— С высоких деревьев прыгают и целы остаются.
Много я побродил по лесным островам Большой Уссурки, не раз часами сидел под дуплистым деревом, пока убедился, что Ваня говорит правду. Сейчас мне хорошо известно, что мандаринка криком выманивает утят из дупла наружу и те прыгают, вернее, падают с большой высоты на землю и бегут к воде. Только единственный раз мне привелось сделать необычное наблюдение. Взрослая мандаринка вылетела из дупла, и, как только коснулась воды, с ней рядом появился утенок. Обе птицы поплыли к затопленному тальнику, где к ним присоединились другие утята. В редких случаях, вероятно, утка переносит из дупла на воду слабенького утенка. Впрочем, нет ничего особенного, если утята безболезненно совершают прыжки с высоких деревьев. Маленькие утята не только от холода, но и от ушибов, как броней, защищены пышным пуховым покровом.
Я невольно мысленно переношусь на Север, в холодное Баренцево море. В памяти воскресает большой остров. Его высокая часть занята однообразной тундрой: скудная почва, озера, камни, шапки лишайника. Отвесной стеной тундра обрывается к морю. На скалах бесчисленные птицы — белые, черные. Сплошной массой сидят они на карнизах, заполняют воздух, а ниже медленно вздымаются тяжелые волны, катятся к острову и, достигнув прибрежных камней, превращаются в белую пену. Издали глухо шумит море, кричат птицы. Это один из птичьих базаров нашего Севера.
Я иду по тундре. Неожиданно в двух шагах впереди меня появляется гага.
Большая темная утка вперевалку бежит к обрыву; следом за ней бегут пять маленьких пуховичков. Что же будет дальше?
Добежав до края, гага слетает в море, гагачата исчезают в обрыве. Несколько минут спустя с помощью бинокля я нахожу гагу. Преодолевая волны, она отплывает от берега, за ней следом, собравшись в тесную кучку, плывут пять пуховичков: гагачата благополучно спустились к морю.
Если однодневные гагачата способны прыгать с высоких скал, почему бы не прыгать утятам мандаринки с высоких деревьев?
В первом случае внизу голые камни, а здесь земля покрыта травой и валежником.
Знакомясь с образом жизни мандаринки, выясняя, как ее утята спускаются с высоких гнезд на землю, я пропустил время и не собрался взять кладку яиц мандаринки для своей коллекции.
Впрочем, еще не все было потеряно. Рассчитывая найти запоздавшую кладку утки, я с большим увлечением приступил к поискам. И мне улыбнулось счастье. Несколько дней спустя я нашел дупло, куда утка-мандаринка откладывала яйца. Это произошло так интересно, что я не могу умолчать об этом случае.
Однажды в надежде поймать мягкотелую черепаху я осторожно выбрался из чащи к берегу лесного затона и осмотрел его отмели. Черепах на отмели не было видно. В прозрачной воде кружились на одном месте какие-то мелкие рыбешки. Но меня больше интересуют птицы — я орнитолог. И повернув обратно, я только намеревался уйти от затона, как увидел парочку мандаринок. Утка и селезень плавали под нависшей лозой противоположного берега. Осторожно присев на первую кочку, я застыл На месте и стал наблюдать за утками.
Сначала мандаринки вели себя так, как и прочие утки. Они Плавали, время от времени проглатывали пищу. Но вдруг утка, громко крякнув, нырнула. Потом, появившись на одно мгновение, опять скрылась под водой. Испуганный селезень почти повторил Движение своей подруги, однако, когда он появился вновь, утки Уже не было видно.
Издавая мелодичную трель, селезень беспокойно побегал по занесенным сюда в половодье корчам, но потом успокоился. Видимо, он привык к подобным выходкам своей подруги. Еще раз издав призывную трель, селезень перелетел на соседнюю проточку.
Только после этого появилась утка. Она бесшумно поднялась в воздух и, молча пролетев метров сорок, исчезла в дупле старого тополя.
«Так вот в чем дело: значит, несется!» — сообразил я, но все же решил проверить свое предположение. Минут через двадцать утка с шумом и кряканьем вырвалась из дупла, в ту же секунду к ней присоединился селезень, и обе птицы улетели вверх по течению проточки.
Дерево оказалось вполне доступным. Нижнюю часть тополя когда-то расщепило ударом молнии. Несколько выше образовавшейся трещины помещалось дупло, куда залетела утка. «Ну, вот и хорошо,— потирал я руки,— гнездо теперь обеспечено! Остается выждать время, когда утка отложит полную кладку».
