Двое одновременно выбрасывают либо два пальца (ножницы), либо ладонь (платок), либо кулак (камень). Считается, что «ножницы» режут «платок», но ломаются о «камень», который можно завернуть в «платок». Проигравший выпивает рюмку.
Знаменитая китайская водка.
и зубы были уже не те, и аппетиты скромные. Зато курили и разговаривали много.
Рядом за большим круглым столом сидела группа парней с раскрасневшимися от вина физиономиями. Они кричали особенно громко, совершенно не считаясь с тем, нравится ли это соседям. Официанту пришлось подойти и утихомирить их.
— Китайцы вечно устраивают гвалт во время еды! — нахмурился художник.
Чжэн Цзыюнь оглянулся:
— Примечательно, что, кроме нас, здесь сплошная молодежь, как будто ходить по ресторанам для них — единственное развлечение. Впрочем, чему тут удивляться, что им еще-то делать? Энергия хлещет через край, а им даже танцевать не позволяют. Смешно! Вон в пятидесятых годах повсюду разрешили танцы, и ничего, хулиганство не усилилось. А сейчас культурная жизнь недостаточно богата, для путешествий не хватает средств. Откровенно говоря, я сочувствую нынешним молодым людям, но одного сочувствия мало. Мы должны предложить им законные способы, чтобы их энергия могла найти выход.
— Да, это так! — вздохнул художник.
— Почему мы вечно пугаемся чаяний и требований молодежи? Словно они мятежники какие-нибудь, раз думают не так, как мы. А разве мы сами в своих мыслях и поступках слепо подражали нашим родителям? Нет, между нами была, пожалуй, даже большая дистанция, чем между нынешними поколениями. Если мы в самом деле диалектические материалисты, то почему не признаем, что современная молодежь тоже имеет право отходить от постулатов, за которые держимся мы? Я говорю не о случаях прямого нарушения партийной или государственной дисциплины — это совсем другое, а о ценностях и понятиях, завещанных нашими отцами и дедами, да и самими нами. Взять хотя бы классическую музыку и балет. Мы защищаем их в основном потому, что привыкли к ним с юности, а все возникшее позднее отвергаем, превратились в замшелых консерваторов. Сейчас ритм жизни очень ускорился, это неизбежно, так почему же мы не принимаем стремительные ритмы в музыке и танцах, которые нравятся
молодежи, и не менее стремительные перемены в течениях искусства? Страсть юных к переменам, ко всему новому вполне естественна, это, можно сказать, закон природы. Так давайте не будем мешать молодежи! Апрельский кинофестиваль в конце концов вытеснили в парк, но с какой бы притворной холодностью ни отзывалась о нем критика, он привлек еще больше народу, чем предыдущие кинофестивали. Мы считаем, что нужно славить былые ценности, однако и они когда-нибудь упадут в цене, а то, что сейчас любит молодежь, возможно, тоже через несколько лет уйдет в прошлое.
Чжэн еле заметно улыбнулся и продолжал:
— В классической музыке аккорды из трех, четырех, пяти, шести и восьми тонов считаются гармоничными, а из двух и семи тонов — дисгармоничными, даже какофоническими. Но сейчас и они признаны гармоничными, можно сочетать друг с другом любые звуки, и никто этому не удивляется. Не надо требовать, чтобы молодежь мыслила и чувствовала точно так же, как мы, это невозможно. Нечего ждать и того, что она будет относиться к партии, как мы в молодые годы, когда шла борьба не на жизнь, а на смерть со старым обществом. Нынешняя молодежь стремится глубже размышлять, хочет сама определять свою судьбу, она обладает более богатым жизненным опытом, чем мы в свое время, и пережила больше исторических потрясений. Одна старая женщина, осуждая сегодняшний день, недавно напомнила мне, как чтили мы партию, товарищеские отношения, но она просто не понимает произошедших перемен. Ведь накануне «культурной революции» молодежь тоже была доверчивой, однако суровая действительность отрезвила ее. Да и нам самим нельзя смотреть на мир, уподобляясь этой старухе, мы должны вновь завоевать право коммунистов на авангардную роль. Если ты устал, то отправляйся на покой, но не мешай другим двигаться вперед!
Чжэн Цзыюнь был очень возбужден, хотя совсем не опьянел, как могло показаться со стороны. Ян Сяодун, облокотившись о большой круглый стол, тем временем смотрел на членов своей бригады. Сегодня они окончательно поверили в себя, жизнь их стала светлее, и этот
свет был не подарен им, а добыт их собственными руками. Но никто из них не хотел распространяться о своих чувствах — ведь они были сильными парнями и предпочитали сдержанность. А свежее пиво цвета пшеницы пенилось в их бокалах, еще больше повышая их настроение.
