Но
они стали доноситься из двух точек. Безусловно, здесь была не одна, а по меньшей мере две птицы, и они перекликались между собой. Раздался выстрел, потом долго продолжались поиски, и, наконец, в моих руках оказалась небольшая коричневая птичка. «Что же это такое? Неужели таежная овсянка?» — осматривал я со всех сторон ее оперение. Впервые я встретил ее на Большой Уссурке, причем не в хвойной тайге, где наблюдали ее предыдущие исследователи, а среди старого широколиственного леса.
— Толя! Необходимо добыть вторую овсянку,— обратился я к мальчугану, передавая ему ружье. Вторая птица где-то поблизости.
Я уже говорил, что Толя, несмотря на возраст, был настоящим охотником. Каждый шаг на охоте он делал обдуманно, осторожно и почти всегда точно выполнял мои поручения. И сейчас парнишка деловито обошел небольшой участок леса, внимательно всматриваясь в густую листву деревьев, потом подошел ближе ко мне и, прижавшись к стволу развесистой липы, стал слушать.
Тихо было в тайге. Только на вершинах великанов деревьев, напоминая звон серебряных колокольчиков, перекликались подвижные птички-личинкоеды да где-то внизу, на склоне сопки, деловито стучал по пустому стволу беспокойный дятел. Я стал снимать шкурку с добытой птички и краем глаза следил за Толей.
Вдруг грянул неожиданный выстрел. Волна воздуха полыхнула в лицо, ударила в уши. Шкурка убитой овсянки, ланцет и ножницы полетели куда-то на землю, в валежник.
— Во что ты стреляешь? Ведь ты меня оглушил!—зажав правое ухо, как ужаленный, вскочил я с лежащего дерева. На одно мгновение позади себя увидел какого-то длинного гибкого зверя, он мелькнул меж деревьев.
— Обезьяна!.. — не своим голосом закричал Толька и выпалил второй раз. Прыгая через валежины и размахивая ружьем, парнишка пытался нагнать ускользающую добычу. Я выхватил из сумки пару патронов и кинулся следом.
— Во что ты стрелял? — нагнав мальчугана и перезаряжая ружье, спросил я возбужденного Тольку.
— Говорю, в обезьяну! — гаркнул он мне в ответ.
— Ты, братец, все перепутал сегодня! Здесь обезьян и в помине нет, а ты заладил «в обезьяну!» — передразнил я мальчишку.
— Говорю, в обезьяну, в зеленую обезьяну! — в ответ опять заорал Толька.
— Чего ты кричишь? И это не обезьяна, а харза, куница такая. Я ее тоже видел одну секунду.
— Зеленая,— повторил Толя и вдруг захныкал.
— Вот еще новости: распустил нюни. Вот так охотник! Лучше давай-ка посмотрим, куда она делась.
— В это дупло вскочила, потом через ту дыру выскочила и опять куда-то сюда залезла.
Мы тщательно осмотрели старые дуплистые тополя, стучали по ним обухом топора, исследовали лежащие на земле гнилые деревья, но все бесполезно. Харзы нигде не было видно. Напуганный зверь, вероятно, успел далеко убежать от места, где мы находились.
— Не беда, Толя, искать больше нечего. Расскажи лучше, как
это ты сумел промахнуться?
Неоднократно я замечал, что выстрел в глухой тайге и высоко в горах часто не пугает животных. Напротив, непонятный звук привлекает их внимание и вызывает явное любопытство. И особенно это свойственно хищникам. Вероятно, и в данном случае куница-харза подошла к нам, привлеченная моим выстрелом по таежной овсянке. В этот момент мы с Толей соблюдали полную тишину и ничем не выдали своего присутствия. Вот почему осторожная и хитрая, но бесконечно любопытная харза подошла ко мне сзади буквально на несколько метров. В этот момент ее и заметил мой спутник.
ДЯДЯ ВАСЯ
В одно майское утро Толька пришел ко мне ранее обыкновенного.
— Что это ты спозаранку явился? — спросил я, с трудом открывая глаза.— Ведь говорил я тебе, что мне надо, наконец, выспаться, а ты опять чуть свет разбудил!
— Дядя Вася приехал! — не реагируя на замечания, каким-то таинственным шепотом сообщил Толька.
— Какой еще дядя Вася? — не сразу спросонья сообразил я.— А-а, Вася! - дошло, наконец, до сознания.— Вот хорошо!
Желание подремать еще хоть полчасика и досаду на Тольку за то, что он опять разбудил меня спозаранку, как рукой сняло. Я быстро оделся, уложил в заплечный мешок необходимые принадлежности, взял патроны, ружье и, выйдя вместе с Толей на улицу, направился вдоль поселка.
