— Что с тобой, Ляонас? Ты болен или у тебя, может, какие-нибудь неприятности? Чего изгаляешься, ведь я не слепая, я вижу, что ты в последние дни ходишь как в воду опущенный. Чего доброго, в один прекрасный день услышу: твой благоверный завел себе кралю.
— Оставь меня в покое, чушь порешь,— раздраженно отмахивается Ляонас и выходит из избы.
Во дворе веет ранней утренней прохладой. По полям разносится гул и грохот тракторов, такое ощущение, будто никто ночью не спал, однако для стряпни и других домашних дел еще не время, хотя о них то и дело напоминают своим кукареканьем неугомонные петухи. Иногда доносится мычание скотины, лай собаки. Не пройдет и часа, как в симфонию утра вплетутся шаги бабенок на молокоприемном пункте, бойкое позвякивание бидонов, шум, толчея.
Ляонас Бутгинас бесцельно слоняется по усадьбе, то что-то поднимет, то что-то отшвырнет. Работать нет ни малейшего желания. Скользким болотным камнем давит грудь сшибка со Стропусом, случившаяся на днях, когда тот, сам того не понимая, так нагадил Ляонасу в душу, что и деваться-то некуда. Всемогущий господь, осыпавший милостями семью Бутгинасов! Один благодаря ему — председатель сельсовета, другая — Герой Социалистического Труда. Хоть отведи его, Стропуса, в сторонку и съезди по роже.
Однако в тот раз Ляонас Бутгинас усмирил свою ярость и, не оборачиваясь, вышел, хотя всю дорогу его так и распирало от обиды и злости. Попадись ему тогда под руку Рута, он бы ей выложил все, что накипело. Но когда она вернулась с фермы, злость улеглась.
— Не горячись! Главное — хладнокровие. И терпение! Побольше терпения!
Будучи одним из тех, кто многое, кроме лжи, прощает, Ляонас Бутгинас не мог понять, как же так случилось, что обманул его самый близкий человек, женщина, коюрой он открыл свою доверчивую душу: хозяйничай, нет в ней никаких замков, все твое.
О, если бы он больше верил слухам и сплетням! В тот год, когда Рута стала Героем Труда, кто возмущался, кто пытался оправдать поступок Стропуса, кто шушукался, шептался, порочил доярку: мол, Стропус неспроста благоволит к ней, неспроста...
Ляонас Бутгинас бледнел, когда слышал такие наветы, потому что был неравнодушен к Руте Гиркальните и все чаще подумывал о женитьбе. Но не осмеливался открыто спросить девушку, есть ли хоть крупица правды в этой злой болтовне; наконец, не счел нужным, потому что держалась Рута с таким достоинством, так знала себе цену, что все оговоры гроша ломаного не стоили. Этого не хватало, злился Ляонас, чтобы Стропус, потонувший по горло в работе, женатый человек, связался с какой-то девчонкой с фермы! Что правда, то правда, несколько коров он ей заменил, но в этом повинны сами доярки, потому что надаивают от них меньше, чем можно, и теперь ей, Руте Гиркальните, придется хорошенько попотеть, прежде чем она увеличит надои. Ох, уж эти люди, чего только не наплетут!
Мало ли что говорят, на чужой роток не накинешь платок, подумал Ляонас Бутгинас и больше никогда не задавал себе таких вопросов.
И вот по прошествии стольких лет, когда, казалось, все давным-давно забыто, Андрюс Стропус вдруг заявляет: твоя будущая жена была без пяти минут Героем Труда, я взял да и добавил, подарил их ей и вознес на вершину славы!
Да, добавил, а она, забыв о гордости, послушно приняла его унизительный подарок, а потом кичилась своей золотой звездочкой, словно сама, без посторонней помощи взобралась на стеклянную гору. Почетные президиумы, трибуны,
снимки в газетах... Чуть ли не деятельница государственного масштаба. Даже перед ним, Ляонасом, стала нос задирать. А оказывается... Разве теперь, по прошествии десяти лет, он может ей, утаившей от него правду, верить? Кто докажет, что Стропус старался помочь ей как председатель, а не как мужчина, коим двигали далеко не бескорыстные чувства?
