— Я на досуге перелистывал коммерческий календарь. Оказывается, коммерции советник Кархунен сам себе пробил дорогу в жизнь. Наверно, он и сейчас еще полон сил и энергии.
— Да, такое впечатление он производит.
— Но ты постарайся, не подкачай. Может быть, ты еще далеко пойдешь.
— Не будем загадывать,— скромничал Нийло.— А пока надо бы справиться хоть с этой работой.
— Ты-то справишься,— гордо сказал отец.— Только ты гляди в оба и мотай на ус, как делается большой бизнес. Ведь в этом деле столько тонкостей, которых иной простак даже не замечает и остается в дураках. Вот как мы с мамой, хе-хе. Теперь остается только рассуждать задним умом.
У матери были другие заботы — об одежде и постельных принадлежностях. Отец тоже заметил:
— Старое брать с собой не стоит. Завтра мы сходим и купим все новое. И денег я тебе дам, чтобы было с чего начать.
Раньше отец без обиняков заявлял, что сын должен обходиться собственными силами. Но Нийло не хотел вспоминать прошлое, только ответил степенно и рассудительно:
— Лучше всего, когда человек начинает с того, что он сам имеет.
Отец, наверное, понял это как намек на прошлое. Он поперхнулся и сказал:
— Все зависит от того, куда пойдешь. Когда идешь бродить на большую дорогу или драть горло на уличном собрании, достаточно иметь только руки в карманах и здоровую глотку.
Вилка выпала из рук Нийло и скользнула по скатерти на пол. Нийло нагнулся за ней, а мать поспешила к шкафу и принесла чистую вилку. Тем временем Нийло успел пода
вить в себе желание ответить отцу колкостью и ответил миролюбиво:
— Ну, о маленькой сумме мы можем договориться. Но только в долг.
После ужина отец и сын сели за расчеты. Нийло не хотел ничего говорить о Мирье, даже не хотел упоминать ее имени. Но по его расчетам было видно, что сейчас ему нужно столько и столько, а позднее потребуется больше. Отец отложил карандаш:
— Поживем — увидим. Еще есть время все обдумать. Впрочем, как знаешь.
— Я уже все обдумал,— ответил спокойно Нийло.— Как я уже сказал, я могу обойтись и без чьей-либо помощи.
— Ну ладно, не будем,— заявил отец примирительно.— А сколько тебе все-таки понадобится, давай подсчитаем.
Мать позвала пить кофе. Наконец отец заговорил о Мирье:
— Наверно, и ей пошло на пользу, что собственными глазами увидела этот их рай. Теперь она сможет более здраво судить о жизни. Мне кажется, она порядочная девушка. Алина-то ее растила в послушании.
После кофе Нийло решил прогуляться. Родители, разумеется, сразу поняли, куда он пойдет, но сделали вид, что не догадываются. Мать только сказала:
— Оденься потеплее, там сильный мороз.
Матикайнены жили в той же квартире, что и прежде.
Только обстановка изменилась. Две кровати стояли теперь рядом и занимали больше места. В простенке между окнами, там, где раньше стояла кровать Мирьи, теперь был диван, перед ним круглый столик...
На комоде стояла увеличенная фотография Мирьи. Она— в легком платьице, золотистые волосы кудрями опускаются на щеки, словно их треплет ветер. У Нийло тоже хранилась такая фотография. Когда Нийло смотрел на снимок, ему казалось, что в улыбке Мирьи кроется какая-то грусть.
В комнате горел свет, но никого не было. Из кухни доносился звон посуды и шум воды. Наверно, Алина моет там посуду. Нийло сел за стол — он здесь был как дома, его считали своим — и огляделся вокруг: неужели о Мирье здесь напоминает только одна фотография? В углу стоял старомодный комод. Когда Матикайнены жили в Алинанниеми, Мирья держала в комоде свои книги и учебники. Интересно, что в нем теперь. Нийло выдвинул верхний ящик. В нем, как и раньше, хранились потрепанные учебники. А за книгами,
в самом конце ящика, лежала старая кукла. Одна рука у куклы держалась на ниточках. Эту куклу, кажется, звали Лийсой. Мирья рассказывала, как она еще маленькая заблудилась с Лийсой в глухой тайге, в лесу за баней, на берегу озера. Они тогда развели костер, чтобы отпугивать медведей и волков, они голодали и., питались бутербродами. Нийло знал, что дырочка, прожженная на платьице Лийсы, осталась с тех времен.
Нет, в этом доме не забывали Мирью. «Хорошо было бы взять эту маленькую Лийсу с собой в Хельсинки»,— подумал Нийло.
