Он еще не решил, как быть с Ляпиным.
Неля вернулась только в первом часу. Он слышал, как она прошла к себе, как щелкнул замок, слышал, как она разделась и легла.
...Так же, как вчера, подошел он, волнуясь, к той же, но теперь уже незапретной двери. Дверь не открывалась... Он не сразу понял, потянул сильнее. Дверь была закрыта... Он прислушался и, казалось, уловил сдавленный
смех. Он долго стоял у двери затаив дыхание, но больше ничего не услышал. Ни одного звука, как будто в комнате за дверью никого не было...
Он медленно вышел, запер входную дверь и положил ключ наверх, за обшивку косяка, как ему было сказано.За окном надрывалась пурга, и в белесой от пля-шущих хлопьев снега вечерней мгле качались темные вершины сосен. За лето рамы рассохлись, и в окна нещадно дуло. В комнате было холодно. Не помогала даже громоздкая самодельная электропечка. Евгений Адамович ходил из угла в угол и корил себя за непредусмотрительность. Он не собирался зимовать здесь (семья была уже в Москве) и не подготовил к зиме квартиру.
Всегда надо иметь в виду и худший вариант. От этого мудрого житейского правила Евгений Адамович никогда не отступал. А на сей раз положился на заверения Круглова, что вопрос о консервации стройки быстро решится и к осени инженер Калинов-ский будет отозван в главк.
Поверил Круглову и теперь вынужден ходить в осточертевшую столовую и мерзнуть в неуютной, опустевшей квартире. Евгений Адамович любил комфорт, и бытовые неурядицы его раздражали.
Положение глупое, хуже того, нелепое. Он, старый, опытный инженер, превратился в мальчишку на побегушках у ничтожного, беспринципного Круг-лова... А все началось с этой докладной. Может быть, не следовало ее писать... Нет, он был прав. Повернуть направление капиталовложений, обратить миллиарды, затрачиваемые на Устьинскую ГЭС, на строительство тепловых станций, выгодно для государства. И он был прав, предлагая Приостановить строительство Устьинской ГЭС. Тем более что за два года ее не построишь. Набатовская идея зимнего перекрытия — авантюра. Набатов ухватился за нее, как утопающий за соломинку. Надо решительно бороться против этой бредовой идеи. И он не побоялся выступить. С ним не еогла-
сились, но его выступление заставило многих призадуматься. Бирюков в глубине души согласен с ним. И не только Бирюков... Круглое придерживается как будто тех же взглядов. Впрочем, теперь ясно, что у Круг-лова своих взглядов не бывает, Круглов держит нос по ветру и вынюхивает, какое мнение сложится у начальства. Решат законсервировать стройку, он скажет: «Евгений Адамович, наша точка зрения восторжествовала». Решат продолжить строительство — скажет: «Вы допустили ошибку, Евгений Адамович.— И еще подчеркнет: — Принципиальную». Это у него любимое слово. Как все беспринципные люди, он охотно его произносит... А пока... пока пусть инженер Калиновский воюет с Набатовым...
Евгений Адамович вспомнил, что, торопясь укрыться от пурги, не вынул газеты из ящика. Он застегнул пальто, надел шапку и вышел. Вернувшись, долго отряхивался от налипшего снега и брезгливо морщился при этом. Пачку газет швырнул на стОл. Из пачки выпало письмо. От Круглова. Любопытно, что пишет этот дипломат?
Ничего определенного, хотя есть и обнадеживающие моменты. Руководство главка идею Набатова не одобряет. Проект зимнего перекрытия будет рассматриваться на техническом совете. Между строк можно было прочесть, что заключение техсовета предрешено. Круглов обещал также вызвать па техсовет не только Набатова, но и Калиновского, пока же рекомендовал Евгению Адамовичу внимательно изучить проект, проверить все расчеты и нащупать слабые места.
«...Когда же это вам удастся,— писал Круглов,— вышлите все ваши соображения в главк, чтобы мы могли надлежащим образом подготовиться к встрече Набатова...»
Евгений Адамович усмехнулся. Кажется, его считают наивным. Материалы и соображения он призе-зет с собой. А то могут и «позабыть» вызвать на техсовет. Ему надо во время решения вопроса о судьбе стройки быть в Москве. Иначе, чего доброго, оставят в этой дыре лордом — хранителем печати на период
консервации, поскольку Набатова намечают послать на Красногорскую ГРЭС.Но это все мысли про себя, а Круглову он ответит, что все указания приняты к исполнению, что слабые места в проекте есть и будут'нащупаны.