Но мои надежды не оправдались. «Не говори гоп, пока не перескочишь»,— вспомнил я пословицу, когда неделю спустя пришел к гнезду мандаринки. Оно оказалось под грозной защитой. В расщепленном тополе поселились крупные осы — шершни.
Прошло много времени. И сколько раз за этот период я упрекнул себя за мягкотелость! Иметь возможность и не достать гнездо мандаринки! Удастся ли еще раз побывать на Дальнем Востоке?. А если даже удастся, найду ли опять гнездо этой утки?
Когда четырнадцать лет спустя я вновь посетил Большую Уссурку, я дал слово осуществить свое давнишнее желание. Вот почему кладка яиц мандаринки в моих глазах, да и в глазах моего юного приятеля Толи, приобрела особенную ценность.
Необходимая нам длинная восьмиметровая лестница была обнаружена в Вербовке, во дворе местной учительницы. Она вела на чердак дома. Но разве здравомыслящий человек решится! даже на короткий срок отдать пожарную лестницу? А с другой стороны, пожалуй, трудно устоять против такого бравого гвардейца, как Вася. Так или иначе, но восьмиметровая лестница на другой день появилась на берегу затона. Мы укрепили ее, уложив поверх лодки, уселись между ее ступеньками и отчалили от берега.
Вот и остров, знакомая лесная прогалина, старое дерево, снизу; оплетенное цветущей черемухой. Я, Вася и Толька общими силами поднимаем лестницу и пытаемся прижать ее к стволу! старого дерева. Но и эта, казалось бы, простенькая затея! удается не сразу. Как бы защищая великана соседа, а вместе! с ним и гнездо утки, упругие ветви цветущей черемухи отталкивают! в сторону нашу лестницу. Но настойчивость — залог победы После ряда неудачных попыток наше сооружение уже прочно? стоит на месте. И теперь, захватив длинный и легкий шест, тонкую бечевку и походный топорик, Вася осторожно поднимается вверх до последней ступеньки. Выше забраться нет возможности, трудно и стоять на ступеньке, держась за ненадежные, гибкие ветви черемухи. Что же делать дальше?
На конце шеста укреплен топорик, от него до земли тянется бечевка. Прижавшись спиной к стволу дерева, Вася осторожно начинает поднимать шест кверху. Его задача — дотянуться и как-нибудь перебросить топорик через единственный толстый сук, отходящий в сторону несколько выше дупла, занятого гнездом мандаринки. Но как это нелегко сделать! Длинный шест дрожит в сильных руках Васи, его вершина качается из стороны в сторону. А мы с Толькой, затаив дыхание, издали следим за топориком, за каждым движением Васи. Вот топорик почти у заветного сука, вот он касается его основания... Резким толчком шеста Вася подбрасывает его вверх. Но перекинуть его на противоположную сторону не удается. Топорик ударяется о сук дерева и, сорвавшись, летит на землю, пробиваясь сквозь густую чащу перепутанных ветвей черемухи. Все проделанное приходится начинать сначала.
Раз пять упрямо повторяет Вася задуманную операцию и, наконец, добивается цели. Переброшенный топорик, качаясь в воздухе, быстро спускается вниз, втягивая за собой бечевку. К свободному ее концу привязана толстая веревка, а ее конец закреплен за верхнюю ступеньку лестницы. Ну, теперь все достигнуто. Мы тянем веревку. Медленно, но верно лестница начинает ползти сначала по ветвям черемухи, потом по толстому стволу дерева и, наконец, достигает дупла мандаринки. Толя поднимается вверх по лестнице.
— Пусто, яиц нет! — минут десять спустя кричит он сверху.
— Как нет? — в один голос восклицаем мы с Васей.
— Есть, есть! Они пухом закрыты,— доносится с дерева.
Час спустя, предоставив лодку течению, мы скользим по протокам к дому. Тем временем я с интересом рассматриваю взятую кладку, крупные яйца мандаринки. Они цвета слоновой кости. Еще больше интересует меня гнездовая подстилка. Она открывает нам, кто жил в этом дупле за последние годы.
Вот среди древесной трухи маленький череп когда-то погибшего грызуна. А вот и помет животных. Значит, дупло заселяла семья. Но чья? «Да ведь это летяга!» — догадываюсь, наконец, я, рассматривая резцы и большие глазницы ночного животного.
