Значит, не очень-то твердо чувствуют себя его- противники (он уже Подготовил себя к тому, что все члены техсовета против
него). И в то же время их безразличие было обидным.
Майоров вторично пригласил приступить к обсуждению.
— На заседании присутствует заместитель главного инженера стройки,— сказал Зубрицкий, указывая на Калиновского,— считаю целесообразным выслушать его мнение.
«Любопытно, что этот помощничек скажет? — подумал Набатов.—А впрочем, ни черта нового он не скажет!»
Калиновский достал из портфеля несколько папок и не спеша, аккуратно разложил на столе перед собой.
— Мое мнение,— начал он подчеркнуто бесстрастным тоном,— решительно расходится с мнением товарища Набатова. Я с самого начала категорически возражал. Товарищ Набатов как решающий аргумент в свою пользу привел факт успешной установки первого ряжа. Но именно этот факт опровергает всю концепцию товарища Набатова. В этой папке подробным хронометраж всех работ. На сборку и установку первого ряжа ушло девять дней и восемнадцать часов. Почти десять дней. Даже если предположить, что за счет предельно четкой организации труда удастся сократить расход времени на двадцать процентов, и взять в расчет не десять, а восемь дней, все равно до начала весны все ряжи не могут быть установлены. А следует еще учесть предстоящие морозы. У меня имеются многолетние данные метеослужбы. В районе стройки в зимний период не менее двадцати пяти дней с температурами ниже сорока градусов. Это так называемые актированные дни, когда действующим законодательством о труде запрещаются наружные работы. Если и пренебречь законодательством, то все равно резко снизится производительность труда. К тому же и механизмы не могут работать при столь низкой температуре. Таким образом, утверждение товарища Набатова, что в течение зимы будет сооружена продольная ряжевая- перемычка, не выдерживает сколь-нибудь серьезной критики.
— Товарищ Набатов собирается до весны еще и верховую перемычку отсыпать,— заметил Зубрицкий.
— Не знаю, решится ли товарищ Набатов выйти на лед, когда будет производиться эта операция,— зло усмехнулся Калиновский.— Я бы не. советовал ему этого делать. Тем более — выпускать на вешний лед десятки груженых самосвалов. Это авантюра, чреватая катастрофическими последствиями. Я уверен, что никто не позволит Набатову рисковать жизнью десятков людей.
-Вы можете опровергнуть доводы вашего заместителя?— спросил Зубрицкий.
Набатов с трудом удержался, чтобы не грохнуть кулаком по столу.
— Это не доводы, а декламация. Могу его успокоить. На лед я его с собой не возьму. Обойдемся...
Майоров укоризненно покачал, головой. Но теперь Набатову было все равно. Он уже не ждал, от этого заседания ничего доброго. Ясно как божий день: здесь поддержки он не получит..
— Прошу высказаться членов технического совета,— предложил Майоров.
Один из членов техсовета как-то нехотя приподнялся и со скучающим видом сказал, что он вообще не видит необходимости открывать дискуссию,, поскольку в техническом проекте строительства Устьинской ГЭС разработан, способ перекрытия. реки и нет никакой надобности пересматривать проект, над созданием которого трудились не один год крупнейшие специалисты-гидротехники.
— Повторяю: не вижу никакой необходимости открывать дискуссию,— закончил он.
— Дискуссию уже открыл товарищ Набатов, приступив к зимнему перекрытию реки,— заметил Майоров.
— Тем хуже для товарища Набатова,— возразил член техсовета.
— Мнение руководства главка?— обратился. Майоров к Зубрицкому,
— Готов изложить. Я согласен с Петром Игнатьевичем,—Зубрицкий кивнул в сторону только что выступавшего члена техсовета,— согласен, что нет никакой надобности открывать дискуссию. Мне думается, этот вопрос в компетенции не технического совета, а руководства министерства, поскольку главное, на мой взгляд, не в технической стороне вопроса. Я считаю главным в данном вопросе вопиющее нарушение государственной дисциплины, допущенное исполняющим обязанности начальника строительства товарищем Набатовым.— Тон Зубрицкого становился суше и жестче с каждой фразой.— Он получил указание не приступать к перекрытию реки до рассмотрения вопроса на техническом совете и нарушил это указание. Больше того: я приказал прекратить начатые работы — он не подчинился.