Ян Сяодун взял бутылку, подлил пива остальным и себе и, подняв бокал, сказал:
— Сегодня мы собрались для того, чтобы отпраздновать нашу победу. Так давайте же выпьем за нее!
Он хотел сказать еще что-то, но сердце вдруг забилось, в горле запершило, и он смущенно замолк. Все встали с бокалами в руках.
— Погодите,— остановил их У Бинь,— мы должны запечатлеть это торжественное мгновение! — Он достал из своей зеленой сумки фотоаппарат.
— Молодец, все предусмотрел! — восхищенно крикнул Гэ Синьфа.
— Садитесь теснее, ближе друг к другу, еще, еще...— командовал У Бинь.
— А как же ты сам? — вмешался Люй Чжиминь.— Надо попросить кого-нибудь снять нас.
У Бинь оглянулся и увидел Чжэн Цзыюня, сидевшего за соседним столиком:
— Товарищ, сфотографируйте нас, пожалуйста! Нужно только заглянуть в этот глазок и нажать на кнопку, а остальное аппарат сам сделает, он автоматический.
Чжэн охотно согласился. Он недоумевал, почему тут собрались одни парни. Может, среди них жених, решивший устроить мальчишник? Да нет, пожалуй, не похоже. Или друзья из разных мест встретились? И он спросил:
— А что у вас сегодня за событие?
— Да просто веселимся,— ответил У Бинь.— Наша бригада премию получила.
Их переполняла радость. Парни звонко чокнулись, и хлопья пены взлетели в воздух. Ян Сяодуну снова захотелось говорить, но он с трудом выдавил из себя всего одну фразу:
— Надеюсь, на будущий год мы встретимся здесь снова!
Чжэн Цзыюнь сфотографировал всю компанию, вернулся за свой столик, однако парни чем-то заинтересовали
его. Он уже не так внимательно слушал художника и время от времени поглядывал на Ян Сяодуна и его друзей.
У Бинь постучал по тарелке палочками для еды, призывая к тишине, и снова поднялся с бокалом в руке, необычайно серьезный.
— Я считаю, что мы должны выпить за Сяодуна. Это благодаря ему мы из мальчиков для битья стали передовой бригадой. Ну, пьем до дна!
Ян Сяодун замахал руками и, посчитав такую честь незаслуженной, отказался встать. А Чжэн при этих словах еще больше заинтересовался. Он даже не без гордости поглядел на художника, чувствуя себя точно хозяин солидной фирмы, у которого служат лучшие в городе работники.
— Погляди,— сказал У Бинь,— все стоят и ждут тебя одного. Если не встанешь и не выпьешь, мы обидимся. Будем стоять, пока ты не поднимешься!
Ян Сяодуну пришлось подняться и чокнуться со всеми:
— Ну чего ты тут наговорил? Можно подумать, что от меня чуть ли не весь мир зависит!
— С какого вы завода? — спросил Чжэн Цзыюнь.
— С автозавода «Рассвет».
«Интересно, оказывается, они подчиненные Чэнь Юнмина!» — подумал замминистра и продолжал вслух:
— Но ведь это передовой коллектив, разве там есть мальчики для битья?
— Передовой коллектив тоже из людей состоит,— откликнулся Люй Чжиминь,— а по мнению начальника цеха, мы занозы и выскочки, сам он нас ни в жизнь не выдвинул бы в передовые, и спорить с ним бесполезно!
— Чего о нем толковать? — вмешался У Бинь.— Мы не крадем и не жульничаем, а вкалываем на совесть, как настоящие рабочие. Подлизываться к нему, как другие, не станем. Это ведь не его завод, а государственный: и зарплаты и премии мы от государства получаем!
Художник с добродушной усмешкой шепнул Чжэну:
— Глядите, они не очень-то любят начальников, в том числе и мелких. Что вы об этом думаете?
Чжэн тоже усмехнулся:
— И меня, наверное, за спиной кроют почем зря! — Он отхлебнул глоточек.— Недовольство неизбежно, даже
императоров всегда ругали, вопрос в том, кто именно ругает.— Он снова повернулся и спросил сидевшего за ним Люй Чжиминя: — Почему вы так недовольны своим начальником цеха?
