Но Ниеминен не спешил уходить.
— Как вы поживаете, Ниеминен?
— Да так... года идут потихоньку. Вот вспомнил, что через неделю будет ровно десять лет, как я у вас работаю, господин коммерции советник...
— Неужели уже десять лет? Да, время летит. А сколько же вам лет, Ниеминен?
— Зимой стукнет пятьдесят, л
— Да, да. Дело к старости у вас идет, Ниеминен. Такова жизнь. У меня тоже уже годы не те, стареем, хе-хе.
— Чего вам горевать, господин коммерции советник. У меня другое дело. Трое детей. И ни один из них еще не может себя прокормить.
Коммерции советник был сегодня в хорошем расположении духа и соблаговолил пошутить со своим подчиненным:
— Вот видите, Ниеминен, что получается, когда поздно человек женится, хе-хе. Наверно, вы теперь сожалеете об этом?
— Теперь уже ничего не изменишь. Да и жена болеет.
— А вы сами, Ниеминен, тоже, кажется, частенько болеете?
— Да не так уж часто. Весной как-то с недельку прохворал...
— ...Да летом. Не так ли?
— Да было дело, я простудился. У вас изумительная память.
Видя, что коммерции советник гнет в другую сторону, Ниеминен перешел прямо к делу:
— Вот я думаю... Десять лет я прослужил у вас. И не имел от вас, господин коммерции советник, ни одного замечания. Как вы смотрите, господин коммерции советник? Я насчет повышения жалованья...
Кархунен задумался и посмотрел внимательно на Ниеминена, с покорным видом стоявшего перед столом. Да, сильно постарел Ниеминен. Стал сутулым, полысел, лицо все в морщинах. Чем-то этот человек был неприятен Кар-хунену: очень уж он жалок.
— Никаких, значит, замечаний? — Голос коммерции советника стал холодным.—Я слишком мягкий человек и не делаю замечаний, хотя иногда ц следовало бы. Каждый должен знать свои обязанности. Вот, скажем, этот счет. Его следовало отнести на подпись не мне, а Лео. Да и срок оплаты еще не истек. Что вы скажете, Ниеминен? Вы же давно работаете. Должны это знать. Нет, и это не замечание, а просто так, к слову пришлось.
— Да-да. Я знаю,— растерялся Ниеминен.— Я очень рад, что служу у вас, господин коммерции советник. Буду и впредь стараться.
— Да, стареем мы, стареем. А знаете ли вы, Ниеминен, сколько теперь молодых, энергичных людей стремится поступить к нам на службу?
— Все это так, конечно. Вы правы. Но я ведь десять лет служу у вас. Как вы думаете, господин коммерции советник? Может быть...
— Нет, такие дела сразу не решаются. Надо подумать. Времена теперь трудные. Жалованье наших служащих — в пределах, установленных законом. Ну, у меня тут еще дела...
— Простите. Может быть, господин коммерции советник, вы все-таки учтете мою просьбу.
Ниеминен неуклюже поклонился и вышел.
На шесть вечера у Кархунёна был назначен ужин в ресторане «Ваакуна».
Коммерции советник повернул машину на улицу Сил- тасааренкату. Налево открывалась площадь Хаканиеми, которая днем служила рыночной площадью. Сейчас столы были убраны, вместо них на середине площади сооружена трибуна, на которой устанавливали микрофоны. «Какой-то митинг будет? — подумал коммерции советник.— Уж не коммунистов ли? Те то и дело созывают митинги и что-то провозглашают. Или, может, это профсоюзы?» Кархунен вспомнил старые добрые времена. Хорошо было —ни ком
мунистов, ни ДСНФ 1, да и профсоюзы вели себя смирно. Теперь времена переменились. Теперь коммунистам позволяют устраивать митинги даже на Хаканиеми. Ага, вот они и идут. Шагают колоннами. Со знаменами и транспарантами. Ага, это — государственные чиновники. Требуют увеличения жалованья. Что же это творится? Государственные чиновники — основа общества — бастуют! Это впервые в истории Финляндии. О них не скажешь, что они агенты коммунистов или ДСНФ. Но если бы не было коммунистов и ДСНФ, то было бы в стране все-таки спокойнее. И эти люди сидели бы сейчас по домам, смотрели бы телевизор, а не шагали под снегопадом с транспарантами в руках.
Коммерции советнику показалось, будто в колонне шагает и Ниеминен. Ниеминена, конечно, в колонне не было — он служащий частной фирмы. Но чем-то эти люди похожи на Ниеминена, такие же сутулые, сосредоточенные.
Коммерции советника от демонстрантов отделяли блестящие трамвайные рельсы.
