь с нежностью ласкает ее.
Они поженились очень поздно. Если бы в шестьдесят втором году он не попал в больницу, то, наверно, никогда бы не выкроил времени для любви и брака. Нынешняя молодежь уже не понимает этого и не верит, что такие люди могли существовать. В тот год ему было тридцать семь, а ей всего двадцать три, она только что окончила медицинский институт и пришла в больницу практиканткой.
Лежа на больничной койке, он все время пристально смотрел на дверь и боялся отвести глаза, потому что в проеме двери часто мелькала стройная фигурка в белом халате. Порою Юй Ливэнь подходила к нему и улыбалась, и тогда он ощущал, что кроме производительности труда, стоимости продукции, основного и оборотного капитала, государственного плана, прибыли и тому подобного на свете существует еще кое-что, способное завладеть его воображением, силами и чувствами. Светлые брови вразлет, добрые глаза, небольшой рот, мягкие движения девушки почему-то напоминали ему об уютном гнезде в густой тенистой кроне деревьев. Он влюбился так же бешено, безоглядно, как и работал. Сразу. Некоторые осуждали его за это. А почему, собственно, нельзя влюбиться с первого взгляда?
Она была беспартийной, его и тут предостерегали. Но разве беспартийность — это вина? Когда мы наконец избавимся от формального взгляда на вещи и научимся постигать их суть?
В ее добрых глазах сквозило сомнение: «Гожусь ли я для тебя? Сумею ли сделать счастливым?» Он заключил ее в свои объятия: «Девочка моя, да ты рождена для меня!»
Но дальше их любовные отношения складывались не совсем обычно. Поспешно скидывая после смены белый халат и даже не успев поесть, Юй Ливэнь спешила на свидания и прогуливалась с Чэнь Юнмином под руку среди цветов, под луной. «Как, ты голодна? — поражался он, словно не веря, что она подобно всем смертным должна питаться, чтобы жить.— Это я виноват, ну-ка побей меня!» Он брал ее маленькую ручку, шутливо шлепал ею себе по щеке, и они бежали в первую попавшуюся харчевню. Там она торопливо глотала еду, жалея, что их время уходит, потому что он виделся с ней совсем мало и редко.
А однажды она тщетно просидела на скамье в парке и час, и два, потом он вдруг прибежал рассерженный — то ли на себя, то ли на нее — и воскликнул: «Давай поженимся! Сколько мы еще будем так ходить? У меня нет времени на ухаживания...»
Или вдруг телефонный звонок: «Извини, я никак не могу прийти, не отпускают. Целую тебя!» Она молчала. «Почему ты не отвечаешь?» — повышал он голос. Она продолжала молчать. «Ну хорошо, может быть, в десять часов у меня будут полчасика свободных, приходи ко мне, ладно?»
В конце концов одним летним днем он, крепко держа Юй Ливэнь за руку, отвел любимую в уличный комитет и там с ней зарегистрировался. Девушка едва держалась на ногах от смятенных мыслей и изнуряющей жары. Они остановились под акацией, с низких ветвей которой время от времени падали стручки, похожие на маленьких висельников. Один из них попал девушке за ворот, она бессильно застонала, заплакала, уронив голову на крепкое плечо Чэнь Юнмина. Он вытащил из кармана большой, невероятно измятый платок и поспешно стал вытирать ей
слезы, спрашивая: «Что с тобой? Что случилось?» В его тоне Юй Ливэнь почувствовала волнение, которого раньше никогда не замечала. Она знала, что люди, подобные ему, не волнуются даже перед лицом смертельной опасности. Выходит, она для него действительно дороже всего на свете, только он не любит часто говорить об этом. Ведь сердце бьется себе в груди, и никто о нем постоянно не помнит, однако стоит ему перестать биться, как человек умирает.
Все в их жизни обновилось, наполнилось смыслом, а их новая комната была пуста. Чэнь Юнмин бестолково ходил по ней и пытался навести порядок, перекладывая какие-то картонные коробки с пола на подоконник, а потом, когда открывал окно, снова сбросил коробки в угол. Наконец развел своими большими руками и сказал: «Извини, мне, наверное, стоит вымыться!» «Хочешь я тебе воду подогрею?» — спросила она и застыдилась. Как и ее вещи, в беспорядке стоявшие на полу, она еще не привыкла к этой комнате и не знала, что ей делать. «Спасибо, не надо!» — ответил Чэнь. Он долго мылся холодной водой под краном в туалете, затем вернулся, с мокрой головой, пахнущий мылом, и радостно воскликнул: «Моя маленькая женушка, а не поужинать ли нам?»
Коробок в комнате было много, но никакой еды они не нашли. Единственным их свадебным угощением стало печенье.
Жизнь после свадьбы шла очень счастливо. Они так мало бывали вместе, что их чувства под давлением времени как будто сгустились. От одного только поцелуя мужа Юй Ливэнь не могла опомниться по нескольку дней, а потом с нетерпением ждала новой любовной игры. Командировки, разлуки лишь добавляли их ощущениям свежести.
Быть женой Чэнь Юнмина оказалось нелегко, но радостно. Разве не о таком муже она мечтала, когда была еще восторженной девушкой? Сильный, искренний, не пасующий перед трудностями. Конечно, не обошлось без волнений, забот, раздумий, горестей. Во время «культурной революции» Чэня чуть не убили, несколько месяцев держали в сыром коровнике, и в результате он заработал хронический ревматизм, не мог даже ходить. У Юй Ливэнь
сердце разрывалось от боли, когда она видела, как сгорбился ее стройный, высокий муж, как он с трудом передвигался по комнате, держась за стены. Она с ног сбилась в поисках лекарств, сама готовила снадобья, делала мужу припарки, а он еще шутил: «Я буду всем мужчинам советовать, чтобы они женились на врачах!»
Она смеялась, но слезы помимо воли капали на свежие бинты перевязки. Чэнь Юнмин брал ее за плечи, а она отворачивалась, не могла смотреть ему в глаза. Он спрашивал: «Я так плохо выгляжу? Вот погоди, поправлюсь и на плечах унесу тебя в Ароматные горы»
Чэнь и вправду поправился, но его черные волосы начали седеть, а каждый сустав при перемене погоды скрипел, точно заржавленный замок. От опытного врача все это не могло укрыться. В горы они, конечно, так и не сходили.
Два года назад заместитель министра Чжэн Цзыюнь лично вызвал Чэня, чтобы предложить ему пост директора автомобильного завода «Рассвет». Замминистра как будто задался целью напугать будущего директора: «Скажу тебе начистоту: этот завод из года в год терпит убытки. Обеспеченность оборудованием составляет всего тридцать пять процентов, хотя ты знаешь, что наше министерство требует восьмидесяти пяти. Цеха большие, но ступить некуда, всюду валяются детали, заготовки, разбросана металлическая стружка, пакля. Сырья хватит не больше чем на половину месячного плана, да и оно раскидано по цехам. Свыше тысячи рабочих и служащих не имеют приличного жилья, в одной комнате ютятся по две семьи, только занавеской отгораживаются. Вечером, когда приходят со смены, даже света не зажигают, боятся других разбудить. Копошатся в темноте, иногда, говорят, не в свои постели ложатся!»
Чжэн Цзыюнь замолчал и долго сидел, подперев щеки ладонями. Чэнь Юнмин уже решил, что тот высказался, но замминистра вздохнул и вдруг улыбнулся, как будто извиняясь за то, что замолчал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40