Ничего, что денег не хватает и ни один банк не даст ссуды, пока не найдется состоятельных поручителей или хорошей работы. Зато есть свой участок. Нийло был твердо уверен, что со временем все уладится.
Парню так не терпелось показать Мирье свой земельный участок, что он не стал дожидаться воскресенья. Сегодня рано утром они сели на автобус и поехали за город. Смотреть пока еще, в сущности, было нечего — небольшой квадрат земли, поросший можжевельником и молодыми сосенками. Место высокое, с него хорошо видно озеро с островками и проливами, хотя до берега больше километра. Сюда можно ехать и пароходом. Нийло захотел, чтобы Мирья узнала и этот путь. И вот она возвращается домой на катере. Нийло остался на своем участке, чувствуя себя уже настоящим хозяином, занялся делом. Правда, дела-то особенного и не было, да и никаких орудий труда, если не считать пуукко, у него не оказалось. Он стал собирать камни в кучи.
Нийло твердо верил, что они будут жить вместе, хотя Мирья ничего определенного не обещала. Парень несколько раз спрашивал ее, потом перестал спрашивать, решив, видимо, что все ясно и так. «А Нийло будет неплохим спутником жизни,— думала Мирья.— К чему тут обещания и клятвы! Попытаемся общими усилиями построить домишко». У нее тоже было кое-что в банке: часть денег, которые после продажи Алиианниеми отец положил на ее имя; кроме того, собственные скромные сбережения. Правда, сумма небольшая, но все-таки...
Мирья взглянула на часы: она опаздывала на работу уже больше чем на час, но она отпросилась у секретаря отделения и поэтому не беспокоилась.
Катер медленно подошел к пристани. Пассажиры вышли на палубу. Их было немного — несколько крестьянок с корзинками и два каких-то господина, которые, видимо, тоже торопились, беспокойно поглядывая на часы. Мирья выскочила на пристань первой и чуть ли не бегом поспешила на работу.
В помещении отделения было тихо и сумрачно. Мирья увидела здесь отца. Они с Танттуненом о чем-то разговаривали.
— Ты когда приехал? Как мама?
— Ничего. Стареет понемногу. А где это ты гуляешь в рабочее время? — строго спросил Матикайнен.
Танттунен ответил за Мирыо:
— Она у меня отпросилась. Пока Мирью ругать не за что.
— Я ездила смотреть участок Нийло,— призналась Мирья.
— Вот оно что. Ну и как? — Голос отца стал грустным.— Ладно, Мирья, потом поговорим. У нас тут дела.
Отец часто приходил к Танттунену по делам местной организации общества «Финляндия — СССР». Мирья вышла в другую комнату и села за свой стол. Она слышала разговор отца и Танттунена, но сегодня речь шла не о делах общества, а о вопросах заработной платы. Мирья не присутствовала при начале беседы и поняла только, что с рабочими поступили несправедливо. Зарплату им не урезали — даже господин Халонен не решился бы на это, не то поднялась бы настоящая буря,— но в организации труда была произведена какая-то перестройка, приведшая к тому, что сдельный заработок рабочих понизился почти на четверть.
Матикайнен уговаривал Танттунена:
— Ты человек ученый. Посоветуй, как нам быть? Они так хитро все подстроили, что профсоюз не может вмешаться. И на трудовое соглашение не сошлешься...
— Да что я...— уклончиво ответил Танттунен.— У нас тут свои дела. Так что стойте уж сами за себя.
Мирья знала, что Танттунен так именно и скажет— секретарь общества никогда не вмешивался в подобные дела. Но сегодня Мирью прямо зло взяло: неужели общество должно быть в стороне от насущных забот рабочих?
Отец заметил:
— Ты, Танттунен, как бутерброд: слой рабочего, другой — буржуя.
Мирья зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Танттунен ведь такой худой, высохший, что трудно отыскать в нем какие-то слои — только кости да кожа.
Отец продолжал:
— Ну а на это тебе придется ответить, хотя бы по долгу службы,— шутливо проговорил он.— Скажи, наше общество только для господ или и для простых людей тоже? Только для городских жителей или и для сельских?
— Видно, ты, Матти, сегодня не выспался. Что-то ты не в духе,— усмехнулся Танттунен.— Мирья, не приготовишь ли нам кофе? Может, он поможет.