Дорогой я мысленно заглянул в прошлое и вспомнил Васю. Собственно говоря, и вспоминать было почти нечего. Маленький пузырь был он в то время. Иногда за ручку приводила его ко мне старшая сестра Настя. Часами он внимательно осматривал собранные мной коллекции, следил, как я обдираю шкурки. Мальчугана интересовало также и охотничье ружье, висевшее на стене вниз стволом. В то время оно было много длиннее мальчика. С отцом Васи, Мироном Евченко, несколько раз ездил я на охоту или на рыбалку вверх по Большой Уссурке; Мирон брал с собой и сынишку. Помнится, что и тогда маленький Вася проявлял большой интерес к охоте и рыбной ловле.
С тех пор прошло много времени, и мне было трудно представить Васю. Вырос, конечно, стал большим, взрослым. Дальше этого не шло мое воображение. Да, впрочем, и воображать было некогда. Дом Евченко стоял недалеко от моей квартиры, и минут через пять мы были уже на месте. Когда же я переступил порог комнаты, меня обнял высоченный парень в форме с гвардейским значком и сжал с такой силой, что захватило дыхание.
— Здоровенный-то какой! Ну и вымахал!.. — все, что я смог сказать, освободившись от медвежьих объятий и с удовольствием рассматривая широкоплечего красивого парня.
— Поохотимся, значит, Евгений Павлович?
— Ну, конечно, поохотимся! — отвечаю я.
— Я, Евгений Павлович, так по охоте, по Большой Уссурке соскучился, что дождаться не мог, когда сюда доберусь. Дорогой не только километры — телеграфные столбы считал. И непросто тянет дичь пострелять: хочется погонять лодку, по знакомым проточкам проехать, старые места увидеть.
— Вот это нам на руку! — смеясь, отвечаю я.— За последнее время мы с Толей совсем замучились. Вода уж очень сейчас сильная, не справишься с ней, гонять лодку почти невозможно. У меня не хватает сноровки, а у Толи — силенки. Вот мы и мучаемся, когда вверх по реке приходится подниматься. А знаешь, как нужно?! Сейчас у нас с Толькой очередная задача — достать гнездо с яйцами «японки» и добыть с пяток селезней-«японцев», пока они одеты в яркое весеннее перо.
— Так поедемте сейчас,— оживляется Вася.— Позавтракаем и поедем!
— Ну да, сейчас, я так и думал: видишь, ружье, патроны — все захватил, в любую минуту выезжать можно.
И пока мы с Васей, болтая о всякой всячине, уплетали жареную рыбу, Толька несколько раз сбегал на берег и, наконец, сообщил, что лодка в полной исправности.
Под плакучими ивами в тенистом затоне стоит длинная, но, как пушинка, легкая плоскодонка. По форме она не похожа на наши обычные лодки. Сразу и не сообразишь, где корма, где нос плоскодонки: нос и корма одинаковы. Правда, в нос вбита скоба, от которой отходит обрывок заржавевшей цепи; других отличий нет.
С ружьем в руках я удобно усаживаюсь на низкую среднюю лавочку, Толька с длинным шестом становится на самом носу, а Вася — на корме плоскодонки. Мы пересекаем тенистый затон и выходим в русло реки.
Здесь яркое солнце искрится, дрожат, качаются прибрежные ивы. На одно мгновение течение овладевает нами. Но длинные шесты в умелых и сильных руках вновь выправляют лодку и толкают, вернее, бросают ее вверх против речного потока.
— Куда же поедем? — продолжая работать шестом, спрашивает Вася.
— Тебе виднее. Куда хочешь, туда и поедем, лишь бы «японцев» было побольше да на обратном пути на один остров успеть заехать,— отвечаю я.— Там мы в прошлый раз «японку» из дупла выгнали, а добраться не удалось. Громадное дерево, ствол почти голый, и дупло высоко, метрах в шестнадцати от земли.
Мандаринка, или «японка», как ее называют жители Уссурийского края,— небольшая красивая уточка.
— Чудо природы! — восхищенно срывается с языка каждого
человека, кому посчастливится близко увидеть ярко разукрашенного весной селезня.
И действительно, окраска оперения мандаринки поражает красотой и яркостью. Длинный широкий разноцветный хохол на голове, веерообразные золотисто-желтые зеркальца на крыльях и кораллово-красный маленький клювик дополняют необычайную красоту самца мандаринки. Скромно, но в то же время нарядно оперены и самочки этой замечательной утки.
