«Уль-уль». Я поспешно повернул голову в эту сторону и увидел, что прямо на меня летит улар. Он уселся на ту же скалу, откуда раньше всего донеслись голоса уларов.
Еще секунда, и со всех сторон начали между собой переговариваться улары: «Уль-уль-уль-уль», а потом засвистели, как свистит степной кулик кроншнеп: «Уйлить, уйлить, уйлить». Разносится этот свист по всему ущелью, но самих птиц не видно благодаря окраске их оперения, похожей на цвет камня.
Но вот, слышу, посыпался щебень. Гляжу — прямо ко мне по карнизу идет крупный красивый улар. Вскинул я ружье, но птица в ту же секунду перелетела на нависшую надо мной скалу и исчезла из виду. Однако огорчаться мне не пришлось: на том же карнизе появился новый улар. Он только собрался перелететь через ущелье.
Я не стал ждать, выстрелил. Грохот раздался такой, будто обрушились скалы. Все улары сорвались с карнизов и устремились по косой линии вниз. За ними полетел и тот, по которому я стрелял. Видно было, что птица сильно ранена, летела она неуверенно, отставая от других. Пролетев немного, улар поднялся вверх, замер на секунду в воздухе и, сложив крылья, упал на каменистую россыпь.
Хорошо заметив место, куда упала птица, я стал спускаться вниз. По крутому склону спускаться еще труднее, чем подниматься. Каждый камешек надо ощупать, прежде чем решиться поставить ногу. Наверное, более получаса прошло, пока я добрался до каменистой россыпи, куда свалился убитый улар. Я сбросил заплечный мешок, ружье, патронташ, чтобы ничто не мешало, и принялся за поиски. Обошел кругом замеченное место, всматриваясь в навороченные камни, тщательно осмотрел каждый метр россыпи. Около часу проискал, а найти не могу — улар мой точно сквозь землю провалился.
Взяло меня сомнение: там ли я ищу, может быть, это другая россыпь?
Опять пришлось подниматься на гору, чтобы сверху проверить местность. Нет, россыпь та самая — вон корень арчи, который я еще раньше хорошо заметил из своей засады. Вооружившись биноклем, я стал просматривать россыпь. Через сильные стекла каждый камень осмотрел и наконец нашел. Сначала не сразу узнал я улара. Показалось, что сухая веточка торчит из-за камней, но присмотрелся — это не веточка, а птичья нога. И тут же вижу: шевелится от ветерка сломанное перо на крыле птицы. Вновь я спустился на россыпь и подобрал убитого улара. Птица лежала среди крупных камней и сама казалась камнем — только торчавшая нога и выдавала ее присутствие.
Пока я укладывал добычу в заплечный мешок, на склоне горы появился Андрей. Он торопился спускаться. Солнце уже было низко. Особенно тревожило Андрея двигавшееся на нас с севера небольшое, но темное облако. Оно быстро росло, меняло свои очертания и цвет. Признаюсь, мне это облако не внушало опасений, но Андрей был другого мнения и настойчиво торопил меня.
Уйти от тучи мы так и не успели. Она закрыла солнце, и сразу в горах стало мрачно, сыро и холодно. Ветер стал дуть порывами. Все небо затянуло облаками. Одни из них, высокие, двигались плавно и медленно, другие быстро и низко неслись над нашими головами и с каким-то шорохом, наталкиваясь на утес, начинали ползти вверх по горным ущельям.
Упали первые капли дождя, Затем хлынул ливень, а за ним пошел снег. Наши полушубки намокли, покрылись тонкой ледяной коркой, она ломалась при каждом движении. Идти стало еще трудней. Кругом сплошной пеленой белел снег, земля под ним размокла, ноги скользили. В полной темноте час спустя мы, наконец, добрались до арчового леса. Сбросили свои намокшие и обледеневшие вещи и поспешно принялись заготовлять на ночь топливо: тащили крупные стволы арчового валежника, раскачивали и валили на землю сухостой. Вскоре огромный костер, разгоняя темноту ночи, запылал среди лужайки.
Сладко спится на воздухе, но особенно хорошо отдыхать в горах после утомительной и трудной охоты. Кажется, не дышишь, а пьешь свежий ароматный воздух, и с каждым глотком в усталое тело вливаются новые силы.
На следующее утро я проснулся рано. В небе еще мерцали звезды. Тихо было кругом. Только далеко в ущелье кричал филин да снизу доносился глухой рокот горного потока.
