Мимо дома с грохотом и лязгом прошел бульдозер. Когда на улице стало тихо, бабушка Хотора вспомнила еще одну старинную песню:
И Хилма на камне у берега осталась сидеть одна.
Когда-то, еще в финской деревушке, Мирья слышала эту песню. Там тоже ее пели древние старушки, вспоминая годы далекой молодости. Странное дело — и здесь эту песню поют.
Хотора умолкла и принялась за жареную рыбу. Мирья попросила Ирину спеть что-нибудь новое, какую-нибудь современную карельскую песню.
Ирина начала тихо, потом запела в полный голос, самозабвенно:
Край прекрасный, край карельский...
Айно улыбнулась:
— Эту песню, мне помнится, я разучивала лет тридцать назад. Пой, Ирина, пой.
Потом Ирина спела о стремительной реке Кемь, через множество бурных порогов несущей свои воды к Белому морю. Видимо, Хотора когда-то знала слова песни: она тоже
временами подпевала. Когда Ирина кончила петь, Елена Петровна заметила:
Эта песня о моей родине. Слова ее написал Ялмари Виртанен, а музыку Иоусинен. И лет этой песне тоже за тридцать...
— Спойте что-нибудь посовременнее,— попросила Мирья.
Хотора запела:
Из гавани вышел фрегат, И скрылась в тумане земля-ля-ля-ля, И милый на скрипке играл На палубе корабля-я-ля-ля...
— Вот так современное! — улыбнулся Вейкко. Это была очень старинная песня.
Бабушка Хотора тут же отпарировала:
— Нынешняя молодежь наших песен и петь не умеет.
— Зато Хотора петь мастерица! — похвалила Ирина.
Польщенная ее словами Хотора стала во всеуслышание
восхвалять прежние времена:
— В старину-то мы пели что соловьи. Как выйдем на озеро сети ставить и, если погода тихая, как грянем песню, только по берегам эхо разносится, да...
Среди тайги дремучей Та розочка растет.
Хотора все песни пела, немного фальшивя, теперь же она пустила такого петуха, что Ирина поморщилась:
— Песня красивая, только трудная для исполнения.
— Тому, кто умеет, она нетрудная,— ответила бабушка и уверенно продолжала:
Вдали от бурь и от ветров...
Мирья не смогла сдержать улыбку и отвернулась. Вейкко тоже с трудом сдерживал смех. А Воронов и Елена Петровна, не обращая внимания на песни, давно уже препирались о своем. Воронов доказывал, что в каком-то здании напрасно принялись за внутреннюю отделку, надо было сперва соседний дом подвести под крышу. А Елена Петровна говорила, что все это чепуха — и так не хватает строительного леса и часть рабочих занята не в полную меру. Кроме того, зима на носу, и нужно хоть один дом закончить полностью.
— Или как товарищ секретарь парторганизации думает? — Елена Петровна обратилась к Вейкко.— Ты как
думаешь, что лучше — иметь десять домов, но без крыши или два, да под крышей?
— Что, что? — Вейкко не понял. И когда сообразил, что начальник и прораб опять обсуждают свои строительные дела, махнул рукой:—А ну вас, мы не на производственном совещании.
— Тоже мне— поморщилась Елена Петровна, обиженно прикусив губу, и сказала Воронову: — И почему это мы с тобой спорим? Люди вот легко живут. На работе о работе думают, а ушел с работы — все из головы долой.— Она с усмешкой посмотрела на Ларинена.
«Как такой сухарь может быть матерью? — вдруг подумал Вейкко.— Другие вот хоть песни поют. А она... только сметы да расходы».
И он подумал, что Мирье, наверно, скучно сидеть между Вороновым и Еленой Петровной, говорившими о непонятных для девушки вещах, да к тому же на языке, который Мирья почти еще не понимала.
— Садись-ка, Мирья, ко мне,— предложил он,— пусть начальство свое совещание проводит.
Мирья охотно пересела к Вейкко. Ей казалось странным и давно уже хотелось спросить у кого-нибудь, почему здесь, в Карелии, знают и поют те старинные финские песни, которые уже и в Финляндии почти забыли. Ведь Хил- мы и графы — это Финляндия. А почему они не поют своих песен, карельских? Странно! Она порывалась спросить у матери, но та говорила о каких-то делах. Может быть, Вейкко ответит.
— Скажи, а вот эти песни... Их здесь везде поют? Это же очень старые песни. А Хилмы и графы — это же Финляндия.