Сказочно красивые уголки населяет птица-сказка на своей родине. Мандаринка не только водяная, но и лесная птица. Где нет среди водоемов старого широколиственного леса, где нет дуплистых деревьев, нет и мандаринки. Как прихотливо разукрашенный поплавочек, плавает она по зеркальной воде лесного затона или спокойно сидит на толстой ветви старого дерева, склонившейся к бурному речному потоку. Необычайная красавица уточка — настоящая райская птица нашей Родины. Кто видел ее на свободе в девственных лесах Уссурийского края, тот никогда не забудет.
Много мы изъездили в день приезда Васи. Сначала, не жалея сил, поднялись вверх по Большой Уссурке, потом, лавируя среди занесенных корчей, пробрались в Бешеную протоку. Стремительная вода подхватила плоскодонку и понесла вниз по узкому руслу сквозь чащу величавого старого леса. В зеленых кронах нависших над водой деревьев порой перекликались голубые сороки, с береговых отмелей поднимались кулики-перевозчики и, как бы вздрагивая над самой водой узкими крыльями и наполняя воздух мелодичным свистом, перелетали на противоположную сторону. Несколько раз попадались и парочки мандаринок, но охота за ними не удалась.
— Не пора ли, ребята, на остров к гнезду мандаринки? Солнце уже за полдень перевалило. Там дичинки поджарим, позавтракаем, решим, как до дупла добираться будем, и, охотясь, поедем к дому.
Наша лодка скользнула в узкую боковую проточку, затем вышла в тенистый затон и, наконец, причалила к берегу.
— Неужели это тот самый остров? — спрашиваю я.
— Ну да, тот,— отвечает Вася.— Только мы с другой стороны к нему подъехали.
— А где же дупло?
— С полкилометра отсюда,— отвечает Толя.
Не могу понять, как можно разобраться в этом лабиринте воды и леса. Полсотни шагов не пройдешь, как на новую проточку наткнешься. В одной вода вправо бежит, в другой, хоть она и близко совсем,— в противоположную сторону. Где вверх по течению, где вниз — ничего не пойму!
— Так ведь эти места, Евгений Павлович, мы за зиму хорошо изучили, когда на охоту за колонком ходили, ловушки на него ставили. Каждую ловушку надо заметить, чтобы, когда проверяешь, найти сразу. А если не ходить в этот лес раза два в неделю целую зиму, то, пожалуй, верно — разобраться трудно.
Мы пересекаем остров и, выйдя к новой бурной протоке, направляемся вдоль берега вверх по течению. Щупленький босоногий Толька идет впереди, указывая дорогу; за ним шагаю я с Васей.
— Теперь совсем рядом,— останавливается наш проводник
и, обернувшись назад, смотрит на меня испытующим взглядом.
«Неужели и теперь не сумеешь найти?» — смеются его глаза.
Ну что можно найти? Настоящая лесная трущоба. Вверху деревья образовали зеленый полог: не видно ни неба, ни солнца. Земли тоже не видно — все заросло папоротником. Не знаешь, куда идешь. Поминутно спотыкаешься о какие-то валежины, проваливаешься в заполненные прелой листвой ямы, путаешься в винограднике. Ну и местечки, есть чем похвастаться!
— Нет, легче мест, чем у нас под Москвой, нет на свете. Куда
захочешь, туда и пойдешь. В хорошую погоду хоть в белых туфель
ках! — говорю я спутникам.— Однако где же дупло, Толя? Я ни
чего разобрать не могу.
Именно в этот момент меня выручает несложная песенка маленькой птички. Это поет крошечная синичка — белая лазаревка. Она пела и в прошлый раз, когда, пробираясь через лесную чащу и производя массу шума, мы случайно спугнули с гнезда утку-мандаринку. Значит, то дерево и дупло действительно недалеко, как говорит Толя. Зажмурив глаза и ориентируясь по пению лазаревки, я продираюсь сквозь чащу. Вот и сухой повалившийся тополь, вот и полусгнивший сучок, где лазаревка строит свое гнездо. А под деревом небольшая кучка светлых опилок, выщипанных птичкой.
Еще несколько шагов — и я выбираюсь на лесную прогалину. Вся она залита ярким светом. Несколько старых больших деревьев, пропуская солнечные лучи, стоят поодаль одно от другого. Остальные отжили свой век, упали на землю, обросли мхом.
Вон и знакомое дерево. Нижняя часть этого великана скрыта черемухой. Ее ветви покрыты цветами, издающими в душной атмосфере глухого леса особенно сильный горьковатый запах. Над черемухой голый ствол с темным дуплом в средней части, а еще выше, на фоне голубого неба,— могучая зеленая крона. Не просто красивое дерево, а дерево-чудо. С восхищением смотрю на его прямой ствол, на его вершину.
