Зверек накричался вволю, взбудоражил сурков, козерогов, уларов — все живое, все предупреждены о близкой опасности, о приближении человека. И теперь он ушел в безопасную нору. Ну-ка, попробуй охотник после этого подойти к своей добыче!
— А знаешь,— обратился ко мне Андрей,— ведь это Мургиг убил красного волка.
Я вспомнил тот досадный случай и попросил рассказать, как это произошло. Вот что я узнал со слов Мурата.
Поздней осенью охотники устроили большую охоту на козерогов. Человек пятнадцать окружили один из хребтов, где держалась группа животных, и стали гонять их с места на место. То здесь, то там гремели выстрелы; добыча обещала быть обильной. И вот острые глаза киргиза заметили четырех своеобразных хищников — они искали выход из окружения. Это были красные волки — «чо» по-киргизски. Звери подошли к Мурату на верный выстрел, и тот ждал удобного момента. Вот один из них останавливается и, не подозревая, что рядом опасность, смотрит в противоположную сторону, чутко вслушивается в нарастающий шорох в далеком ущелье. Мурат целится долго и, наконец, спускает курок винтовки. Грохочет выстрел, пуля пронизывает шею злополучного зверя, и он падает на землю. Остальные бросаются врассыпную, но, отбежав от опасного места, вновь собираются в тесную группу и исчезают за скалами.
Слушая рассказ Мурата, мы засиделись до поздней ночи. Спустя три дня мы с Андреем тем же путем возвратились в Сосновку. Опять скользкий мостик и ворчливый сыпец заставили пережить нас неприятные минуты. Мы шли не одни. За нами бежал маленький козленок, которого я приобрел у Мурата и назвал Майкой.
С тех пор прошло около года. Однажды в Зоологическом музее Московского университета мне показали шкуру интересного зверя. Ярко-рыжая окраска меха, длинный пушистый хвост, строение ушей и общие размеры позволяли предполагать, что шкурка принадлежит красному волку. Но при шкурке не было черепа, что мешало точному определению. Кто мог поручиться, что это не домашняя собака, размеры, окраска и другие внешние признаки которых столь изменчивы? Не было при шкурке и этикетки, указывающей, где и когда было добыто животное. Это совершенно обесценивало экземпляр с зоологической точки зрения. Сравнительно недавно она была обнаружена на Московском холодильнике среди большой партии других шкур сурков и лисиц, присланных из города Фрунзе.
«Странный зверь,— подумал сортировщик, осматривая шкурку от головы до хвоста.— Не то маленький волк, не то огромная лисица, а быть может, просто домашняя собака».
На всякий случай о своих сомнениях он сообщил в один из московских музеев. «Интересный, загадочный зверь,— думал директор музея.— Почти наверное красный волк, но все же не исключена возможность, что это беспородная собака. Жаль, очень жаль, что нет черепа». Также на всякий случай директор приобрел шкуру и позднее передал ее в музей университета. И здесь она вызвала недоумение. «По всем признакам шкура принадлежит красному волку»,— высказывались научные сотрудники, но нет черепа, нет этикетки,— а вдруг это собака?
Киргизия и сомнительная шкурка красного волка — я насторожился. Какое странное совпадение при большой редкости зверя. Ведь мне было хорошо известно о добыче одного красного волка в Кара-Балтинском ущелье Киргизии.
— Знаете,— вмешался я,— если этот зверь убит пулей и она пробила ему шею, то я, не сходя с места, могу снабдить его самой точной этикеткой и определить без черепа.
Мы, волнуясь, вывернули шкуру мездрой наружу. В области шеи она была пробита пулей. Сомнения рассеялись. Это был красный волк, убитый на Киргизском хребте горным охотником Муратом.
Но я мало сказал о распространении красного волка, о его образе жизни. К сожалению, об этом мы недостаточно знаем. Известно, что красный волк обитает в горах Центральной Азии и Восточного Китая, проникая к нам в Семиречье, в Южную Сибирь и в области рек Уссури и Амура. Вероятно, звери ведут стайный образ жизни, сообща нападают на крупных копытных животных.
В Московском зоологическом музее красный волк представлен только двумя экземплярами и рассматривается как большая редкость.
Из шкуры красного волка, убитого Муратом, сделано чучело. Его можно посмотреть в верхнем зале Зоологического музея, и если вы будете там, вспомните историю, о которой я только что рассказал.