Зубрицкий посмотрел на Набатова с нескрываемым торжеством. «Уж теперь-то не выкрутишься!» — прочитал Набатов в этом откровенно враждебном взгляде.
И от мысли о том, что есть люди, для которых важнее всего не дело, а личный престиж, личная амбиция, личные пристрастия или антипатии, Набатову стало противно. И он тоже откровенно выразил это брезгливой усмешкой.
Усмешка Набатова словно хлестнула Зубрицкого.
— Должен обратить ваше внимание, Андрей Семенович, что товарищ Набатов ведет себя нелояльно, я бы сказал, вызывающе, не только по отношению к руководству главка. Он не считается и с руководством министерства. В конце концов вся эта авантюра с зимним перекрытием задумана с прямой целью опровергнуть, проект постановления коллегии министерства, хотя проект этот зиждется на принципиальной основе первоочередного строительства тепловых электростанций. И это не единичный случай, когда товарищ Набатов противопоставляет свое мнение мнению руководства. У товарища Набатова по любому вопросу свое мнение. Вчера мне доложили, что он подписал письмо, опорочивающее проект регулирования уровня Байкала. И вообще я должен от-
метить излишнюю склонность товарища Набатова к скоропалительным решениям и опрометчивым поступкам. Мне с этим приходилось сталкиваться и раньше...
Зубрицкий недвусмысленно намекал Набатову на памятный им обоим эпизод фронтового прошлого. В другое время Набатов возмутился бы. Но сейчас было не до этого. Услышав о Байкальском проекте, Майоров помрачнел и посмотрел в сторону Набатова явно неодобрительно. Набатов снова вспомнил Сидорова и с трудом удержал усмешку, вызванную мыслью, что уместнее было бы подписать криминальное письмо после заседания технического совета.
— ...Что же касается технической стороны так называемого проекта зимнего перекрытия,— продолжал Зубрицкий,— товарищ Круглое уже достаточно убедительно опроверг его. Я лишь хотел бы повторить, что проект авантюристичен по своему существу и чреват опасностью катастрофы с неизбежными человеческими жертвами. Кстати,— он пристально глянул на Набатова,— одна жертва уже есть.
— Откуда вы взяли? — с возмущением крикнул Набатов.
Майоров поднял руку.
— Успокойтесь, товарищ Набатов. Сегодня утром сообщили о печальном случае на стройке. К счастью, без смертельного исхода.
Набатов ушел с техсовета в самом подавленном настроении. Технический совет отклонил его проект зимнего перекрытия и предложил немедленно прекратить начатые работы.
Правда, Майоров сказал, что сам просмотрит все расчеты по проекту до того, как представить на утверждение министру решение технического совета. Но это нисколько не обнадежило Набатова. Он теперь не верил и Майорову.
А тут еще этот несчастный случай на стройке. Что еще там произошло?..
Наташа узнала о несчастном случае почти одновременно с Набатовым, хотя и находилась на пять тысяч километров ближе к месту происшествия.
Незадолго до обеденного перерыва она пошла по бригадам записать выработку (главная диспетчерская тщательно следила за выполнением часового графика, и Наташа должна была в двенадцать часов докладывать, что сделано за первую половину смены). И хотя во все то, что делалось на участке, непосредственно личного ее труда вложено не было, у Наташи уже выработалось то чувство общности с коллективом, которое заставляет радоваться и гордиться, когда работе сопутствует успех, и огорчаться и стыдиться, когда дела идут плохо.
Сегодня можно было радоваться и гордиться. Ледорезы уже начали разрабатывать третью майну; приземистая ледорезная машина, утопив во льду свой ощетинившийся ножами хобот, медленно пятилась, оставляя в воздухе шлейф белой ледяной пыли. На опиленной льдине второй майны колдовали взрывники, укладывая в узкие шурфы цилиндрические патроны со взрывчаткой. Второй ряж вырос уже в два человеческих роста, и янтарно-желтые, пахнущие смолой брусья один за другим взлетали наверх, подтягиваемые длиннострелыми подъемными кранами.
Аркадий стоял на борту ряжа, красуясь своей лихостью.
— Куда спешите, прелестная незнакомка? — окликнул он Натащу и, сдернув с головы шапку, изогнулся в картинном поклоне.
— Надень шапку, простудишься,— сказала Наташа.
— Не проходите мимо, зайдите в гости.