Вейкко задумался, потом сказал:
— Старые, говоришь, песни. Да. Видишь, новое и старое живут рядом. И песни живут. У нас есть автономная республика Дагестан. Республика небольшая, живет в ней более тридцати народов. У каждого свой язык, свои традиции. Выходят свои газеты, есть свои школы, литература. У каждого народа на своем языке. У нас... Есть и у нас свои песни...
Вейкко не закончил свою мысль, как Хотора снова запела:
Кукушка кукует над берегом Куйтто...
— Эта песня не о Куйтто, а об озере Сайма,— заметил Вейкко.— О своих берегах мы мало поем.
— А финский язык? — опять спросила Мирья.— Он же считается в Карелии государственным. А почему его так редко слышишь?
У бабушки Хоторы имелось свое мнение и на этот счет.
— Не в почете, доченька, был когда-то язык финский. Было такое время, было. Вот и слышишь его теперь не' часто.
Айно Андреевна укоризненно взглянула на Хотору:
— Ну что ты, Хотора. Те времена были, да сплыли. Молодежь даже не помнит их.
Вейкко пояснил Мирье:
— Было такое время. Что только в вину людям не ставили! А вопрос о языке намного сложнее. Ведь в Карелии идет такое большое строительство. Одними своими силами тут не справишься. И люди едут к нам. Ты же видишь, сколько у нас здесь национальностей. И конечно, больше русских. Даже в Хаукилахти. Не говоря уже о Юлюкоски...
— Как мне хочется побывать в Юлюкоски. Мама говорит, что там не просто стройка, там...
— Да, тебе, Мирья, надо съездить в Юлюкоски.— И Вейкко опять продолжал свое: —Что же касается языка...
Айно не выдержала и заметила:
— Да оставь ты эти проблемы языка. Жаркое стынет. И рюмка стоит нетронутой. Нашли тему: одни-—о стройке, другие — о языке.
В комнату вошел стройный, темноволосый парень.
Вытирая носовым платком мокрое от дождя лицо, он неторопливо оглядел сидевших за столом, кого-то разыскивая взглядом.
— Опять дождь идет? — спросила Ирина.
— Не заметил,—рассеянно ответил парень.
Ирина рассмеялась:
— Ну и невнимательный человек ты, Валентин. Сам весь мокрый, а дождя не заметил.
Мирья знала, что Валентин тоже родом с Кайтаниеми и Ирине приходится двоюродным братом.
— Где же ты пропадал? — проговорила Айно Андреевна.— Садись сюда, на мое место.
Хотора взяла бутылку, налила парню стакан водки.
— Чтоб приходил вовремя, выпьешь штрафную, милый...
— Я не пью.— Валентин отодвинул стакан.
— Ну как там? — спросил Вейкко у Валентина. Он, по- видимому, знал, почему тот задержался.
— Кажется, недостача,— понизив голос, ответил Валентин.— И большая.
— Где? У кого?
Айно Андреевна остановилась с тарелкой в руке — она несла на стол нарезанную аккуратными кружочками колбасу.
— Расскажи людям,— поддержал Вейкко.— Чего скрывать...
И Валентин сказал громко, чтобы все слышали:
— В столовой была ревизия. Недостача...
— У Изольды?!
Все зашумели, заговорили одновременно:
— Кто бы мог подумать, что Изольда...
— Такая хорошая девушка, порядочная и...
— Всегда они порядочными кажутся, эти растратчицы...
— Ну и молодежь нынче пошла...
— Кто ее знает, что она делала и где была до приезда к нам?
— Что она успела сделать? Школу кончила да курсы...
А Хотора заявила с непоколебимой уверенностью, словно сама проверяла отчеты Изольды:
— Это другие воровали. Не Изольда. Те, кто товар выдавал да деньги получал, кто в буфете работает. А все свалили на бедную девушку.
Говорили больше по-русски, и Мирья поняла не все и не сразу. Когда же до нее дошло, что речь идет об Изольде, этой симпатичной и всегда приветливой заведующей столовой и что эта девушка растратила казенные деньги, стало до слез жалко ее.
— Эго ужасно! Просто не верится,— сказала она подсевшему к ней Валентину.
— Вряд ли мы здесь что-либо выясним, давайте Изольду оставим в покое,— предложил Вейкко.
— Да, ужасно,— согласился юноша.— Она же была комсомолка.
— Была? Разве ее уже исключили?
— Нет, сначала надо разобраться.
— А если Изольда окажется невиноватой, ей ведь ничего не будет? — спросила Мирья.
Вейкко кивнул, а Валентин поспешил заверить Мирыо, что в наши дни невиновный не может пострадать.