Впрочем, от этого не легче. Каким-то особенно недоступным кажется мне этот великан сегодня.
— Сюда идите! — кричу я.
— Ну и выбрала место для гнезда! — всматриваясь в темнеющее дупло, качает головой Вася.— Трудно добираться будет.
Пробравшись сквозь густые ветви черемухи, обухом топора бью по стволу дерева-великана. Глухо раздаются удары по лесу, но я не достигаю цели: утка не появляется наружу.
— Как твое мнение, Вася, можно туда добраться? Как ты думаешь? Раньше, когда я был помоложе, хорошо по деревьям лазал, влез бы, пожалуй, и на это дерево. А сейчас даже обидно становится, и пробовать нечего: все равно ничего не выйдет.
— Добраться, конечно, можно, но вдруг без толку? Влезешь на ту махину, а там окажется, что никакого гнезда и в помине нет. Ведь не видели вы, что утка именно из этого дупла вылетела?
— Как тебе сказать? Почти что видели. Что из дупла вылетела, не видали, но что с этого дерева слетела — точно определили.
— Может, просто на суку у дупла сидела? — возражает Вася.
— Нет, не просто сидела, а с гнезда сорвалась и не улетела сразу, а пока мы гнездо искали, долго летала над нами. Впрочем, спорить нечего, скажи — залезть не можешь!
С этими словами я разочарованно отхожу в сторону. Там Толя уже расчистил клочок почвы и развел огонек. Сизая струйка дыма поднимается вверх, дрожит и колеблется в воздухе.
— Вот видишь, Толька, и дядька твой спасовал. А вспомни, что ты говорил утром. Он, мол, гвардеец, он все достанет. Вот и достал! Ну что же молчишь? Как видишь, этот великан не по плечу и твоему здоровенному дядьке. Давай-ка лучше завтрак готовить.
Бросаю на землю походный топор, снимаю заплечный мешок и пытаюсь усесться на толстый ствол когда-то упавшего дерева. Но предательский ствол не выдерживает моей тяжести. С хрустом ломается его кора, а я проваливаюсь в середину. Облако удушливой коричневой пыли скрывает от меня окружающее. Где-то рядом свистит перепуганный бурундук, пытаясь выбраться из своего жилища, да смеются, хохочут над моей неудачей ребята. Чтобы не наглотаться удушливой пыли, весь в паутине и древесной трухе, на потеху ребятам, я с трудом выбираюсь наружу. Но... они не обращают на меня внимания.
— Вылетела, вылетела!.. — кричит Толька, указывая вверх
и в сторону.
«Откуда что вылетело? А... наверное, утка из дупла»,— доходит до моего сознания.
— Видишь, значит, есть гнездо, значит, ничего мы не напутали! — наступаю я на Васю.
— Теперь достанем, Евгений Павлович,— уверенно заявляет он.
— Достанем теперь! — потирая руки, петушится и Толька.
— А сейчас домой,— командую я.— Надо достать веревку, соорудить лестницу и в первый сухой день нагрянуть сюда.
Мы оставляем прогалину и, выбравшись на берег протоки, усаживаемся в лодку.
Но почему гнездо мандаринки, ее яйца интересуют меня в такой степени?
Попав в Уссурийский край весной 1938 года, я впервые увидел мандаринку в естественной обстановке. Она поразила меня не только замечательной красотой, но и своими повадками. Вот, представьте себе, парочка уток, громко крякая, летит сквозь лесную чащу. Как настоящие лесные птицы, они лавируют между деревьями и, миновав лес, опускаются на проточку.
— Смотрите, «японки» сидят,— в другой раз указывает едущий со мной мальчик на большое нависшее дерево.
Я поднимаю голову и вижу парочку мандаринок. Селезень и уточка спокойно отдыхают, сидя на раскидистой ветви тенистого дерева. Кругом журчит, струится вода, цветет черемуха, гудят пчелы. И хотя мы на охоте и мандаринка в моих глазах драгоценность, я откладываю ружье в сторону и, не сводя глаз с отдыхающей парочки, медленно проплываю под деревом.
Как уже знает читатель, мандаринки гнездятся в древесных дуплах. Как же спускаются оттуда маленькие утята, если дупло находится на большой высоте?
— Наверное, утка их на воду переносит,— обычно отвечали рыбаки и охотники, когда я задавал этот вопрос.
