— Замерзли, бедные,— посочувствовала- Люба.— Так ли уж тепло, не знаю, а дождь наверняка моросит, и грязюка везде.
— Хватит агитировать! — оборвала ее Надя.— Ехала бы на Северный полюс. Там дождя не бывает. Круглый год сухо.
— Надо будет, и ты поедешь,— спокойно сказала Люба.
Теперь уже Наташа постаралась притушить спор.
— Куда пойдем, девочки?
— Куда глаза глядят,— буркнула Надя. Наташа словно не заметила ее реплики.
— Пойдемте на скалу. Мы давно там не были.
Из-за угла навстречу им вышли двое. Наташа сразу узнала их. Это они несколько дней назад вели спор в автобусе о том, что важнее — наука или искусство. Наташа часто мысленно возвращалась к их разговору и каждый раз находила новые и все более веские доказательства правоты Николая. (Она запомнила, как звали парня с проницательными серыми глазами, который вступился за нее и так сердечно ей улыбнулся.) И сейчас Наташа подумала, как было бы хорошо, если бы они были знакомы и можно было идти вместе с ними и продолжать тот интересный спор.
Они тоже, по-видимому, узнали Наташу. Товарищ Николая, шедший впереди, небрежно коснулся рукой козырька кепки, из-под которой выбивалась волнистая золотая прядь, и отрывисто бросил:
— Привет!
Николай пристально посмотрел на Наташу, но ничего не сказал и посторонился, уступая подругам дорогу.
Через несколько шагов Надя оглянулась и прыснула:
— Стоит! Загляделся!
Наташе очень хотелось оборвать ее, но она промолчала.На краю скалы росли две небольшие косматые сосенки. Наташа прислонилась к темному шершавому стволу. Внизу блестела вызолоченная солнцем река. Наташа знала, что у подножия скалы по узкой террасе проложена дорога. Но сверху дороги не было видно; казалось, отвесная скала уходит в воду, и это создавало ощущение неизмеримой глубины. Отсюда, с двухсотметровой высоты, не были различимы ни рябь волн, ни завихрения струй, поверхность реки блестела, как отполированный металл. Лавина воды, сжатая нависшими над ней скалами, ныряла в ущелье, будто зверь, в прыжке выгнувший спину. Издалека доносило гудящий рокот порога, но казалось, что это здесь глухо рычит река, озлобленно и неукротимо круша сдавившие ее каменные кручи.
Притихшая и потрясенная, стояла Наташа. За ее спиной переговаривались о чем-то Надя и Люба. Наташа не слышала их.Немыслимой и даже кощунственной представлялась дерзость людей, подступавших к реке... Но ведь это будет!.. Она знала, что будет. Она даже видела в фойе клуба картину.
На картине все выглядело удивительно просто. Серая плотина, похожая на ларь со скошенной передней стенкой, втиснулась между коричневыми скалами. За ней покоилось плоское синее море, отделенное голубой полосой от клубящихся белых облаков. По гребню плотины были расставлены с равными интервалами игрушечные красные автобусы. Они, наверно, двигались, но на картине этого не было заметно.
Наташа долго стояла перед картиной и слышала, как хвалили художника за то, что он совершенно правильно изобразил будущую гидростанцию. Наверно, это так и было. Но только на полотне все выглядело уж очень просто. А может быть, все уже сделанное, уже осуществленное всегда кажется простым? Может быть, когда станция будет построена,она, Наташа Ду бенко, сама увидит, что художник был прав?.. Может быть... Но сейчас она с этим не согласна... Впрочем,.
это несущественно, согласна она или не согласна. Не она строит станцию. Она продает билеты в автобусе... Надя дернула ее за рукав.
— Ужинать тебе сюда принести или домой придешь?
Наташа посмотрела на нее отсутствующим взглядом, потом, очнувшись, улыбнулась и сказала:
— Пойдемте.
— Теперь куда, еще?
Наташа даже удивилась ненужности вопроса.
— Вниз, к реке.
Надя, кажется, собиралась поспорить, потом махнула рукой и пошла за подругами.Неподалеку от сосенок пролегала ложбина узенькой, плотно утоптанной тропки. Тропка круто обрывалась в расщелину, рассекшую скалу До самого низа. По-видимому, проложили тропку мальчишки-рыболовы. На выходе из ущелья хорошо бралась рыба, и не только хариусы или ельцы, а ленки и таймени. Попадались и осетры. Напрямую, через скалу, в поселок было ближе вдвое, а то и втрое.
