— Дипломатом, правда, я не был, но в войну и после нее мне пришлось четыре года прослужить в оккупационных войсках. А к чужбине не привык. Хотя условия у нас были хорошие — свое кино и прочие, так сказать, культурные развлечения свои, свой круг друзей, свои дела. И все-таки мы скучали по всему нашему,— Павел Иванович сделал неопределенный жест рукой.— По нашему воз: духу и прочему такому. Представьте, нам не хватало табличек и вывесок на русском языке. Пусть на них даже была
написана какая-то ересь. Ну вроде, что цветы не рвать, траву не мять, бросать пустые банки строго воспрещается.
В Выборге, сдав заграничные паспорта для отметки, туристы ринулись покупать советские газеты, которых они не видели уже целых десять дней. За прилавком сидела пухленькая девушка, читая какую-то толстую книгу. Она испуганно посмотрела, когда вдруг откуда-то к киоску хлынули люди и стали наперебой листать и выбирать газеты. Закрыв руками газеты, девушка потребовала:
— По очереди, граждане, по очереди.
Но, видя, что ее призывы не возымели действия, она стала отчитывать нетерпеливых покупателей:
— Неужели вы даже газеты не умеете покупать! Такую толкучку устроили! Прекратите сейчас же безобразие. Ни одной газеты не продам, пока не станете в очередь.
Сердитая и строгая, с пухлыми, как у ребенка, щеками, девушка производила комическое впечатление. Павел Иванович засмеялся и стал уговаривать ее:
— Не ругайте нас. Вы сами не знаете, какая вы хорошая для нас сейчас.
Девушка, наверно, удивилась про себя: что за ненормальные— хорошо говорят по-русски, одеты как люди, а ведут себя точно иностранцы.
В Ленинграде туристы разъехались. Айно Андреевна и Павел Иванович купили билеты на один поезд. Павел Иванович должен был ехать до Волховстроя, чтобы там пересесть па поезд, идущий на Архангельск. До отхода поезда оставалось еще много времени, и они решили сходить в кино.
Когда в зале стало темно, Павел Иванович взял Айно за руку, наклонился к ее уху и тихо шепнул:
— Это наш прощальный вечер.
Айно разрешила пожать руку. Но рукопожатие показалось ей слишком долгим, и она попыталась отнять руку. Это ей не удалось — Павел Иванович сжимал все крепче. Тогда Айно сказала сухо, но тихо:
— Уберите руку. Вас на вокзале встретит жена.
— Она не встретит меня,— сказал Павел Иванович со вздохом.
Айно выдернула руку. Этот вздох покоробил ее. За время поездки она прониклась к Павлу Ивановичу уважением, а он, оказывается, такой же, как некоторые мужья, которые рады приволокнуться за первой попавшейся женщиной.
Пассажиров в вагоне оказалось мало. В купе они были вдвоем. Поезд уже подходил к Волховстрою. Павел Иванович задумчиво глядел в окно, Айно Андреевна рассеянно листала газеты. Она с горечью думала, зачем ему понадобилось испортить товарищеские отношения, возникшие между ними за время поездки по Финляндии. Скоро Павел Иванович сойдет с поезда, и они больше никогда не встретятся.
И тут Павел Иванович неожиданно заговорил:
— В Ленинграде я вам сказал, что жена не встретит меня на вокзале. Хотите знать — почему?
Айно кивнула. Что ей еще оставалось делать? Павел Иванович взглянул на часы:
— Попытаюсь рассказать коротко. Мы учились вместе. Правда, на разных факультетах. Месяца за два до войны поженились. Не знаю, может, вам покажется банальностью, если я скажу, что в мире не было и не будет такой счастливой пары, как мы. Но так было... После лекций мы бежали друг к другу навстречу, безумные от радости, ничуть не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Потом началась война...
Павел Иванович чиркнул вторую спичку и закурил — первая обломилась.
— Лена... Я, кажется, еще не сказал, как ее зовут. Лена была дома, когда в дом попала бомба. Ее вытащили из-под развалин без сознания, всю искалеченную. Всю войну она пролежала в больнице на Урале. И вот уже восемнадцать лет, как она прикована к постели. Можете представить, что это значит для человека, который был хорошим спортсменом— зимой она ходила на лыжах, летом пропадала на стадионе. Помните белочку в Хельсинки?.. Такой была и Ленка, легкой и быстрой. А теперь не может шевельнуть ни одной ногой. Поражена центральная нервная система — и это неизлечимо. Вы врач и лучше знаете эти дела. Каких только кресел-колясок я ей не привозил, но любое движение причиняет ей боль. Так мы и живем. Мать-старушка ухаживает за Леной. Да, восемнадцать лет...
Айно Андреевна сидела, затаив дыхание и не отрывая глаз от собеседника. Она даже не замечала, что глаза ее полны слез. Только прошептала сдавленным голосом:
— Говорите, говорите...
Павел Иванович снова посмотрел на часы.
— В общем-то я рассказал все. Вот так мы и живем...— повторил он.— Скажу еще, что мои чувства к Лене не изменились. Или, во всяком случае, я стараюсь, чтобы они не изменились. Сейчас она дорога мне как никогда. Простите, это тоже банальная фраза, но зачем мне выискивать новые слова, если это — правда. Самое страшное, что характер у Лены стал не тот, видимо сдали нервы. Первые годы она вечно плакала, умоляла меня оставить ее, не губить свою жизнь из-за нее. Временами она хотела покончить с собой, искала яд. Теперь она стала раздраженной, даже истеричной. Она ревнует, меня ко всем и ко всему, хотя у нее для этого нет даже и малейшего повода. Поверьте — ни малейшего. Я ни разу не изменил ей и не изменю. И не смог бы даже. Когда она успокаивается и засыпает, она кажется мне точно такой же, какой была в молодости, в самые чудесные недели нашей жизни. Я смотрю на нее, осторожно глажу ее волосы — они у нее стали редкими и седыми,— и мне кажется, что схожу с ума. Если бы я знал, кого надо убить 1а это, я разорвал бы его на куски, как зверь...