Коммерции советник переехал через Питкясилта, и колонна осталась позади. На Эроттая было более шумно, чем на Хаканиеми. Мчались машины. Западногерманские, американские, французские. Были и чешские и советские. Их тоже было много в Хельсинки.
Стоянка у «Ваакуны» оказалась забитой автомашинами. Но машину Кархунена здесь знали, и ему тотчас показали свободное место.
В шесть Кархунен поднялся по широкой лестнице на второй этаж «Ваакуны». Портье поклонился и проводил его в салон. Все уже собрались. Ждали коммерции советника. Знали, что он приедет ровно в шесть — ни секундой раньше, ни секундой позже. Вот он и появился. Можно сесть за стол.
Когда подняли тост за здоровье Микаэла Кархунена, коммерции советник встал и, поблагодарив, заметил:
— За мое здоровье поднято столько тостов, что я, наверное, скоро лишусь его. С вашего позволения я предложу тост за одного парня из восточной Карелии,— Кархунен употребил не финское «пойка» (парень), а карельское «бри- ха».— Вы не знали этого «бриха», а за него стоит выпить. По-карельски его звали Хотаттов Мийккула из Хаукилахти. Итак, выпьем за Хотаттова Мийккулу из Хаукилахти.
Тост вызвал веселое оживление. Господин коммерции советник иногда любил оригинальничать. Никто из присутствующих не знал, кто такой этот «бриха» Хотаттов Мийккула из Хаукилахти. Но поскольку коммерции советник предложил за него тост, все выпили.
Какой-то молодой человек с блокнотом подошел к Кархунену и, наклонившись через его плечо, попросил повторить имя «бриха». Это будет очень интересным материалом для «Коммерческой газеты».
— Можете печатать,— улыбнулся коммерции советник.— Это был Хотаттов Мийккула из Хаукилахти.
В отделе хроники «Коммерческой газеты» появилась небольшая заметка, и Хотаттов Мийккула стал лицом более или менее известным.
Коммерции советнику Микаэлу Кархунену доложили, что какой-то человек просит принять его. Говорит, что по личному делу.
Незнакомец остановился у дверей, щурясь и хлопая глазами. Потом по-стариковски, короткими, спотыкающимися шагами, направился к столу. Подошел вплотную к столу, пристально посмотрел на Кархунена и спросил, словцо желая окончательно удостовериться, с кем он имеет дело:
— Я имею честь говорить с господином коммерции советником Микаэлом Кархуненом?
«Интересно, по какому делу он пожаловал, этот подслеповатый старик?» — подумал Кархунен, разглядывая гостя, его шершавые, с вздувшимися синими жилами руки, его костюм, новый, но очень дешевый. Коммерции советник предложил гостю сесть и спросил:
— Вы уверены, что вам нужен именно я?
— Не совсем,— признался незнакомец.— Позвольте задать вам один вопрос?
Он опять уставился маленькими водянистыми глазами в коммерции советника. Что-то в морщинистом лице старика показалось Кархунену знакомым. Когда и где он видел этого человека?
— Пожалуйста.
— Откуда вы родом?
— Гм... Цель вашего визита и заключалась в этом вопросе?
— Может быть, вы родом из восточной Карелии, из деревни Хаукилахти, что находится на Сийкаярви?
— М-да. Мои клиенты подобных вопросов обычно не задают... Ну и что же?
— Вы Мийккула Кауронен, сын Хотатты?
— Ага, значит, вы знаете меня. Да и я где-то вас встречал.
— Я Карьялайнен, Тимо Карьялайнен, бывший Карельский. Вспомнили? — гость протянул, руку и заулыбался.
— Вот как, значит, это вы. У вас, помнится, тогда была вот такая борода. И револьвер.
— Да, были... И борода была, и револьвер. Теперь нет ни того, ни другого. Нет ничего. А я-то в газете вычитал, что коммерции советник Кархунен поднял тост за Мийккулу, сына Хотатты. И думаю, пойду посмотрю, что за Кархунен.
— Хорошо, что зашли.— Коммерции советник высвободил руку из цепкой руки гостя.— Вот, пожалуйста, курите?
Карьялайнен толстыми, короткими пальцами неуклюже взял сигару, покрутил ее между большим и указательным пальцами и встрепенулся, заметив вдруг, что коммерции советник держит перед ним зажигалку.
— Да, вы тогда как в воду канули,— усмехнулся Тимо после долгой затяжки.— Мы ведь вас искали по всей Финляндии, расспрашивали...
— Зачем меня искали?