Вот мягкое длинное перышко; отряхиваю его от приставших частиц древесины. По струйчатому поперечному рисунку узнаем, что перо принадлежит крошечной азиатской совке. Значит, и она гнездилась в этом дупле когда-то. Выше, в слежавшемся слое, много утиного пуха и яичная скорлупа. Видимо, в прошлом или позапрошлом году мандаринка благополучно вывела свое потомство. Вот только нашей уточке не повезло в эту весну. Приехал какой-то москвич, отыскал лестницу, забрал яйца, разорил гнездо...
И хотя мне больно вспоминать свой поступок, жалко гнездо мандаринки, но, как всякий виновный, я пытаюсь найти себе оправдание.
Сколько?.. Тысячи, десятки тысяч мандаринок ежегодно гнездятся в Уссурийском крае, а сколько их убивают на мясо? И мне хорошо известно, что в ведре, укрепленном в нашей лодке между ступеньками лестницы, лежит первая кладка мандаринки, взятая не ради прихоти, а по всем правилам научного коллекционирования. Могут ли упрекнуть меня спортсмены-охотники, может ли упрекнуть каждый, кто с любовью относится к окружающим нас животным, к нашей природе?
— Евгений Павлович, теперь какое будет задание?—спрашивает Вася за вечерним чаем.— Что еще вам нужно достать: в первую очередь?
— Хватит и этого, Вася. И за гнездо мандаринки большое тебе спасибо.
— А черепах, а рыбного филина?
— Необязательно. Хоть и нужно, но только если у тебя время и охота будет. Если время найдешь, в Гнилую протоку с тобой съездим. Там раньше всегда рыбные филины жили, там и Ваня когда-то большую самку рыбного филина для меня добыл.
— Значит, завтра за черепахами, а потом за рыбным филином,— вытянувшись по-военному и улыбаясь, рапортует Вася.— Значит, есть задание.
Но не удался наш замысел. Три неудачи потерпел Вася, и все случились они за один день.
Раннее утро. Над горизонтом поднялось солнце. Оно бросает косые лучи на речные протоки, на прибрежные ивы. Оттолкнув от берега лодку, мы скользим по неподвижной воде залива, чтобы выбраться на Большую Уссурку и подняться вверх по его течению. Всплеск большой рыбы привлекает внимание Васи.
— Сом, здоровенный сом! Давайте скорей ружье,— обращается он ко мне едва слышным шепотом и, не спуская глаз с рыбы, протягивает руку.
Минут пять длится полная тишина. Неподвижна вода, неподвижна лодка, молчат люди. С ружьем наготове Вася стоит на корме, пристально смотрит в глубокую темную воду, ожидая появления рыбы.
Пять минут напряженного ожидания — это немало времени. Когда же он, наконец, выстрелит? Осторожно я поднимаюсь в лодке, чтоб заглянуть туда, куда смотрит Вася.
«Бум»,— гремит выстрел. Столб воды взлетает на воздух.
— Есть! — торжествуя, кричит Вася.
— Есть, есть.— На одно мгновение вижу и я белое брюхо большой рыбы и спешу подогнать лодку к добыче... Но на наших глазах рыба медленно погружается в воду и исчезает из виду. Схватив весло и с большой силой работая им в воде, Вася пытается отыскать и поднять на поверхность утонувшую рыбу. Но тщетно. Большая глубина затона и тень развесистых ив мешают этому.
— Пропала,— сокрушенно роняет он, выпрямившись во весь рост и утирая вспотевший лоб.— Пропал сом!
— Ну и шут с ним, какая беда! Сома не видали? — стараюсь успокоить я приятеля.
— Да не в соме дело, Евгений Павлович! Из рук ушел, вот что обидно.
— Не говори об этом, я и сам знаю. Поехали лучше дальше.
Вася неохотно берется за шест и, еще раз окинув безмятежную
поверхность затона, направляет лодку к выходу из него. Зря пропала рыба.
Много объездили мы в это утро. Побывали на песчаных косах Большой Уссурки, где в прошлые годы устраивали гнезда мягкотелые черепахи, посетили тихие лесные затоны и родники лесистых островов реки.
Но день не был удачным. Мы не нашли гнезд черепахи, не встретили и самих животных. Солнце перевалило за полдень. Утомленные тяжелой ездой по быстрым речным протокам, мы решили причалить к берегу, отдохнуть и позавтракать.
— Дайте мне ружье, Евгений Павлович, я немного по острову похожу,— обратился ко мне Вася.
— На, бери, только не стреляй все без разбору. Если попадутся, вот таких трясогузок добудь,— показал я ему одну снятую шкуру.— Эти птички для меня особенно интересны: они только во время пролетов, весной, эти места посещают. Запомни, Вася: хвост длинный, брюшко желтоватое.