— Тебе самому нужен кофе. Впрочем, и я не против,— засмеялся Матикайнен.— Так вот слушай, теперь серьезно. Советские фильмы сперва идут в городе, а нам — если вспомнят — пошлют, чаще забывают. Лекторов из Советского Союза приглашают к господам, а рабочий стой на улице и жди. Так ведь? Советских артистов мы видим только на фотографиях. Да и то — как им смазливые девчонки цветы подносят. «Кансанкулттуури» продает советские книги только в районных отделениях общества и в своих магазинах. Где они? Только не у нас. А что остается делать нам, на периферии? Нет ничего удивительного, если у нас один учитель, в общем-то здраво рассуждающий и своим умом ищущий истину парень, говорит, что общество «Финляндия — СССР» — это некая пропагандистская организация, не пользующаяся доверием народа...
Мирья принесла кофе.
— А из тебя, Матти, вышел бы оратор что надо,— заметил Танттунен.— Жаль только, что аудитория на этот раз маловата: я да Мирья.
— И больше ты ничего не скажешь?
Все внимание Танттунена было обращено на кусок сахара, который он положил в чашку с кофе. Только убедившись, что сахар растаял, секретарь не спеша ответил:
— Безусловно, ты во многом прав. Но сам знаешь, что советские артисты и лекторы у нас бывают очень и очень редко, а программа у них так перегружена, что мы при всем желании не можем послать их во все местечки. Что касается кинокартин и литературы... И тут ты прав, У нас уже был разговор. Этими делами занимается госпожа Халонен. Она не успевает, да и нельзя от нее многого требовать — она же не состоит в штате.
Мирья робко возразила:
— Простите, но госпожа Халонен работает не ради денег. Она бескорыстно, из самых чистых побуждений отдается работе общества. Она говорит, что нет благороднее работы, чем наша.
Танттунен кивал, соглашаясь с Мирьей, хотя на его губах и промелькнула скрытая усмешка. Отец нахмурился, но ответил уклончиво:
— Конечно... Когда она говорит о мире и дружбе с Советским Союзом, ее стоит послушать. И это говорит она от чистого сердца. Но мне все же кажется, что...— Матикайчен несколько недоуменно посмотрел на дочь,— что к культурным связям с Советским Союзом, ко всему, что исходит оттуда, она относится с опаской, сомнениями... Впрочем, тебе лучше ее знать,— обратился он опять к Танттунену.
— Да, да,— рассеянно отвечал секретарь, занятый своим кофе: он внимательно следил за тем, чтобы не перелить сливок. И, видимо, ему удалось налить их ровно столько, сколько нужно, потому что, удовлетворенный, он опять вернулся к разговору:
— У вас тоже такая паршивая погода?
— Случается. Но лето еще свое возьмет.
— Да, конечно.
И Танттунен опять перешел к делам общества:
— Тут один коммерции советник вернулся из поездки по Советскому Союзу. Я попросил его выступить у нас, рассказать о своих впечатлениях. Он обещал, но о дне выступления не условились. Сегодня я зайду к нему, договоримся. Приходи, послушай.
— Я-то знаю, что коммерции советники скажут. И все же охотно пришел бы, конечно, но не знаю, смогу ли. Все вечера заняты. Ну что ж, у меня всё. Иди к своему коммерции советнику. Мы тут еще с Мирьей потолкуем.
Оставшись одни, Мирья и Матти посидели молча. Потом отец сказал:
— Да, стара стала мама и все тоскует. Только и думает о тебе да об Алинанниеми. А тебя дома нет.
— Бедная мама,— тихо сказала Мирья, отвернувшись к окну.
— Когда же Нийло построит свой дом? — осторожно поинтересовался отец.
— Когда будет работа и деньги.
Отец опять помолчал, потом сказал:
— Я прошу тебя, Мирья, только не забывай маму.
— Ну папа... Ну зачем ты такое...
Мирья повернулась к отцу. На глазах ее были слезы.
— А как ты здесь, в городе?
— Что я... Госпожа Халонен заботится обо мне, иногда даже слишком.
— Так, так. Хорошо,— но по голосу отца чувствовалось, что это не так уж хорошо.
— И Танттунен хорошо ко мне относится. Напрасно ты его ругаешь. Его нужно понимать.
— Я-то его знаю. Было бы неплохо, если бы и ты поняла его по-настоящему... Но мне, пожалуй, пора на автобус.
— Может, зайдем в госпоже Халонен? Кофе попьем.
— Да нет, не стоит. Да и некогда уже. Ну, всего хорошего.