В дверь громко постучали, и разговор об Изольде оборвался. Вошел человек в мокрой фуфайке и резиновых сапогах. Это был конюх Пекка Васильев, Утром Мирья видела, как он разгружал на берегу сено из лодки и упал в воду. Пекка опять был насквозь мокрый, словно и не переодевался после утреннего купанья.
Воронов понял, что Пекка пришел именно к нему.
— Дождь еще идет?
— Нет, уже стихает,— хмуро ответил Пекка, смахивая капли дождя с заросших густой щетиной щек.— Впрочем, я пришел не о погоде говорить. Есть дела и поважнее. Я хочу спросить, чем будем лошадей кормить.
— Как? Разве овес кончился? — удивился Воронов.
— А вы что думаете, если одним овсом коней кормить. Хороший хозяин кроме овса и сеном запасается.
Айно Андреевна принесла из кухни стул и предложила Пекке.
— Нет, нет, спасибо,— отнекивался Пекка.— Я не за тем пришел, я вот о лошадях, они... Что скажешь, хозяин?
— Откуда же я тебе сена возьму и подам? — растерянно спросил Воронов.
— Знаешь, хозяин, я сена не ел даже в самые голодные годы.
Айно потащила Пекку к столу.
— Нет, нет, я не сяду. В этаком виде.— Пекка взглянул на фуфайку.— Я лучше стоя. Ваше здоровье!
Он взял приготовленный для него стакан водки, выпил, закусил куском селедки. И снова обратился к Воронову:
— Надо немедленно ехать в Кайтаниеми за сеном. Дождь прошел. На озере тоже вроде поутихло.
— Кто поедет? Время позднее,— задумался Воронов.
— Я поеду. Только отдайте распоряжение катёристу.
— Ты же утром уже за сеном ездил,— заметила Елена Петровна не столько Пекке, сколько Воронову.
— Ну и что же, что ездил? Одну лодку ветром угнало, а другой тоже здорово досталось. Сена привезли столько, что им только... знаешь, на что его только хватит. Я бы не поехал, если бы лошади были такие же умные, как некоторые начальники. А им, сердечным, и невдомек, что у нас теперь машин столько, что их лошадиное дело уже прошлое и им надо добровольно и сознательно подохнуть с голоду. Вот эту политику я им никак не могу втолковать. Так-то они умные и все понимают. Когда кончается сено, они не умеют, как некоторые начальники, ковыряться в носу да руками разводить,
— Ну, завелся.— Воронов вылез из-за стола.— Пошли, что-нибудь придумаем.
— Да нет, вы зря уходите. Черканите пару слов катеристу и...
— Пошли, пошли.
Воронов накинул плащ и вышел вслед за конюхом.
Ирина спросила у Вейкко:
— Может, мы поедем с ними?
Вейкко выскочил на крыльцо и крикнул в темноту:
— Пекка, пусть Андрей нас подождет. Мы с Ириной тоже поедем.
— Ладно,— ответил голос Пекки из темноты.
Ирина подошла к Елене Петровне:
— А Мирью ты не отпустишь к нам?
— Пусть сама решает.
Гости начали расходиться. Валентин вышел вместе с Еленой Петровной и Мирьей. Он попросил разрешения проводить их.
— Кажется, опять ветер поднимается,— говорил он, обращаясь больше к матери, чем к дочери.— Да и экзамены Мирье скоро сдавать, засиживаться не стоит.
— Да, я тоже так думаю,— согласилась Елена Петровна. Было так темно, что Валентин не видел, как она при этом всепонимающе усмехнулась.— Как ты думаешь, Мирья, Валентин прав?
Мирья ничего не ответила: она думала о Нийло и о далеком озере Хаапавеси, где пенились такие же большие волны и тоже, наверно, лил дождь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
От берега отошла моторка с тремя порожними лодками на буксире и, переваливаясь с волны на волну, направилась из бухты в открытое озеро.
Вейкко Ларинен сидел спиной к ветру, накинув широкий парусиновый плащ на себя и на Ирину. Пекка Васильев устроился на передней скамье и смотрел вперед во тьму. Искры из его папироски быстрыми светлячками летели над лодкой и вдруг, вспыхнув ярко-ярко, угасали, не достигнув кормы. Андрей был на своем месте у руля.