Он стоял и рассматривал куклу, когда вошла Алина.
— Нийло?! Как же мы давно не виделись, придется за руку поздороваться.
Алина вытерла руку о фартук, но ладонь ее все равно осталась влажной. И сама Алина осталась такой же маленькой, худенькой, как и полгода назад, только сутулилась теперь вроде меньше. Волосы ее еще больше поседели, поредели. Но глаза смотрели тепло и живо.
— Ты знаешь, Мирья-то собирается вернуться?
Нийло кивнул. Алина долго жала ему руку.
— Мы-то уже поужинали, но я тебе что-нибудь сейчас приготовлю.
— Ну что ты, тетя Алина, ведь дома-то меня уж как- нибудь покормили.
Алина на радостях хотела угостить Нийло хоть чем-нибудь.
— Лийса? — Алина заметила куклу, которую Нийло держал в руке.— О, бедняжка! Кажется, она останется скоро совсем без руки. Мирья так любила ее.
— А Матти где? — спросил Нийло, сев за стол рядом с Алиной.
— У него свои дела,— вздохнула Алина.— Прибегала Лейла. Опять какое-то совещание. Собираются отправить делегацию в Хельсинки.
— Что за делегацию? — спросил Нийло. Впрочем, всякие там делегации его не касались, но Матти Матикайнен — человек ему близкий, и поэтому он счел нужным поинтересоваться его делами.
— Да они за Канерву хлопочут. Ты ведь, наверное, не знаешь, что случилось с Канервой? Да откуда тебе знать, ведь ты живешь в городе. Под машину попал. Пролежал недели три в больнице, а теперь не принимают обратно на
работу, хотя здоров. И жена больная. Детей трое. Вот она, судьба рабочего человека.
— Да, печально,— согласился Нийло.
— Вот о нем речь-то и идет. У компании свои интересы, свои отговорки. Написали тому депутату. Ну как его там... Ну тот, что приезжал сюда и так красиво выступал. А он ничего не ответил.
— А что им, депутатам,— усмехнулся Нийло.— Надо дожидаться следующих выборов, тогда они опять что-нибудь наобещают, а до этого о них ни слуху ни духу.
— Мы-то тут собрали кое-что, помогли семье Канервы. Но много ли может собрать рабочий человек, у самого семья, да и дороговизна такая.
— Да, дорогая стала жизнь, тетя Алина.
Когда Нийло слышал о таких случаях, как с Канервой, в нем пробуждалось желание пойти к кому-нибудь из власть имущих, поговорить, доказывать, убеждать. Ведь народ маленькой страны должен быть единым и не должен оставлять никого в беде. А то что получается? Только бедный помогает бедному, а предприниматели, хозяева богатых компаний, хотят быть в стороне, словно их это и не касается. Если бы он, Нийло, имел силу и власть, он заставил бы господ подумать не только о своих счетах в банке, но и о народе. Ведь было время, и Канерва защищал интересы этих господ там, в лесах восточной Карелии. Говорят, даже дважды был ранен. Нет, надо что-то предпринимать.
Нийло предоставилась возможность уже в этот же вечер показать, что он способен не только на благие порывы. Едва Алина ушла варить кофе — ведь кофе-то гость должен выпить в любом случае, даже если он только что пил,— как пришли Матикайнен и Лейла, активистка местного отделения Демократического союза молодежи, лучшая подруга Мирьи.
Лицо у Матикайнена было в морщинах, и его темные волосы на висках уже серебрились. Но он был по-прежнему стройным и статным, как спортсмен.
— О, и Нийло здесь. Очень хорошо, что ты зашел. И нам с Лейлой, наверное, достанется кофейку, или как, Алина?
Судя по раскрасневшемуся лицу Матикайнена, мороз на улице усиливался. А когда Лейла сняла с головы красную шапочку, Нийло показалось, что у нее тоже седые виски, Но это была не седина, а иней, который тотчас же рас
таял, превратившись в блестящие капельки. Лейла и Нийло были мало знакомы. Но сегодня девушка бросилась к Нийло и, схватив его за руку, потащила за собой, словно приглашала танцевать упирающегося кавалера.
— Какой ты нехороший, за полгода ни разу не смог приехать. А что у вас нового там, в обществе?
— Да что там у нас нового, все по-старому,— ответил Нийло уклончиво. В этом доме еще ничего не знали о предстоящих изменениях в жизни Нийло. Он сообщил равнодушно, словно речь шла о каком-то пустяковом деле: — Я вот тут ездил в Хельсинки. Кажется, я сменю место работы.