Наташу никто не преследовал, за ней никто не шел, но она торопилась как можно скорее уйти по-дальше от этого места. Она смотрела прямо перед собой и ничего не видела, никого не замечала.
Возле кино ей встретился комсорг автобазы, юркий, подвижной, всегда веселый Сеня Зубков. Он об-радованно улыбнулся Наташе, но не успел ничего сказать. Глядя словно сквозь него, Наташа, не останавливаясь, молча прошла мимо. Сеня едва успел посторониться. Он был так удивлен, что не догадался даже окликнуть Наташу, и, только когда она свернула за угол, кинулся было за ней, но тут же остановился, махнул рукой и долго стоял неподвижно, озабоченно сдвинув пушистые светлые брови.
Наташа свернула в свой переулок совершенно машинально. Она вовсе не хотела, не могла заходить сейчас домой. Девчонки, конечно, стали бы спрашивать, что с ней. А что с ней, Наташа и сама не знала...
«Я не избалована провожатыми»,— сказала она Вадиму.
И это верно. Не избалована... Были бы провожатые. Тот же Сеня Зубков. Чуть не каждый вечер поджидает ее у конторы автобазы. Да и не один он пытается заговаривать. Приглашают в кино, на танцы. А она отказывается, сторонится ребят...
Надя не раз проезжалась на ее счет:
— Принцесса! Все ей нехороши!
И на самом деле, почему, она так?.. Ждала Вадима?.. Нет, она давно уже привыкла думать о нем просто как о товарище, как о друге школьных лет.
Почему же она сейчас в таком смятении? Только потому, что Вадим вел себя так цинично и грубо?..
Наташа давно уже миновала свое общежитие. Еще два дома — и конец переулка. Там переулок упирается в шоссейную дорогу, а за нею начинается тропка, круто падающая в заросший молодыми елями распадок.
Туда, в распадок, она и пойдет. Там сейчас никого не встретишь.Но по тропе из распадка поднимался кто-то высокий, в синей спецовке и надвинутой на глаза серой кепке. Перейдя дорогу, он остановился, поджидая Наташу.
И тогда она увидела, что это Николай Звягин.В любую дверь. Не надо, чтобы ее видели такой! Особенно Николай... Над крыльцом вывеска: «Женское общежитие № 20». Очень кстати!
Наташа быстро, шагая через ступеньку, поднялась на крыльцо. Войдя в прихожую, Наташа тщательно закрыла за собой обе застекленные двери. Она не сразу решилась посмотреть на улицу, хотя ей очень хотелось убедиться, узнал ли ее Николай. Потом сообразила, что через два стекла с улицы вряд ли что видно, и подошла ближе к двери.
Николай стоял на тротуаре против дома. Наташа не могла разглядеть выражения его лица. Протереть глазок на стекле она не посмела, тогда он заметил бы ее.
Постояв немного, Николай медленно пошел вверх по переулку.«Так же спряталась, как тогда Вадим от меня»,— подумала Наташа. Нет, это совсем другое. Вадим просто не хотел видеть ее. А она? Она тоже?.. Она только сейчас... в другое время она не стала бы прятаться...
И Наташе сделалось обидно до горечи, что нет у нее никого, с кем бы она могла побыть вместе, кому могла бы рассказать все, что у нее сейчас на душе.
И как-то сразу все стало безразличным, и было уже все равно, встретит ли и увидит ли кто ее, и, уже не думая, что, может быть, Николай стоит неподалеку и ждет ее, она вышла из общежития и повернула к распадку.Она долго шла по тропе. Шла быстро, как будто ей надо было успеть куда-то, почти не уклоняясь от пахучих ветвей, трогающих лицо щекотными иголочками, и остановилась, только придя на широкую поляну, показавшуюся ей странно знакомой.
Наташа оглядывалась и никакие могла понять: почему так знакомо ей это место? И только когда взгляд остановился на торчавшей посреди лесистого склона огромной голой глыбе серого камня, на верху которой росла сосенка с причудливо' изогнутым стволом,— вспомнила. Здесь, на этом самом месте, случилась с ней беда. Здесь она оступилась и упала, когда они несли тяжелое бревно. Только тогда вся поляна была завалена бревнами и расцвечена кострами из сучьев и ветвей. Поэтому она и не узнала сразу этого места.