Взяв ружье и патроны, Вася отправился бродить по острову, а я остался в лодке. И пока Толя разводил костер и на медленном огоньке поджаривал куски мяса, я, усевшись на лавочку в лодке, снимал шкурки с добытых птиц.
«Бум...» — вскоре раздался выстрел. «Бум, бум...» — вновь донеслось издали. Это, конечно, стрелял Вася.
— Долго ли он там будет возиться. Есть отчаянно хочется.
— Вон он идет,— прервал меня Толька.— Смотрите, каких-то птиц тащит.
Я обернулся и увидел Васю, в левой руке он держал двух»
застреленных птичек. Минуту спустя он был рядом с нами.
— Что это ты убил? — как ужаленный подскочил я.— Вася,!
голубчик, ведь я же тебе говорил, показал даже, что стрелять нужно! А ты что наделал, посмотри, что убил? Длиннохвостую!
синицу у гнезда убил? Я этих птиц давно берегу, за этим гнездом уже неделю веду наблюдения. А ты по ней выпалил! Ни с того ни с сего взял да и убил самку. Эх ты, охотник!.. — сокрушенно махнул я рукой.
Вася стоял растерянный и смущенный.
— Разве я виноват, разве я знал, Евгений Павлович? Ведь вы мне сами сказали, что хвост длинный и брюхо...
— Что брюхо? — перебил я парня.— Говорил я, брюхо желтое, а это какое?
— Да, может, это другая птица и вовсе не от гнезда вашего,— , оправдывался Вася.
День для меня был испорчен. Расстроился и Вася. Глядя на нас, молчал и Толька. В плохом настроении мы возвратились домой.
— Вася, Андрей к тебе приходил, ругался,— встретил нас дед Евченко.— Говорит, ты ему сома изуродовал. Он большого! сома поймал, на кукан вон туда посадил, а ты в него из ружья выстрелил, всю спину дробью разбил.
— Черт с ним, с сомом этим! — огрызнулся Вася.— Я-то; откуда знаю, что он сома на кукане держит. Выстрелил—! и только.
Я разыскал Тольку. Он на берегу затона чинил перемет.
— Толя, скажи, пожалуйста, почему Вася ко мне не заходит, на охоту ездить не хочет. Что случилось?
— Ничего я не знаю, Евгений Павлович,— потупился мальчуган.
— Нет, знаешь, говори, в чем дело! Обиделся, что я его за убитую синицу ругал, так, что ли? :
— Нет, другое,— уронил и опять замолчал Толька.— А вы; Васе не скажете?
— Ну да, не скажу! — успокоил я мальчугана.
— Помните, вы ружье Васе дали, на озеро вечером он ходил? В тот вечер он двух домашних уток, то есть селезней, убил. Видит, утки около берега плавают. Подкрался, дал из ружья, две и перевернулись. Он к ним в воду, а это домашние, да еще и дядькины. А дядька сердитый. Если узнает, не спустит. Вот теперь дядя Вася и не хочет, чтобы его кто с ружьем увидел. Каждый день к своему дядьке ходит и сидит там целыми днями, будто на охоту и не ходил никогда. Боится, что дядька про уток узнает.
— Так вот оно что! Теперь все понятно! Чего же ты раньше молчал, я бы поговорил с Васей.
— Нет, говорить не надо,— решительно запротестовал Толька.— Все равно поздно уже, послезавтра дядя Вася к матери, а потом в часть уезжает, отпуск кончается.
— Ладно, не буду,— успокоил я мальчугана.— А ведь здорово отличился твой дядька. Надо суметь в один день столько бед сразу наделать! Передай дядьке, чтоб он проститься зашел, когда уезжать будет, слышишь?
— Ладно, передам,— кивнул головой Толька.
И я, успокоенный тем, что узнал, наконец, истину, зашагал домой.
Все в жизни бывает. Отличился со своей страстью к охоте и мой юный приятель. Да только не беда это. Весело вспомним об этом, когда время пройдет. Не тужи, дядя Вася!
ОДИН ДЕНЬ В ЛЕНКОРАНИ
Живописный портовый городок Ленкорань расположен в Закавказье, на юго-западном берегу Каспийского моря. В прошлом до Ленкорани добираться было не так легко, как в наше время: Баку и Ленкорань не соединялись железной дорогой, а переезд морским путем, и особенно в штормовую зимнюю погоду, был сопряжен со многими трудностями.