— Просто так. Боялись за вас, думали—куда парень мог запропасть в чужой стране? Все могло случиться. Ведь вы к тому же и большевистские курсы прошли. Никому не пришло в голову искать Микаэла Кархунена. Мийккула оказался хитрым парнем, хи-хи. Он был тише воды, ниже травы.
— Ну и что? — Тон гостя начал выводить хозяина из себя.
— Ничего. До сих пор, наверное, никто не знает, кто вы?
— Послушайте, Тимо, вы что, пришли вымогать? Хотите немного разжиться, да? Но зря вы стараетесь. Не выйдет. Ступайте и докладывайте. Для нашей фирмы это будет отличной рекламой.
— Что вы, господин коммерции советник,— стал заверять Тимо,— помните, мы же договорились, что все это будет замято. Если карел дает слово, он не нарушает его.
— Мне нечего бояться.
— Теперь, конечно, нечего... Времена не те. А вот тогда вам бы туго пришлось, если бы узнали... Но мы никому ничего не сказали. Я всех ребят предупредил, чтоб ни...
— И все-таки искали меня,— усмехнулся Кархунен.
— Да не потому же искали. Помочь хотели.
— Скажите, Тимо, вы по какому делу пришли ко мне?
— Не гоните меня. Хоть вы и богатый человек, а я бедный, все-таки мы земляки. Два карельских мужика, так у нас раньше говорили.
— Я не знаю, Тимо, кто мы,— сказал коммерции советник уже мягче.— Что было, то сплыло. А как ты жил это время?
— Не жил — горе мыкал,— озлобленно заговорил Тимо.— Уж кто-кто, а я верой-правдой служил делу Карелии. И что же? Остался гол как сокол. О, когда воевать надо было, мы были нужны. И после меня по городам возили, показывали — герой, дескать. Публика в ладошки хлопала. А потом выбросили, как изношенный башмак. Живи, как знаешь. Кем я только не был — сплавщиком, батраком, плотником. А чаще — безработным. Только когда забастовка, вспоминали обо мне: давай, Тимо, работай. Довелось мне еще раз побывать и в родных местах. Тоже подрядился за государственные харчи. В батальоне соплеменников служил. Вам-то, господин коммерции советник, наверное, больше не пришлось бродить по этим болотам? Потом война кончилась,— слава богу, хоть жив остался.
— Семья у тебя есть?
— Жена была. Тоже из наших. Жила, как цыганка,— ни кола ни двора. Померла жена. Сын где-то теперь болтается. Даже не знаю где. Вот такова судьба героев Карелии. Когда мы нужны были, как с нами только не носились! Ты еще умеешь говорить на нашем языке? — спросил Тимо по-карельски.
— Не знаю,— усмехнулся Кархунен.— Все забылось. И язык, и Карелия.
— А я не забуду. Я был карелом и буду карелом. Финны нас забыли. Тоже братья-соплеменники. Им один черт — хоть с голодухи подыхай. Ты спрашиваешь, зачем я пришел. Скажу тебе прямо, как карелу и человеку богатому, не грех было бы поддержать своего бедного земляка, уж коли соплеменники нас забыли...
Коммерции советник грустно усмехнулся, стряхнул пепел с сигары и протянул, цедя сквозь зубы:
— Финны... карелы... народы-братья... Все это чепуха!
— Как чепуха! Разве мы не воевали?
— Ты, Тимо, слушай, что я говорю... Что такое братство финнов и карел? Один дает деньги на это дело, а другой наживается на чужих деньгах. А третий, который не дает денег и не получает их с этого братства, отдает свою голову или становится калекой. Я тоже давал в свое время деньги на это дело всяким обществам, а они деньги взяли, красивых слов наговорили — и всё. Вот тебе и братство.
— Но ведь финны и карелы... они ведь...
— Что они ведь? Что такое финны? Один делает деньги, а другой стоит рядом и вытягивает их: создает всякие там партии, парламентские фракции, профсоюзы, стачечные комитеты... А карелы? То же самое. Я делаю деньги, а ты вот пришел и хочешь вытянуть у меня их, сперва шантажом, а потом просишь, как нищий. Вот в тебе и всего-то карела. Я-то давно знать не знаю и знать не хочу ни Карелии, ни всяких там карельских обществ, ни карел.
Коммерции советник встал. Гостю пришлось тоже подняться, но он не спешил уходить. Весь в морщинах, сутулый, мешковатый в своем дешевом костюме, который он, наверно, купил в кредит, Тимо выглядел таким жалким и беспомощным, что коммерции советник положил перед гостем две ассигнации.
— Бери. Хватит, чтобы раз поесть да выпить. Но помни, что больше ни пенни не получишь.