Матикайнен попрощался с дочерью и, не оглядываясь, вышел. Мирье стало грустно. Она решила про себя, что все следующее воскресенье проведет с матерью. Может, забежит к Лейле, но только на минутку.
Потом задумалась: что же отец имел в виду, говоря, что Танттунена надо понимать по-настоящему. И что же он за человек?
Когда-то давно Танттунен работал токарем, потом учился в коммерческом училище, но коммерсантом не стал, а пошел в социал-демократическую газету. Во время войны он отмежевался от социал-демократов, но к коммунистам не примкнул.
Казалось, Танттунену никакого дела нет до того, что происходит в городе. Но стоило кому-нибудь нелестно отозваться о Советском Союзе, как секретарь преображался. Он весь выпрямлялся, серые глаза его загорались огоньком, который не предвещал ничего хорошего. Правда, и в этих случаях он старался говорить вялым голосом, даже зевал. 11о Мирья знала, что это спокойствие напускное — внутри у секретаря все клокотало и кипело.
Однажды вечером — было это в первые дни работы Мирьи — они остались вдвоем. Секретарь, весь в густых клубах табачного дыма, что-то старательно писал, потом вдруг отодвинул бумаги в сторону и долгим, пристальным взглядом, посмотрел на девушку. Мирье даже стало не по себе.
— А ты, говорят, советская? Что ж, это очень хорошо.
— Я же ничего не помню,— призналась Мирья.
— Это ничего. Я тоже в свое время ничего не знал, что это за страна, а теперь, как видишь, плохо или хорошо, работаю окружным секретарем общества, которое должно разъяснять людям, что это за страна и в каких отношениях с ней нам выгоднее быть. Да, Мирья, твоя страна, я говорю — Советский Союз, была для меня когда-то что быку красная тряпка. На зимнюю войну пошел как бык на красное — пригнув морду к земле и выставив вперед рога, с мычанием и ревом. И мне было плевать, какие козни строились против этой страны и какая незавидная роль отведена в них нашей Суоми. А я ведь как-никак считал себя журналистом и с умным видом поучал других.
«С чего он это мне?..» — Мирья не понимала, почему он исповедуется перед ней, молодой, неопытной девушкой. Словно угадывая ее мысли, Танттунен промолвил:
— Финляндия может жить только в дружбе с Советским Союзом. Я к тому, чтобы ты понимала, для чего существует наше общество.
Танттунен полистал бумаги какой-то рукописи.
— А почему ты теперь редко пишешь? — спросила Мирья.— Люди охотно читают твои статьи.
— Пописываю иногда. Да получается вроде Нового завета. Человеку, видишь ли, легче учить других, чем самому учиться. Когда учишь других, тебе за это платят, а когда сам учишься, то не один пот прольешь, да к тому же нередко учат битьем. Я это на своей шкуре познал. Меня много били. Был маленький — отец ремнем учил, стал большим — от Красной Армии досталось... Вот и научили уму-разуму.
От отца Мирья слышала, что Танттунен ночи напролет сидит за книгами. Да и сама она видела, что секретарь приходит на работу с припухшими веками. Говорили, что он удивительно хорошо знает все, что касается Советского Союза. Он самостоятельно овладел несколькими языками, свободно читал по-русски, но сам посмеивался: что за чертовщина — русские никак не могли его понять, когда он в Москве пытался обойтись без переводчика. А в Москве он бывал не раз — то в составе разных делегаций, то туристом.
— Вот к чему я это,— повторил под конец секретарь.— .Уж кто-кто, а ты должна больше читать. Тебе надо знать Советский Союз. Тем более что работаешь у нас. Это такая страна, о которой есть что изучать, есть над чем подумать. Зайди-ка вечером к нам, я выберу тебе что-нибудь для начала.
— Как мне хотелось бы учиться! —вырвалось у Мирьи.— Правда, что в Советском Союзе не нужно быть богатым, чтобы попасть в институт? Ты ведь знаешь...
— Правда, Мирья, правда. И не только это ты должна знать. Но раз уж ты оказалась в другой стране, то с ней ты, видимо, и должна связать свою судьбу. Слышала, наверно, один старый девиз. Теперь бы я его переиначил так: «Мы — не советские, американцами не станем, так что будем финнами». Каждый должен помнить это, исходить из этого. Даже в учебе.