Ляонас Бутгинас страдал от своих догадок, но как он ни пытался обуздать свое воображение, ничего у него из этого не вышло. Конечно, лучше всего было бы рассказать все Руте и во всем без всяких обиняков разобраться. Такое разбирательство вызвало бы целую бурю, потому что в семье Бутгинасов не муж, а жена задает вопросы. Рута смертельно обиделась бы, чего доброго, предложила бы развестись (как не раз предлагала в первые послесвадеб-ные годы, пока он не подписал акт о безоговорочной капитуляции), и все кончилось бы тем, что виноватым оказался бы он. Ну, да это еще полбеды — можно сто раз взять вину на себя, только бы она, Рута, осталась невиновной. Но ведь у других доярок и вправду забрали лучших коров! Не тех, которых надо было раздаивать, как она тогда, выкручиваясь, объясняла, а лучших! Неужто, если припереть ее к стенке, она станет отнекиваться? Ясное дело, не станет. А если между нею и Стропусом было что-то большее, чем деловые отношения, то и это всплывет. Из мести к председателю, выхвалявшемуся тем, что облагодетельствовал ее, она раскроет все карты, невзирая ни на какие последствия. А тогда... Как же тогда жить? Нет, уж во сто крат лучше дремучее неведение, чем такое знание. Пусть будет так, как есть, так, как она когда-то объяснила: нераздоенные коровы и честная, политая кровавым потом дорога к лаврам. Стропус выхвалялся, желая насолить ему. А если в его словах и есть крупица правды, то разве плохо, если лучшей доярке колхоза были созданы условия для того, чтобы ее труд был оценен по заслугам? Стало быть, аминь, нечего морочить себе голову из-за того, что когда-то было или не было...
Несколько дней такое решение вроде бы удовлетворяло Ляонаса Бутгинаса. Однако, умом понимая его мудрость, сердцем он никак не мог с ним согласиться. Неумолчный внутренний голос беспрестанно терзал Ляонаса, настойчиво убеждая его: должно же было что-то случиться, если Рута, в ту пору уже его невеста, не была с ним откровенной до конца. Ляонас Бутгинас был не в состоянии заглушить этот голос (у него просто-напросто не было достаточных доказательств ни «за», ни «против») и с гордостью оскорбленного мужчины принял уготованное судьбой испытание.
В четверг после завтрака, когда он сидел в своей тесной комнатенке, забежал в сельсовет Еронимас Пирсдягис. Ляонас Бутгинас стоял у письменного стола и, прищурившись, смотрел на гостя, прыгавшего перед ним, как турецкий петушок перед индюком.
«Вот этот горлопан знает все, ибо тогда работал на ферме»,— подумал Бутгинас, сразу и не сообразив, что Пирсдягису понадобилось.
— Цево мне нузно? Правды нузно, товарисц председатель сельсовета. Зелаю полуцить то, цто мне принадле-зит! — запальчиво выкрикнул старик, брызгая слюной.— Мне пенсия полозена! Вот так! — добавил он по-русски.
— Что? — удивился Бутгинас— Разве вы ее не получаете?
— Полуцаю, да не совсем такую. Я персональный, товарисц председатель сельсовета, неузто ты, представитель власти, об этом не знаесь?
— Ей-богу, не знал, дядя Пирс... Пирштдягис, объясните, пожалуйста,— попросил Бутгинас и приготовился терпеливо выслушать его жалобу.
— Не знаесь? Весь район знает, а ты, дягимайский целовек, и не знаесь! — возмутился Пирсдягис— Так какого дьявола мы тебя в депутаты выбирали, если ты от народных масс оторвался? Ты, видать, и о насем герое Згутасе-Зентулисе не слыхал? А мы вместе с ним кровь проливали. Народные засцитники, против кулаков боролись за равенство-правду. Згутас-Зентулис с цестью погиб, а я остался зить, бороться мирным трудом за советскую власть. Вот так!
Ляонас Бутгинас снисходительно улыбнулся. О ком, о ком, а о Жгутасе-Жентулисе он слышал. Родители детям об этом смельчаке сказки сказывают. Не боялся с целой сворой лесных братьев тягаться. Однажды в пуще нечаянно наткнулся на вражескую землянку и хитростью всех до единого в плен взял. Смекалистый, отчаянный был мужик.
— Решено ему памятник поставить,— промолвил Бутгинас— А что до ваших заслуг, дядя, то их надо документами подкрепить. Многие были народными защитниками, но не все одинаково родину защищали.
— Как не одинаково, товарисц председатель сельсовета? — подскочил Пирсдягис— Ведь я в одном отряде с героем... Думаесь, он воевал, а я, натянув на голову одеяло, сладко посапывал?
— Да уж не посапывали, товарищ Пирштдягис, не посапывали. Но у вас никакого удостоверения, так сказать, за душой. Не хватает доказательств, дядя. И вообще...
— Каких доказательств? — взвыл Пирсдягис— Орденов, медалей? А знаесь, как тогда порой говаривали: Ване за атаку — по колпаку,— перешел он на русский,— Мару-се за езду — красную звезду... Вот так!