Тимо медлил, смотрел на деньги. Потом все же взял их в руку. Да, пообедать на них раз можно и выпить. Но не больше. И дали эти деньги ему как милостыню нищему. Спрятав деньги, он сказал отрывисто:
— Отвалил! Да, коммерции советник, наверное, редко кому так щедро милостыню подает! Иначе б, верно, не разбогател.
— Можешь убираться!—коммерции советник не выдержал.— И забудь дорогу в мой дом.
— Что ж, я в свое время забыл о вещах и поважнее.— Тимо остановился в дверях и добавил: — Сожалею, что забыл тогда. Глядишь, и на шее у финского народа одним живодером меньше было бы.
— Вон! —крикнул коммерции советник, хотя Тимо уже успел закрыть за собой дверь.
Но секунду спустя дверь снова открылась, и Тимо снова появился на пороге:
— Я забыл поблагодарить за деньги. Я принимаю их, как положенное мне вознаграждение за уничтожение твоей родной деревни. Я, видишь ли, командовал той диверсионной группой, которая сожгла деревню. Так что коммерции советник, как бывший житель Хаукилахти, выплатил мне за это вознаграждения столько, сколько ему совесть позволила. Правда, и финны немногим больше отвалили. Медаль дали, и только. Ну что ж, будем считать, что получено теперь вдвойне...
Коммерции советник взялся за телефонную трубку. Но Тимо успокоил его:
— Обойдемся без полиции. Все равно финской полиции не разобраться в наших карельских делах. Прощай.
— У-у, сволочь... карельская! — прошипел ему вслед коммерции советник.
Возбужденно размахивая руками, Тимо шагал по улице. Он все-таки был доволен. Нет, не этими двумя бумажками— их он честно заработал и честно пропьет. Да и знал он, что Кархунен много не отвалит. Больше всего он доволен тем, что высказал наконец то, что давно на душе накипело. Везет же некоторым в жизни, а ему достаются сплошные синяки да шишки, как бы он ни старался выбиться в люди. Хотя бы эти дела карельские. Он же знал, что на них погрели руки, нашлись многие, но только не те, кто своей головой рисковал. Он тоже пытался заняться коммерцией, взял ссуду, завел небольшой ларек, всякой мелочью торговал. Только быстро прогорел. Ссуду он так и не вернул, но это его не мучило. Тимо шел в ресторан. Да, он пообедает, черт побери, он выпьет. Выпьет за Карелию и на деньги карела — коммерции советника. Тьфу!
«Ну и дурак же я был! Надо было тогда, во время мятежа, эту сволочь отправить на тот свет. Даже руки самому не пришлось бы марать. Шепнул бы пару слов кое- кому— и не было бы теперь этого индюка надутого, коммерции советника Микаэла Кархунена.— Проклиная себя, Тимо шагал по улице Силтасааренкату.— Или потом, попозднее, можно было... Завернул бы вон в тот дом, что за мостом,— Тимо хорошо знал эти места,— и сказал бы: известно ли вам, господа, что Микаэл Кархунен вовсе не Микаэл Кархунен, а Мийккула Кауронен, прошедший подготовку на большевистских курсах в Петрозаводске? Интересно было бы увидеть, какую рожу скорчил бы Микаэл Кархунен, когда за ним пришли бы! Теперь уже поздно.
Да, времена не те. Если сейчас зайдешь туда и скажешь это, то там только посмеются: дескать, вот дурак нашелся. Да, времена изменились, и Хотаттов Мийккула теперь коммерции советник».
Тимо остановился у газетного киоска перед отелем «Урсула». В кармане нашлось несколько мелких монет. Как приятно в ожидании, пока тебе подадут на стол, вытащить из кармана собственную газету и просмотреть ее, как самый что ни на есть респектабельный господин.
Перед гостиницей остановился большой автобус. «Сюда, пожалуйста»,— говорила по-русски девушка-гид, показывая выходившим из автобуса людям на главный вход отеля. «Советские туристы»,— понял Тимо, помнивший еще немного русский язык. В руках у русских были букеты цветов, завернутые в целлофан. «Ишь, сколько им на вокзале цветов подарили». Вокруг туристов собрались финны, жали им руки, что-то говорили, приветливо улыбались. Кто-то из советских туристов отвечал по-фински, с акцентом северного карела. «Вот они, тоже карелы».
Тимо Карьялайнен угрюмо смотрел на то, как дружески беседовали финны и советские туристы. Если бы он с такой мрачной и неприветливой физиономией подошел к туристам, подумалось ему, наверное, его попросили бы отойти подальше. И даже полиция не вступилась бы за него!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Как вы поживаете, Ниеминен?