— Иду в гости к бульдозеристам,— ответила Наташа, не останавливаясь.
— Понятно! — ухмыльнулся Аркадий.— Механизаторам предпочтение.
Колонна бульдозеров крушила ледяные глыбы, прокладывая широкую просеку среди вздыбленных торосов. Рев моторов, лязг гусениц, скрежет врезающихся в льдины ножей сливались в общий беспокойный прерывистый гул. Бульдозеры то медленно ползли вперед, толкая сверкающие на солнце груды льда и снега, то буксовали на месте, то отступали назад, разворачивались, с другой стороны налегали на неподатливый торос и, наконец, обрушиз его, снова ползли вперед.
Наташа отыскала среди, них бульдозер с цифрой «6», выведенной белой краской на стенке кабины, и подбежала к нему.
Вместо Федора Васильевича из кабины выглянул незнакомый Наташе человек. Широкое его, лицо, густо заросло черной, давно не бритой бородой и, может быть, поэтому показалось Наташе мрачным и угрюмым.
— Но это же машина Федора Васильевича?-растерянно произнесла Наташа.
— Ошиблась, девушка. Машина казенная.!
—Но... Фёдор Васильевич вчера работал на этой машине?..
— Это точно.
— Мне его нужно. Где он?
Бульдозерист выключил мотор и объяснил, Наташе, что Федор Васильевич «попал в аварию». Утром, когда было еще темно, груженый лесовоз, разворачиваясь, сбил его с ног. Нет, жив... и кости цельг. Хотя ударило основательно. Вроде как бы контузило.
— Где же юн?
— Увезли в больницу. А сейчас...
Наташа не дослушала и побежала обратно. Как это вышло, что она ничего не знала?.. Когда с ней самой случилось несчастье, он первый позаботился о ней. И всегда он был так добр и внимателен... А она... Что он о ней подумает? Какая нелепость! Вместе работать и ничего не знать... Утром она задержалась в главной диспетчерской с этими проклятыми бланками... Но почему Николай Николаевич ничего не сказал?.. Как это нехорошо с его стороны...
Николай Звягин сидел в диспетчерской у телефона. Наташа едва дождалась, когда он закончит разговор.
— Николай Николаевич, разрешите мне уйти с работы.
Наташа старалась говорить спокойно, но Николай понял: она встревожена.
— Что случилось, Наташа? Наташа не выдержала:
— Вы меня спрашиваете, что случилось? С Федором Васильевичем несчастье... А вы даже не сказали мне.
У нее дрожали губы. Николай никогда не видел ее такой.
— Потом я вам все объясню, Наташа... А сейчас можете идти.
Она была уже в дверях, когда Николай спохватился:
— Подождите! Сейчас придет «газик».
— Спасибо. Не надо,— не оборачиваясь, ответила Наташа.
В окно он увидел, как она выбежала на дорогу наперерез идущему порожняком лесовозу и отчаянно замахала руками. Лесовоз круто затормозил, и Наташа вскочила в кабину.
«Что же это такое?» Он вспомнил, как она была взволнована, когда Федор Васильевич в первый раз вывел на лед свой бульдозер.
«Неужели он ей так дорог? А он, наверно, и не знает об этом...» Так же, как она не знает, что дорога ему, Николаю... И теперь уже никогда не узнает... А что он не сказал ей о несчастном случае с Федором Васильевичем, получилось нехорошо. Хотел как лучше. Сказать после того, как узнает в больнице о его состоянии. Не успел позвонить в больницу. Не успел, потому что этот педант Калиновский заставил немедленно оформлять акт о несчастном случае. Видно, этот акт очень был ему нужен. Но как бы ни злорадствовал Калиновский, виноват-то во всем он, начальник участка Николай Звягин. Дал распоряжение электрикам и успокоился. А от распоряжения светлее
не стало... «Смотри в оба»,—сказал Кузьма Сергеевич. И вот не успел он уехать, сразу чепе. Стыдно будет ему в глаза смотреть, когда вернется... Больше надо о деле думать, Николай Звягин!
В окно были видны кусочек стылого зимнего неба и одетая снегом вершина растущей во дворе сосны. Рядом с ней росла другая сосна; чтобы увидеть ее, надо было откинуть голову на край подушки. Но каждое, даже самое незначительное движение отдавалось в голове ноющей болью. И Федор Васильевич лежал неподвижно и смотрел, как осторожно покачивала сосна своей нарядной вершиной.