Небо было затянуто густыми тучами, и на озере стояла кромешная тьма. Однако Андрей не стал включать свет на компасе. Сийкаярви, это огромное озеро со всеми многочисленными проливами, губами, островами, он знал так досконально, что смог бы провести свой катер в любое место хоть с закрытыми глазами. Он вел его по ему одному ведомым ориентирам, различая в непроглядной ночи то, что другие не видели. Вот и сейчас он знает, что по правому борту находится скалистый островок, на котором растут три низких, искривленных ветрами и морозами сосенки. Если напрячь зрение и всмотреться в темноту, можно, пожалуй, увидеть его. А если на помощь зрению подключить еще воображение, то вон там, чуть левее, увидишь огни нового поселка Кайтасалми. От островка с тремя соснами надо взять сразу вправо и потом идти прямо-прямо. Часа через полтора выйдешь к старинной деревне Кайтаниеми. Туда они и направлялись. А Кайтаниеми, конечно, на своем месте, никуда она не денется.
Вот и все навигационные навыки, необходимые для плавания по Сийкаярви. А сколько пришлось сдавать экзаменов, чтобы получить права судоводителя! Что только не пришлось зазубривать! Всякие там сигналы — световые, звуковые. Надо было научиться ориентироваться по карте. Надо было разбираться в типе кораблей, различать по огням на мачте их назначение, груз. А кораблей-то на Сийкаярви (если не считать моторов) всего три — три буксира. Андрей знал их капитанов и их команды, как свою семью. Ему было известно все, что происходило в этом флоте. Только этих знаний на экзаменах не требовали.
Впрочем, о некоторых вещах он не стал бы рассказывать, хотя бы и попросили.
В последнее время во флоте Сийкаярви сложилось напряженное, весьма щекотливое положение: Николай, капитан одного из буксиров, стал приударять за Наталией, за его, Андрея, Наталией. Прямо-таки прохода не дает.
Неделю назад Николаю каким-то образом удалось заманить Наталию на свой буксир. Дескать, посмотреть на корабль. Добро, было бы на что смотреть, а то корыто корытом — старое да грязное. Андрей узнал об этом сразу. Он подъехал к буксиру на своем катере и велел Наталии немедленно спуститься к нему. Девушка безропотно выполнила приказание. Андрей включил мотор, дал газ и, ни слова не говоря, отвез Наталию на берег. Высадил ее у самого дома и, не сказав ни слова, развернулся и умчался. Это случилось неделю тому назад. Потом, пару дней спустя, в Кайтаниеми Андрей снова встретился с Наталией. Девушка хотела было подойти к нему, но он отвернулся и ушел. А сам все время думал о ней. Он уже решил: все, между ним и Наталией все кончено. Единственное, что он сделает,— не допустит, чтобы Наталия досталась Николаю, этому пьянчуге и трепачу. Но с самим собой он ничего не мог поделать — ему хотелось повидать Наталию, хотя бы мельком. Прошлой ночью он был в Кайтаниеми, теперь опять направлялся туда. Но Наталию он не увидит. Не пойдет же среди ночи он будить ее, только ради того, чтобы взглянуть и сразу уйти. И кроме того, мать у Наталии такая: чего доброго, ночного гостя и кочергой угостит.
Андрей старался не думать о Наталии, но, когда это ему удалось, глаза сами собой стали закрываться. Он уже подумывал попросить Вейкко посидеть у руля, чтобы самому вздремнуть полчасика. Вейкко родился и вырос на берегах этого озера и знает его не хуже, чем он, Андрей. Но Вейкко и Ирине было так хорошо и удобно сидеть вдвоем, что он не стал их беспокоить. А конюху Андрей руль ни за что не доверил бы. С ним заедешь бог весть куда. Да устал Пекка не меньше, чем Андрей. И спал, наверно, не больше, чем он. Часа два, от силы три. Разве днем поспишь, да и неудобно как-то. С отцом опять не встретились. Говорят, вечером приехал, а утром укатил в Петрозаводск. Правда, отец ездит так часто, что, если его каждый раз встречать да провожать, больше и делать ничего не надо.
От ровного, монотонного стука мотора клонило ко сну. Андрей задремал, не выпуская руль из руки. Когда волны сбивали катер с курса, рука его машинально поворачивала руль. Весной катер был ослепительно белым и на борту его красовалось имя гордой белоснежной птицы «Лебедь». За лето катеру немало досталось, и по внешнему виду он уже не соответствовал своему имени. Но в одном он был по- прежнему достоин этого названия — подобно лебедю, он в кромешной тьме и в любом тумане шел, не сбиваясь с курса. Шел, потому что за рулем сидел Андрей.
Пекка Васильев тоже клевал носом. Прошлой мочью так и не удалось толком поспать: ни свет ни заря они с Андреем выехали в Кайтаниеми за сеном. На обратном пути их застиг дождь. Лило как из ведра, и поднялись такие волны, что лодку стало заливать. В довершение всего канат не выдержал, два раза лопался. Одну лодку так и унесло ветром. Другую удалось доставить до берега...