— Да так... года идут потихоньку. Вот вспомнил, что через неделю будет ровно десять лет, как я у вас работаю, господин коммерции советник...
— Неужели уже десять лет? Да, время летит. А сколько же вам лет, Ниеминен?
— Зимой стукнет пятьдесят, л
— Да, да. Дело к старости у вас идет, Ниеминен. Такова жизнь. У меня тоже уже годы не те, стареем, хе-хе.
— Чего вам горевать, господин коммерции советник. У меня другое дело. Трое детей. И ни один из них еще не может себя прокормить.
Коммерции советник был сегодня в хорошем расположении духа и соблаговолил пошутить со своим подчиненным:
— Вот видите, Ниеминен, что получается, когда поздно человек женится, хе-хе. Наверно, вы теперь сожалеете об этом?
— Теперь уже ничего не изменишь. Да и жена болеет.
— А вы сами, Ниеминен, тоже, кажется, частенько болеете?
— Да не так уж часто. Весной как-то с недельку прохворал...
— ...Да летом. Не так ли?
— Да было дело, я простудился. У вас изумительная память.
Видя, что коммерции советник гнет в другую сторону, Ниеминен перешел прямо к делу:
— Вот я думаю... Десять лет я прослужил у вас. И не имел от вас, господин коммерции советник, ни одного замечания. Как вы смотрите, господин коммерции советник? Я насчет повышения жалованья...
Кархунен задумался и посмотрел внимательно на Ниеминена, с покорным видом стоявшего перед столом. Да, сильно постарел Ниеминен. Стал сутулым, полысел, лицо все в морщинах. Чем-то этот человек был неприятен Кар-хунену: очень уж он жалок.
— Никаких, значит, замечаний? — Голос коммерции советника стал холодным.—Я слишком мягкий человек и не делаю замечаний, хотя иногда ц следовало бы. Каждый должен знать свои обязанности. Вот, скажем, этот счет. Его следовало отнести на подпись не мне, а Лео. Да и срок оплаты еще не истек. Что вы скажете, Ниеминен? Вы же давно работаете. Должны это знать. Нет, и это не замечание, а просто так, к слову пришлось.
— Да-да. Я знаю,— растерялся Ниеминен.— Я очень рад, что служу у вас, господин коммерции советник. Буду и впредь стараться.
— Да, стареем мы, стареем. А знаете ли вы, Ниеминен, сколько теперь молодых, энергичных людей стремится поступить к нам на службу?
— Все это так, конечно. Вы правы. Но я ведь десять лет служу у вас. Как вы думаете, господин коммерции советник? Может быть...
— Нет, такие дела сразу не решаются. Надо подумать. Времена теперь трудные. Жалованье наших служащих — в пределах, установленных законом. Ну, у меня тут еще дела...
— Простите. Может быть, господин коммерции советник, вы все-таки учтете мою просьбу.
Ниеминен неуклюже поклонился и вышел.
На шесть вечера у Кархунёна был назначен ужин в ресторане «Ваакуна».
Коммерции советник повернул машину на улицу Сил- тасааренкату. Налево открывалась площадь Хаканиеми, которая днем служила рыночной площадью. Сейчас столы были убраны, вместо них на середине площади сооружена трибуна, на которой устанавливали микрофоны. «Какой-то митинг будет? — подумал коммерции советник.— Уж не коммунистов ли? Те то и дело созывают митинги и что-то провозглашают. Или, может, это профсоюзы?» Кархунен вспомнил старые добрые времена. Хорошо было —ни ком
мунистов, ни ДСНФ 1, да и профсоюзы вели себя смирно. Теперь времена переменились. Теперь коммунистам позволяют устраивать митинги даже на Хаканиеми. Ага, вот они и идут. Шагают колоннами. Со знаменами и транспарантами. Ага, это — государственные чиновники. Требуют увеличения жалованья. Что же это творится? Государственные чиновники — основа общества — бастуют! Это впервые в истории Финляндии. О них не скажешь, что они агенты коммунистов или ДСНФ. Но если бы не было коммунистов и ДСНФ, то было бы в стране все-таки спокойнее. И эти люди сидели бы сейчас по домам, смотрели бы телевизор, а не шагали под снегопадом с транспарантами в руках.
Коммерции советнику показалось, будто в колонне шагает и Ниеминен. Ниеминена, конечно, в колонне не было — он служащий частной фирмы. Но чем-то эти люди похожи на Ниеминена, такие же сутулые, сосредоточенные.
Коммерции советника от демонстрантов отделяли блестящие трамвайные рельсы.