Ночную тьму сменили предрассветные сумерки. Звезды как будто поднялись выше и побледнели, посветлело небо, и на нем четко выступили белые снеговые вершины. Первыми проснулись черные красноносые галки — клушицы. Целая стая клушиц, звучно перекликаясь, снялась с мрачного утеса, на котором ночевала, и вновь расселась по уступам. На зубчатом горизонте ярким пламенем вспыхнула снеговая вершина, за ней другая, третья... Не освещенные солнцем склоны уже не казались белыми, как прежде. Они поголубели от упавших на них теней. Ниже по черным расселинам клубился туман.
Холодно было выбираться из-под полушубка, но все же я встал и начал осматриваться кругом. Наш лагерь помещался на маленькой площадке горного выступа, края которого круто обрывались к Кара-Балте. Кое-где подымались деревья арчи. Я разбудил Андрея.
— Посмотри-ка, куда мы залезли, знакомо тебе это место?
Андрей неохотно встал и с удивлением осмотрелся. Потом подошел к краю обрыва, заглянул вниз и резко отшатнулся, даже в лице изменился, как мне показалось.
— Что там? — спросил я и вскочил на ноги.
— Осторожно! — крикнул Андрей.
Я заглянул на край обрыва и так же, как Андрей, попятился назад. Мурашки забегали у меня по спине. Внизу под нами лежала пропасть. Глубоко-глубоко, на дне ее, пенилась Кара-Балта. Между темных скал парили крупные птицы.
— Как это нас занесло сюда! — дрогнувшим голосом сказал Андрей.— Ведь вчера в темноте стоило только сделать еще лишний шаг и... — Андрей махнул рукой.— Знаешь, где мы с тобой ночевали? Это место называется Орлиное Гнездо.
Как-то зимой я получил письмо из Киргизии. Писал старый приятель — охотник Андрей. После обычного приветствия моей семье он сообщил интересную новость.
«Недавно,— писал он,— в наших горах убили интересного зверя, я никогда такого не видел. Величиной он немного меньше волка, рыжий, как лиса, и хвост у него, как у лисы, длинный и пушистый. Морда узкая, длинная, уши толстые и круглые, по-киргизски называют «чо». Как называют такого зверя по-ученому?
Этого краткого описания для меня было достаточно. Рыжая окраска, толстые и круглые уши — эти признаки давали возможность предполагать в убитом звере красного волка.
Десять минут спустя я уже был на почте и дал телеграмму! следующего содержания: «Срочно купи красного волка, сохрани; шкуру и череп, оплатим пятьсот».
Ответ Андрея привел меня в уныние: «Зверя сдали на заготпункт, череп брошен в горах, искал, не нашел».
Какая досада — упустить такую редкость, притом найденную в Средней Азии, где его обитание не вполне доказано и вызывает постоянные споры среди ученых! Но жизнь идет своим чередом, а время делает свое дело. Острая досада переходит в сожаление, сожаление — в воспоминание.
Прошла зима, потекло с крыш, оживленно зачирикали воробьи. Как и всегда в это время года, меня потянуло из многолюдного города на свободу, к природе. Пять суток пути в скором поезде, и я вновь в Сосновке, где нет изнуряющей жары, где ночи прохладны, как на Севере. Первые увалы уже покрылись яркой молодой зеленью, а выше, где крутые склоны поросли темным арчовником, пятнами белел снег, в ущельях клубились туманы.
Я вновь путешествовал, собирал птиц и млекопитающих, записывал свои наблюдения в дневник. Но в первое время мои походы ограничивались окрестностями селения, и я только с завистью поглядывал на вершины, казавшиеся мне недоступными.
Прошло несколько дней, я достаточно свыкся с разреженными горным воздухом, все выше поднимался в горы и, наконец, предпринял поход в Битью. Это ущелье уже издавна привлекало меня обилием животных, необыкновенной красотой и суровостью.