— Утята сами из дупла на землю прыгают,— не вступая в спор, позднее поясняет мой давнишний юный приятель, ныне погибший на войне Ваня Евченко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
они стали доноситься из двух точек. Безусловно, здесь была не одна, а по меньшей мере две птицы, и они перекликались между собой. Раздался выстрел, потом долго продолжались поиски, и, наконец, в моих руках оказалась небольшая коричневая птичка. «Что же это такое? Неужели таежная овсянка?» — осматривал я со всех сторон ее оперение. Впервые я встретил ее на Большой Уссурке, причем не в хвойной тайге, где наблюдали ее предыдущие исследователи, а среди старого широколиственного леса.
— Толя! Необходимо добыть вторую овсянку,— обратился я к мальчугану, передавая ему ружье. Вторая птица где-то поблизости.
Я уже говорил, что Толя, несмотря на возраст, был настоящим охотником. Каждый шаг на охоте он делал обдуманно, осторожно и почти всегда точно выполнял мои поручения. И сейчас парнишка деловито обошел небольшой участок леса, внимательно всматриваясь в густую листву деревьев, потом подошел ближе ко мне и, прижавшись к стволу развесистой липы, стал слушать.
Тихо было в тайге. Только на вершинах великанов деревьев, напоминая звон серебряных колокольчиков, перекликались подвижные птички-личинкоеды да где-то внизу, на склоне сопки, деловито стучал по пустому стволу беспокойный дятел. Я стал снимать шкурку с добытой птички и краем глаза следил за Толей.
Вдруг грянул неожиданный выстрел. Волна воздуха полыхнула в лицо, ударила в уши. Шкурка убитой овсянки, ланцет и ножницы полетели куда-то на землю, в валежник.
— Во что ты стреляешь? Ведь ты меня оглушил!—зажав правое ухо, как ужаленный, вскочил я с лежащего дерева. На одно мгновение позади себя увидел какого-то длинного гибкого зверя, он мелькнул меж деревьев.
— Обезьяна!.. — не своим голосом закричал Толька и выпалил второй раз. Прыгая через валежины и размахивая ружьем, парнишка пытался нагнать ускользающую добычу. Я выхватил из сумки пару патронов и кинулся следом.
— Во что ты стрелял? — нагнав мальчугана и перезаряжая ружье, спросил я возбужденного Тольку.
— Говорю, в обезьяну! — гаркнул он мне в ответ.
— Ты, братец, все перепутал сегодня! Здесь обезьян и в помине нет, а ты заладил «в обезьяну!» — передразнил я мальчишку.
— Говорю, в обезьяну, в зеленую обезьяну! — в ответ опять заорал Толька.
— Чего ты кричишь? И это не обезьяна, а харза, куница такая. Я ее тоже видел одну секунду.
— Зеленая,— повторил Толя и вдруг захныкал.
— Вот еще новости: распустил нюни. Вот так охотник! Лучше давай-ка посмотрим, куда она делась.
— В это дупло вскочила, потом через ту дыру выскочила и опять куда-то сюда залезла.
Мы тщательно осмотрели старые дуплистые тополя, стучали по ним обухом топора, исследовали лежащие на земле гнилые деревья, но все бесполезно. Харзы нигде не было видно. Напуганный зверь, вероятно, успел далеко убежать от места, где мы находились.
— Не беда, Толя, искать больше нечего. Расскажи лучше, как
это ты сумел промахнуться?
Неоднократно я замечал, что выстрел в глухой тайге и высоко в горах часто не пугает животных. Напротив, непонятный звук привлекает их внимание и вызывает явное любопытство. И особенно это свойственно хищникам. Вероятно, и в данном случае куница-харза подошла к нам, привлеченная моим выстрелом по таежной овсянке. В этот момент мы с Толей соблюдали полную тишину и ничем не выдали своего присутствия. Вот почему осторожная и хитрая, но бесконечно любопытная харза подошла ко мне сзади буквально на несколько метров. В этот момент ее и заметил мой спутник.
ДЯДЯ ВАСЯ
В одно майское утро Толька пришел ко мне ранее обыкновенного.
— Что это ты спозаранку явился? — спросил я, с трудом открывая глаза.— Ведь говорил я тебе, что мне надо, наконец, выспаться, а ты опять чуть свет разбудил!
— Дядя Вася приехал! — не реагируя на замечания, каким-то таинственным шепотом сообщил Толька.
— Какой еще дядя Вася? — не сразу спросонья сообразил я.— А-а, Вася! - дошло, наконец, до сознания.— Вот хорошо!
Желание подремать еще хоть полчасика и досаду на Тольку за то, что он опять разбудил меня спозаранку, как рукой сняло. Я быстро оделся, уложил в заплечный мешок необходимые принадлежности, взял патроны, ружье и, выйдя вместе с Толей на улицу, направился вдоль поселка.