Расщелина уходила вниз почти отвесно. Но даже и на этой круче на каждом едва заметном выступе росли деревья: осинки, березки, ели. Тонкие и узловатые на скудной, несытной почве, но росли. Тропка петляла от деревца к деревцу, местами терялась в кустах багульника, лепившихся между деревьями.
— Да вы ошалели! — воскликнула Надя.— Тут и костей не соберешь.
Одна Люба нисколько не оробела.
— Держись за землю, не упадешь,— сказала она и осторожно, лицом к откосу начала спускаться, придерживаясь за стволы деревьев и выступы скалы.
Наташа последовала за ней.
— Носит вас, окаянных! Тут и туфли все пообде-решь,— запричитала Надя, но тоже поползла вниз.
— Надька, хватайся с оглядкой!—крикнула ей Люба.— Тебя не каждая лесина выдержит.
На самом трудном участке спуска чья-то заботливая рука протянула от ствола к стволу толстый железный провод.
— Надька!—окликнула Люба далеко отставшую подругу.— И тут для тебя постарались. А ты все ноешь.
Так, подшучивая друг над другом, хотя временами у каждой сердце уходило в пятки, добрались до подножия скалы. Осталось только перебраться через ручеек, журчавший между обломками. Осилили и это препятствие. В общем спустились все благополучно. Только Наташа порвала чулок.
— Бог шельму метит,— сказала Надя.—Ты зачинщица.
— Это полбеды,— отшутилась Наташа.— Если бы ты чулок порвала, сжила бы со свету.— И пока Надя подыскивала подходящий ответ, перебежала дорогу и спустилась по каменной осыпи к самой воде.
— Вода-то, вода-то какая! Черная и прозрачная!
Здесь, внизу, река была еще шире и грознее. Темные, под цвет каменного дна волны кипели белыми гребнями. Просвет между теснившими реку скалами вверху как бы сужался, и берега казались уже не отвесными, а нависшими над водой. На противоположном правом берегу сооружали «бечевник» — дорогу вдоль подножия скалы,— и страшно было за людей, водивших крошечные самосвалы и бульдозеры.
— Теперь наверх полезем? — спросила Надя.
— Теперь к переправе. Сядем на автобус и вернемся в поселок с.другой стороны. Таким образом совершим кругосветное путешествие.
— Испортила тебя, Наташка, ответственная должность,— не утерпела и тут Надя.— Смотри, девка, ходить разучишься.
До переправы было рукой подать. Дошли быстро, надоело только увертываться от машин по узкой дороге.
На стройке шоферы тихо ездить не умеют. И к пешеходам особого почтения не проявляют. Завидев человека на дороге, шофер еще метров за сто дает отчаянный гудок, а дальше уже дело самого пешехода позаботиться о своей безопасности.
И тут самое уместное сойти на обочину. Так обычно все и делают. Так поступали бы и Наташа, и Люба, и Надя.Но у бечевника нет обочин.
С одной стороны скала, с другой — круто уходящий в воду откос каменной наброски.И три подружки, увидев самосвал, летящий навстречу, или услышав зычный гудок за спиной, резво перебегали на другую сторону дороги.
Машины шли часто, и потому путь девчат пролегал не по прямой, а зигзагом.Когда уже до переправы и спасительного распадка возле нее осталось совсем недалеко, незадачливых путешественниц атаковали сразу два самосвала: с фронта и с тыла.
Надя взвизгнула и первая метнулась к откосу. Люба и Наташа тоже не промедлили. Опомнились только у самой воды.Пропустив самосвалы, выбрались на дорогу и ударились бегом. Надя, обычно медлительная, далеко опередила всех.
Наташа и Люба догнали ее только у самого причала и повисли на ней, смеющиеся и запыхавшиеся. Занятые своей шумной возней, девушки не услышали шагов. И только когда сильные руки стиснули их в охапку, все трое разом вскрикнули, каждая на свой лад: Надя с испугом, Люба с сердцем, Наташа с удивлением.
— Испугались, хохотушки?
— Федор Васильевич! Какой вы, право...— жеманно протянула Надя.
А подруги ее смотрели на своего бригадира молча: Люба с улыбкой, но все еще сдвинув брови, а Наташа даже не пыталась скрывать, что обрадована неожиданной встречей.
— И беглянка наша тут. Давно не видались,—сказал Федор Васильевич, здороваясь за руку с Наташей.
По улыбке его и по тону Наташа поняла, что он рад ее встретить снова здоровой, оживленной, веселой.