— А как бы мы ни работали, он вечно твердит, что у нас в бригаде нет ни одного порядочного человека. Но это не так. Возьмите хотя бы Су на.— Люй Чжиминь показал подбородком на сумрачного парня, сидевшего в сторонке, и тихо добавил: — Он очень доброе дело делает. Его старший брат должен был жениться на одной девушке. Сначала все шло хорошо, а потом брат вдруг заупрямился. И когда девушка пригласила его к себе в дом к -одиннадцати, а вся ее семья ждала аж до трех часов, он так и не явился. Невеста пошла его искать, а он от нее прячется и в то же время не отказывается прямо от свадьбы. Сун и говорит брату: «Если хочешь жениться, то женись, а не хочешь, так и скажи... Может, у тебя денег не хватает? Я могу дать две-три сотни...» Но брат продолжал тянуть. В конце концов невеста сама отказалась от него, однако Сун посчитал, что девушку обидели, и предложил сам на ней жениться. А девушка благородная, говорит, не могу, я тебя на четыре года старше. Но Сун упрямый, убедил ее. Потом завел разговор об этом с нашим бригадиром — вот с тем бритоголовым. Бригадир и спрашивает: «Ты просишь совета или извещаешь о своем решении? Если просто извещаешь, то я поддержу тебя, а если совета просишь, то не будет тебе моего одобрения, нечего жертвовать собой!» Сун отвечает: «Сначала мне тоже казалось, что я собой жертвую и добром это не кончится. Но потом сам не заметил, как влюбился, да и родителям моим она очень нравится. А с братом я порвал...» В общем, бригадир остался доволен, рассказал обо всем нам и говорит: «Сейчас одни судачат, будто Сун отбивает невесту у родного брата, другие — что он берет себе не жену, а вторую мать, так что мы должны встать на защиту нашего товарища». В результате весь цех уважал Суна, люди считают, что он ведет себя очень красиво и порядочно. Как вы думаете, правда?
— Правда-то правда, но почему он тогда сидит такой печальный?
— Потому что им жить негде...— Люй Чжиминь крикну л бригадиру:— Сяодун, надо все-таки постараться насчет комнаты для Суна!
Ян Сяодун хотел ответить, но его внимание отвлек У Бинь, который громко спросил вдруг одного парня, Сюя:
— Ты смотрел пьесы Шекспира? Там даже всесильный король, сватаясь к даме, становится перед ней на колени. Так что и ты не плошай!
Сюй смутился и, заикаясь, произнес:
— А я разве против? Только не знаю, что в таких случаях надо говорить.
— Эх ты,— с притворной обидой сказал бригадир,— сколько я тебя учил. Надо проводить девушку домой, а на прощанье взять у нее адресок и телефон, чтобы можно было снова встретиться. Или сразу назначить следующее свидание. Главное — придумать время, место и хороший предлог!
Сюй покраснел: видимо, у него не было на примете никакой девушки.
— Тебе надо сначала у нас в цехе потренироваться,— продолжал Ян Сяодун.— Поболтал бы как-нибудь с нашими девчонками, понял бы, как с женщинами разговаривать.
— Смотри, у цветов — яркие лепестки, у оленей — красивые рога, у петухов — пышные хвосты. Ты тоже должен придумать себе что-нибудь броское, тогда и завоюешь чье-нибудь сердце! — подхватил У Бинь.
Чжэн Цзыюнь даже немного позавидовал им. Так старик, уже не способный бегать и прыгать, с умилением смотрит на своего крепыша-внука, который может без устали носиться несколько часов подряд. Но нет, эти парни не похожи на детей. Они спокойно, без всякого стеснения говорят о любви, и хотя их любовь менее поэтична, чем у героев Шекспира, сам Чжэн Цзыюнь ни разу не испытал и такой. Он вспомнил, как буднично объяснился с Ся Чжуюнь, когда решил жениться на ней: «Ты согласна выйти за меня замуж?» — «Если ты хочешь, то, пожалуй, да».
«Хочешь»! А действительно ли он хотел? Было ли это для него физической или духовной потребностью? Судя по результату, ни тем, ни другим. И что в то время испыты
вала Ся Чжуюнь? После женитьбы они ни разу не говорили на эту тему. То было необычное время, все находилось в непрестанном движении, и у человека минуты не оказывалось, чтобы оглядеться.
Чжэн отогнал от себя неприятные мысли и сказал художнику:
— Послушайте, как они забавно делятся своим любовным опытом!