Дорогой я мысленно заглянул в прошлое и вспомнил Васю. Собственно говоря, и вспоминать было почти нечего. Маленький пузырь был он в то время. Иногда за ручку приводила его ко мне старшая сестра Настя. Часами он внимательно осматривал собранные мной коллекции, следил, как я обдираю шкурки. Мальчугана интересовало также и охотничье ружье, висевшее на стене вниз стволом. В то время оно было много длиннее мальчика. С отцом Васи, Мироном Евченко, несколько раз ездил я на охоту или на рыбалку вверх по Большой Уссурке; Мирон брал с собой и сынишку. Помнится, что и тогда маленький Вася проявлял большой интерес к охоте и рыбной ловле.
С тех пор прошло много времени, и мне было трудно представить Васю. Вырос, конечно, стал большим, взрослым. Дальше этого не шло мое воображение. Да, впрочем, и воображать было некогда. Дом Евченко стоял недалеко от моей квартиры, и минут через пять мы были уже на месте. Когда же я переступил порог комнаты, меня обнял высоченный парень в форме с гвардейским значком и сжал с такой силой, что захватило дыхание.
— Здоровенный-то какой! Ну и вымахал!.. — все, что я смог сказать, освободившись от медвежьих объятий и с удовольствием рассматривая широкоплечего красивого парня.
— Поохотимся, значит, Евгений Павлович?
— Ну, конечно, поохотимся! — отвечаю я.
— Я, Евгений Павлович, так по охоте, по Большой Уссурке соскучился, что дождаться не мог, когда сюда доберусь. Дорогой не только километры — телеграфные столбы считал. И непросто тянет дичь пострелять: хочется погонять лодку, по знакомым проточкам проехать, старые места увидеть.
— Вот это нам на руку! — смеясь, отвечаю я.— За последнее время мы с Толей совсем замучились. Вода уж очень сейчас сильная, не справишься с ней, гонять лодку почти невозможно. У меня не хватает сноровки, а у Толи — силенки. Вот мы и мучаемся, когда вверх по реке приходится подниматься. А знаешь, как нужно?! Сейчас у нас с Толькой очередная задача — достать гнездо с яйцами «японки» и добыть с пяток селезней-«японцев», пока они одеты в яркое весеннее перо.
— Так поедемте сейчас,— оживляется Вася.— Позавтракаем и поедем!
— Ну да, сейчас, я так и думал: видишь, ружье, патроны — все захватил, в любую минуту выезжать можно.
И пока мы с Васей, болтая о всякой всячине, уплетали жареную рыбу, Толька несколько раз сбегал на берег и, наконец, сообщил, что лодка в полной исправности.
Под плакучими ивами в тенистом затоне стоит длинная, но, как пушинка, легкая плоскодонка. По форме она не похожа на наши обычные лодки. Сразу и не сообразишь, где корма, где нос плоскодонки: нос и корма одинаковы. Правда, в нос вбита скоба, от которой отходит обрывок заржавевшей цепи; других отличий нет.
С ружьем в руках я удобно усаживаюсь на низкую среднюю лавочку, Толька с длинным шестом становится на самом носу, а Вася — на корме плоскодонки. Мы пересекаем тенистый затон и выходим в русло реки.
Здесь яркое солнце искрится, дрожат, качаются прибрежные ивы. На одно мгновение течение овладевает нами. Но длинные шесты в умелых и сильных руках вновь выправляют лодку и толкают, вернее, бросают ее вверх против речного потока.
— Куда же поедем? — продолжая работать шестом, спрашивает Вася.
— Тебе виднее. Куда хочешь, туда и поедем, лишь бы «японцев» было побольше да на обратном пути на один остров успеть заехать,— отвечаю я.— Там мы в прошлый раз «японку» из дупла выгнали, а добраться не удалось. Громадное дерево, ствол почти голый, и дупло высоко, метрах в шестнадцати от земли.
Мандаринка, или «японка», как ее называют жители Уссурийского края,— небольшая красивая уточка.
— Чудо природы! — восхищенно срывается с языка каждого
человека, кому посчастливится близко увидеть ярко разукрашенного весной селезня.
И действительно, окраска оперения мандаринки поражает красотой и яркостью. Длинный широкий разноцветный хохол на голове, веерообразные золотисто-желтые зеркальца на крыльях и кораллово-красный маленький клювик дополняют необычайную красоту самца мандаринки. Скромно, но в то же время нарядно оперены и самочки этой замечательной утки.