— Похабничаете, дядя,— рассердился Бутгинас —Может, кто и получал по колпаку, как вы тут изволил^выра-зиться, но бывало и иначе. Скажем, один на часах стоит, головой своей рискует, а другой в это же время окорок с чужого чердака тащит, людей обижает.
— Окорок? Так ты так, Бутгинас, обо мне?
— Что же, если попал в точку, примите и на свой счет.
— О такой цепухе вспомнил, а сколько мы этой контры улозили, тебе наплевать,— понизил голос Пирсдягис.
— Немногое сохранилось в памяти от тех времен — я тогда совсем маленьким был,— но люди помнят, не забывают. Кое-кто и сейчас еще о народном защитнике Пирштдягисе поговаривает, и не с самой лучшей стороны.
— И о Згутасе-Зентулисе поговаривают. Тозе не святой был. Но кто поговаривает? Кулаки, царство им небесное. Или их дети. Вот так. А если медалей и орденов не имею, то не подделывать зе мне их? Не оценили, стало быть. Справедливость мимо меня проела, как молоцная корова мимо окон, за хвост не поймаесь.
— Не поймаешь, дядя Пирштдягис. Это так. И пытаться нечего.
— Ага. Стало быть, надо елозить голову, как Згутас-Зентулис, тогда тебя вознесут,— скукожился Пирсдягис.— А я-то думал — ты целовек, товарисц председатель сельсовета...
— Есть установленный порядок,— твердо ответил Ляо-нас Бутгинас, властно усаживаясь за письменный стол, чистый, как надраенный перед праздником двор, ибо все бумаги председатель держал в ящиках, куда, отправляясь домой, прятал даже чернильницу с ручками.
Пирсдягис вздохнул, ругнул людей, которые, по его выражению, если б могли, без соли сожрали бы друг друга, хотел было откланяться, но передумал и брякнулся на стул напротив председательского места. Может быть, он и не брякнулся, если бы Ляонас Бутгинас не подал знака —
погоди. Ляонас уже сам, видно, пожалел об этом, сидел растерянный, гладя своей медвежьей лапой стол, а перед глазами мелькали лица Руты и Стропуса.
— Такие-то дела, дядя Пирштдягис,— наконец промолвил Ляонас, чувствуя, как багровеют уши.
— Такие-то такие, товарисц председатель сельсовета. Мог бы и помоць хоросему целовеку,— ответил Пирсдягис, и в его взгляде вспыхнула надежда.
Бутгинас нетерпеливо махнул рукой.
— Да я не о том... Просто хотелось поговорить. Может, у вас есть какие-нибудь замечания по поводу работы сельсовета.
— Какие там замецания? Уз слиском принципиальными заделались. За своими бумагами целовека не видите. Вот так.
— Разве при прежнем председателе было лучше? — продолжал хитрить Бутгинас, ругая себя, но желание узнать хоть крупицу правды было сильнее его.— Если бы сельсовет сбился с правильного курса, Стропус ударил бы во все колокола. Ведь с того дня, как возглавил колхоз, он стеной стоит за закон и порядок.
— Стропус? — Пирсдягис сплюнул сквозь зубы на пол.— Знаю я его закон. Я тогда молоко с фермы возил. Обозвал вором из-за нескольких литров и высвырнул из колхоза, как таракана из миски. Хоть бери и помирай от стыда. Вот так.
— Кого вышвырнул, а кого на вершины вознес...
— И такое было, товарисц председатель сельсовета, было, кто об этом не знает...
— Значит, и здесь несправедливость?
— Разве я сказал — несправедливость?
— Но болтали всякое...— глухо произнес Бутгинас, до шепота понизив голос.
— Не понимаю, о цем это вы, товарисц председатель,— Пирсдягис ощетинился, как еж, которого огрели палкой.— Болтают всегда и везде. Зенсцины такие твари, сто зить не могут, если языком не цесут. Есть такой анекдот...
— Ты свой анекдот попридержи для других. Лучше ступай домой, дядя. Ловчить я и сам умею.
Пирсдягис, еще раз оплакав уплывшую персональную пенсию, отправился домой, а Ляонас Бутгинас заперся изнутри, чтобы посторонние не мешали, и принялся приводить в порядок дела. Однако работа продвигалась медленно. В голову то и дело лезли неприятные мысли, потому что после разговора с Пирсдягисом подозрения Ляонаса еще
больше усилились. Правда, старик ничего такого не сказал, но порой многозначительное молчание красноречивее слов.
IX
На повестке дня правления два вопроса: итоги весеннего сева и ход подготовки к сенокосу, а также строительство свиноводческого комплекса.