ЧУБЧИК
С Чубчиком я познакомился в горах Ферганы. Была поздняя. осень. Ореховые и яблоневые леса уже поредели и пестрели разноцветными заплатками осенней листвы. Временами моросил дождь, даже шел снег, но кратковременное ненастье снова сменяли золотые осенние дни.
Я приехал сюда ненадолго, однако обстоятельства сложились К что мой отъезд пришлось отложить на неопределенное время.
Уже давно в нашей стране с целью обогащения фауны проводится широкая акклиматизация диких пушных животных. начала к нам были завезены из Америки ондатра и нутрия, обладающие ценным мехом. Выпущенные на свободу в тростниковые заросли крупных водоемов, они освоились с новыми условиями, и местами их акклиматизация дала блестящие результаты. Очень хорошо прижились эти животные, например, в Казахстане, в устье реки Или.
Для акклиматизации были использованы и другие животные, обитающие у нас, но имеющие ограниченную область распространения. Среди них не последнее место занимал уссурийский енот, или, как его правильнее называть, енотовидная собака. Это животное достигает размеров лисицы. По внешнему виду оно напоминает американского зверька енота, но в отличие от него ведет наземный образ жизни, поселяется в норах и относится к семейству собак.
Родина енотовидной собаки — болотистые пространства и широколиственные леса Японии, Китая и Кореи. Отсюда она проникает к северу до среднего течения Амура и в Уссурийский край.
большие партии этих зверей с исключительно теплым мехом в свое время были выловлены в Уссурийском крае и выпущены в разных местах Советского Союза. Сотня енотовидных собак для акклиматизации попала в горные ореховые леса Ферганы.
Прожив несколько лет в новых условиях, енотовидные собаки сначала сильно размножились, но затем неожиданно исчезли. Тревожные вести об этом дошли до Москвы. С целью проверить слухи о неудавшейся акклиматизации енотовидных собак я и приехал в этот благодатный утолок Средней Азии.
Осмотр нор, где прежде жили енотовидные собаки, показал, что норы обитаемы, но кто из зверей в них живет — сейчас нельзя было определить точно. Я отправил в Москву телеграмму с просьбой срочно прислать на место охотников со специальными норными собаками. С помощью этих собак можно было безошибочно установить, какие именно звери обитают в норах.
Дожидаясь приезда охотников, я бродил по лесам, лакомился фруктами и орехами, охотился за горными курочками — кекли-ками. И только вечером возвращался на пасеку, где поселился на это время.
Ждать долго не пришлось. Как-то раз, подходя к дому, услыхал хриплый собачий лай. В разных концах усадьбы к деревьям были привязаны собаки. Около собак, злобно рвавшихся друг к другу, суетились люди. Тут-то я впервые и увидел Чубчика.
Это была смешная маленькая собачонка — величиной чуть побольше крупной кошки. Если бы не живые черные глаза, подкупавшие своей смышленостью, вряд ли я обратил бы внимание На такую непривлекательную собаку. Представьте себе желто-пегого пса с удлиненной головой, коротким обрубком вместо хвоста и грубой шерстью, почти щетиной, торчащей во все стороны. Одно ухо висело книзу, другое задорно стояло торчком
Но несмотря на свое внешнее уродство, Чубчик был замечательной собакой. Как бы извиняясь, природа наградила его большой, понятливостью и по-львиному смелым сердцем.
Так называемые жесткошерстные фоксы — порода собак, к которой принадлежал Чубчик,— специально выведены человеком для норной охоты. Несмотря на маленький рост, они обладают сильными челюстями и исключительной выносливостью.
От них требуется выгнать из норы, задержать или задушить и вытащить наружу барсука или лисицу. Жесткошерстные фоксы с азартом лезут в любую нору, смело вступают в бой с ее обитателем, не обращая внимания на раны, полученные во время схватки, и громким лаем дают знать охотнику о местонахождении зверя под землей.
Кровавые, беспощадные драки, кончающиеся гибелью одного из противников,— это их стихия. Они грызутся насмерть и с другими собаками, причем, как правило, маленький фокс может справиться с большой собакой.
Чубчик был ярким представителем неукротимой породы жесткошерстных фоксов. Я полюбил его за беспредельную смелость. Привлекало меня в этом псе также и то, что обычная для жесткошерстных фоксов свирепость совмещалась у него с добродушием и мягкостью нрава в отношении людей.