В голову приходили мысли — то спокойные, убаюкивающие, то беспокойные, прогоняющие дремоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
И Хилма на камне у берега осталась сидеть одна.
Когда-то, еще в финской деревушке, Мирья слышала эту песню. Там тоже ее пели древние старушки, вспоминая годы далекой молодости. Странное дело — и здесь эту песню поют.
Хотора умолкла и принялась за жареную рыбу. Мирья попросила Ирину спеть что-нибудь новое, какую-нибудь современную карельскую песню.
Ирина начала тихо, потом запела в полный голос, самозабвенно:
Край прекрасный, край карельский...
Айно улыбнулась:
— Эту песню, мне помнится, я разучивала лет тридцать назад. Пой, Ирина, пой.
Потом Ирина спела о стремительной реке Кемь, через множество бурных порогов несущей свои воды к Белому морю. Видимо, Хотора когда-то знала слова песни: она тоже
временами подпевала. Когда Ирина кончила петь, Елена Петровна заметила:
Эта песня о моей родине. Слова ее написал Ялмари Виртанен, а музыку Иоусинен. И лет этой песне тоже за тридцать...
— Спойте что-нибудь посовременнее,— попросила Мирья.
Хотора запела:
Из гавани вышел фрегат, И скрылась в тумане земля-ля-ля-ля, И милый на скрипке играл На палубе корабля-я-ля-ля...
— Вот так современное! — улыбнулся Вейкко. Это была очень старинная песня.
Бабушка Хотора тут же отпарировала:
— Нынешняя молодежь наших песен и петь не умеет.
— Зато Хотора петь мастерица! — похвалила Ирина.
Польщенная ее словами Хотора стала во всеуслышание
восхвалять прежние времена:
— В старину-то мы пели что соловьи. Как выйдем на озеро сети ставить и, если погода тихая, как грянем песню, только по берегам эхо разносится, да...
Среди тайги дремучей Та розочка растет.
Хотора все песни пела, немного фальшивя, теперь же она пустила такого петуха, что Ирина поморщилась:
— Песня красивая, только трудная для исполнения.
— Тому, кто умеет, она нетрудная,— ответила бабушка и уверенно продолжала:
Вдали от бурь и от ветров...
Мирья не смогла сдержать улыбку и отвернулась. Вейкко тоже с трудом сдерживал смех. А Воронов и Елена Петровна, не обращая внимания на песни, давно уже препирались о своем. Воронов доказывал, что в каком-то здании напрасно принялись за внутреннюю отделку, надо было сперва соседний дом подвести под крышу. А Елена Петровна говорила, что все это чепуха — и так не хватает строительного леса и часть рабочих занята не в полную меру. Кроме того, зима на носу, и нужно хоть один дом закончить полностью.
— Или как товарищ секретарь парторганизации думает? — Елена Петровна обратилась к Вейкко.— Ты как
думаешь, что лучше — иметь десять домов, но без крыши или два, да под крышей?
— Что, что? — Вейкко не понял. И когда сообразил, что начальник и прораб опять обсуждают свои строительные дела, махнул рукой:—А ну вас, мы не на производственном совещании.
— Тоже мне— поморщилась Елена Петровна, обиженно прикусив губу, и сказала Воронову: — И почему это мы с тобой спорим? Люди вот легко живут. На работе о работе думают, а ушел с работы — все из головы долой.— Она с усмешкой посмотрела на Ларинена.
«Как такой сухарь может быть матерью? — вдруг подумал Вейкко.— Другие вот хоть песни поют. А она... только сметы да расходы».
И он подумал, что Мирье, наверно, скучно сидеть между Вороновым и Еленой Петровной, говорившими о непонятных для девушки вещах, да к тому же на языке, который Мирья почти еще не понимала.
— Садись-ка, Мирья, ко мне,— предложил он,— пусть начальство свое совещание проводит.
Мирья охотно пересела к Вейкко. Ей казалось странным и давно уже хотелось спросить у кого-нибудь, почему здесь, в Карелии, знают и поют те старинные финские песни, которые уже и в Финляндии почти забыли. Ведь Хил- мы и графы — это Финляндия. А почему они не поют своих песен, карельских? Странно! Она порывалась спросить у матери, но та говорила о каких-то делах. Может быть, Вейкко ответит.
— Скажи, а вот эти песни... Их здесь везде поют? Это же очень старые песни. А Хилмы и графы — это же Финляндия.
Вейкко задумался, потом сказал:
— Старые, говоришь, песни. Да. Видишь, новое и старое живут рядом. И песни живут. У нас есть автономная республика Дагестан. Республика небольшая, живет в ней более тридцати народов. У каждого свой язык, свои традиции. Выходят свои газеты, есть свои школы, литература. У каждого народа на своем языке. У нас... Есть и у нас свои песни...