Коммерции советник переехал через Питкясилта, и колонна осталась позади. На Эроттая было более шумно, чем на Хаканиеми. Мчались машины. Западногерманские, американские, французские. Были и чешские и советские. Их тоже было много в Хельсинки.
Стоянка у «Ваакуны» оказалась забитой автомашинами. Но машину Кархунена здесь знали, и ему тотчас показали свободное место.
В шесть Кархунен поднялся по широкой лестнице на второй этаж «Ваакуны». Портье поклонился и проводил его в салон. Все уже собрались. Ждали коммерции советника. Знали, что он приедет ровно в шесть — ни секундой раньше, ни секундой позже. Вот он и появился. Можно сесть за стол.
Когда подняли тост за здоровье Микаэла Кархунена, коммерции советник встал и, поблагодарив, заметил:
— За мое здоровье поднято столько тостов, что я, наверное, скоро лишусь его. С вашего позволения я предложу тост за одного парня из восточной Карелии,— Кархунен употребил не финское «пойка» (парень), а карельское «бри- ха».— Вы не знали этого «бриха», а за него стоит выпить. По-карельски его звали Хотаттов Мийккула из Хаукилахти. Итак, выпьем за Хотаттова Мийккулу из Хаукилахти.
Тост вызвал веселое оживление. Господин коммерции советник иногда любил оригинальничать. Никто из присутствующих не знал, кто такой этот «бриха» Хотаттов Мийккула из Хаукилахти. Но поскольку коммерции советник предложил за него тост, все выпили.
Какой-то молодой человек с блокнотом подошел к Кархунену и, наклонившись через его плечо, попросил повторить имя «бриха». Это будет очень интересным материалом для «Коммерческой газеты».
— Можете печатать,— улыбнулся коммерции советник.— Это был Хотаттов Мийккула из Хаукилахти.
В отделе хроники «Коммерческой газеты» появилась небольшая заметка, и Хотаттов Мийккула стал лицом более или менее известным.
Коммерции советнику Микаэлу Кархунену доложили, что какой-то человек просит принять его. Говорит, что по личному делу.
Незнакомец остановился у дверей, щурясь и хлопая глазами. Потом по-стариковски, короткими, спотыкающимися шагами, направился к столу. Подошел вплотную к столу, пристально посмотрел на Кархунена и спросил, словцо желая окончательно удостовериться, с кем он имеет дело:
— Я имею честь говорить с господином коммерции советником Микаэлом Кархуненом?
«Интересно, по какому делу он пожаловал, этот подслеповатый старик?» — подумал Кархунен, разглядывая гостя, его шершавые, с вздувшимися синими жилами руки, его костюм, новый, но очень дешевый. Коммерции советник предложил гостю сесть и спросил:
— Вы уверены, что вам нужен именно я?
— Не совсем,— признался незнакомец.— Позвольте задать вам один вопрос?
Он опять уставился маленькими водянистыми глазами в коммерции советника. Что-то в морщинистом лице старика показалось Кархунену знакомым. Когда и где он видел этого человека?
— Пожалуйста.
— Откуда вы родом?
— Гм... Цель вашего визита и заключалась в этом вопросе?
— Может быть, вы родом из восточной Карелии, из деревни Хаукилахти, что находится на Сийкаярви?
— М-да. Мои клиенты подобных вопросов обычно не задают... Ну и что же?
— Вы Мийккула Кауронен, сын Хотатты?
— Ага, значит, вы знаете меня. Да и я где-то вас встречал.
— Я Карьялайнен, Тимо Карьялайнен, бывший Карельский. Вспомнили? — гость протянул, руку и заулыбался.
— Вот как, значит, это вы. У вас, помнится, тогда была вот такая борода. И револьвер.
— Да, были... И борода была, и револьвер. Теперь нет ни того, ни другого. Нет ничего. А я-то в газете вычитал, что коммерции советник Кархунен поднял тост за Мийккулу, сына Хотатты. И думаю, пойду посмотрю, что за Кархунен.
— Хорошо, что зашли.— Коммерции советник высвободил руку из цепкой руки гостя.— Вот, пожалуйста, курите?
Карьялайнен толстыми, короткими пальцами неуклюже взял сигару, покрутил ее между большим и указательным пальцами и встрепенулся, заметив вдруг, что коммерции советник держит перед ним зажигалку.
— Да, вы тогда как в воду канули,— усмехнулся Тимо после долгой затяжки.— Мы ведь вас искали по всей Финляндии, расспрашивали...
— Зачем меня искали?