В этом, конечно, не было ничего неожиданного, она всегда знала Федора Васильевича как человека душевного, и все-таки ее как-то по-особому тронуло его искреннее участие. Хотя она никому не призналась бы
в этом, да и себе не смогла бы объяснить, почему так тронута его отзывчивостью.
— К нам, на правый берег, собрались?— спросил Федор Васильевич, обращаясь как бы ко всем, но глядя по-прежнему на одну Наташу.
— Просто погулять вышли,—ответила Наташа.
— Нормы сдаем по альпинизму,—вставила Надя.
— А я думал, к нам. У нас сегодня в клубе редкое собрание. Вечер поэзии. Встреча с поэтами. Стихи читать будут.
— Я знаю! — воскликнула Надя.— Помнишь, Люба, третьего дня к нам на участок чернявенький такой приходил?
— Это не поэт, это корреспондент,— возразила Люба.
— Жаль!—вздохнула Надя.— А с виду совсем настоящий поэт.
— Как это ты определила?
— Как? Сразу видно! Высокий, черный, кудрявый.
— Интерес к поэзии налицо,— улыбнулся Федор Васильевич.—Так как же, девушки? Поехали? Вон и катер за нами идет.
— Конечно, поехали! — воскликнула Надя.
Надя с Любой снова заспорили не то о поэзии, не то о поэтах. Федор Васильевич н-екоторое время с интересом прислушивался к их перепалке, потом обернулся к молча стоявшей Наташе:
— Новая работа по сердцу? Наташа покачала головой.
— Какая это работа, Федор Васильевич! Скорей бы к вам обратно.
— Если обратно, то не ко мне. Сам ухожу. Надя сразу подскочила к Федору Васильевичу. — Куда уходите?
— Переводят на другую работу,— уклончиво отве-тил Федор Васильевич.
— А нас оставляете?
— Могу и вас прихватить.
— Нет, мы серьезно.
— Если по-серьезному говорить, то, признаюсь,еще как следует не представляю, что за работа менн ждет. Знаю только, что снова на коня садиться.
— На коня?
— Да. На трактор или на бульдозер.
— Счастливые вы, мужчины,— сказала Наташа. Она не завидовала Федору Васильевичу. Конечно,
нет. Это была не зависть.
Просто было огорчительно и обидно сознавать, что ее труд менее ценен и менее нужен. Она привыкла мерить достоинство человека мерой его труда.
Ей стало тоскливо и расхотелось идти на вечер.
— Не пойду я, девочки, в клуб. Куда я в таком виде? — показала ода на порванный чулок.
— Опять не слава богу,— взметнулась Надя.
— Надень мои,— предложила Люба.
Наташа отказалась. Подруги настаивали. Но в это время по дороге, ведущей из распадка, спустился автобус и, развернувшись, встал возле причала.
Здесь была конечная его остановка. Из автобуса выглянула пожилая женщина в теплом сером платке, с кожаной сумкой на шее и подозвала к себе Наташу.
Они о чем-то переговорили, и на причал Наташа вернулась уже с кондукторской сумкой через плечо.
— Зря и спорили,— сказала она подругам.— Пришлось подменить. Ей надо ребенка в больницу везти. До свидания, Федор Васильевич! — Она побежала к автобусу и уже на бегу крикнула:—Когда домой вас повезу, расскажете, какие были там поэты, кудрявые или лысые!
— Я тоже не поеду,- сказала Люба.
Но тут Надя подняла такой шум, что Любе пришлось согласиться на поездку.Автобус забрал пассажиров, доставленных катером, и, дав гудок, пополз в гору.
Наташа помахала подругам из окна.Люба стояла, насупившись, сердясь на себя, что поддалась уговорам и поступила вопреки своему желанию.
Надя откровенно кокетничала с Федором Васильевичем, неохотно отвечавшим на ее вопросы.«И. чего она к нему прилипла?» — сердито думала Люба.Но Надю меньше всего беспокоили укоризненные взгляды подруги. Спускаясь по крутому трапу, она споткнулась, и Федору Васильевичу пришлось поддержать ее.
При этом Надя так искренне ахнула и так мило покраснела, что Федору Васильевичу и в голову не пришло заподозрить ее в чем-либо, кроме опрометчивости. Сама Надя с удовольствием повторила бы свою невинную хитрость, но больше к тому не представлялось случая, и она пожалела, что Федора Васильевича не было с ними, когда они спускались по крутому склону распадка.