— А что тут особенного? Мы в молодые годы занимались тем же.
Чжэн промолчал. Он забыл, что у людей искусства все происходит по-другому, они без чувств жить не могут. Судьба так распорядилась или он сам виноват? Одни живут полной жизнью, а другие совсем наоборот...
А в то время Ян Сяодун уже поделился с бригадой, как он хочет помочь Суну с жильем: пусть тот пока отделит часть родительской комнаты, а когда достроят заводское общежитие, получит комнату там. Для этого каждый день двое из бригады будут работать на стройке. Все дружно зааплодировали.
У Суна отлегло от сердца. Его душа, походившая на сморщенный парус, теперь как будто взметнулась ввысь и наполнилась ветром. И не только потому, что бригадир придумал отличный план, но и потому, что ребята поняли, поддержали его. Не то что начальник цеха, который думает о нем черт знает что.
Бывают люди, видящие все в дурном свете,— это как болезнь. Они вечно подозревают, унижают других, воспринимают самые лучшие поступки как постыдные и грязные. Видимо, это приносит им моральное удовлетворение. С тех пор как Сун решил жениться и впервые пришел к начальнику цеха просить комнату, он все время чувствовал себя униженным. Собственно, ничего особенного начальник не говорил, но язык — это такая штука, которую никогда до конца не постичь. Один знаменитый актер как-то сказал, что первые слова, прозвучавшие со сцены, действуют на зрителей сильнее, чем вся остальная пьеса. Да и отдельное слово можно произнести по-разному: протяжно, отрывисто, громко, тихо, с намеком — ив зависимости от этого оно произведет на человека неодинаковое впечатление. Речь У Годуна уже своей интонацией обычно навевала тоску.
Научимся ли мы в конце концов правильно понимать людей?
Чехов писал: «Когда начинают говорить о том, что N. сожительствует с 2., то мало-помалу создается атмосфера, при которой связь N. и Ъ. становится неизбежной».
Сколько таких ситуаций возникает по вине самих людей! Зачем перед каждым ставить кривое зеркало? Глядеться в него, конечно, забавно, но считать, что это и есть истинный облик человека, глубоко ошибочно. Защищаться от таких людей, как У Годун, нелегко. Он вовсе не дурной человек, скорее даже хороший, и действует не по злобе. Но фактически за ним стоят немалые общественные силы, руководствующиеся как раз злой волей. Перед этой волей честные, искренние сердца сжимаются, становятся бессильными и одинокими, порою просто погибают, словно листок, упавший в водоворот.
— А как ваш начальник цеха относится к производству? — поинтересовался Чжэн Цзыюнь.
— Вам же неудобно разговаривать вполоборота,— сказал Люй Чжиминь.— Если не возражаете, подсаживайтесь лучше оба к нам, тогда и потолкуем!
Чжэн спросил художника:
— Вы не против? — И тихо прибавил: — Очень интересные ребята, давайте поболтаем с ними!
Художник улыбнулся:
— Слово хозяина для гостя закон.
— А почему вы улыбаетесь? — не понял Чжэн.
— Потом скажу. Давайте пересядем.
— К производству наш начальник относится хорошо, ничего не скажешь! — продолжал говорить У Бинь.
Чжэн нарочно подбодрил его:
— Ну что ж, это уже много.
У Бинь хмуро взглянул на него. Наверняка решил, что Чжэн — какой-нибудь чинуша и в заводских делах ничего не смыслит.
— Разве одного производства достаточно? Надо и о людях думать. Мы ведь не скот и не машины. Впрочем, скотину тоже надо кормить, а машину смазывать!
— Правильно, ребята! — согласился художник. Видимо, вино все-таки ударило ему в голову, и он вертелся на стуле как мальчишка.
— Да, симпатичная у вас бригада,— подтвердил Чжэн Цзыюнь. Ему действительно все больше нравились эти парни, особенно бритоголовый бригадир. С первого взгляда было видно, что он человек энергичный, с быстрой реакцией, и в то же время не прохиндей какой-нибудь. Такой не станет браться за всякие пустые, сомнительные дела. В его облике угадывались черты, присущие их поколению: нелегко давшийся жизненный опыт, ум, хладнокровие, практицизм.
— Ничего особенного в нас нет,— промолвил Ян Сяодун.— Просто мы действуем дружно.
— Это все благодаря Сяодуну. Он душой болеет за всех, и все за него болеют!
— А сколько ему лет? — спросил художник.
— Тридцать один.
— О, молодой еще!