После этой беседы Мирья часто ходила к Танттунену за литературой. Его дом буквально был набит книгами. Стены обеих комнат небольшой квартиры заставлены книжными полками.
Шумливая детвора вертелась даже на кухне.
— Своих-то у меня всего четверо,— пояснил Танттунен,— а это соседские заходят в гости... И пусть ходят, баловники.
— А читать они не мешают?
— У нас так заведено: в десять чтобы все до единого спали.
В городской квартире госпожи Халонен у Мирьи была своя маленькая комната и свой письменный стол. В гостиной находилась большая библиотека, которой она могла пользоваться, с условием ставить книги на свое место.
Вскоре па столе Мирьи стали появляться книги, которых не имелось в библиотеке госпожи: «История СССР», «История КПСС», произведения Ленина, книги советских писателей. Однажды, вернувшись домой, Мирья обнаружила на столе иную литературу. Правда, книги о Советском Союзе были только сдвинуты в сторону и аккуратно сложены на краю стола. Но в самом центре стояла другая стопка книг: «История Финляндии», несколько книг об «освободительной войне», а в самом низу оказалась толстая книга в красном переплете. Мирья когда-то держала ее в руках, но она была так напичкана антисоветчиной, что девушке стало противно читать. Мирья поняла, что значит появление этих книг на ее столе, и на следующий день унесла всю литературу о Советской стране, которой ее снабдил Танттунен, в общество, где и читала, иногда засиживаясь до поздней ночи. А на квартире госпожи Халонен она знакомилась с другой литературой, притом так же внимательно. Только к одной книге она не прикасалась — к толстой книге в красном переплете. Мирья отнесла ее в библиотеку
госпожи и сунула на полку. Пусть госпожа сама читает!
Однажды в отделение общества пришел инженер, живший в одном доме с Мирьей. Тот самый, которому она показала язык на стройке. Мирья удивилась: каким ветром его занесло? А Танттунен встретил его как старого знакомого.
— Здравствуйте, господин Иокивирта. Рад вас видеть. Садитесь, пожалуйста.
Господин Иокивирта сел, обвел комнату критическим взглядом и начал:
— Вы, конечно, читали, как коммунисты обливают грязью меня и нашу компанию.
— Да, что-то такое случайно бросилось в глаза.
— Но это ведь клевета, правда?
— Да я ведь... так, мельком... Не обратил внимания.
— Это сплошная инсинуация. Я и пришел, чтобы вы посоветовали им воздерживаться от этого, а еще лучше — оставить в покое нашу компанию.
— Да я вот... Я занят делами общества. Уж постарайтесь сами постоять за себя.
Мирья улыбнулась: секретарь ответил этому реакционеру почти теми же словами, как и ее отцу-коммунисту, когда он приходил посоветоваться по вопросам заработной платы.
Танттунен был Танттунен.
Господин Иокивирта занимал большую, прекрасно обставленную квартиру в самом центре города, хотя и служил всего лишь прорабом на стройке. Видимо, не случайно поговаривали, что он в компании не просто инженер, а имеет куда больший вес.
В столовой сидели гости. Ужин уже заканчивался, и гостям подали кофе с коньяком. Один из них, коммерции советник, низкого роста, лысый, лет пятидесяти, отказался от коньяка, заметив, что врачи запретили ему пить. Он пил кофе маленькими глотками, просматривал пачку отпечатанных на машинке листов.
— Вот она, наша свобода слова,— ворчал Иокивирта.— Даже свои говорят, что нельзя опубликовать...
— Ну, ну,— сочувственно повторял коммерции советник.— Значит, так и говорят?
— Внешняя политика! — усмехнулся Иокивирта.— А по-моему, свобода печати — это внутренняя политика!
— Да, но я... Я ведь не читал,— замялся советник.— А вы и раньше что-нибудь писали?
— Только очерки о боях во фронтовые газеты.