Вейкко не закончил свою мысль, как Хотора снова запела:
Кукушка кукует над берегом Куйтто...
— Эта песня не о Куйтто, а об озере Сайма,— заметил Вейкко.— О своих берегах мы мало поем.
— А финский язык? — опять спросила Мирья.— Он же считается в Карелии государственным. А почему его так редко слышишь?
У бабушки Хоторы имелось свое мнение и на этот счет.
— Не в почете, доченька, был когда-то язык финский. Было такое время, было. Вот и слышишь его теперь не' часто.
Айно Андреевна укоризненно взглянула на Хотору:
— Ну что ты, Хотора. Те времена были, да сплыли. Молодежь даже не помнит их.
Вейкко пояснил Мирье:
— Было такое время. Что только в вину людям не ставили! А вопрос о языке намного сложнее. Ведь в Карелии идет такое большое строительство. Одними своими силами тут не справишься. И люди едут к нам. Ты же видишь, сколько у нас здесь национальностей. И конечно, больше русских. Даже в Хаукилахти. Не говоря уже о Юлюкоски...
— Как мне хочется побывать в Юлюкоски. Мама говорит, что там не просто стройка, там...
— Да, тебе, Мирья, надо съездить в Юлюкоски.— И Вейкко опять продолжал свое: —Что же касается языка...
Айно не выдержала и заметила:
— Да оставь ты эти проблемы языка. Жаркое стынет. И рюмка стоит нетронутой. Нашли тему: одни-—о стройке, другие — о языке.
В комнату вошел стройный, темноволосый парень.
Вытирая носовым платком мокрое от дождя лицо, он неторопливо оглядел сидевших за столом, кого-то разыскивая взглядом.
— Опять дождь идет? — спросила Ирина.
— Не заметил,—рассеянно ответил парень.
Ирина рассмеялась:
— Ну и невнимательный человек ты, Валентин. Сам весь мокрый, а дождя не заметил.
Мирья знала, что Валентин тоже родом с Кайтаниеми и Ирине приходится двоюродным братом.
— Где же ты пропадал? — проговорила Айно Андреевна.— Садись сюда, на мое место.
Хотора взяла бутылку, налила парню стакан водки.
— Чтоб приходил вовремя, выпьешь штрафную, милый...
— Я не пью.— Валентин отодвинул стакан.
— Ну как там? — спросил Вейкко у Валентина. Он, по- видимому, знал, почему тот задержался.
— Кажется, недостача,— понизив голос, ответил Валентин.— И большая.
— Где? У кого?
Айно Андреевна остановилась с тарелкой в руке — она несла на стол нарезанную аккуратными кружочками колбасу.
— Расскажи людям,— поддержал Вейкко.— Чего скрывать...
И Валентин сказал громко, чтобы все слышали:
— В столовой была ревизия. Недостача...
— У Изольды?!
Все зашумели, заговорили одновременно:
— Кто бы мог подумать, что Изольда...
— Такая хорошая девушка, порядочная и...
— Всегда они порядочными кажутся, эти растратчицы...
— Ну и молодежь нынче пошла...
— Кто ее знает, что она делала и где была до приезда к нам?
— Что она успела сделать? Школу кончила да курсы...
А Хотора заявила с непоколебимой уверенностью, словно сама проверяла отчеты Изольды:
— Это другие воровали. Не Изольда. Те, кто товар выдавал да деньги получал, кто в буфете работает. А все свалили на бедную девушку.
Говорили больше по-русски, и Мирья поняла не все и не сразу. Когда же до нее дошло, что речь идет об Изольде, этой симпатичной и всегда приветливой заведующей столовой и что эта девушка растратила казенные деньги, стало до слез жалко ее.
— Эго ужасно! Просто не верится,— сказала она подсевшему к ней Валентину.
— Вряд ли мы здесь что-либо выясним, давайте Изольду оставим в покое,— предложил Вейкко.
— Да, ужасно,— согласился юноша.— Она же была комсомолка.
— Была? Разве ее уже исключили?
— Нет, сначала надо разобраться.
— А если Изольда окажется невиноватой, ей ведь ничего не будет? — спросила Мирья.
Вейкко кивнул, а Валентин поспешил заверить Мирыо, что в наши дни невиновный не может пострадать.
В дверь громко постучали, и разговор об Изольде оборвался. Вошел человек в мокрой фуфайке и резиновых сапогах. Это был конюх Пекка Васильев, Утром Мирья видела, как он разгружал на берегу сено из лодки и упал в воду. Пекка опять был насквозь мокрый, словно и не переодевался после утреннего купанья.