По первому вопросу выступил главный агроном колхоза Тадас Григас. Полевые работы идут по намеченному графику. Никаких организационных неполадок и осложнений нет. Если погода не подведет, скоро отпразднуем завершение сева.
Руководители подотделов пропускают мимо ушей критику — они к ней привыкли.
Председатель колхоза доволен — глаза выдают,— на лице выражение напряженного раздумья. Так уж он устроен, Андрюс Стропус: если когда-нибудь и прыгает от радости, так только наедине с собой, за закрытыми дверями.
Второй вопрос взбаламутил все правление. Навострили уши даже те, кто сидел и зевал.
Тадас Григас. Мое мнение: прежде всего надо закончить комплекс для крупного рогатого скота, а только потом браться за свиноводческий.
Бутгинас. Так, так. Но мы уже почти полмиллиона всадили.
Стропус. Оправдают себя эти полмиллиона, не бойся. С каждым годом в колхозе все меньше людей. Надо переходить на полную механизацию. Давайте научимся смотреть вперед, товарищи.
Гоштаутас. Строители обещают сдать комплекс для крупного рогатого скота будущей осенью. Министерство уверяет, что строить два крупных объекта в одном колхозе удобнее.
Стропус. Как видите, и наш партсекретарь за свиноводческий комплекс.
Бутгинас. Смотри, Фортунатас, как бы не получилось так: выйдешь за дверь и запоешь по-другому.
Юодвалькис. Это дело серьезное. Уж если принять решение, то твердое. Ведь мы, согласитесь, не нужник строим. Я поддерживаю Григаса. Закончим комплекс для крупного рогатого, посмотрим, каков он, и тогда возьмемся за свиноводческий. Речь же идет не о копейках, а о миллионах.
Р у т а. И я, пожалуй, того же мнения. Не закончив одно строительство, взяться за другое — значит провалить оба. Тогда оба комплекса будут построены в лучшем случае в конце следующей пятилетки.
Дрема. Так оно и будет. На обещания они скоры, эти товарищи из министерства, а когда надо за дело взяться — они в кусты.
Гоштаутас. Не все и от них зависит. Стройматериалы, нехватка рабочей силы... Неразрешимые проблемы. Легко обвинять... Надо вникнуть...
Бутгинас. Вот мы и пытаемся вникнуть в суть, Фортунатас. Свиноводческий комплекс обойдется в миллион двести тысяч. Всего нам придется заморозить два миллиона шестьсот тысяч рублей.
С т р о п у с. Почему заморозить? Это капитал, вложенный в строительство.
Бутгинас. Вложенный, но пока что себя не оправдавший. Два миллиона шестьсот тысяч — это, товарищи, не шуточки. А если к этому еще добавить строительство Дома культуры...
С т р о п у с. Сегодня мы говорим не о Доме культуры, а о свиноводческом комплексе.
Ч е й-т о голос. Обсвинячим, братцы, Литву!
Гоштаутас. Посерьезней, товарищи!
Стропу с. В самом деле, Бутгинас, дернула же тебя тогда нелегкая уцепиться за строительство нового Дома культуры. Нас прежде всего должны заботить не развлечения, а производство. Не странно ли: приходит человек на заседание правления на правах гостя — мы ведь тебя, Ляонас, приглашаем как представителя местной власти — и начинает диктовать свою волю другим. Больше уважения к колхозной демократии, товарищ председатель сельсовета!
Бутгинас. Я высказываю свое мнение. Так или иначе, товарищ Стропу с, не сельсовет принадлежит колхозу, а наоборот...
С т р о п у с. Так чего же ты морочишь голову с этим Домом культуры? Если, по-твоему, это самый необходимый объект в сельсовете, бери и строй, чего руку в колхозную кассу суешь?
Гоштаутас. Товарищи, вернемся к делу...
Рута. Строительство Дома культуры — тоже дело.
Бутгинас. Не виляй хвостом, Фортунатас. Насколько мне помнится, ты ведь «за» строительство Дома культуры.
Гоштаутас. Но сегодня мы обсуждаем не этот вопрос. С т р о п у с. Да, товарищ Бутгинас, давайте говорить о том, что на повестке дня. Бутгинас. А почему бы не расширить ее? Ведь эти две стройки, Дома культуры и свиноводческого комплекса, тесно между собой связаны.
С т р о п у с. Ну знаешь, Ляонас...
Бутгинас. По-моему, разумно строительство свиноводческого комплекса на какое-то время отложить и часть средств выделить для Дома культуры. Тем более что строить его рекомендует райком.
Гоштаутас. Рекомендации еще ни к чему не обязывают.
С т р о п у с. Да, товарищ Бутгинас, строит не тот, кто советует, а тот, у кого деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60