— Да, да. Тут, очевидно, нужно и уменье, и навыки. Я, конечно, не разбираюсь в этих делах. Я только читаю, а писать не пишу... Разве что деловые письма. Да и то пишу не сам, лишь подписываю... А вот у вас тут сказано: «Так финский солдат покинул землю соплеменников, утомленный и удрученный, но не упавший духом, хоть крылья и были сломаны...» Что это за крылья? И аллитерация? Почти как в «Калевале». Или вот... «И след остался на болотах, неизгладимый, обвиняющий; и крик в сердцах немым укором: почему мы не дошли до цели...» Какой цели? Нет, так это уже не то... Особенно теперь. Времена не те. Не знаю, не знаю, не читал всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Парню так не терпелось показать Мирье свой земельный участок, что он не стал дожидаться воскресенья. Сегодня рано утром они сели на автобус и поехали за город. Смотреть пока еще, в сущности, было нечего — небольшой квадрат земли, поросший можжевельником и молодыми сосенками. Место высокое, с него хорошо видно озеро с островками и проливами, хотя до берега больше километра. Сюда можно ехать и пароходом. Нийло захотел, чтобы Мирья узнала и этот путь. И вот она возвращается домой на катере. Нийло остался на своем участке, чувствуя себя уже настоящим хозяином, занялся делом. Правда, дела-то особенного и не было, да и никаких орудий труда, если не считать пуукко, у него не оказалось. Он стал собирать камни в кучи.
Нийло твердо верил, что они будут жить вместе, хотя Мирья ничего определенного не обещала. Парень несколько раз спрашивал ее, потом перестал спрашивать, решив, видимо, что все ясно и так. «А Нийло будет неплохим спутником жизни,— думала Мирья.— К чему тут обещания и клятвы! Попытаемся общими усилиями построить домишко». У нее тоже было кое-что в банке: часть денег, которые после продажи Алиианниеми отец положил на ее имя; кроме того, собственные скромные сбережения. Правда, сумма небольшая, но все-таки...
Мирья взглянула на часы: она опаздывала на работу уже больше чем на час, но она отпросилась у секретаря отделения и поэтому не беспокоилась.
Катер медленно подошел к пристани. Пассажиры вышли на палубу. Их было немного — несколько крестьянок с корзинками и два каких-то господина, которые, видимо, тоже торопились, беспокойно поглядывая на часы. Мирья выскочила на пристань первой и чуть ли не бегом поспешила на работу.
В помещении отделения было тихо и сумрачно. Мирья увидела здесь отца. Они с Танттуненом о чем-то разговаривали.
— Ты когда приехал? Как мама?
— Ничего. Стареет понемногу. А где это ты гуляешь в рабочее время? — строго спросил Матикайнен.
Танттунен ответил за Мирыо:
— Она у меня отпросилась. Пока Мирью ругать не за что.
— Я ездила смотреть участок Нийло,— призналась Мирья.
— Вот оно что. Ну и как? — Голос отца стал грустным.— Ладно, Мирья, потом поговорим. У нас тут дела.
Отец часто приходил к Танттунену по делам местной организации общества «Финляндия — СССР». Мирья вышла в другую комнату и села за свой стол. Она слышала разговор отца и Танттунена, но сегодня речь шла не о делах общества, а о вопросах заработной платы. Мирья не присутствовала при начале беседы и поняла только, что с рабочими поступили несправедливо. Зарплату им не урезали — даже господин Халонен не решился бы на это, не то поднялась бы настоящая буря,— но в организации труда была произведена какая-то перестройка, приведшая к тому, что сдельный заработок рабочих понизился почти на четверть.
Матикайнен уговаривал Танттунена:
— Ты человек ученый. Посоветуй, как нам быть? Они так хитро все подстроили, что профсоюз не может вмешаться. И на трудовое соглашение не сошлешься...
— Да что я...— уклончиво ответил Танттунен.— У нас тут свои дела. Так что стойте уж сами за себя.
Мирья знала, что Танттунен так именно и скажет— секретарь общества никогда не вмешивался в подобные дела. Но сегодня Мирью прямо зло взяло: неужели общество должно быть в стороне от насущных забот рабочих?
Отец заметил:
— Ты, Танттунен, как бутерброд: слой рабочего, другой — буржуя.
Мирья зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Танттунен ведь такой худой, высохший, что трудно отыскать в нем какие-то слои — только кости да кожа.
Отец продолжал:
— Ну а на это тебе придется ответить, хотя бы по долгу службы,— шутливо проговорил он.— Скажи, наше общество только для господ или и для простых людей тоже? Только для городских жителей или и для сельских?
— Видно, ты, Матти, сегодня не выспался. Что-то ты не в духе,— усмехнулся Танттунен.— Мирья, не приготовишь ли нам кофе? Может, он поможет.