Новый, 925 год мы встречали на палубе парохода. Ночь была темная и холодная, как у нас на Севере поздней осенью. Над широким Каспием гулял ветер, за бортом парохода неприветливо шумели и плескались волны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Много я побродил по лесным островам Большой Уссурки, не раз часами сидел под дуплистым деревом, пока убедился, что Ваня говорит правду. Сейчас мне хорошо известно, что мандаринка криком выманивает утят из дупла наружу и те прыгают, вернее, падают с большой высоты на землю и бегут к воде. Только единственный раз мне привелось сделать необычное наблюдение. Взрослая мандаринка вылетела из дупла, и, как только коснулась воды, с ней рядом появился утенок. Обе птицы поплыли к затопленному тальнику, где к ним присоединились другие утята. В редких случаях, вероятно, утка переносит из дупла на воду слабенького утенка. Впрочем, нет ничего особенного, если утята безболезненно совершают прыжки с высоких деревьев. Маленькие утята не только от холода, но и от ушибов, как броней, защищены пышным пуховым покровом.
Я невольно мысленно переношусь на Север, в холодное Баренцево море. В памяти воскресает большой остров. Его высокая часть занята однообразной тундрой: скудная почва, озера, камни, шапки лишайника. Отвесной стеной тундра обрывается к морю. На скалах бесчисленные птицы — белые, черные. Сплошной массой сидят они на карнизах, заполняют воздух, а ниже медленно вздымаются тяжелые волны, катятся к острову и, достигнув прибрежных камней, превращаются в белую пену. Издали глухо шумит море, кричат птицы. Это один из птичьих базаров нашего Севера.
Я иду по тундре. Неожиданно в двух шагах впереди меня появляется гага.
Большая темная утка вперевалку бежит к обрыву; следом за ней бегут пять маленьких пуховичков. Что же будет дальше?
Добежав до края, гага слетает в море, гагачата исчезают в обрыве. Несколько минут спустя с помощью бинокля я нахожу гагу. Преодолевая волны, она отплывает от берега, за ней следом, собравшись в тесную кучку, плывут пять пуховичков: гагачата благополучно спустились к морю.
Если однодневные гагачата способны прыгать с высоких скал, почему бы не прыгать утятам мандаринки с высоких деревьев?
В первом случае внизу голые камни, а здесь земля покрыта травой и валежником.
Знакомясь с образом жизни мандаринки, выясняя, как ее утята спускаются с высоких гнезд на землю, я пропустил время и не собрался взять кладку яиц мандаринки для своей коллекции.
Впрочем, еще не все было потеряно. Рассчитывая найти запоздавшую кладку утки, я с большим увлечением приступил к поискам. И мне улыбнулось счастье. Несколько дней спустя я нашел дупло, куда утка-мандаринка откладывала яйца. Это произошло так интересно, что я не могу умолчать об этом случае.
Однажды в надежде поймать мягкотелую черепаху я осторожно выбрался из чащи к берегу лесного затона и осмотрел его отмели. Черепах на отмели не было видно. В прозрачной воде кружились на одном месте какие-то мелкие рыбешки. Но меня больше интересуют птицы — я орнитолог. И повернув обратно, я только намеревался уйти от затона, как увидел парочку мандаринок. Утка и селезень плавали под нависшей лозой противоположного берега. Осторожно присев на первую кочку, я застыл На месте и стал наблюдать за утками.
Сначала мандаринки вели себя так, как и прочие утки. Они Плавали, время от времени проглатывали пищу. Но вдруг утка, громко крякнув, нырнула. Потом, появившись на одно мгновение, опять скрылась под водой. Испуганный селезень почти повторил Движение своей подруги, однако, когда он появился вновь, утки Уже не было видно.
Издавая мелодичную трель, селезень беспокойно побегал по занесенным сюда в половодье корчам, но потом успокоился. Видимо, он привык к подобным выходкам своей подруги. Еще раз издав призывную трель, селезень перелетел на соседнюю проточку.
Только после этого появилась утка. Она бесшумно поднялась в воздух и, молча пролетев метров сорок, исчезла в дупле старого тополя.
«Так вот в чем дело: значит, несется!» — сообразил я, но все же решил проверить свое предположение. Минут через двадцать утка с шумом и кряканьем вырвалась из дупла, в ту же секунду к ней присоединился селезень, и обе птицы улетели вверх по течению проточки.
Дерево оказалось вполне доступным. Нижнюю часть тополя когда-то расщепило ударом молнии. Несколько выше образовавшейся трещины помещалось дупло, куда залетела утка. «Ну, вот и хорошо,— потирал я руки,— гнездо теперь обеспечено! Остается выждать время, когда утка отложит полную кладку».