— Просто так. Боялись за вас, думали—куда парень мог запропасть в чужой стране? Все могло случиться. Ведь вы к тому же и большевистские курсы прошли. Никому не пришло в голову искать Микаэла Кархунена. Мийккула оказался хитрым парнем, хи-хи. Он был тише воды, ниже травы.
— Ну и что? — Тон гостя начал выводить хозяина из себя.
— Ничего. До сих пор, наверное, никто не знает, кто вы?
— Послушайте, Тимо, вы что, пришли вымогать? Хотите немного разжиться, да? Но зря вы стараетесь. Не выйдет. Ступайте и докладывайте. Для нашей фирмы это будет отличной рекламой.
— Что вы, господин коммерции советник,— стал заверять Тимо,— помните, мы же договорились, что все это будет замято. Если карел дает слово, он не нарушает его.
— Мне нечего бояться.
— Теперь, конечно, нечего... Времена не те. А вот тогда вам бы туго пришлось, если бы узнали... Но мы никому ничего не сказали. Я всех ребят предупредил, чтоб ни...
— И все-таки искали меня,— усмехнулся Кархунен.
— Да не потому же искали. Помочь хотели.
— Скажите, Тимо, вы по какому делу пришли ко мне?
— Не гоните меня. Хоть вы и богатый человек, а я бедный, все-таки мы земляки. Два карельских мужика, так у нас раньше говорили.
— Я не знаю, Тимо, кто мы,— сказал коммерции советник уже мягче.— Что было, то сплыло. А как ты жил это время?
— Не жил — горе мыкал,— озлобленно заговорил Тимо.— Уж кто-кто, а я верой-правдой служил делу Карелии. И что же? Остался гол как сокол. О, когда воевать надо было, мы были нужны. И после меня по городам возили, показывали — герой, дескать. Публика в ладошки хлопала. А потом выбросили, как изношенный башмак. Живи, как знаешь. Кем я только не был — сплавщиком, батраком, плотником. А чаще — безработным. Только когда забастовка, вспоминали обо мне: давай, Тимо, работай. Довелось мне еще раз побывать и в родных местах. Тоже подрядился за государственные харчи. В батальоне соплеменников служил. Вам-то, господин коммерции советник, наверное, больше не пришлось бродить по этим болотам? Потом война кончилась,— слава богу, хоть жив остался.
— Семья у тебя есть?
— Жена была. Тоже из наших. Жила, как цыганка,— ни кола ни двора. Померла жена. Сын где-то теперь болтается. Даже не знаю где. Вот такова судьба героев Карелии. Когда мы нужны были, как с нами только не носились! Ты еще умеешь говорить на нашем языке? — спросил Тимо по-карельски.
— Не знаю,— усмехнулся Кархунен.— Все забылось. И язык, и Карелия.
— А я не забуду. Я был карелом и буду карелом. Финны нас забыли. Тоже братья-соплеменники. Им один черт — хоть с голодухи подыхай. Ты спрашиваешь, зачем я пришел. Скажу тебе прямо, как карелу и человеку богатому, не грех было бы поддержать своего бедного земляка, уж коли соплеменники нас забыли...
Коммерции советник грустно усмехнулся, стряхнул пепел с сигары и протянул, цедя сквозь зубы:
— Финны... карелы... народы-братья... Все это чепуха!
— Как чепуха! Разве мы не воевали?
— Ты, Тимо, слушай, что я говорю... Что такое братство финнов и карел? Один дает деньги на это дело, а другой наживается на чужих деньгах. А третий, который не дает денег и не получает их с этого братства, отдает свою голову или становится калекой. Я тоже давал в свое время деньги на это дело всяким обществам, а они деньги взяли, красивых слов наговорили — и всё. Вот тебе и братство.
— Но ведь финны и карелы... они ведь...
— Что они ведь? Что такое финны? Один делает деньги, а другой стоит рядом и вытягивает их: создает всякие там партии, парламентские фракции, профсоюзы, стачечные комитеты... А карелы? То же самое. Я делаю деньги, а ты вот пришел и хочешь вытянуть у меня их, сперва шантажом, а потом просишь, как нищий. Вот в тебе и всего-то карела. Я-то давно знать не знаю и знать не хочу ни Карелии, ни всяких там карельских обществ, ни карел.
Коммерции советник встал. Гостю пришлось тоже подняться, но он не спешил уходить. Весь в морщинах, сутулый, мешковатый в своем дешевом костюме, который он, наверно, купил в кредит, Тимо выглядел таким жалким и беспомощным, что коммерции советник положил перед гостем две ассигнации.
— Бери. Хватит, чтобы раз поесть да выпить. Но помни, что больше ни пенни не получишь.