— И смелый,— добавил У Бинь.— Вы не смотрите, что он всего лишь бригадир; быть в его шкуре не так просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Знаменитая китайская водка.
и зубы были уже не те, и аппетиты скромные. Зато курили и разговаривали много.
Рядом за большим круглым столом сидела группа парней с раскрасневшимися от вина физиономиями. Они кричали особенно громко, совершенно не считаясь с тем, нравится ли это соседям. Официанту пришлось подойти и утихомирить их.
— Китайцы вечно устраивают гвалт во время еды! — нахмурился художник.
Чжэн Цзыюнь оглянулся:
— Примечательно, что, кроме нас, здесь сплошная молодежь, как будто ходить по ресторанам для них — единственное развлечение. Впрочем, чему тут удивляться, что им еще-то делать? Энергия хлещет через край, а им даже танцевать не позволяют. Смешно! Вон в пятидесятых годах повсюду разрешили танцы, и ничего, хулиганство не усилилось. А сейчас культурная жизнь недостаточно богата, для путешествий не хватает средств. Откровенно говоря, я сочувствую нынешним молодым людям, но одного сочувствия мало. Мы должны предложить им законные способы, чтобы их энергия могла найти выход.
— Да, это так! — вздохнул художник.
— Почему мы вечно пугаемся чаяний и требований молодежи? Словно они мятежники какие-нибудь, раз думают не так, как мы. А разве мы сами в своих мыслях и поступках слепо подражали нашим родителям? Нет, между нами была, пожалуй, даже большая дистанция, чем между нынешними поколениями. Если мы в самом деле диалектические материалисты, то почему не признаем, что современная молодежь тоже имеет право отходить от постулатов, за которые держимся мы? Я говорю не о случаях прямого нарушения партийной или государственной дисциплины — это совсем другое, а о ценностях и понятиях, завещанных нашими отцами и дедами, да и самими нами. Взять хотя бы классическую музыку и балет. Мы защищаем их в основном потому, что привыкли к ним с юности, а все возникшее позднее отвергаем, превратились в замшелых консерваторов. Сейчас ритм жизни очень ускорился, это неизбежно, так почему же мы не принимаем стремительные ритмы в музыке и танцах, которые нравятся
молодежи, и не менее стремительные перемены в течениях искусства? Страсть юных к переменам, ко всему новому вполне естественна, это, можно сказать, закон природы. Так давайте не будем мешать молодежи! Апрельский кинофестиваль в конце концов вытеснили в парк, но с какой бы притворной холодностью ни отзывалась о нем критика, он привлек еще больше народу, чем предыдущие кинофестивали. Мы считаем, что нужно славить былые ценности, однако и они когда-нибудь упадут в цене, а то, что сейчас любит молодежь, возможно, тоже через несколько лет уйдет в прошлое.
Чжэн еле заметно улыбнулся и продолжал:
— В классической музыке аккорды из трех, четырех, пяти, шести и восьми тонов считаются гармоничными, а из двух и семи тонов — дисгармоничными, даже какофоническими. Но сейчас и они признаны гармоничными, можно сочетать друг с другом любые звуки, и никто этому не удивляется. Не надо требовать, чтобы молодежь мыслила и чувствовала точно так же, как мы, это невозможно. Нечего ждать и того, что она будет относиться к партии, как мы в молодые годы, когда шла борьба не на жизнь, а на смерть со старым обществом. Нынешняя молодежь стремится глубже размышлять, хочет сама определять свою судьбу, она обладает более богатым жизненным опытом, чем мы в свое время, и пережила больше исторических потрясений. Одна старая женщина, осуждая сегодняшний день, недавно напомнила мне, как чтили мы партию, товарищеские отношения, но она просто не понимает произошедших перемен. Ведь накануне «культурной революции» молодежь тоже была доверчивой, однако суровая действительность отрезвила ее. Да и нам самим нельзя смотреть на мир, уподобляясь этой старухе, мы должны вновь завоевать право коммунистов на авангардную роль. Если ты устал, то отправляйся на покой, но не мешай другим двигаться вперед!
Чжэн Цзыюнь был очень возбужден, хотя совсем не опьянел, как могло показаться со стороны. Ян Сяодун, облокотившись о большой круглый стол, тем временем смотрел на членов своей бригады. Сегодня они окончательно поверили в себя, жизнь их стала светлее, и этот
свет был не подарен им, а добыт их собственными руками. Но никто из них не хотел распространяться о своих чувствах — ведь они были сильными парнями и предпочитали сдержанность. А свежее пиво цвета пшеницы пенилось в их бокалах, еще больше повышая их настроение.