Но мои надежды не оправдались. «Не говори гоп, пока не перескочишь»,— вспомнил я пословицу, когда неделю спустя пришел к гнезду мандаринки. Оно оказалось под грозной защитой. В расщепленном тополе поселились крупные осы — шершни.
Прошло много времени. И сколько раз за этот период я упрекнул себя за мягкотелость! Иметь возможность и не достать гнездо мандаринки! Удастся ли еще раз побывать на Дальнем Востоке?. А если даже удастся, найду ли опять гнездо этой утки?
Когда четырнадцать лет спустя я вновь посетил Большую Уссурку, я дал слово осуществить свое давнишнее желание. Вот почему кладка яиц мандаринки в моих глазах, да и в глазах моего юного приятеля Толи, приобрела особенную ценность.
Необходимая нам длинная восьмиметровая лестница была обнаружена в Вербовке, во дворе местной учительницы. Она вела на чердак дома. Но разве здравомыслящий человек решится! даже на короткий срок отдать пожарную лестницу? А с другой стороны, пожалуй, трудно устоять против такого бравого гвардейца, как Вася. Так или иначе, но восьмиметровая лестница на другой день появилась на берегу затона. Мы укрепили ее, уложив поверх лодки, уселись между ее ступеньками и отчалили от берега.
Вот и остров, знакомая лесная прогалина, старое дерево, снизу; оплетенное цветущей черемухой. Я, Вася и Толька общими силами поднимаем лестницу и пытаемся прижать ее к стволу! старого дерева. Но и эта, казалось бы, простенькая затея! удается не сразу. Как бы защищая великана соседа, а вместе! с ним и гнездо утки, упругие ветви цветущей черемухи отталкивают! в сторону нашу лестницу. Но настойчивость — залог победы После ряда неудачных попыток наше сооружение уже прочно? стоит на месте. И теперь, захватив длинный и легкий шест, тонкую бечевку и походный топорик, Вася осторожно поднимается вверх до последней ступеньки. Выше забраться нет возможности, трудно и стоять на ступеньке, держась за ненадежные, гибкие ветви черемухи. Что же делать дальше?
На конце шеста укреплен топорик, от него до земли тянется бечевка. Прижавшись спиной к стволу дерева, Вася осторожно начинает поднимать шест кверху. Его задача — дотянуться и как-нибудь перебросить топорик через единственный толстый сук, отходящий в сторону несколько выше дупла, занятого гнездом мандаринки. Но как это нелегко сделать! Длинный шест дрожит в сильных руках Васи, его вершина качается из стороны в сторону. А мы с Толькой, затаив дыхание, издали следим за топориком, за каждым движением Васи. Вот топорик почти у заветного сука, вот он касается его основания... Резким толчком шеста Вася подбрасывает его вверх. Но перекинуть его на противоположную сторону не удается. Топорик ударяется о сук дерева и, сорвавшись, летит на землю, пробиваясь сквозь густую чащу перепутанных ветвей черемухи. Все проделанное приходится начинать сначала.
Раз пять упрямо повторяет Вася задуманную операцию и, наконец, добивается цели. Переброшенный топорик, качаясь в воздухе, быстро спускается вниз, втягивая за собой бечевку. К свободному ее концу привязана толстая веревка, а ее конец закреплен за верхнюю ступеньку лестницы. Ну, теперь все достигнуто. Мы тянем веревку. Медленно, но верно лестница начинает ползти сначала по ветвям черемухи, потом по толстому стволу дерева и, наконец, достигает дупла мандаринки. Толя поднимается вверх по лестнице.
— Пусто, яиц нет! — минут десять спустя кричит он сверху.
— Как нет? — в один голос восклицаем мы с Васей.
— Есть, есть! Они пухом закрыты,— доносится с дерева.
Час спустя, предоставив лодку течению, мы скользим по протокам к дому. Тем временем я с интересом рассматриваю взятую кладку, крупные яйца мандаринки. Они цвета слоновой кости. Еще больше интересует меня гнездовая подстилка. Она открывает нам, кто жил в этом дупле за последние годы.
Вот среди древесной трухи маленький череп когда-то погибшего грызуна. А вот и помет животных. Значит, дупло заселяла семья. Но чья? «Да ведь это летяга!» — догадываюсь, наконец, я, рассматривая резцы и большие глазницы ночного животного.
Вот мягкое длинное перышко; отряхиваю его от приставших частиц древесины. По струйчатому поперечному рисунку узнаем, что перо принадлежит крошечной азиатской совке. Значит, и она гнездилась в этом дупле когда-то. Выше, в слежавшемся слое, много утиного пуха и яичная скорлупа. Видимо, в прошлом или позапрошлом году мандаринка благополучно вывела свое потомство. Вот только нашей уточке не повезло в эту весну. Приехал какой-то москвич, отыскал лестницу, забрал яйца, разорил гнездо...