Наташа села на пень, срез которого успел уже потемнеть, и задумалась.И сразу вспомнилось, как Аркадий и Люба вели ее под руки, а потом несли до медпункта. И как она, сжавшись от боли, сидела на ступеньках крыльца и ей казалось, что эта пронзительная боль никогда не утихнет. И как подошел Федор Васильевич, взял ее на руки и внес в медпункт. «Дай ей чего-нибудь! Видишь, ее всю стянуло от боли»,— приказал он медсестре. Та дала чего-то выпить, и ей стало легче.
Вот кому — Федору Васильевичу она могла бы рассказать все, что у нее па душе... Даже сейчас... Только понял ли бы он ее? Он всегда разговаривает, как с ребенком...
Солнце, до того скрытое за деревьями, выглянуло в просвет между стволами. Косой вечерний лучик ударил в глаза Наташе и оборвал ее мысли.
Она встала и огляделась.Красное солнце медленно скрывалось за гребнем высокой скалы правого берега. И по мере того как оно опускалось, словно вдавливаясь в темную скалу,
все жарче пламенела полоса заката, и на ее пылающем фоне все резче выделялись черные силуэты деревьев, зубчатой бахромой окаймивших гребень скалы.
Снизу от реки в распадок медленно вползали вечерние прохладные сумерки. Наташа вздрогнула, зябко поежилась и, словно нехотя, побрела по тропинке к дому.
Набатов нисколько не удивился, когда Евгений Адамович попросил у него разрешения детально ознакомиться с проектом зимнего перекрытия.
— Готовитесь к техсовету?
Калиновский постарался изобразить искреннее удивление:
— Не понимаю вас, Кузьма Сергеевич. Набатов протянул ему телеграмму. «Устье-Сибирское.
Устьгэсстрой. Набатову.
Ваш проект зимнего перекрытия реки будет рассмотрен техническим советом второй половине ноября тчк До решения техсовета подготовительных работ не начинайте».
Подписал телеграмму начальник главка.
— Это для меня новость, Кузьма Сергеевич. Тем более, как ваш заместитель, я должен быть в курсе дела.
— Вы правы,—сказал Набатов и тут же по телефону дал распоряжение Звягину представить заместителю главного инженера все материалы и расчеты.
В конце дня Набатов пригласил к себе Перева-лова и начальника управления земельно-скальных работ Швидко.
— Колесо завертелось,— сказал Набатов и прочел им телеграмму главка.
— Так это же хорошо! — воскликнул Перевалов.— Наше дело верное. Преимущества нашего проекта ясны. Опровергнуть его никто не сможет.
Швидко неодобрительно покачал лысой головой? — Не туда смотришь, Семен Александрович. Ты. читай последнюю строку., В ней весь смак. Так я понимаю, Кузьма Сергеевич?
— Правильно понимаешь, Терентий Фомич,— подтвердил Набатов.— Не спорь, Семен Александрович, Ты сказал: это хорошо. Хорошего тут только то, что мы теперь знаем позицию главка и, как говорится,, игра пойдет в открытую.
— Позиция главка определится после техсовета,— возразил Перевалов.
— Нет,— резко сказал Набатов.— Это для... излишне доверчивых. Обрати внимание на сроки. Тех-совет назначен на конец ноября. Где ноябрь, там и декабрь. Когда же мы готовиться к перекрытию будем, если выполним указание ждать до техсовета?
— Тогда мне непонятна политика главка.
— Все понятно. В главке ждут решения о консервации стройки, а мы врезаемся, со своим зимним перекрытием.
— Ну и запретили бы сразу!
— А если решения о консервации не будет? В главке люди умные... и любят всегда быть правыми.
— Вот такая, Семен Александрович, механика,— назидательно сказал Швидко.
Все трое помолчали. Перевалов еще раз перечитал телеграмму, подумал и спросил:
— Как будем решать, Кузьма Сергеевич?
— Решение одно,— ответил Набатов.— Отпразднуем Октябрьскую и... сразу же начнем рубить ряжи.
Перевалов и Швидко ушли.
Набатов сидел за столом усталый и мрачный. При людях он сдерживался. Тревоги и сомнения пусть останутся при нем, с товарищами он разделит только уверенность в успехе начатого дела. Но сам он, головой отвечающий за дело, может тревожиться и сомневаться, больше того — он не имеет права быть само-уверенно спокойным.
Принятое сегодня решение — прыжок в неизвестность.
Рабочий день давно закончился. Тихо в коридорах и кабинетах управления строительства. Наверное, во всем здании сейчас только он, Набатов, вахтер у дверей да телефонистка на коммутаторе.
Пора домой. Думать можно и дома...