— Да? —Алина удивилась больше других.— Вот типичный финн. Целый вечер сидит, говорит, а главное не успел сказать. Да где же ты будешь работать?
— В Хельсинки, у коммерции советника Микаэла Кархунена. Может быть, слыхали?
— Так, так,— протянул задумчиво Матикайнен.— Значит, у него?
— Значит, в Хельсинки? — переспросила Лейла. Потом посмотрела почему-то на Матикайнена.— Нийло едет в Хельсинки.
— Вот это действительно новость,— сказал Матти, словно наконец-то до него дошло, о чем идет речь.
— А разве то, что Мирья возвращается, не более важная новость? — улыбнулся Нийло.
— Это уже не новость, мы не сегодня об этом узнали,— ответил Матти.— Кроме того, еще не решено. Может, приедет, а может, и нет.
— Ты так думаешь?
— Я ничего не думаю. Правда, она намекала в письме. Так что ж? Может быть, просто затосковала, запечалилась. И так бывает.
— А ты когда уезжаешь? — спросила Лейла.
— Денька через два-три. Так мы договорились с коммерции советником.
— Вы уже о сроках договорились? — Матти подумал вслух: — Кого же Танттунен возьмет на твое место?
— Найдутся желающие,— заявила уверенно Лейла.— Матти, ты слышал? Нийло едет в Хельсинки!
— Слышал, слышал. И наверно, Нийло очень рад.
— Да что мне до его радости! — Лейла хлопнула Нийло по плечу.— Как ты, Матти, не сообразил, что Нийло может помочь нам.
— В чем? — насторожился Нийло.
— Матти, а как ты думаешь?
— А что я могу сказать, надо подумать. Ведь Нийло еще не знает, о чем идет речь.
— Знаешь, Нийло, в чем дело? — начала Лейла объяснять.— Ведь вопрос теперь не только о Канерве. Вопрос о правах рабочего класса, ты слышишь? Знаешь, что случилось?
— Тетя Алина рассказывала.
— Значит, знаешь. Такое может произойти с кем угодно. Даже с тобой. Вопрос идет об интересах всего рабочего класса.
Лейла говорила, словно выступала на митинге.
— Ну, подожди, подожди, Лейла,— заметил степенно Матикайнен.— Мы должны делать то, что нам поручено. Иначе мы ничего не добьемся. Нам поручено ходатайствовать за Канерву, и только.
— Но таких, как Канерва, много,— не уступала Лейла.— Надо, чтобы господа там, в Хельсинки, в конце концов поняли, что...
— Видишь ли, Лейла,— Матти улыбнулся.— Рабочее движение существовало и до того, как ты родилась. И такие случаи бывали, и каждый раз мы боролись. У нас есть профсоюзы, партия, депутаты в парламенте. А было время и был такой год, как тысяча девятьсот восемнадцатый.
— Как будто я не знаю,— смутилась Лейла.— Но ведь дело Канервы тоже общее.
— Да, но это всего лишь одна соломинка в большом стогу.
— Ну, Нийло, ты готов ехать с таким поручением? — спросила Лейла торжественно.
— Почему именно я?
— Ты человек представительный.
— Ну какой я представительный,— сказал Нийло, .хотя это предложение и льстило его самолюбию.
— Ну, видишь ли, ты как бы из другого...
— Ты хочешь сказать, класса, да?
— Ты окончил торговое училище, ты умеешь говорить с господами.
— Но ведь я никогда не участвовал в таких делегациях,— засомневался Нийло.— Сумею ли я выполнить то, что нужно?
— Значит, решено, Матти?
— Нет, пока еще не решено,— ответил Матти.— Только
приняли во внимание согласие Нийло и поблагодарим его. Может быть, все удастся уладить и без делегации.
— Видишь ли, Нийло,— стала рассказывать Лейла.— У нас туговато с финансами. Если ты поедешь, то можно отправить на одного человека меньше. Ты ведь все равно едешь в Хельсинки.
Алина налила кофе в чашки. Нийло пытался завести разговор о возвращении Мирьи, но Матти и Лейла почему- то неохотно говорили на эту тему. Только Алина потихоньку вздыхала.