Тимо медлил, смотрел на деньги. Потом все же взял их в руку. Да, пообедать на них раз можно и выпить. Но не больше. И дали эти деньги ему как милостыню нищему. Спрятав деньги, он сказал отрывисто:
— Отвалил! Да, коммерции советник, наверное, редко кому так щедро милостыню подает! Иначе б, верно, не разбогател.
— Можешь убираться!—коммерции советник не выдержал.— И забудь дорогу в мой дом.
— Что ж, я в свое время забыл о вещах и поважнее.— Тимо остановился в дверях и добавил: — Сожалею, что забыл тогда. Глядишь, и на шее у финского народа одним живодером меньше было бы.
— Вон! —крикнул коммерции советник, хотя Тимо уже успел закрыть за собой дверь.
Но секунду спустя дверь снова открылась, и Тимо снова появился на пороге:
— Я забыл поблагодарить за деньги. Я принимаю их, как положенное мне вознаграждение за уничтожение твоей родной деревни. Я, видишь ли, командовал той диверсионной группой, которая сожгла деревню. Так что коммерции советник, как бывший житель Хаукилахти, выплатил мне за это вознаграждения столько, сколько ему совесть позволила. Правда, и финны немногим больше отвалили. Медаль дали, и только. Ну что ж, будем считать, что получено теперь вдвойне...
Коммерции советник взялся за телефонную трубку. Но Тимо успокоил его:
— Обойдемся без полиции. Все равно финской полиции не разобраться в наших карельских делах. Прощай.
— У-у, сволочь... карельская! — прошипел ему вслед коммерции советник.
Возбужденно размахивая руками, Тимо шагал по улице. Он все-таки был доволен. Нет, не этими двумя бумажками— их он честно заработал и честно пропьет. Да и знал он, что Кархунен много не отвалит. Больше всего он доволен тем, что высказал наконец то, что давно на душе накипело. Везет же некоторым в жизни, а ему достаются сплошные синяки да шишки, как бы он ни старался выбиться в люди. Хотя бы эти дела карельские. Он же знал, что на них погрели руки, нашлись многие, но только не те, кто своей головой рисковал. Он тоже пытался заняться коммерцией, взял ссуду, завел небольшой ларек, всякой мелочью торговал. Только быстро прогорел. Ссуду он так и не вернул, но это его не мучило. Тимо шел в ресторан. Да, он пообедает, черт побери, он выпьет. Выпьет за Карелию и на деньги карела — коммерции советника. Тьфу!
«Ну и дурак же я был! Надо было тогда, во время мятежа, эту сволочь отправить на тот свет. Даже руки самому не пришлось бы марать. Шепнул бы пару слов кое- кому— и не было бы теперь этого индюка надутого, коммерции советника Микаэла Кархунена.— Проклиная себя, Тимо шагал по улице Силтасааренкату.— Или потом, попозднее, можно было... Завернул бы вон в тот дом, что за мостом,— Тимо хорошо знал эти места,— и сказал бы: известно ли вам, господа, что Микаэл Кархунен вовсе не Микаэл Кархунен, а Мийккула Кауронен, прошедший подготовку на большевистских курсах в Петрозаводске? Интересно было бы увидеть, какую рожу скорчил бы Микаэл Кархунен, когда за ним пришли бы! Теперь уже поздно.
Да, времена не те. Если сейчас зайдешь туда и скажешь это, то там только посмеются: дескать, вот дурак нашелся. Да, времена изменились, и Хотаттов Мийккула теперь коммерции советник».
Тимо остановился у газетного киоска перед отелем «Урсула». В кармане нашлось несколько мелких монет. Как приятно в ожидании, пока тебе подадут на стол, вытащить из кармана собственную газету и просмотреть ее, как самый что ни на есть респектабельный господин.
Перед гостиницей остановился большой автобус. «Сюда, пожалуйста»,— говорила по-русски девушка-гид, показывая выходившим из автобуса людям на главный вход отеля. «Советские туристы»,— понял Тимо, помнивший еще немного русский язык. В руках у русских были букеты цветов, завернутые в целлофан. «Ишь, сколько им на вокзале цветов подарили». Вокруг туристов собрались финны, жали им руки, что-то говорили, приветливо улыбались. Кто-то из советских туристов отвечал по-фински, с акцентом северного карела. «Вот они, тоже карелы».
Тимо Карьялайнен угрюмо смотрел на то, как дружески беседовали финны и советские туристы. Если бы он с такой мрачной и неприветливой физиономией подошел к туристам, подумалось ему, наверное, его попросили бы отойти подальше. И даже полиция не вступилась бы за него!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38