При помощи фоксов в первые же дни удалось точно установить, что енотовидные собаки больше не живут в здешних местах. Все норы оказались заселенными барсуками. На них и решили поохотиться прибывшие с собаками охотники.
Неприятная, жестокая эта охота. С неприязнью я вспоминаю о ней, но все же расскажу о тех эпизодах, героем которых был Чубчик.
Представьте себе крутой горный, склон, поросший яблонями, алычой и барбарисом. Внизу с глухим рокотом струится горный поток Ходжа-Ата; он то пенится, извиваясь среди темных скал, обдает брызгами; берег, то притихает, выбегая из теснин на широкий простор. Но мы не замечаем суровой красоты горной природы. Все внимание поглощено работой собак в норах барсуков.
Уже больше часа из-под земли я доносится приглушенный собачий! лай. Это работает в норе фокс Левко. Он крупнее остальных фоксов, зол до крайности, но не обладает хорошими рабочими качествами: не умеет загнать зверя в тупик. Вот и сейчас Левко уже долгое время без толку сидит в норе. Лай слышится то с одной, то с другой стороны — значит, зверь то и дело перемещается в своем подземном жилище. Где копать, где вскрывать нору — непонятно, охотники бездействуют, проклиная глупого пса.
Все с нетерпением ждут, когда пустобрех, наконец, вылезет наружу - на смену ему уже приготовлен маленький Чубчик. С Чубчика сняли ошейник, держат его на руках, и пес дрожит всем телом от нетерпения. Его глаза устремлены на темное отверстие входа, голова медленно склоняется то вправо, то влево. Он чутко ловит приглушенные звуки и, видимо, сообразив своим собачьим умом, что Левко работает плохо, начинает скулить и рваться.
Наконец, из норы, утомленный бесцельным облаиванием барсука, появлятся Левко. Не успели охотники взять его на привязь, как Чубчик выскользнул из рук и устремился к норе. И тут произошло то, чего мы никак не ожидали. Левко вцепился зубами в горло Чубчика, и обе собаки, свившись в клубок, покатились под гору. Охотники кинулись за ними, зная, что такая драка может окончиться их гибелью.
Мы нашли собак у подножия холма. Левко беспощадно душил Чубчика. Не было возможности разжать страшные челюсти фокса. Чубчик слабо хрипел, мышцы его ослабели, в закатившихся глазах угасала жизнь.
В этот критический момент у меня мелькнула счастливая мысль: схватив обеих собак, я бегом кинулся к потоку и погрузил голову ненавистного Левко в воду. Пес пускал пузыри, захлебывался, извивался, но, видимо, сам был не в состоянии разжать челюсти. Однако скоро Левко потерял сознание, и тогда с помощью кинжала мы смогли, наконец, развести сжатые челюсти. Обе собаки без признаков жизни лежали на земле. Возмущенный происшедшим, я не интересовался судьбой Левко. Все мои усилия были направлены на то, чтобы вернуть к жизни Чубчика. И вот, наконец, он открыл глаза, а спустя полчаса, еле передвигая ноги и качаясь из стороны в сторону, брел за мной к пасеке. Пес оказался живучим как кошка, и, не присмотри я за ним, он бы улизнул в лес, туда, где продолжалась охота, где привязанные собаки злобно лаяли на воскресшего «утопленника» Левко.
После этой истории я взял Чубчика под свое покровительство, хотя это псу и не нравилось: он не любил бездействовать. Я отстаивал перед охотниками свою точку зрения, считая, что такую собаку, как Чубчик, надо сохранить для охоты на лису. Лисица не может усидеть в норе при натиске хорошей собаки, выскакивает наружу, где и попадает в руки охотника. Напротив, барсук бешено защищается, предпочитая погибнуть, но не выйдет из своего подземного жилища. Много собак гибнет при охоте на барсуков.
Однажды я остался на пасеке один. Все ушли на охоту в горы. Сижу за столом под открытым небом, попиваю чай с душистым медом. Чубчик тут же спит у моих ног и во сне взлаивает, наверное, во сне с барсуком дерется. Вдруг я вижу: зашевелилась одна из тыкв, положенных на завалинке дома. Покачается она в разные стороны и опять встает на старое место. Что за диво? Почему тыква словно живая вертится?