И хотя мне больно вспоминать свой поступок, жалко гнездо мандаринки, но, как всякий виновный, я пытаюсь найти себе оправдание.
Сколько?.. Тысячи, десятки тысяч мандаринок ежегодно гнездятся в Уссурийском крае, а сколько их убивают на мясо? И мне хорошо известно, что в ведре, укрепленном в нашей лодке между ступеньками лестницы, лежит первая кладка мандаринки, взятая не ради прихоти, а по всем правилам научного коллекционирования. Могут ли упрекнуть меня спортсмены-охотники, может ли упрекнуть каждый, кто с любовью относится к окружающим нас животным, к нашей природе?
— Евгений Павлович, теперь какое будет задание?—спрашивает Вася за вечерним чаем.— Что еще вам нужно достать: в первую очередь?
— Хватит и этого, Вася. И за гнездо мандаринки большое тебе спасибо.
— А черепах, а рыбного филина?
— Необязательно. Хоть и нужно, но только если у тебя время и охота будет. Если время найдешь, в Гнилую протоку с тобой съездим. Там раньше всегда рыбные филины жили, там и Ваня когда-то большую самку рыбного филина для меня добыл.
— Значит, завтра за черепахами, а потом за рыбным филином,— вытянувшись по-военному и улыбаясь, рапортует Вася.— Значит, есть задание.
Но не удался наш замысел. Три неудачи потерпел Вася, и все случились они за один день.
Раннее утро. Над горизонтом поднялось солнце. Оно бросает косые лучи на речные протоки, на прибрежные ивы. Оттолкнув от берега лодку, мы скользим по неподвижной воде залива, чтобы выбраться на Большую Уссурку и подняться вверх по его течению. Всплеск большой рыбы привлекает внимание Васи.
— Сом, здоровенный сом! Давайте скорей ружье,— обращается он ко мне едва слышным шепотом и, не спуская глаз с рыбы, протягивает руку.
Минут пять длится полная тишина. Неподвижна вода, неподвижна лодка, молчат люди. С ружьем наготове Вася стоит на корме, пристально смотрит в глубокую темную воду, ожидая появления рыбы.
Пять минут напряженного ожидания — это немало времени. Когда же он, наконец, выстрелит? Осторожно я поднимаюсь в лодке, чтоб заглянуть туда, куда смотрит Вася.
«Бум»,— гремит выстрел. Столб воды взлетает на воздух.
— Есть! — торжествуя, кричит Вася.
— Есть, есть.— На одно мгновение вижу и я белое брюхо большой рыбы и спешу подогнать лодку к добыче... Но на наших глазах рыба медленно погружается в воду и исчезает из виду. Схватив весло и с большой силой работая им в воде, Вася пытается отыскать и поднять на поверхность утонувшую рыбу. Но тщетно. Большая глубина затона и тень развесистых ив мешают этому.
— Пропала,— сокрушенно роняет он, выпрямившись во весь рост и утирая вспотевший лоб.— Пропал сом!
— Ну и шут с ним, какая беда! Сома не видали? — стараюсь успокоить я приятеля.
— Да не в соме дело, Евгений Павлович! Из рук ушел, вот что обидно.
— Не говори об этом, я и сам знаю. Поехали лучше дальше.
Вася неохотно берется за шест и, еще раз окинув безмятежную
поверхность затона, направляет лодку к выходу из него. Зря пропала рыба.
Много объездили мы в это утро. Побывали на песчаных косах Большой Уссурки, где в прошлые годы устраивали гнезда мягкотелые черепахи, посетили тихие лесные затоны и родники лесистых островов реки.
Но день не был удачным. Мы не нашли гнезд черепахи, не встретили и самих животных. Солнце перевалило за полдень. Утомленные тяжелой ездой по быстрым речным протокам, мы решили причалить к берегу, отдохнуть и позавтракать.
— Дайте мне ружье, Евгений Павлович, я немного по острову похожу,— обратился ко мне Вася.
— На, бери, только не стреляй все без разбору. Если попадутся, вот таких трясогузок добудь,— показал я ему одну снятую шкуру.— Эти птички для меня особенно интересны: они только во время пролетов, весной, эти места посещают. Запомни, Вася: хвост длинный, брюшко желтоватое.