Нийло удалось снять крохотную каморку в старом деревянном доме в рабочем районе Сернайиен на улице Херманна. До места работы было далеко, но Нийло подсчитал: если он будет ездить на трамвае, то все равно выиграет, потому что в центре за такую каморку надо платить куда больше. Комната была на чердаке. Подниматься в нее надо было по крутой и узкой лесенке. Когда-то в ней жили только летом, но потом заделали щели, обили стены картоном и в угол поставили маленькую печурку. За дрова Нийло приходилось платить отдельно. Он все подсчитал и решил, что дома будет готовить только ужин — все равно на ночь комнату надо топить. А утром топить не стоит, его целый день нет дома, а позавтракать можно где-нибудь по дороге, съесть бутерброд и выпить кофе. Может, только по воскресеньям придется топить и утром. Теперь надо на всем экономить. А когда приедет Мирья, то они непременно снимут комнату получше.
На службе Нийло старался быть аккуратным и прилежным, он хотел, чтобы коммерции советник всегда был доволен им. Но работа здесь оказалась совсем не такой, какой он ее представлял. Раньше Нийло работал в небольших конторах—сперва в филиале одной фирмы, потом в обществе. Там руководитель всегда видел, чем заняты служащие. А здесь же, в филиале фирмы Кархунена, хозяина он видел только изредка. Кархунен с ним ни разу не говорил, в лучшем случае только кивал головой в ответ на приветствие. Нийло не приходилось иметь дел с коммерции советником. Да и стиль работы здесь иной, чем в провинции. Там можно было передохнуть, перекурить, поговорить с сослуживцами. А здесь если и говорили, то только о служебных делах, да и о них коротко, в нескольких словах, вполголоса.
— Ага, пора на обед,— замечал управляющий конторой
в одни и те же минуты каждый день. Быстро собирали бумаги, складывали в папки и бежали в кафе.
Пришла суббота, и кончилась первая неделя работы Нийло на новом месте.
— Желаю счастливо провести воскресенье,— сказал управляющий конторой служащим.
Нийло думал, что, может быть, хотя бы в субботу, когда выдается свободное время, служащие договариваются пойти куда-нибудь вместе, выехать за город, съездить на рыбалку. Ведь должны же люди, работающие вместе, как-то общаться. Но в эту субботу ни о чем таком речи не было, все молча разошлись.
Уже спускаясь по лестнице, Нийло услышал, как шедший впереди него бухгалтер говорил кому-то:
— Да, ему, конечно, невесело. Сбережений никаких, работы тоже нет. Позавчера он заходил ко мне, спрашивал, как быть. Но что я мог посоветовать, ведь с каждым из нас может случиться такое. Ниеминен не первый и не последний.
Оглянувшись и увидев Нийло, бухгалтер замолчал. Дойдя до ворот, собеседники сказали друг другу привычное «пока» и разошлись. Слова бухгалтера испортили настроение Нийло. Значит, сослуживцы встречаются и общаются. Только они не хотят разговаривать при нем. Почему? Разве он виноват, что оказался на месте Ниеминена? Если бы взяли не его, то кого-нибудь другого.
Нийло старался успокоить себя, что со временем все изменится и отношение к нему тоже переменится. Да, он понимал своих коллег. Десять лет они работали с Ни-еминеном, Ниеминен стал им близким человеком, и естественно, что они на стороне Ниеминена, а не на стороне человека, которого они еще не знают. Но все еще изменится. Он, Нийло, сумеет показать, что он хороший работник и хороший товарищ. Как только выдастся возможность, они увидят, кто он такой. Напрасно они думают, что он не понимает положение Ниеминена. Нет, в таких делах он занимает не сторону господ. Но сейчас еще не время говорить об этом. Сперва нужно закрепиться, суметь доказать своей работой, что ты нужный работник, что тебя не так-то просто уволить с работы, что это даже не в интересах фирмы. А потом придет время, когда сам коммерции советник спросит, что, мол, вы, господин Нурми, думаете о том-то и том-то, каково ваше мнение.
Вот и остановка трамвая. Но Нийло прошел мимо. Погода чудесная, лучше подышать свежим воздухом и, кроме того, сэкономить тридцать пять марок. Сегодня суббота, спешить некуда. На улице Хяме прохожих было меньше, чем на улице Силтасаари. Только на углу улицы стояла группа молодых парней в джинсах и в коротких широких пальто. Они напоминали фигурки, сделанные из картофеля: воткнешь спички, раз — ножки, два — руки, и вот готова смешная фигурка. Ребята были одеты по последней моде. Нийло тоже старался одеваться по моде. Но он против крайностей. Например, он никогда не будет отращивать такую гриву. Трудно даже сказать, девушка это или парень.
Мимо проходила девушка в изящной светло-серой шубке. Юнцы кричали ей:
— Эй подождите-ка, милашка, куда вы так несетесь?
— На свидание, наверное.
— Давай хиляй сюда.
— Законная чувиха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38