Мы с Андреем вышли из Сосновки ранним утром. Поселок еще спал. Сумерки окутали нас. Впереди шумела и пенилась Кара-Балта, от нее тянуло холодом. Двадцать километров — это не расстояние для людей, привыкших к дальним переходам по равнинам, но двадцать километров в горах — это не шутка. Нельзя спешить, необходимо бережно расходовать свои силы. И хотя нас тянет скорее вперед, мы медленно идем по ущелью, поднимаясь все выше и выше. Узкая тропинка извивается змеей то у самой Кара-Балты, то взбегает по крутому склону, чтобы вновь спуститься к потоку. Мы минуем легкие мостики, преодолеваем обвалы, загромоздившие дорогу, и с каждым пройденным часом приближаемся к цели. Но чем выше поднимаемся мы, тем уже становится ущелье. Местами оно переходит в узкий коридор, на дне которого ревет вода, катятся по руслу тяжелые камни, а но сторонам отвесные утесы, там, в голубой выси, прикрытые арчовым лесом. Выше арчовника широко раскинулись альпийские луга, над которыми вновь встают великаны утесы — белые зубчатые вершины их упираются в самое небо.
Труден и опасен был путь по Кара-Балте в то время. Горные обвалы иной раз совершенно загромождали дорогу, не позволяя двигаться дальше. Но и тогда по Кара-Балте шли скотоводы. Они стремились к перевалу, за которым широко раскинулась высокогорная долина Сусамыр — «дом отдыха для киргизской лошади». Худых, с разбитыми спинами, едва передвигавших ноги лошадок медленно гнали по ущелью. Местами там, где путь становился для утомленных животных слишком тяжел, их втаскивали на арканах по крутой дороге. Проходило время — и прохлада, здоровая пища, отсутствие оводов и мух делали свое дело. К осени табун красивых и бодрых лошадок спускался
по ущелью.
Ныне из Чуйской долины вдоль по Кара-Балте проложена дорога. Упорный труд человека сделал Сусамырскую долину вполне доступной. А в то время...
Я никогда не забуду один сыпец. Громадный и крутой, на сотню метров он делал дорогу крайне опасной. Когда я приближался к нему, у меня всегда появлялось желание вернуться обратно. Едва вступал на него человек, как он, глухо рокоча камнями, начинал двигаться вниз все быстрее и быстрее, пока не обрывался к потоку. Никаких промедлений, спешно бежать вперед, а иначе вместе с камнями вас унесет к отвесной стене и дальше, в Кара-Балту. Но вот сыпец позади.
Еще один предательский мостик, узкий, гнилой и скользкий от сырости и плесени. Стесненный обломками скал, под ним пенится и ревет поток. Три быстрых напряженных шага, вас обдает водяной пылью, и вы вне опасности. Риск позади.
Слева от нас начинается ущелье Битья. Перед входом в него мы отдыхаем. Рядом течет вода, в стороне ворчит побеспокоенный нами сыпец, над потоком свистит и поет синяя птица.
В Битье, в километре от ее выхода в ущелье Кара-Балты, жил киргиз охотник Мурат. Я с ним еще не был знаком, но его хорошо знали жители Сосновки. Зимой он туда постоянно привозил мясо. Его прокопченная дымом юрта стояла на зеленой лужайке в глубине ущелья. Мы не застали хозяина дома — он с утра ушел за козлами. Нас встретил шестилетний живой и веселый черноглазый мальчик — сын Мурата.
Сбросив с себя заплечные мешки и ружья, мы устроились близ юрты на воздухе. У основания огромного камня, величиной с двухэтажный дом, запылал костер. Нам нужно было сварить ужин из пшена и убитых по пути кекликов. Когда все приготовления были закончены, каждый занялся своим делом. Я снимал шкурки с добытых птиц и заносил наблюдения в дорожную книжку, Андрей чинил свою обувь, а кругом свистели сурки — их было множество, на сизых скалах перекликались альпийские галки.
Наш юный хозяин, оторванный от сверстников и вообще от людей, видимо, тяжело переживал свое одиночество и был очень рад нашему приходу. Он всем интересовался: нашими ружьями, патронами, инструментами, расспрашивал о назначении того или другого предмета. Его маленькая фигурка носилась от костра к юрте, от юрты к большому камню. Он вмиг натаскал дров, умело разложил костер, ощипал кекликов и разделал их мясо, а сейчас следил за огнем и болтал без умолку своим мягким говорком. С ним невозможно было скучать. За несколько минут он сообщил нам массу всевозможных новостей. — Ты знаешь, отец для тебя яйцо достал! И, не ожидая моего вопроса, он вмиг вскарабкался на огромный камень, сунул маленькую ручонку в глубокую трещину и показал мне сверху яйцо черного грифа. Через секунду малыш вновь был у костра, рассказывая, что два дня назад из соседнего ущелья к ним заходил охотник Казакнай и что сегодня отец ушел за козлами до рассвета, так как они уже два дня сидят без мяса.