— Может, чайку бы попил? — осторожно приоткрыв дверь из кухни, спросил Демьяныч.
— Спасибо, батя, не хочется.
— Попил бы да съел кусок,— продолжал старик.— Я утром колбасы купил, хорошая колбаса, копченая. Или, может, сходить в столовую принести горяченького?
«Не надо»,— хотел отказаться Федор Васильевич, но, подумав, что старик за хлопотами и сам не ел с утра, сказал:
— Сходи, батя.
— А чего тебе принести, Федя?
— На твой вкус, батя.
Демьяныч прикрыл дверь и загремел посудой на кухне.
— Дверь не запираю: вдруг зайдет кто? — сказал он, уходя.
Если лежать не шевелясь, боль почти не чувствуется. Только ритмично, словно отсчитывая время, отдается в висках каждый удар пульса.
Сколько придется так пролежать? Врач, закончив перевязку, сказал: «Старый солдат должен знать: такая рана или убивает сразу, или заживает в неделю». Но и неделю валяться сейчас ни к чему. Такой глупый случай! И как он зазевался?.. Все это тот старик — бригадир взрывников... Видал же его и до
этого. И ничего не бросилось в глаза. А сегодня подал он пакет со взрывчаткой своему подручному и сказал: «Держи, браток». И голос знакомый и слова. И долговязая тощая фигура показалась знакомой, виденной не один раз. Но где? Когда?.. И как всегда бывает в такой момент, стало казаться, что очень важно, совершенно необходимо вспомнить, где и когда слышал он это глуховатое «Держи, браток», где и когда видел этого человека. И, наверно бы, он вспомнил... Но тут над ухом рявкнул гудок лесовоза, резкий толчок в плечо, сбивший с ног, и при падении, удар головой о гусеницу экскаватора... Очнулся в. больнице. Хотели там и оставить. Спасибо врач, тоже бывший фронтовик, уважил солдатскую просьбу: разрешил отвезти домой. Сказал только: «Солдату ворон, считать не положено». Правильно сказал... Но где же все-таки довелось встречаться с этимдолговязым стариком?,.
И опять, как тогда, утром, на льду, стало казаться, что вот еще одно, последнее усилие памяти, и...
Но напрягаться было нельзя. Гулко здстучалоч в висках, и снова подползла скучная тупая боль. Федор Васильевич старался заставить себя думать о другом: как там работают без него его бульдозеристы, успеют ли, пока он лежит тут, опустить второй ряж,— но высокая сутулая фигура старика все время назойливо маячила перед ним.
В наружную дверь тихонько постучали.
— Войдите,— сказал Федор Васильевич, но, наверно, сказал очень тихо, и его не услышали.
Стук повторился. Потом скрипнула входная дверь. Кто-то вошел и остановился у порога.
— Проходите в комнату,— сказал Федор Васильевич.
На миг Наташа задержалась у открытой двери, и Федор Васильевич успел только увидеть ее большие, испуганные, раскрытые глаза. Потом она кинулась к нему.
— Наташа, что ты! — растерянно произнес Федор Васильевич..
А она уже склонилась над ним и совсем по-детски спросила:
- Вам очень больно? — Да нет, что ты, Наташа, нисколько!
— Р так испугалась!
Перетолчин через силу улыбнулся.
— Не стоило пугаться, Наташа. В общем-то пустяки.
— Федор Васильевич, я ведь только сейчас узнала.
— Да нечего и узнавать было, Наташа. Велика важность — стукнуло маленько. Такое ли случается!
Ее забота и тревога тронули его. Славная девчушка! Что же особого для нее сделал? Но хорошая душа все доброе, помнит.
И ему захотелось подняться, если не встать, то хотя бы сесть, чтобы она увидела: он здоров — и перестала волноваться. Но едва он пошевелился, как резкая боль заставила сжать зубы. Хорошо, что Наташа этого не заметила.
— Я плохо сделала, что пришла? — робко спросила Наташа.— Потревожила вас?
'Федор Васильевич коснулся ее руки.
—-Очень хорошо. Спасибо, Наташа.
Его сдержанная, чуть приметная ласка обрадовала Наташу. Федор Васильевич заметил это и упрекнул себя.
Вернулся из столовой Демьяныч и долго кряхтел и кашлял с мороза.