Причал правого берега был расположен значительно ниже, и скорость катера увеличивалась стремительным течением реки. Низовой ветерок, еле заметный на берегу, здесь, на воде, обжигал лицо и пронизывал насквозь. Укрыться можно было только за узенькой будкой штурвального. Девчата привалились спиной к будке, а Федор Васильевич заслонил их с наветренной стороны. Надя и тут ухитрилась встать как можно ближе к нему, это оправдывалось теснотой и непогодой.
Но все старания ее завязать оживленный разговор остались безуспешными.Федор Васильевич отвечал односложно, нехотя. Надя попыталась напомнить ему забавную историю про вынужденную поездку Демьяныча в Ленинград, о которой слышала от Любы и Наташи.
Но и этот маневр ей не удался. Федор Васильевич сказал только, что в войну и не такое случалось, и разговор снова оборвался. Надя исчерпала всю свою изобретательность, и остаток пути проехали молча.
Когда поднимались с палубы катера на причал, у Нади был отличный случай еще раз споткнуться, но она не решилась.И на этом берегу автобус дожидался катера. Это было очень кстати, потому что все трое изрядно продрогли.
Федор Васильевич взял три билета до клуба «Строитель», и Надя снова повеселела.Но когда вышли из автобуса, Федор Васильевич провел их до угла, показал, как пройти к клубу, и распрощался.
— Федор. Васильевич? Вы же в клуб собирались! — с огорчением воскликнула Надя.
— Там сегодня молодежный вечер, стариков не пускают,—отшутился Федор Васильевич.
— Нет, серьезно! — продолжала настаивать Надя. И тогда Федор Васильевич ответил серьезно:
— Не могу, девушки. Демьяныч у меня болен. Надо накормить, напоить его. Как-нибудь в другой раз. До свидания!
Надя проводила его взглядом и, когда он скрылся за углом, сказала с обидой:
— С Наташкой пошел бы...
Кузьме Сергеевичу Набатову сопутствовала репутация человека решительного, действующего твердо, без сомнений и оглядок. Известно было, правда, что он часто говаривал: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Но так как он продолжал пословицу словами: «...но отрежь начисто. А еще лучше—-отруби!» — то все работавшие под его началом полагали, что насчет семикратного отмеривания сказано лишь для красоты слога. И вряд ли кто' предполагал, что свои решения вынашивал он в длительных, трудных размышлениях и раздумьях.
Во всяком случае, никто из собравшихся в парткоме на экстренное, никакими планами не предусмотренное заседание не мог и допустить мысли, что Кузьма Сергеевич Набатов, как всегда подтянутый и чисто выбритый, провел трудную, бессонную ночь.
Вчера вечером пришла телеграмма. Начальник главка требовал выслать проект организации работ по зимнему перекрытию.Телеграмма была предельно ясна в своей лаконичности и в то же время загадочна.По ее тексту нельзя было определить, как же отно-
сится руководство главка к самой идее Набатова. Но догадаться было нетрудно, достаточно было вспомнить недавний разговор с представителем главка Кругло-вым, и Набатов не тешил себя никакими иллюзиями. Только опираясь на единодушное мнение всего коллектива стройки, мог Набатов отстаивать свои позиции.
Но будет ли мнение единодушным?Именно эта тревожная мысль и заставила Кузьму Сергеевича провести ночь без сна.Конечно, не оппозиция Евгения Адамовича и двух-трех заведомо его единомышленников тревожила Набатова.Волновало, как отнесутся к их замыслу опытные инженеры и рабочие, ветераны гидростроительства люди, покорившие уже не одну реку. Признают ли они оправданным и обоснованным риск, наличие которого он и сам не станет отрицать? Или же их опыт подскажет более осторожное решение, не противоречащее традициям, проверенным практикой?
Перевалов, разговаривая с Набатовым, в то же время радушно здоровался с каждым входящим в кабинет и делал пометки в лежавшем перед ним списке. Собирались дружно, в просторной комнате становилось тесновато. Не хватало стульев, и пришедшие последними устраивались на подоконниках.
— Пришли все, кроме твоего заместителя,—сказал Перевалов Набатову.— Будем начинать.
Набатов исподлобья оглядел собравшихся.
— Решил отсидеться. Не выйдет! — сказал он вполголоса и снял трубку.
— Кабинет Калиновского... Евгений Адамович, мы вас ждем.
Евгений Адамович, видимо, стал отговариваться, потому что Набатов насупился и сказал строже:
— С делами шестого участка разберетесь позднее. Сейчас прошу прийти в партком. Вы должны присутствовать на обсуждении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35