Сказочно красивые уголки населяет птица-сказка на своей родине. Мандаринка не только водяная, но и лесная птица. Где нет среди водоемов старого широколиственного леса, где нет дуплистых деревьев, нет и мандаринки. Как прихотливо разукрашенный поплавочек, плавает она по зеркальной воде лесного затона или спокойно сидит на толстой ветви старого дерева, склонившейся к бурному речному потоку. Необычайная красавица уточка — настоящая райская птица нашей Родины. Кто видел ее на свободе в девственных лесах Уссурийского края, тот никогда не забудет.
Много мы изъездили в день приезда Васи. Сначала, не жалея сил, поднялись вверх по Большой Уссурке, потом, лавируя среди занесенных корчей, пробрались в Бешеную протоку. Стремительная вода подхватила плоскодонку и понесла вниз по узкому руслу сквозь чащу величавого старого леса. В зеленых кронах нависших над водой деревьев порой перекликались голубые сороки, с береговых отмелей поднимались кулики-перевозчики и, как бы вздрагивая над самой водой узкими крыльями и наполняя воздух мелодичным свистом, перелетали на противоположную сторону. Несколько раз попадались и парочки мандаринок, но охота за ними не удалась.
— Не пора ли, ребята, на остров к гнезду мандаринки? Солнце уже за полдень перевалило. Там дичинки поджарим, позавтракаем, решим, как до дупла добираться будем, и, охотясь, поедем к дому.
Наша лодка скользнула в узкую боковую проточку, затем вышла в тенистый затон и, наконец, причалила к берегу.
— Неужели это тот самый остров? — спрашиваю я.
— Ну да, тот,— отвечает Вася.— Только мы с другой стороны к нему подъехали.
— А где же дупло?
— С полкилометра отсюда,— отвечает Толя.
Не могу понять, как можно разобраться в этом лабиринте воды и леса. Полсотни шагов не пройдешь, как на новую проточку наткнешься. В одной вода вправо бежит, в другой, хоть она и близко совсем,— в противоположную сторону. Где вверх по течению, где вниз — ничего не пойму!
— Так ведь эти места, Евгений Павлович, мы за зиму хорошо изучили, когда на охоту за колонком ходили, ловушки на него ставили. Каждую ловушку надо заметить, чтобы, когда проверяешь, найти сразу. А если не ходить в этот лес раза два в неделю целую зиму, то, пожалуй, верно — разобраться трудно.
Мы пересекаем остров и, выйдя к новой бурной протоке, направляемся вдоль берега вверх по течению. Щупленький босоногий Толька идет впереди, указывая дорогу; за ним шагаю я с Васей.
— Теперь совсем рядом,— останавливается наш проводник
и, обернувшись назад, смотрит на меня испытующим взглядом.
«Неужели и теперь не сумеешь найти?» — смеются его глаза.
Ну что можно найти? Настоящая лесная трущоба. Вверху деревья образовали зеленый полог: не видно ни неба, ни солнца. Земли тоже не видно — все заросло папоротником. Не знаешь, куда идешь. Поминутно спотыкаешься о какие-то валежины, проваливаешься в заполненные прелой листвой ямы, путаешься в винограднике. Ну и местечки, есть чем похвастаться!
— Нет, легче мест, чем у нас под Москвой, нет на свете. Куда
захочешь, туда и пойдешь. В хорошую погоду хоть в белых туфель
ках! — говорю я спутникам.— Однако где же дупло, Толя? Я ни
чего разобрать не могу.
Именно в этот момент меня выручает несложная песенка маленькой птички. Это поет крошечная синичка — белая лазаревка. Она пела и в прошлый раз, когда, пробираясь через лесную чащу и производя массу шума, мы случайно спугнули с гнезда утку-мандаринку. Значит, то дерево и дупло действительно недалеко, как говорит Толя. Зажмурив глаза и ориентируясь по пению лазаревки, я продираюсь сквозь чащу. Вот и сухой повалившийся тополь, вот и полусгнивший сучок, где лазаревка строит свое гнездо. А под деревом небольшая кучка светлых опилок, выщипанных птичкой.
Еще несколько шагов — и я выбираюсь на лесную прогалину. Вся она залита ярким светом. Несколько старых больших деревьев, пропуская солнечные лучи, стоят поодаль одно от другого. Остальные отжили свой век, упали на землю, обросли мхом.
Вон и знакомое дерево. Нижняя часть этого великана скрыта черемухой. Ее ветви покрыты цветами, издающими в душной атмосфере глухого леса особенно сильный горьковатый запах. Над черемухой голый ствол с темным дуплом в средней части, а еще выше, на фоне голубого неба,— могучая зеленая крона. Не просто красивое дерево, а дерево-чудо. С восхищением смотрю на его прямой ствол, на его вершину.