Подошел я осторожно к завалинке и вижу, что в тыкве сидит большая туркестанская крыса. Прогрызла она в тыкве дыру, залезла внутрь и лакомится сочной мякотью.
«Ну,— думаю,— пакость такая, теперь не уйдешь. Заряд не пожалею, а тебя живой не выпущу». (Надо сказать, что крысы сильно попортили собранную мной коллекцию птиц и млекопитающих, и я на них был зол.)
Заткнул я прогрызенное отверстие тряпкой, положил тыкв на лужайку возле дома, а сам пошел в комнату за ружьем. Иду обратно, вкладываю в ружье патрон, смотрю — возле тыквы - крутится Чубчик. Ему крысу не видно, но чует пес, что в тыкве сидит зверь.
И я решил, что стрелять не буду, пусть Чубчик сам с крысой расправится, а то пес соскучился без охоты. Выдернул я из дыры тряпку, отошел назад, чтобы не мешать Чубчику, и стал наблюдать. Выскочила крыса наружу и, как завидела собаку, поднялась на задние лапы и зубы оскалила. Только Чубчик на нее кинулся — крыса вцепилась зубами ему прямо в нос. Пес трясет головой, старается освободиться и не может.
Тут я не выдержал — вмешался. И получилось так, что оказал я Чубчику медвежью услугу. Взял я палку да сбоку поддал крысу. Она отлетела от Чубчика шагов на пять. Пес тут же бросился на врага и мигом задушил грызуна.
Взглянул я на победителя и ахнул: половины носа у пса как не бывало; осталась у крысы в зубах. Засуетился я, расстроился: жалко собаку, а Чубчик помахивает обрубком хвоста, смотрит мне в глаза и будто хочет сказать, что охота на крыс ему все-таки очень понравилась. Покрутился он около меня, раза два слизнул языком кровь и отправился домой досыпать.
Ну и Чубчик! Ну и урод! Наверное, другая собака, лишившись половины носа, целый час бы визжала, а он и внимания не обратил.
На той же неделе случилось несчастье. Во время охоты на барсука погибла самая лучшая рабочая собака Ледка. Загнав барсука в отнорок, она, пока охотники раскапывали нору, не выпускала зверя из тупика. Но в последний момент барсук решил прорваться, залез под собаку, да так прижал ее к верхнему своду норы, что у Ледки грудная клетка захрустела. Барсук задушил собаку, но сам застрял. Так и откопали барсука с мертвой Ледкой на спине.
Жалко мне было Ледку, а охотники посмеиваются — чего жалегь. Такова, дескать, судьба всех рабочих фоксов. Редко какая-нибудь собака при такой опасной охоте может выжить больше двух лет.
Потеряв Ледку, охотники снова стали таскать на охоту Чубчика. Я больше не хотел принимать в этом участия, предпочитая бродить с ружьем по горам.
Но как-то раз прихожу домой, а мой хозяин-пасечник и говорит:
- Знаете, а ведь Чубчик пропал.
- Как пропал?
- Да не знаю точно. Говорят, обвал случился, и собаку в коре завалило. Пробовали раскапывать — ничего не вышло: корни да камни мешали. Ну и бросили. А жалко собаку!
Как я это услышал, места себе не могу найти. За что ни возьмусь — все из рук валится. Жду вечера, когда вернутся охотники. Но охотники ничего нового не рассказали. Говорят, собаку откопать невозможно. Оставили они это гиблое дело и в течение целого дня охотились на других барсуков.
Однако на следующий день по моему настоянию охотники показали нору, в которой завалило Чубчика. Лег я на землю, приложил к ней ухо и слышу под землей редкий глухой лай! Бедный пес: бросили его на гибель, а он, верный своему долгу, все еще лает, старается не упустить барсука. Ну и Чубчик!
«Нет,— думаю,— не допущу, чтобы такой пес голодной смертью погиб!»
Пришел я домой и спрашиваю пасечника, где сейчас в лесу работают киргизы из лесничества. Мне было известно их искусство копать землю. Пасечник рассказал, где их надо искать, и я тотчас отправился в лес. Однако на поиски ушло немало времени и только к вечеру я пришел домой в сопровождении двух здоровенных парней.
Раннее утро следующего дня застало нас за напряженной, работой. Размахнется рабочий широким чекменем, всадит его до отказа и отбросит целую кучу земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36