— Сейчас накормлю тебя,— сказал он, заглядывая в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
него). И в то же время их безразличие было обидным.
Майоров вторично пригласил приступить к обсуждению.
— На заседании присутствует заместитель главного инженера стройки,— сказал Зубрицкий, указывая на Калиновского,— считаю целесообразным выслушать его мнение.
«Любопытно, что этот помощничек скажет? — подумал Набатов.—А впрочем, ни черта нового он не скажет!»
Калиновский достал из портфеля несколько папок и не спеша, аккуратно разложил на столе перед собой.
— Мое мнение,— начал он подчеркнуто бесстрастным тоном,— решительно расходится с мнением товарища Набатова. Я с самого начала категорически возражал. Товарищ Набатов как решающий аргумент в свою пользу привел факт успешной установки первого ряжа. Но именно этот факт опровергает всю концепцию товарища Набатова. В этой папке подробным хронометраж всех работ. На сборку и установку первого ряжа ушло девять дней и восемнадцать часов. Почти десять дней. Даже если предположить, что за счет предельно четкой организации труда удастся сократить расход времени на двадцать процентов, и взять в расчет не десять, а восемь дней, все равно до начала весны все ряжи не могут быть установлены. А следует еще учесть предстоящие морозы. У меня имеются многолетние данные метеослужбы. В районе стройки в зимний период не менее двадцати пяти дней с температурами ниже сорока градусов. Это так называемые актированные дни, когда действующим законодательством о труде запрещаются наружные работы. Если и пренебречь законодательством, то все равно резко снизится производительность труда. К тому же и механизмы не могут работать при столь низкой температуре. Таким образом, утверждение товарища Набатова, что в течение зимы будет сооружена продольная ряжевая- перемычка, не выдерживает сколь-нибудь серьезной критики.
— Товарищ Набатов собирается до весны еще и верховую перемычку отсыпать,— заметил Зубрицкий.
— Не знаю, решится ли товарищ Набатов выйти на лед, когда будет производиться эта операция,— зло усмехнулся Калиновский.— Я бы не. советовал ему этого делать. Тем более — выпускать на вешний лед десятки груженых самосвалов. Это авантюра, чреватая катастрофическими последствиями. Я уверен, что никто не позволит Набатову рисковать жизнью десятков людей.
-Вы можете опровергнуть доводы вашего заместителя?— спросил Зубрицкий.
Набатов с трудом удержался, чтобы не грохнуть кулаком по столу.
— Это не доводы, а декламация. Могу его успокоить. На лед я его с собой не возьму. Обойдемся...
Майоров укоризненно покачал, головой. Но теперь Набатову было все равно. Он уже не ждал, от этого заседания ничего доброго. Ясно как божий день: здесь поддержки он не получит..
— Прошу высказаться членов технического совета,— предложил Майоров.
Один из членов техсовета как-то нехотя приподнялся и со скучающим видом сказал, что он вообще не видит необходимости открывать дискуссию,, поскольку в техническом проекте строительства Устьинской ГЭС разработан, способ перекрытия. реки и нет никакой надобности пересматривать проект, над созданием которого трудились не один год крупнейшие специалисты-гидротехники.
— Повторяю: не вижу никакой необходимости открывать дискуссию,— закончил он.
— Дискуссию уже открыл товарищ Набатов, приступив к зимнему перекрытию реки,— заметил Майоров.
— Тем хуже для товарища Набатова,— возразил член техсовета.
— Мнение руководства главка?— обратился. Майоров к Зубрицкому,
— Готов изложить. Я согласен с Петром Игнатьевичем,—Зубрицкий кивнул в сторону только что выступавшего члена техсовета,— согласен, что нет никакой надобности открывать дискуссию. Мне думается, этот вопрос в компетенции не технического совета, а руководства министерства, поскольку главное, на мой взгляд, не в технической стороне вопроса. Я считаю главным в данном вопросе вопиющее нарушение государственной дисциплины, допущенное исполняющим обязанности начальника строительства товарищем Набатовым.— Тон Зубрицкого становился суше и жестче с каждой фразой.— Он получил указание не приступать к перекрытию реки до рассмотрения вопроса на техническом совете и нарушил это указание. Больше того: я приказал прекратить начатые работы — он не подчинился.
Зубрицкий посмотрел на Набатова с нескрываемым торжеством. «Уж теперь-то не выкрутишься!» — прочитал Набатов в этом откровенно враждебном взгляде.