Впрочем, от этого не легче. Каким-то особенно недоступным кажется мне этот великан сегодня.
— Сюда идите! — кричу я.
— Ну и выбрала место для гнезда! — всматриваясь в темнеющее дупло, качает головой Вася.— Трудно добираться будет.
Пробравшись сквозь густые ветви черемухи, обухом топора бью по стволу дерева-великана. Глухо раздаются удары по лесу, но я не достигаю цели: утка не появляется наружу.
— Как твое мнение, Вася, можно туда добраться? Как ты думаешь? Раньше, когда я был помоложе, хорошо по деревьям лазал, влез бы, пожалуй, и на это дерево. А сейчас даже обидно становится, и пробовать нечего: все равно ничего не выйдет.
— Добраться, конечно, можно, но вдруг без толку? Влезешь на ту махину, а там окажется, что никакого гнезда и в помине нет. Ведь не видели вы, что утка именно из этого дупла вылетела?
— Как тебе сказать? Почти что видели. Что из дупла вылетела, не видали, но что с этого дерева слетела — точно определили.
— Может, просто на суку у дупла сидела? — возражает Вася.
— Нет, не просто сидела, а с гнезда сорвалась и не улетела сразу, а пока мы гнездо искали, долго летала над нами. Впрочем, спорить нечего, скажи — залезть не можешь!
С этими словами я разочарованно отхожу в сторону. Там Толя уже расчистил клочок почвы и развел огонек. Сизая струйка дыма поднимается вверх, дрожит и колеблется в воздухе.
— Вот видишь, Толька, и дядька твой спасовал. А вспомни, что ты говорил утром. Он, мол, гвардеец, он все достанет. Вот и достал! Ну что же молчишь? Как видишь, этот великан не по плечу и твоему здоровенному дядьке. Давай-ка лучше завтрак готовить.
Бросаю на землю походный топор, снимаю заплечный мешок и пытаюсь усесться на толстый ствол когда-то упавшего дерева. Но предательский ствол не выдерживает моей тяжести. С хрустом ломается его кора, а я проваливаюсь в середину. Облако удушливой коричневой пыли скрывает от меня окружающее. Где-то рядом свистит перепуганный бурундук, пытаясь выбраться из своего жилища, да смеются, хохочут над моей неудачей ребята. Чтобы не наглотаться удушливой пыли, весь в паутине и древесной трухе, на потеху ребятам, я с трудом выбираюсь наружу. Но... они не обращают на меня внимания.
— Вылетела, вылетела!.. — кричит Толька, указывая вверх
и в сторону.
«Откуда что вылетело? А... наверное, утка из дупла»,— доходит до моего сознания.
— Видишь, значит, есть гнездо, значит, ничего мы не напутали! — наступаю я на Васю.
— Теперь достанем, Евгений Павлович,— уверенно заявляет он.
— Достанем теперь! — потирая руки, петушится и Толька.
— А сейчас домой,— командую я.— Надо достать веревку, соорудить лестницу и в первый сухой день нагрянуть сюда.
Мы оставляем прогалину и, выбравшись на берег протоки, усаживаемся в лодку.
Но почему гнездо мандаринки, ее яйца интересуют меня в такой степени?
Попав в Уссурийский край весной 1938 года, я впервые увидел мандаринку в естественной обстановке. Она поразила меня не только замечательной красотой, но и своими повадками. Вот, представьте себе, парочка уток, громко крякая, летит сквозь лесную чащу. Как настоящие лесные птицы, они лавируют между деревьями и, миновав лес, опускаются на проточку.
— Смотрите, «японки» сидят,— в другой раз указывает едущий со мной мальчик на большое нависшее дерево.
Я поднимаю голову и вижу парочку мандаринок. Селезень и уточка спокойно отдыхают, сидя на раскидистой ветви тенистого дерева. Кругом журчит, струится вода, цветет черемуха, гудят пчелы. И хотя мы на охоте и мандаринка в моих глазах драгоценность, я откладываю ружье в сторону и, не сводя глаз с отдыхающей парочки, медленно проплываю под деревом.
Как уже знает читатель, мандаринки гнездятся в древесных дуплах. Как же спускаются оттуда маленькие утята, если дупло находится на большой высоте?
— Наверное, утка их на воду переносит,— обычно отвечали рыбаки и охотники, когда я задавал этот вопрос.
— Утята сами из дупла на землю прыгают,— не вступая в спор, позднее поясняет мой давнишний юный приятель, ныне погибший на войне Ваня Евченко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36