Ян Сяодун взял бутылку, подлил пива остальным и себе и, подняв бокал, сказал:
— Сегодня мы собрались для того, чтобы отпраздновать нашу победу. Так давайте же выпьем за нее!
Он хотел сказать еще что-то, но сердце вдруг забилось, в горле запершило, и он смущенно замолк. Все встали с бокалами в руках.
— Погодите,— остановил их У Бинь,— мы должны запечатлеть это торжественное мгновение! — Он достал из своей зеленой сумки фотоаппарат.
— Молодец, все предусмотрел! — восхищенно крикнул Гэ Синьфа.
— Садитесь теснее, ближе друг к другу, еще, еще...— командовал У Бинь.
— А как же ты сам? — вмешался Люй Чжиминь.— Надо попросить кого-нибудь снять нас.
У Бинь оглянулся и увидел Чжэн Цзыюня, сидевшего за соседним столиком:
— Товарищ, сфотографируйте нас, пожалуйста! Нужно только заглянуть в этот глазок и нажать на кнопку, а остальное аппарат сам сделает, он автоматический.
Чжэн охотно согласился. Он недоумевал, почему тут собрались одни парни. Может, среди них жених, решивший устроить мальчишник? Да нет, пожалуй, не похоже. Или друзья из разных мест встретились? И он спросил:
— А что у вас сегодня за событие?
— Да просто веселимся,— ответил У Бинь.— Наша бригада премию получила.
Их переполняла радость. Парни звонко чокнулись, и хлопья пены взлетели в воздух. Ян Сяодуну снова захотелось говорить, но он с трудом выдавил из себя всего одну фразу:
— Надеюсь, на будущий год мы встретимся здесь снова!
Чжэн Цзыюнь сфотографировал всю компанию, вернулся за свой столик, однако парни чем-то заинтересовали
его. Он уже не так внимательно слушал художника и время от времени поглядывал на Ян Сяодуна и его друзей.
У Бинь постучал по тарелке палочками для еды, призывая к тишине, и снова поднялся с бокалом в руке, необычайно серьезный.
— Я считаю, что мы должны выпить за Сяодуна. Это благодаря ему мы из мальчиков для битья стали передовой бригадой. Ну, пьем до дна!
Ян Сяодун замахал руками и, посчитав такую честь незаслуженной, отказался встать. А Чжэн при этих словах еще больше заинтересовался. Он даже не без гордости поглядел на художника, чувствуя себя точно хозяин солидной фирмы, у которого служат лучшие в городе работники.
— Погляди,— сказал У Бинь,— все стоят и ждут тебя одного. Если не встанешь и не выпьешь, мы обидимся. Будем стоять, пока ты не поднимешься!
Ян Сяодуну пришлось подняться и чокнуться со всеми:
— Ну чего ты тут наговорил? Можно подумать, что от меня чуть ли не весь мир зависит!
— С какого вы завода? — спросил Чжэн Цзыюнь.
— С автозавода «Рассвет».
«Интересно, оказывается, они подчиненные Чэнь Юнмина!» — подумал замминистра и продолжал вслух:
— Но ведь это передовой коллектив, разве там есть мальчики для битья?
— Передовой коллектив тоже из людей состоит,— откликнулся Люй Чжиминь,— а по мнению начальника цеха, мы занозы и выскочки, сам он нас ни в жизнь не выдвинул бы в передовые, и спорить с ним бесполезно!
— Чего о нем толковать? — вмешался У Бинь.— Мы не крадем и не жульничаем, а вкалываем на совесть, как настоящие рабочие. Подлизываться к нему, как другие, не станем. Это ведь не его завод, а государственный: и зарплаты и премии мы от государства получаем!
Художник с добродушной усмешкой шепнул Чжэну:
— Глядите, они не очень-то любят начальников, в том числе и мелких. Что вы об этом думаете?
Чжэн тоже усмехнулся:
— И меня, наверное, за спиной кроют почем зря! — Он отхлебнул глоточек.— Недовольство неизбежно, даже
императоров всегда ругали, вопрос в том, кто именно ругает.— Он снова повернулся и спросил сидевшего за ним Люй Чжиминя: — Почему вы так недовольны своим начальником цеха?