Кто-то тихо постучал в дверь. Или это просто послышалось? Стук повторился, такой же неуверенный и робкий.
— Войдите.
На пороге остановился высокий ссутулившийся человек. Шапку он держал в руках.
Набатов потянулся к выключателю. От ударившего в глаза света человек зажмурился.
Пока он стоял молча, Набатов разглядел посетителя и понял, что счастье давно отвернулось от него. Не только рваный ватник, стоптанные опорки на ногах и заношенная, облезлая шапка говорили об этом — стоптанным и заношенным было лицо человека, отекшее, землистого цвета, с глубокими рубцами морщин. Свалявшиеся серые волосы свисали на лоб, увеличенный глубокими залысинами. Широко расставленные светлые глаза опухли и слезились.
— У вас ко мне дело? — спросил Набатов.
— Я вас давно жду,— тихо и как будто с упреком сказал человек.
— Что же вы не вошли раньше?
— Не решился беспокоить. Могли рассердиться, и тогда...
— Что тогда? — уже с трудом удерживая раздражение, переспросил Набатов.
— ...не захотели бы помочь. Пришел просить у вас помощи. Только вы можете помочь мне.
Он произнес это вежливо, но без всякого подобострастия. Голос у него был мягкий, чуть глуховатый. И голос, и тон речи, и манера не вязались с его обликом.
Набатов, еще не зная, чего попросит этот странный человек, все же проникся к нему сочувствием.
— Чем я могу вам помочь?
— Места в жизни прошу. Прикажите принять на работу.
Набатов а удивила не первая, а вторая фраза. Рабочих не хватало. В работе никому не отказывали.
— Сегодня уже поздно. Приходите утром в отдел кадров.
— Был,—сказал человек и опустил голову.— Начальник кадров у вас правильный человек,— в голосе просителя не было и намека на иронию.— Облечен доверием и помнит о бдительности. Отказал. Не нашел возможным.
— Говорите яснее.
Проситель улыбнулся виновато. Лицо его сморщилось. Он расстегнул ватник, из кармана выцветшей гимнастерки достал завернутые .в бумагу документы. Отыскал среди них нужную справку и подал Наба-тову.
«Черемных Иван Васильевич, 1910 года рождения, осужденный... по статье 58-й... освобожден по.отбытии срока заключения».
Пятьдесят восьмая статья... Набатов нахмурился.
— Измена Родине?
— Измены не было,— сказал Черемных тихо, но твердо.
Набатов молча смотрел на него.
— ...в плен попал после тяжелого ранения...Потом история обычная. Фашистский концлагерь. Работали там на патронном заводе... чернорабочими... Больше-то тоже не доверяли. Здесь приговорили к десяти годам. Наказание отбыл. А жить все равно надо, даже при наличии моей справки...
— Жить надо...— повторил Набатов.— Скажите мне, Черемных, почему именно сюда приехали? Случайно или причина есть?
Черемных ответил сразу, без замешательства:
— Есть причина, гражданин начальник. Три причины. Первая причина — в таком состоянии в родных местах появляться неохота. Вторая— пустая причина: дальше ехать ие на что. Третья —самая существенная: в большой толпе не слишком будешь заметен... Конечно, начальнику кадров так не скажешь. А вы как с человеком разговариваете.
Набатов подумал, что так ответить мог только или прожженный хитрец, или тот, кто полностью распахнул свою душу.
— Ну что ж... Причины веские,— сказал Набатов.— Работу получите. Желаю вам найти свое место.
Вадим ушел от Нели оглушенный и растерянный. Идти в общежитие он не мог. Ему казалось: взглянув на него, каждый поймет, что с ним произошло. И он долго метался по улицам поселка.
Но что же случилось? Что произошло за немногие часы с утра, когда он ушел от нее, провожаемый ее сонным, усталым и радостным взглядом, унося в себе тепло ее ласк, и до вечера, когда он ткнулся в запертую дверь?.. Почему она так переменилась к нему?.. И все же он сам виноват в том, что все кончилось так постыдно. Она сразу встретила его неприветливо. Надо, было иметь хоть каплю самолюбия, повернуться и уйти. Лучше уйти самому, чем дожидаться, пока тебя прогонят. Да, его прогнали. И еще посмеялись вслед...
Ее приглушенный смех, который он услышал, скорее угадал, стоя перед запертой дверью, теперь звучал в его ушах громким, беззастенчивым хохотом...
Если бы она осмеяла его вчера, когда он самонадеянно, незваным гостем заявился к ней, не так было бы обидно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35