Солнце скрылось за зубчатыми хребтами, и сразу в ущелье стало холодно, неуютно и сумрачно. Мы перебрались в юрту. Веселый огонек очага наполнил ее каким-то особенным запахом, теплом и светом. Близко пододвинувшись к костру, мы его живи- тельным теплом согревали озябшие руки. Спать не хотелось, и, пользуясь свободным временем, болтали о Москве, о горах, о населяющих их животных. Снаружи быстро сгущались сумерки, вскоре перешедшие в черную ночь. Но где же хозяин? Неужели он еще бродит в потемках по горным тропинкам?
В этот момент полог юрты резко откинулся в сторону и в свете костра появился Мурат. Небрежно сбросив на землю маленького живого козленка и повесив винтовку, он кинул нам короткое приветствие. Совсем молодой, плечистый, с коротко остриженными черными волосами и коричневым от загара лицом, он казался олицетворением здоровья и силы. Прямо на голые плечи была небрежно наброшена куртка из выделанной козлиной шкуры, за поясом торчали широкая рукоятка ножа и железные подковки с длинными шипами, которые охотники обычно используют при ходьбе по крутым склонам.
Живописный костюм и правильные черты лица невольно заставляли обратить внимание на этого человека. Но мрачный, неприветливый взгляд, крутая складка на переносице под сросшимися бровями производили не совсем приятное впечатление. Как видно, тяжело живется с ним его славному сынишке. И действительно, мальчуган сразу притих, забился в темное место, стараясь не попадаться на глаза отцу. Приход хозяина создал у всех какое-то тяжелое настроение. Сбросив с плеч куртку и сняв обувь, Мурат подсел к нам и мрачно смотрел на огонь. Все долго
молчали.
— Как охота? — наконец проронил Андрей.
— Охота — на обед хватит,— раздраженно кивнул головой Мурат на козленка.
Опять наступило тягостное молчание.
— Козленка никто не тронет,— сквозь зубы процедил я и, поднявшись со своего места, поставил у костра большой котел с нашим ужином.— На десять человек хватит!
На мгновение глаза Мурата вспыхнули недобрым пламенем, но закон восточного гостеприимства и долг хозяина заставили его сдержаться. Молча мы принялись за еду, казалось, каждый из нас был поглощен этим занятием. Но куски положительно застревали в горле, и только Мурат с ожесточением уничтожал пищу — кости хрустели под его крепкими челюстями. Однако с каждым проглоченным горячим куском что-то менялось в его лице. Вот уже не горят его глаза, разглаживается складка на переносице, и лицо становится другим. На лбу его выступил пот, он как будто пьянеет от горячей пищи и неожиданно для всех начинает улыбаться, показывая белые зубы. Лицо его добреет, в глазах появляется огонек веселья.
Не дожидаясь нашей просьбы, он с иронией рассказывает о постигших его сегодня охотничьих неудачах. Когда козлы были совсем близко, вдруг из-под ног вылетел предательский камень. Табун шарахается в сторону, и все пропало. Опять целые часы подхода — умелого, осторожного, как у хищного зверя. Добыча почти в руках, и опять неудача. Ружье осекается один, другой, третий раз, и все труды и лишения дня пропадают напрасно.
Мы внимательно слушаем, стараемся не упустить ни одного слова и вместе с Муратом переживаем досаду. Перемена настроения киргиза-охотника сказывается на окружающих и особенно на его сыне. Гроза благополучно миновала, мальчик появляется среди нас и участвует в разговоре.
Мурат хорошо знал родные горы, до тонкости изучил повадки населяющих их животных и теперь с большой готовностью поделился со мной этими сведениями. Он рассказал, как ранней весной близко к его стоянке подходил барс, как несколько ночей он рявкал на соседних скалах. Потом хозяин рассказывал о горных птицах — уларах, подражал их весеннему крику и, видя, что его слушают с большим вниманием, вдруг с изумительной точностью стал свистеть красным сурком. И как же бесподобно это ему удавалось! Так и казалось, что вот на обломке скалы, скатившейся на зеленую лужайку, стоит на задних лапах крупный, толстый и смешной зверек. Он кричит изо всех сил, захлебываясь так, что вздрагивает его тело, а голос слышно на много километров. В такт свисту закидывается назад его голова, подергивается хвост. Ему вторит ближайший сосед по норе, затем десятки других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36