— А как бы мы ни работали, он вечно твердит, что у нас в бригаде нет ни одного порядочного человека. Но это не так. Возьмите хотя бы Су на.— Люй Чжиминь показал подбородком на сумрачного парня, сидевшего в сторонке, и тихо добавил: — Он очень доброе дело делает. Его старший брат должен был жениться на одной девушке. Сначала все шло хорошо, а потом брат вдруг заупрямился. И когда девушка пригласила его к себе в дом к -одиннадцати, а вся ее семья ждала аж до трех часов, он так и не явился. Невеста пошла его искать, а он от нее прячется и в то же время не отказывается прямо от свадьбы. Сун и говорит брату: «Если хочешь жениться, то женись, а не хочешь, так и скажи... Может, у тебя денег не хватает? Я могу дать две-три сотни...» Но брат продолжал тянуть. В конце концов невеста сама отказалась от него, однако Сун посчитал, что девушку обидели, и предложил сам на ней жениться. А девушка благородная, говорит, не могу, я тебя на четыре года старше. Но Сун упрямый, убедил ее. Потом завел разговор об этом с нашим бригадиром — вот с тем бритоголовым. Бригадир и спрашивает: «Ты просишь совета или извещаешь о своем решении? Если просто извещаешь, то я поддержу тебя, а если совета просишь, то не будет тебе моего одобрения, нечего жертвовать собой!» Сун отвечает: «Сначала мне тоже казалось, что я собой жертвую и добром это не кончится. Но потом сам не заметил, как влюбился, да и родителям моим она очень нравится. А с братом я порвал...» В общем, бригадир остался доволен, рассказал обо всем нам и говорит: «Сейчас одни судачат, будто Сун отбивает невесту у родного брата, другие — что он берет себе не жену, а вторую мать, так что мы должны встать на защиту нашего товарища». В результате весь цех уважал Суна, люди считают, что он ведет себя очень красиво и порядочно. Как вы думаете, правда?
— Правда-то правда, но почему он тогда сидит такой печальный?
— Потому что им жить негде...— Люй Чжиминь крикну л бригадиру:— Сяодун, надо все-таки постараться насчет комнаты для Суна!
Ян Сяодун хотел ответить, но его внимание отвлек У Бинь, который громко спросил вдруг одного парня, Сюя:
— Ты смотрел пьесы Шекспира? Там даже всесильный король, сватаясь к даме, становится перед ней на колени. Так что и ты не плошай!
Сюй смутился и, заикаясь, произнес:
— А я разве против? Только не знаю, что в таких случаях надо говорить.
— Эх ты,— с притворной обидой сказал бригадир,— сколько я тебя учил. Надо проводить девушку домой, а на прощанье взять у нее адресок и телефон, чтобы можно было снова встретиться. Или сразу назначить следующее свидание. Главное — придумать время, место и хороший предлог!
Сюй покраснел: видимо, у него не было на примете никакой девушки.
— Тебе надо сначала у нас в цехе потренироваться,— продолжал Ян Сяодун.— Поболтал бы как-нибудь с нашими девчонками, понял бы, как с женщинами разговаривать.
— Смотри, у цветов — яркие лепестки, у оленей — красивые рога, у петухов — пышные хвосты. Ты тоже должен придумать себе что-нибудь броское, тогда и завоюешь чье-нибудь сердце! — подхватил У Бинь.
Чжэн Цзыюнь даже немного позавидовал им. Так старик, уже не способный бегать и прыгать, с умилением смотрит на своего крепыша-внука, который может без устали носиться несколько часов подряд. Но нет, эти парни не похожи на детей. Они спокойно, без всякого стеснения говорят о любви, и хотя их любовь менее поэтична, чем у героев Шекспира, сам Чжэн Цзыюнь ни разу не испытал и такой. Он вспомнил, как буднично объяснился с Ся Чжуюнь, когда решил жениться на ней: «Ты согласна выйти за меня замуж?» — «Если ты хочешь, то, пожалуй, да».
«Хочешь»! А действительно ли он хотел? Было ли это для него физической или духовной потребностью? Судя по результату, ни тем, ни другим. И что в то время испыты
вала Ся Чжуюнь? После женитьбы они ни разу не говорили на эту тему. То было необычное время, все находилось в непрестанном движении, и у человека минуты не оказывалось, чтобы оглядеться.
Чжэн отогнал от себя неприятные мысли и сказал художнику:
— Послушайте, как они забавно делятся своим любовным опытом!
— А что тут особенного? Мы в молодые годы занимались тем же.