— Тебе самому нужен кофе. Впрочем, и я не против,— засмеялся Матикайнен.— Так вот слушай, теперь серьезно. Советские фильмы сперва идут в городе, а нам — если вспомнят — пошлют, чаще забывают. Лекторов из Советского Союза приглашают к господам, а рабочий стой на улице и жди. Так ведь? Советских артистов мы видим только на фотографиях. Да и то — как им смазливые девчонки цветы подносят. «Кансанкулттуури» продает советские книги только в районных отделениях общества и в своих магазинах. Где они? Только не у нас. А что остается делать нам, на периферии? Нет ничего удивительного, если у нас один учитель, в общем-то здраво рассуждающий и своим умом ищущий истину парень, говорит, что общество «Финляндия — СССР» — это некая пропагандистская организация, не пользующаяся доверием народа...
Мирья принесла кофе.
— А из тебя, Матти, вышел бы оратор что надо,— заметил Танттунен.— Жаль только, что аудитория на этот раз маловата: я да Мирья.
— И больше ты ничего не скажешь?
Все внимание Танттунена было обращено на кусок сахара, который он положил в чашку с кофе. Только убедившись, что сахар растаял, секретарь не спеша ответил:
— Безусловно, ты во многом прав. Но сам знаешь, что советские артисты и лекторы у нас бывают очень и очень редко, а программа у них так перегружена, что мы при всем желании не можем послать их во все местечки. Что касается кинокартин и литературы... И тут ты прав, У нас уже был разговор. Этими делами занимается госпожа Халонен. Она не успевает, да и нельзя от нее многого требовать — она же не состоит в штате.
Мирья робко возразила:
— Простите, но госпожа Халонен работает не ради денег. Она бескорыстно, из самых чистых побуждений отдается работе общества. Она говорит, что нет благороднее работы, чем наша.
Танттунен кивал, соглашаясь с Мирьей, хотя на его губах и промелькнула скрытая усмешка. Отец нахмурился, но ответил уклончиво:
— Конечно... Когда она говорит о мире и дружбе с Советским Союзом, ее стоит послушать. И это говорит она от чистого сердца. Но мне все же кажется, что...— Матикайчен несколько недоуменно посмотрел на дочь,— что к культурным связям с Советским Союзом, ко всему, что исходит оттуда, она относится с опаской, сомнениями... Впрочем, тебе лучше ее знать,— обратился он опять к Танттунену.
— Да, да,— рассеянно отвечал секретарь, занятый своим кофе: он внимательно следил за тем, чтобы не перелить сливок. И, видимо, ему удалось налить их ровно столько, сколько нужно, потому что, удовлетворенный, он опять вернулся к разговору:
— У вас тоже такая паршивая погода?
— Случается. Но лето еще свое возьмет.
— Да, конечно.
И Танттунен опять перешел к делам общества:
— Тут один коммерции советник вернулся из поездки по Советскому Союзу. Я попросил его выступить у нас, рассказать о своих впечатлениях. Он обещал, но о дне выступления не условились. Сегодня я зайду к нему, договоримся. Приходи, послушай.
— Я-то знаю, что коммерции советники скажут. И все же охотно пришел бы, конечно, но не знаю, смогу ли. Все вечера заняты. Ну что ж, у меня всё. Иди к своему коммерции советнику. Мы тут еще с Мирьей потолкуем.
Оставшись одни, Мирья и Матти посидели молча. Потом отец сказал:
— Да, стара стала мама и все тоскует. Только и думает о тебе да об Алинанниеми. А тебя дома нет.
— Бедная мама,— тихо сказала Мирья, отвернувшись к окну.
— Когда же Нийло построит свой дом? — осторожно поинтересовался отец.
— Когда будет работа и деньги.
Отец опять помолчал, потом сказал:
— Я прошу тебя, Мирья, только не забывай маму.
— Ну папа... Ну зачем ты такое...
Мирья повернулась к отцу. На глазах ее были слезы.
— А как ты здесь, в городе?
— Что я... Госпожа Халонен заботится обо мне, иногда даже слишком.
— Так, так. Хорошо,— но по голосу отца чувствовалось, что это не так уж хорошо.
— И Танттунен хорошо ко мне относится. Напрасно ты его ругаешь. Его нужно понимать.
— Я-то его знаю. Было бы неплохо, если бы и ты поняла его по-настоящему... Но мне, пожалуй, пора на автобус.
— Может, зайдем в госпоже Халонен? Кофе попьем.
— Да нет, не стоит. Да и некогда уже. Ну, всего хорошего.