Воронов понял, что Пекка пришел именно к нему.
— Дождь еще идет?
— Нет, уже стихает,— хмуро ответил Пекка, смахивая капли дождя с заросших густой щетиной щек.— Впрочем, я пришел не о погоде говорить. Есть дела и поважнее. Я хочу спросить, чем будем лошадей кормить.
— Как? Разве овес кончился? — удивился Воронов.
— А вы что думаете, если одним овсом коней кормить. Хороший хозяин кроме овса и сеном запасается.
Айно Андреевна принесла из кухни стул и предложила Пекке.
— Нет, нет, спасибо,— отнекивался Пекка.— Я не за тем пришел, я вот о лошадях, они... Что скажешь, хозяин?
— Откуда же я тебе сена возьму и подам? — растерянно спросил Воронов.
— Знаешь, хозяин, я сена не ел даже в самые голодные годы.
Айно потащила Пекку к столу.
— Нет, нет, я не сяду. В этаком виде.— Пекка взглянул на фуфайку.— Я лучше стоя. Ваше здоровье!
Он взял приготовленный для него стакан водки, выпил, закусил куском селедки. И снова обратился к Воронову:
— Надо немедленно ехать в Кайтаниеми за сеном. Дождь прошел. На озере тоже вроде поутихло.
— Кто поедет? Время позднее,— задумался Воронов.
— Я поеду. Только отдайте распоряжение катёристу.
— Ты же утром уже за сеном ездил,— заметила Елена Петровна не столько Пекке, сколько Воронову.
— Ну и что же, что ездил? Одну лодку ветром угнало, а другой тоже здорово досталось. Сена привезли столько, что им только... знаешь, на что его только хватит. Я бы не поехал, если бы лошади были такие же умные, как некоторые начальники. А им, сердечным, и невдомек, что у нас теперь машин столько, что их лошадиное дело уже прошлое и им надо добровольно и сознательно подохнуть с голоду. Вот эту политику я им никак не могу втолковать. Так-то они умные и все понимают. Когда кончается сено, они не умеют, как некоторые начальники, ковыряться в носу да руками разводить,
— Ну, завелся.— Воронов вылез из-за стола.— Пошли, что-нибудь придумаем.
— Да нет, вы зря уходите. Черканите пару слов катеристу и...
— Пошли, пошли.
Воронов накинул плащ и вышел вслед за конюхом.
Ирина спросила у Вейкко:
— Может, мы поедем с ними?
Вейкко выскочил на крыльцо и крикнул в темноту:
— Пекка, пусть Андрей нас подождет. Мы с Ириной тоже поедем.
— Ладно,— ответил голос Пекки из темноты.
Ирина подошла к Елене Петровне:
— А Мирью ты не отпустишь к нам?
— Пусть сама решает.
Гости начали расходиться. Валентин вышел вместе с Еленой Петровной и Мирьей. Он попросил разрешения проводить их.
— Кажется, опять ветер поднимается,— говорил он, обращаясь больше к матери, чем к дочери.— Да и экзамены Мирье скоро сдавать, засиживаться не стоит.
— Да, я тоже так думаю,— согласилась Елена Петровна. Было так темно, что Валентин не видел, как она при этом всепонимающе усмехнулась.— Как ты думаешь, Мирья, Валентин прав?
Мирья ничего не ответила: она думала о Нийло и о далеком озере Хаапавеси, где пенились такие же большие волны и тоже, наверно, лил дождь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
От берега отошла моторка с тремя порожними лодками на буксире и, переваливаясь с волны на волну, направилась из бухты в открытое озеро.
Вейкко Ларинен сидел спиной к ветру, накинув широкий парусиновый плащ на себя и на Ирину. Пекка Васильев устроился на передней скамье и смотрел вперед во тьму. Искры из его папироски быстрыми светлячками летели над лодкой и вдруг, вспыхнув ярко-ярко, угасали, не достигнув кормы. Андрей был на своем месте у руля.
Небо было затянуто густыми тучами, и на озере стояла кромешная тьма. Однако Андрей не стал включать свет на компасе. Сийкаярви, это огромное озеро со всеми многочисленными проливами, губами, островами, он знал так досконально, что смог бы провести свой катер в любое место хоть с закрытыми глазами. Он вел его по ему одному ведомым ориентирам, различая в непроглядной ночи то, что другие не видели. Вот и сейчас он знает, что по правому борту находится скалистый островок, на котором растут три низких, искривленных ветрами и морозами сосенки. Если напрячь зрение и всмотреться в темноту, можно, пожалуй, увидеть его. А если на помощь зрению подключить еще воображение, то вон там, чуть левее, увидишь огни нового поселка Кайтасалми. От островка с тремя соснами надо взять сразу вправо и потом идти прямо-прямо. Часа через полтора выйдешь к старинной деревне Кайтаниеми. Туда они и направлялись. А Кайтаниеми, конечно, на своем месте, никуда она не денется.