Чжэн промолчал. Он забыл, что у людей искусства все происходит по-другому, они без чувств жить не могут. Судьба так распорядилась или он сам виноват? Одни живут полной жизнью, а другие совсем наоборот...
А в то время Ян Сяодун уже поделился с бригадой, как он хочет помочь Суну с жильем: пусть тот пока отделит часть родительской комнаты, а когда достроят заводское общежитие, получит комнату там. Для этого каждый день двое из бригады будут работать на стройке. Все дружно зааплодировали.
У Суна отлегло от сердца. Его душа, походившая на сморщенный парус, теперь как будто взметнулась ввысь и наполнилась ветром. И не только потому, что бригадир придумал отличный план, но и потому, что ребята поняли, поддержали его. Не то что начальник цеха, который думает о нем черт знает что.
Бывают люди, видящие все в дурном свете,— это как болезнь. Они вечно подозревают, унижают других, воспринимают самые лучшие поступки как постыдные и грязные. Видимо, это приносит им моральное удовлетворение. С тех пор как Сун решил жениться и впервые пришел к начальнику цеха просить комнату, он все время чувствовал себя униженным. Собственно, ничего особенного начальник не говорил, но язык — это такая штука, которую никогда до конца не постичь. Один знаменитый актер как-то сказал, что первые слова, прозвучавшие со сцены, действуют на зрителей сильнее, чем вся остальная пьеса. Да и отдельное слово можно произнести по-разному: протяжно, отрывисто, громко, тихо, с намеком — ив зависимости от этого оно произведет на человека неодинаковое впечатление. Речь У Годуна уже своей интонацией обычно навевала тоску.
Научимся ли мы в конце концов правильно понимать людей?
Чехов писал: «Когда начинают говорить о том, что N. сожительствует с 2., то мало-помалу создается атмосфера, при которой связь N. и Ъ. становится неизбежной».
Сколько таких ситуаций возникает по вине самих людей! Зачем перед каждым ставить кривое зеркало? Глядеться в него, конечно, забавно, но считать, что это и есть истинный облик человека, глубоко ошибочно. Защищаться от таких людей, как У Годун, нелегко. Он вовсе не дурной человек, скорее даже хороший, и действует не по злобе. Но фактически за ним стоят немалые общественные силы, руководствующиеся как раз злой волей. Перед этой волей честные, искренние сердца сжимаются, становятся бессильными и одинокими, порою просто погибают, словно листок, упавший в водоворот.
— А как ваш начальник цеха относится к производству? — поинтересовался Чжэн Цзыюнь.
— Вам же неудобно разговаривать вполоборота,— сказал Люй Чжиминь.— Если не возражаете, подсаживайтесь лучше оба к нам, тогда и потолкуем!
Чжэн спросил художника:
— Вы не против? — И тихо прибавил: — Очень интересные ребята, давайте поболтаем с ними!
Художник улыбнулся:
— Слово хозяина для гостя закон.
— А почему вы улыбаетесь? — не понял Чжэн.
— Потом скажу. Давайте пересядем.
— К производству наш начальник относится хорошо, ничего не скажешь! — продолжал говорить У Бинь.
Чжэн нарочно подбодрил его:
— Ну что ж, это уже много.
У Бинь хмуро взглянул на него. Наверняка решил, что Чжэн — какой-нибудь чинуша и в заводских делах ничего не смыслит.
— Разве одного производства достаточно? Надо и о людях думать. Мы ведь не скот и не машины. Впрочем, скотину тоже надо кормить, а машину смазывать!
— Правильно, ребята! — согласился художник. Видимо, вино все-таки ударило ему в голову, и он вертелся на стуле как мальчишка.
— Да, симпатичная у вас бригада,— подтвердил Чжэн Цзыюнь. Ему действительно все больше нравились эти парни, особенно бритоголовый бригадир. С первого взгляда было видно, что он человек энергичный, с быстрой реакцией, и в то же время не прохиндей какой-нибудь. Такой не станет браться за всякие пустые, сомнительные дела. В его облике угадывались черты, присущие их поколению: нелегко давшийся жизненный опыт, ум, хладнокровие, практицизм.
— Ничего особенного в нас нет,— промолвил Ян Сяодун.— Просто мы действуем дружно.
— Это все благодаря Сяодуну. Он душой болеет за всех, и все за него болеют!
— А сколько ему лет? — спросил художник.
— Тридцать один.
— О, молодой еще!
— И смелый,— добавил У Бинь.— Вы не смотрите, что он всего лишь бригадир; быть в его шкуре не так просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40