И от мысли о том, что есть люди, для которых важнее всего не дело, а личный престиж, личная амбиция, личные пристрастия или антипатии, Набатову стало противно. И он тоже откровенно выразил это брезгливой усмешкой.
Усмешка Набатова словно хлестнула Зубрицкого.
— Должен обратить ваше внимание, Андрей Семенович, что товарищ Набатов ведет себя нелояльно, я бы сказал, вызывающе, не только по отношению к руководству главка. Он не считается и с руководством министерства. В конце концов вся эта авантюра с зимним перекрытием задумана с прямой целью опровергнуть, проект постановления коллегии министерства, хотя проект этот зиждется на принципиальной основе первоочередного строительства тепловых электростанций. И это не единичный случай, когда товарищ Набатов противопоставляет свое мнение мнению руководства. У товарища Набатова по любому вопросу свое мнение. Вчера мне доложили, что он подписал письмо, опорочивающее проект регулирования уровня Байкала. И вообще я должен от-
метить излишнюю склонность товарища Набатова к скоропалительным решениям и опрометчивым поступкам. Мне с этим приходилось сталкиваться и раньше...
Зубрицкий недвусмысленно намекал Набатову на памятный им обоим эпизод фронтового прошлого. В другое время Набатов возмутился бы. Но сейчас было не до этого. Услышав о Байкальском проекте, Майоров помрачнел и посмотрел в сторону Набатова явно неодобрительно. Набатов снова вспомнил Сидорова и с трудом удержал усмешку, вызванную мыслью, что уместнее было бы подписать криминальное письмо после заседания технического совета.
— ...Что же касается технической стороны так называемого проекта зимнего перекрытия,— продолжал Зубрицкий,— товарищ Круглое уже достаточно убедительно опроверг его. Я лишь хотел бы повторить, что проект авантюристичен по своему существу и чреват опасностью катастрофы с неизбежными человеческими жертвами. Кстати,— он пристально глянул на Набатова,— одна жертва уже есть.
— Откуда вы взяли? — с возмущением крикнул Набатов.
Майоров поднял руку.
— Успокойтесь, товарищ Набатов. Сегодня утром сообщили о печальном случае на стройке. К счастью, без смертельного исхода.
Набатов ушел с техсовета в самом подавленном настроении. Технический совет отклонил его проект зимнего перекрытия и предложил немедленно прекратить начатые работы.
Правда, Майоров сказал, что сам просмотрит все расчеты по проекту до того, как представить на утверждение министру решение технического совета. Но это нисколько не обнадежило Набатова. Он теперь не верил и Майорову.
А тут еще этот несчастный случай на стройке. Что еще там произошло?..
Наташа узнала о несчастном случае почти одновременно с Набатовым, хотя и находилась на пять тысяч километров ближе к месту происшествия.
Незадолго до обеденного перерыва она пошла по бригадам записать выработку (главная диспетчерская тщательно следила за выполнением часового графика, и Наташа должна была в двенадцать часов докладывать, что сделано за первую половину смены). И хотя во все то, что делалось на участке, непосредственно личного ее труда вложено не было, у Наташи уже выработалось то чувство общности с коллективом, которое заставляет радоваться и гордиться, когда работе сопутствует успех, и огорчаться и стыдиться, когда дела идут плохо.
Сегодня можно было радоваться и гордиться. Ледорезы уже начали разрабатывать третью майну; приземистая ледорезная машина, утопив во льду свой ощетинившийся ножами хобот, медленно пятилась, оставляя в воздухе шлейф белой ледяной пыли. На опиленной льдине второй майны колдовали взрывники, укладывая в узкие шурфы цилиндрические патроны со взрывчаткой. Второй ряж вырос уже в два человеческих роста, и янтарно-желтые, пахнущие смолой брусья один за другим взлетали наверх, подтягиваемые длиннострелыми подъемными кранами.
Аркадий стоял на борту ряжа, красуясь своей лихостью.
— Куда спешите, прелестная незнакомка? — окликнул он Натащу и, сдернув с головы шапку, изогнулся в картинном поклоне.
— Надень шапку, простудишься,— сказала Наташа.
— Не проходите мимо, зайдите в гости.
— Иду в гости к бульдозеристам,— ответила Наташа, не останавливаясь.