Вот и все навигационные навыки, необходимые для плавания по Сийкаярви. А сколько пришлось сдавать экзаменов, чтобы получить права судоводителя! Что только не пришлось зазубривать! Всякие там сигналы — световые, звуковые. Надо было научиться ориентироваться по карте. Надо было разбираться в типе кораблей, различать по огням на мачте их назначение, груз. А кораблей-то на Сийкаярви (если не считать моторов) всего три — три буксира. Андрей знал их капитанов и их команды, как свою семью. Ему было известно все, что происходило в этом флоте. Только этих знаний на экзаменах не требовали.
Впрочем, о некоторых вещах он не стал бы рассказывать, хотя бы и попросили.
В последнее время во флоте Сийкаярви сложилось напряженное, весьма щекотливое положение: Николай, капитан одного из буксиров, стал приударять за Наталией, за его, Андрея, Наталией. Прямо-таки прохода не дает.
Неделю назад Николаю каким-то образом удалось заманить Наталию на свой буксир. Дескать, посмотреть на корабль. Добро, было бы на что смотреть, а то корыто корытом — старое да грязное. Андрей узнал об этом сразу. Он подъехал к буксиру на своем катере и велел Наталии немедленно спуститься к нему. Девушка безропотно выполнила приказание. Андрей включил мотор, дал газ и, ни слова не говоря, отвез Наталию на берег. Высадил ее у самого дома и, не сказав ни слова, развернулся и умчался. Это случилось неделю тому назад. Потом, пару дней спустя, в Кайтаниеми Андрей снова встретился с Наталией. Девушка хотела было подойти к нему, но он отвернулся и ушел. А сам все время думал о ней. Он уже решил: все, между ним и Наталией все кончено. Единственное, что он сделает,— не допустит, чтобы Наталия досталась Николаю, этому пьянчуге и трепачу. Но с самим собой он ничего не мог поделать — ему хотелось повидать Наталию, хотя бы мельком. Прошлой ночью он был в Кайтаниеми, теперь опять направлялся туда. Но Наталию он не увидит. Не пойдет же среди ночи он будить ее, только ради того, чтобы взглянуть и сразу уйти. И кроме того, мать у Наталии такая: чего доброго, ночного гостя и кочергой угостит.
Андрей старался не думать о Наталии, но, когда это ему удалось, глаза сами собой стали закрываться. Он уже подумывал попросить Вейкко посидеть у руля, чтобы самому вздремнуть полчасика. Вейкко родился и вырос на берегах этого озера и знает его не хуже, чем он, Андрей. Но Вейкко и Ирине было так хорошо и удобно сидеть вдвоем, что он не стал их беспокоить. А конюху Андрей руль ни за что не доверил бы. С ним заедешь бог весть куда. Да устал Пекка не меньше, чем Андрей. И спал, наверно, не больше, чем он. Часа два, от силы три. Разве днем поспишь, да и неудобно как-то. С отцом опять не встретились. Говорят, вечером приехал, а утром укатил в Петрозаводск. Правда, отец ездит так часто, что, если его каждый раз встречать да провожать, больше и делать ничего не надо.
От ровного, монотонного стука мотора клонило ко сну. Андрей задремал, не выпуская руль из руки. Когда волны сбивали катер с курса, рука его машинально поворачивала руль. Весной катер был ослепительно белым и на борту его красовалось имя гордой белоснежной птицы «Лебедь». За лето катеру немало досталось, и по внешнему виду он уже не соответствовал своему имени. Но в одном он был по- прежнему достоин этого названия — подобно лебедю, он в кромешной тьме и в любом тумане шел, не сбиваясь с курса. Шел, потому что за рулем сидел Андрей.
Пекка Васильев тоже клевал носом. Прошлой мочью так и не удалось толком поспать: ни свет ни заря они с Андреем выехали в Кайтаниеми за сеном. На обратном пути их застиг дождь. Лило как из ведра, и поднялись такие волны, что лодку стало заливать. В довершение всего канат не выдержал, два раза лопался. Одну лодку так и унесло ветром. Другую удалось доставить до берега...
В голову приходили мысли — то спокойные, убаюкивающие, то беспокойные, прогоняющие дремоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38