Матикайнен попрощался с дочерью и, не оглядываясь, вышел. Мирье стало грустно. Она решила про себя, что все следующее воскресенье проведет с матерью. Может, забежит к Лейле, но только на минутку.
Потом задумалась: что же отец имел в виду, говоря, что Танттунена надо понимать по-настоящему. И что же он за человек?
Когда-то давно Танттунен работал токарем, потом учился в коммерческом училище, но коммерсантом не стал, а пошел в социал-демократическую газету. Во время войны он отмежевался от социал-демократов, но к коммунистам не примкнул.
Казалось, Танттунену никакого дела нет до того, что происходит в городе. Но стоило кому-нибудь нелестно отозваться о Советском Союзе, как секретарь преображался. Он весь выпрямлялся, серые глаза его загорались огоньком, который не предвещал ничего хорошего. Правда, и в этих случаях он старался говорить вялым голосом, даже зевал. 11о Мирья знала, что это спокойствие напускное — внутри у секретаря все клокотало и кипело.
Однажды вечером — было это в первые дни работы Мирьи — они остались вдвоем. Секретарь, весь в густых клубах табачного дыма, что-то старательно писал, потом вдруг отодвинул бумаги в сторону и долгим, пристальным взглядом, посмотрел на девушку. Мирье даже стало не по себе.
— А ты, говорят, советская? Что ж, это очень хорошо.
— Я же ничего не помню,— призналась Мирья.
— Это ничего. Я тоже в свое время ничего не знал, что это за страна, а теперь, как видишь, плохо или хорошо, работаю окружным секретарем общества, которое должно разъяснять людям, что это за страна и в каких отношениях с ней нам выгоднее быть. Да, Мирья, твоя страна, я говорю — Советский Союз, была для меня когда-то что быку красная тряпка. На зимнюю войну пошел как бык на красное — пригнув морду к земле и выставив вперед рога, с мычанием и ревом. И мне было плевать, какие козни строились против этой страны и какая незавидная роль отведена в них нашей Суоми. А я ведь как-никак считал себя журналистом и с умным видом поучал других.
«С чего он это мне?..» — Мирья не понимала, почему он исповедуется перед ней, молодой, неопытной девушкой. Словно угадывая ее мысли, Танттунен промолвил:
— Финляндия может жить только в дружбе с Советским Союзом. Я к тому, чтобы ты понимала, для чего существует наше общество.
Танттунен полистал бумаги какой-то рукописи.
— А почему ты теперь редко пишешь? — спросила Мирья.— Люди охотно читают твои статьи.
— Пописываю иногда. Да получается вроде Нового завета. Человеку, видишь ли, легче учить других, чем самому учиться. Когда учишь других, тебе за это платят, а когда сам учишься, то не один пот прольешь, да к тому же нередко учат битьем. Я это на своей шкуре познал. Меня много били. Был маленький — отец ремнем учил, стал большим — от Красной Армии досталось... Вот и научили уму-разуму.
От отца Мирья слышала, что Танттунен ночи напролет сидит за книгами. Да и сама она видела, что секретарь приходит на работу с припухшими веками. Говорили, что он удивительно хорошо знает все, что касается Советского Союза. Он самостоятельно овладел несколькими языками, свободно читал по-русски, но сам посмеивался: что за чертовщина — русские никак не могли его понять, когда он в Москве пытался обойтись без переводчика. А в Москве он бывал не раз — то в составе разных делегаций, то туристом.
— Вот к чему я это,— повторил под конец секретарь.— .Уж кто-кто, а ты должна больше читать. Тебе надо знать Советский Союз. Тем более что работаешь у нас. Это такая страна, о которой есть что изучать, есть над чем подумать. Зайди-ка вечером к нам, я выберу тебе что-нибудь для начала.
— Как мне хотелось бы учиться! —вырвалось у Мирьи.— Правда, что в Советском Союзе не нужно быть богатым, чтобы попасть в институт? Ты ведь знаешь...
— Правда, Мирья, правда. И не только это ты должна знать. Но раз уж ты оказалась в другой стране, то с ней ты, видимо, и должна связать свою судьбу. Слышала, наверно, один старый девиз. Теперь бы я его переиначил так: «Мы — не советские, американцами не станем, так что будем финнами». Каждый должен помнить это, исходить из этого. Даже в учебе.
После этой беседы Мирья часто ходила к Танттунену за литературой. Его дом буквально был набит книгами. Стены обеих комнат небольшой квартиры заставлены книжными полками.