— Понятно! — ухмыльнулся Аркадий.— Механизаторам предпочтение.
Колонна бульдозеров крушила ледяные глыбы, прокладывая широкую просеку среди вздыбленных торосов. Рев моторов, лязг гусениц, скрежет врезающихся в льдины ножей сливались в общий беспокойный прерывистый гул. Бульдозеры то медленно ползли вперед, толкая сверкающие на солнце груды льда и снега, то буксовали на месте, то отступали назад, разворачивались, с другой стороны налегали на неподатливый торос и, наконец, обрушиз его, снова ползли вперед.
Наташа отыскала среди, них бульдозер с цифрой «6», выведенной белой краской на стенке кабины, и подбежала к нему.
Вместо Федора Васильевича из кабины выглянул незнакомый Наташе человек. Широкое его, лицо, густо заросло черной, давно не бритой бородой и, может быть, поэтому показалось Наташе мрачным и угрюмым.
— Но это же машина Федора Васильевича?-растерянно произнесла Наташа.
— Ошиблась, девушка. Машина казенная.!
—Но... Фёдор Васильевич вчера работал на этой машине?..
— Это точно.
— Мне его нужно. Где он?
Бульдозерист выключил мотор и объяснил, Наташе, что Федор Васильевич «попал в аварию». Утром, когда было еще темно, груженый лесовоз, разворачиваясь, сбил его с ног. Нет, жив... и кости цельг. Хотя ударило основательно. Вроде как бы контузило.
— Где же юн?
— Увезли в больницу. А сейчас...
Наташа не дослушала и побежала обратно. Как это вышло, что она ничего не знала?.. Когда с ней самой случилось несчастье, он первый позаботился о ней. И всегда он был так добр и внимателен... А она... Что он о ней подумает? Какая нелепость! Вместе работать и ничего не знать... Утром она задержалась в главной диспетчерской с этими проклятыми бланками... Но почему Николай Николаевич ничего не сказал?.. Как это нехорошо с его стороны...
Николай Звягин сидел в диспетчерской у телефона. Наташа едва дождалась, когда он закончит разговор.
— Николай Николаевич, разрешите мне уйти с работы.
Наташа старалась говорить спокойно, но Николай понял: она встревожена.
— Что случилось, Наташа? Наташа не выдержала:
— Вы меня спрашиваете, что случилось? С Федором Васильевичем несчастье... А вы даже не сказали мне.
У нее дрожали губы. Николай никогда не видел ее такой.
— Потом я вам все объясню, Наташа... А сейчас можете идти.
Она была уже в дверях, когда Николай спохватился:
— Подождите! Сейчас придет «газик».
— Спасибо. Не надо,— не оборачиваясь, ответила Наташа.
В окно он увидел, как она выбежала на дорогу наперерез идущему порожняком лесовозу и отчаянно замахала руками. Лесовоз круто затормозил, и Наташа вскочила в кабину.
«Что же это такое?» Он вспомнил, как она была взволнована, когда Федор Васильевич в первый раз вывел на лед свой бульдозер.
«Неужели он ей так дорог? А он, наверно, и не знает об этом...» Так же, как она не знает, что дорога ему, Николаю... И теперь уже никогда не узнает... А что он не сказал ей о несчастном случае с Федором Васильевичем, получилось нехорошо. Хотел как лучше. Сказать после того, как узнает в больнице о его состоянии. Не успел позвонить в больницу. Не успел, потому что этот педант Калиновский заставил немедленно оформлять акт о несчастном случае. Видно, этот акт очень был ему нужен. Но как бы ни злорадствовал Калиновский, виноват-то во всем он, начальник участка Николай Звягин. Дал распоряжение электрикам и успокоился. А от распоряжения светлее
не стало... «Смотри в оба»,—сказал Кузьма Сергеевич. И вот не успел он уехать, сразу чепе. Стыдно будет ему в глаза смотреть, когда вернется... Больше надо о деле думать, Николай Звягин!
В окно были видны кусочек стылого зимнего неба и одетая снегом вершина растущей во дворе сосны. Рядом с ней росла другая сосна; чтобы увидеть ее, надо было откинуть голову на край подушки. Но каждое, даже самое незначительное движение отдавалось в голове ноющей болью. И Федор Васильевич лежал неподвижно и смотрел, как осторожно покачивала сосна своей нарядной вершиной.