Взяв ружье и патроны, Вася отправился бродить по острову, а я остался в лодке. И пока Толя разводил костер и на медленном огоньке поджаривал куски мяса, я, усевшись на лавочку в лодке, снимал шкурки с добытых птиц.
«Бум...» — вскоре раздался выстрел. «Бум, бум...» — вновь донеслось издали. Это, конечно, стрелял Вася.
— Долго ли он там будет возиться. Есть отчаянно хочется.
— Вон он идет,— прервал меня Толька.— Смотрите, каких-то птиц тащит.
Я обернулся и увидел Васю, в левой руке он держал двух»
застреленных птичек. Минуту спустя он был рядом с нами.
— Что это ты убил? — как ужаленный подскочил я.— Вася,!
голубчик, ведь я же тебе говорил, показал даже, что стрелять нужно! А ты что наделал, посмотри, что убил? Длиннохвостую!
синицу у гнезда убил? Я этих птиц давно берегу, за этим гнездом уже неделю веду наблюдения. А ты по ней выпалил! Ни с того ни с сего взял да и убил самку. Эх ты, охотник!.. — сокрушенно махнул я рукой.
Вася стоял растерянный и смущенный.
— Разве я виноват, разве я знал, Евгений Павлович? Ведь вы мне сами сказали, что хвост длинный и брюхо...
— Что брюхо? — перебил я парня.— Говорил я, брюхо желтое, а это какое?
— Да, может, это другая птица и вовсе не от гнезда вашего,— , оправдывался Вася.
День для меня был испорчен. Расстроился и Вася. Глядя на нас, молчал и Толька. В плохом настроении мы возвратились домой.
— Вася, Андрей к тебе приходил, ругался,— встретил нас дед Евченко.— Говорит, ты ему сома изуродовал. Он большого! сома поймал, на кукан вон туда посадил, а ты в него из ружья выстрелил, всю спину дробью разбил.
— Черт с ним, с сомом этим! — огрызнулся Вася.— Я-то; откуда знаю, что он сома на кукане держит. Выстрелил—! и только.
Я разыскал Тольку. Он на берегу затона чинил перемет.
— Толя, скажи, пожалуйста, почему Вася ко мне не заходит, на охоту ездить не хочет. Что случилось?
— Ничего я не знаю, Евгений Павлович,— потупился мальчуган.
— Нет, знаешь, говори, в чем дело! Обиделся, что я его за убитую синицу ругал, так, что ли? :
— Нет, другое,— уронил и опять замолчал Толька.— А вы; Васе не скажете?
— Ну да, не скажу! — успокоил я мальчугана.
— Помните, вы ружье Васе дали, на озеро вечером он ходил? В тот вечер он двух домашних уток, то есть селезней, убил. Видит, утки около берега плавают. Подкрался, дал из ружья, две и перевернулись. Он к ним в воду, а это домашние, да еще и дядькины. А дядька сердитый. Если узнает, не спустит. Вот теперь дядя Вася и не хочет, чтобы его кто с ружьем увидел. Каждый день к своему дядьке ходит и сидит там целыми днями, будто на охоту и не ходил никогда. Боится, что дядька про уток узнает.
— Так вот оно что! Теперь все понятно! Чего же ты раньше молчал, я бы поговорил с Васей.
— Нет, говорить не надо,— решительно запротестовал Толька.— Все равно поздно уже, послезавтра дядя Вася к матери, а потом в часть уезжает, отпуск кончается.
— Ладно, не буду,— успокоил я мальчугана.— А ведь здорово отличился твой дядька. Надо суметь в один день столько бед сразу наделать! Передай дядьке, чтоб он проститься зашел, когда уезжать будет, слышишь?
— Ладно, передам,— кивнул головой Толька.
И я, успокоенный тем, что узнал, наконец, истину, зашагал домой.
Все в жизни бывает. Отличился со своей страстью к охоте и мой юный приятель. Да только не беда это. Весело вспомним об этом, когда время пройдет. Не тужи, дядя Вася!
ОДИН ДЕНЬ В ЛЕНКОРАНИ
Живописный портовый городок Ленкорань расположен в Закавказье, на юго-западном берегу Каспийского моря. В прошлом до Ленкорани добираться было не так легко, как в наше время: Баку и Ленкорань не соединялись железной дорогой, а переезд морским путем, и особенно в штормовую зимнюю погоду, был сопряжен со многими трудностями.
Новый, 925 год мы встречали на палубе парохода. Ночь была темная и холодная, как у нас на Севере поздней осенью. Над широким Каспием гулял ветер, за бортом парохода неприветливо шумели и плескались волны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36