Шумливая детвора вертелась даже на кухне.
— Своих-то у меня всего четверо,— пояснил Танттунен,— а это соседские заходят в гости... И пусть ходят, баловники.
— А читать они не мешают?
— У нас так заведено: в десять чтобы все до единого спали.
В городской квартире госпожи Халонен у Мирьи была своя маленькая комната и свой письменный стол. В гостиной находилась большая библиотека, которой она могла пользоваться, с условием ставить книги на свое место.
Вскоре па столе Мирьи стали появляться книги, которых не имелось в библиотеке госпожи: «История СССР», «История КПСС», произведения Ленина, книги советских писателей. Однажды, вернувшись домой, Мирья обнаружила на столе иную литературу. Правда, книги о Советском Союзе были только сдвинуты в сторону и аккуратно сложены на краю стола. Но в самом центре стояла другая стопка книг: «История Финляндии», несколько книг об «освободительной войне», а в самом низу оказалась толстая книга в красном переплете. Мирья когда-то держала ее в руках, но она была так напичкана антисоветчиной, что девушке стало противно читать. Мирья поняла, что значит появление этих книг на ее столе, и на следующий день унесла всю литературу о Советской стране, которой ее снабдил Танттунен, в общество, где и читала, иногда засиживаясь до поздней ночи. А на квартире госпожи Халонен она знакомилась с другой литературой, притом так же внимательно. Только к одной книге она не прикасалась — к толстой книге в красном переплете. Мирья отнесла ее в библиотеку
госпожи и сунула на полку. Пусть госпожа сама читает!
Однажды в отделение общества пришел инженер, живший в одном доме с Мирьей. Тот самый, которому она показала язык на стройке. Мирья удивилась: каким ветром его занесло? А Танттунен встретил его как старого знакомого.
— Здравствуйте, господин Иокивирта. Рад вас видеть. Садитесь, пожалуйста.
Господин Иокивирта сел, обвел комнату критическим взглядом и начал:
— Вы, конечно, читали, как коммунисты обливают грязью меня и нашу компанию.
— Да, что-то такое случайно бросилось в глаза.
— Но это ведь клевета, правда?
— Да я ведь... так, мельком... Не обратил внимания.
— Это сплошная инсинуация. Я и пришел, чтобы вы посоветовали им воздерживаться от этого, а еще лучше — оставить в покое нашу компанию.
— Да я вот... Я занят делами общества. Уж постарайтесь сами постоять за себя.
Мирья улыбнулась: секретарь ответил этому реакционеру почти теми же словами, как и ее отцу-коммунисту, когда он приходил посоветоваться по вопросам заработной платы.
Танттунен был Танттунен.
Господин Иокивирта занимал большую, прекрасно обставленную квартиру в самом центре города, хотя и служил всего лишь прорабом на стройке. Видимо, не случайно поговаривали, что он в компании не просто инженер, а имеет куда больший вес.
В столовой сидели гости. Ужин уже заканчивался, и гостям подали кофе с коньяком. Один из них, коммерции советник, низкого роста, лысый, лет пятидесяти, отказался от коньяка, заметив, что врачи запретили ему пить. Он пил кофе маленькими глотками, просматривал пачку отпечатанных на машинке листов.
— Вот она, наша свобода слова,— ворчал Иокивирта.— Даже свои говорят, что нельзя опубликовать...
— Ну, ну,— сочувственно повторял коммерции советник.— Значит, так и говорят?
— Внешняя политика! — усмехнулся Иокивирта.— А по-моему, свобода печати — это внутренняя политика!
— Да, но я... Я ведь не читал,— замялся советник.— А вы и раньше что-нибудь писали?
— Только очерки о боях во фронтовые газеты.
— Да, да. Тут, очевидно, нужно и уменье, и навыки. Я, конечно, не разбираюсь в этих делах. Я только читаю, а писать не пишу... Разве что деловые письма. Да и то пишу не сам, лишь подписываю... А вот у вас тут сказано: «Так финский солдат покинул землю соплеменников, утомленный и удрученный, но не упавший духом, хоть крылья и были сломаны...» Что это за крылья? И аллитерация? Почти как в «Калевале». Или вот... «И след остался на болотах, неизгладимый, обвиняющий; и крик в сердцах немым укором: почему мы не дошли до цели...» Какой цели? Нет, так это уже не то... Особенно теперь. Времена не те. Не знаю, не знаю, не читал всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31