— Может, чайку бы попил? — осторожно приоткрыв дверь из кухни, спросил Демьяныч.
— Спасибо, батя, не хочется.
— Попил бы да съел кусок,— продолжал старик.— Я утром колбасы купил, хорошая колбаса, копченая. Или, может, сходить в столовую принести горяченького?
«Не надо»,— хотел отказаться Федор Васильевич, но, подумав, что старик за хлопотами и сам не ел с утра, сказал:
— Сходи, батя.
— А чего тебе принести, Федя?
— На твой вкус, батя.
Демьяныч прикрыл дверь и загремел посудой на кухне.
— Дверь не запираю: вдруг зайдет кто? — сказал он, уходя.
Если лежать не шевелясь, боль почти не чувствуется. Только ритмично, словно отсчитывая время, отдается в висках каждый удар пульса.
Сколько придется так пролежать? Врач, закончив перевязку, сказал: «Старый солдат должен знать: такая рана или убивает сразу, или заживает в неделю». Но и неделю валяться сейчас ни к чему. Такой глупый случай! И как он зазевался?.. Все это тот старик — бригадир взрывников... Видал же его и до
этого. И ничего не бросилось в глаза. А сегодня подал он пакет со взрывчаткой своему подручному и сказал: «Держи, браток». И голос знакомый и слова. И долговязая тощая фигура показалась знакомой, виденной не один раз. Но где? Когда?.. И как всегда бывает в такой момент, стало казаться, что очень важно, совершенно необходимо вспомнить, где и когда слышал он это глуховатое «Держи, браток», где и когда видел этого человека. И, наверно бы, он вспомнил... Но тут над ухом рявкнул гудок лесовоза, резкий толчок в плечо, сбивший с ног, и при падении, удар головой о гусеницу экскаватора... Очнулся в. больнице. Хотели там и оставить. Спасибо врач, тоже бывший фронтовик, уважил солдатскую просьбу: разрешил отвезти домой. Сказал только: «Солдату ворон, считать не положено». Правильно сказал... Но где же все-таки довелось встречаться с этимдолговязым стариком?,.
И опять, как тогда, утром, на льду, стало казаться, что вот еще одно, последнее усилие памяти, и...
Но напрягаться было нельзя. Гулко здстучалоч в висках, и снова подползла скучная тупая боль. Федор Васильевич старался заставить себя думать о другом: как там работают без него его бульдозеристы, успеют ли, пока он лежит тут, опустить второй ряж,— но высокая сутулая фигура старика все время назойливо маячила перед ним.
В наружную дверь тихонько постучали.
— Войдите,— сказал Федор Васильевич, но, наверно, сказал очень тихо, и его не услышали.
Стук повторился. Потом скрипнула входная дверь. Кто-то вошел и остановился у порога.
— Проходите в комнату,— сказал Федор Васильевич.
На миг Наташа задержалась у открытой двери, и Федор Васильевич успел только увидеть ее большие, испуганные, раскрытые глаза. Потом она кинулась к нему.
— Наташа, что ты! — растерянно произнес Федор Васильевич..
А она уже склонилась над ним и совсем по-детски спросила:
- Вам очень больно? — Да нет, что ты, Наташа, нисколько!
— Р так испугалась!
Перетолчин через силу улыбнулся.
— Не стоило пугаться, Наташа. В общем-то пустяки.
— Федор Васильевич, я ведь только сейчас узнала.
— Да нечего и узнавать было, Наташа. Велика важность — стукнуло маленько. Такое ли случается!
Ее забота и тревога тронули его. Славная девчушка! Что же особого для нее сделал? Но хорошая душа все доброе, помнит.
И ему захотелось подняться, если не встать, то хотя бы сесть, чтобы она увидела: он здоров — и перестала волноваться. Но едва он пошевелился, как резкая боль заставила сжать зубы. Хорошо, что Наташа этого не заметила.
— Я плохо сделала, что пришла? — робко спросила Наташа.— Потревожила вас?
'Федор Васильевич коснулся ее руки.
—-Очень хорошо. Спасибо, Наташа.
Его сдержанная, чуть приметная ласка обрадовала Наташу. Федор Васильевич заметил это и упрекнул себя.
Вернулся из столовой Демьяныч и долго кряхтел и кашлял с мороза.
— Сейчас накормлю тебя,— сказал он, заглядывая в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35