Папироса в руке Павла Ивановича переломилась. Куски не попали в пепельницу, а упали на пол.
Л дальше, расскажите еще,— машинально повторила Аппо Андреевна, даже не думая о том, что Павлу Ивановичу нужно отвлечься и успокоиться.
Как я еще никому не говорил об этом. Те, кто пшют и гак. Нет, всего не знает никто, и понять все... Ну вот я уже начинаю жалко на судьбу. Мы с вами больше не встретимся. В таких случаях иногда рассказываешь о том, о чем обычно молчишь. Когда я вспоминаю Лену — и во время, этой поездки я всегда думал о ней,— я начинаю про себя желать, чтобы какой-нибудь хороший человек отнесся ко мне с сочувствием, жалостью. Например, вы...
Айно Андреевна поняла, что сейчас Павел Иванович говорит о том, каким он хотел бы быть, но в жизни люди часто бывают не такими, какими они хотели бы.
— Не помню, что мы с вами видели в кино в Ленинграде. Я думал о другом. В этом кинотеатре я был когда-то с Леной. Я старался восстановить в памяти те минуты как можно живее... Ну вот,— Павел Иванович опять взглянул па часы. Поезд начал замедлять ход.— Приехали!
В тамбуре Павел Иванович протянул руку и сказал:
— Я тут жаловался на судьбу... Извините меня. Такое говорят раз в жизни. Большое вам спасибо за дружеское участие.
Павел Иванович пошел к вокзалу — прямой, с поднятой
головой. Еще раз обернулся, помахал Айно и исчез в толпе, откуда и пришел в жизнь Айно на эти десять дней. Айно вернулась в купе и села у окна, подумав: «Вот жизнь, о которой не рассказывают туристам».
Она смотрела на здание вокзала, в дверях которого исчез ее спутник. Вспомнила, какой был вокзал в Волхов- строе до войны — очень маленький и невзрачный по сравнению с этим новым. Во время войны немецкая бомба попала прямо в вокзал, забитый эвакуированными женщинами и детьми. Какая ужасная трагедия разыгралась здесь в тот день! Айно Андреевна содрогнулась.
Около нового вокзального здания, похожего на роскошный дворец, по перрону между большими клумбами ходили люди — молодые и старые, серьезные и беззаботно веселые, стройные, с поднятой головой и ссутулившиеся под тяжестью прожитых лет. У каждого свой путь позади, своя жизнь впереди. Айно Андреевна, взволнованная рассказом Павла Ивановича, сидела и думала: «И все-таки шагает с поднятой головой».
Родина!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Первая, кого увидела Айно Андреевна, была Валечка. Девочка стояла на перроне, крепко держась за руку Оути Ивановны, и боязливо смотрела на громыхающие вагоны.
— А, вот и наша интуристка! — засмеялся своим громовым басом Степаненко и подхватил огромной ручищей чемодан Айно Андреевны.
Айно Андреевна схватила дочку, стала целовать в глаза, в лоб, в щеки. Только потом она вспомнила, что надо поздороваться и с другими, и заметила, что среди встречающих нет Елены Петровны: «Наверно, ее смена».
Если Оути Ивановна вышла к поезду, значит, в ее доме уже шумит самовар и все должны идти к ней. Стол был накрыт по старому карельскому обычаю — калитки и рыбники, отварная и жареная рыба, лепешки и пироги. Николай уже выздоровел. Он только что вернулся с утренней смены. Пока усаживались за стол, Айно Андреевна осмотрела лицо Николая. Осталось несколько небольших шрамов. «Со временем и они исчезнут»,— заверила она парня.
Люди приходили и уходили. Всем хотелось услышать, что она расскажет. Уже успели договориться, что завтра вечером она выступит в клубе и поделится впечатлениями
о поездке. Но разве дотерпишь до завтра! Ведь Айно Андреевна своими глазами видела страну, которая принесла многим карелам горе и слезы. Все, конечно, читали, что в той стране идет борьба за мир, но всем хотелось услышать своими ушами от своего земляка, что же там делается и как ведут себя люди.
— Я была только туристкой,— пояснила Айно, будто другие этого не знали. И она опять вспомнила слова Павла Ивановича.— Гость видит только праздничный стол и не заглядывает на кухню. Правда, мы встречались и с рабочими, и земледельцами, и предпринимателями, и чиновниками. Я разговаривала с одной старушкой. Ее сын погиб у нас, в Карелии. Старушка расхваливала свою страну и вспоминала сына, но ко мне относилась дружески. За всю поездку я не слышала ни одного враждебного слова, не видела ни одного неприязненного взгляда. Одна богатая госпожа всей душой отдается работе в обществе Финляндия СССР», хотя и смотрит на мир совсем по-другому, чем мы. Главное — она за мир и дружбу...
Это звучало уже как официальная речь, но именно в таком духе она и хотела выступить завтра в клубе. Подумав, Айно добавила:
Конечно, и Финляндии есть немало и таких, кто замком, и, конечно, при случае они постараются напасть, но времени уже не те: народ держит их в узде.
Она сползла с колен матери и копалась в ее чемодан Никто не заметил, когда она успела открыть его. Вдруг девочка восторженно воскликнула:
— Кукла!
Она держала в руках подарок Мирьи. Кукла с надутыми щечками и в финском национальном костюме лежала на руках Валечки, открывая и закрывая большие ярко-синие глаза. Айно Андреевна хотела вручить подарок дочке только дома. Но, может быть, так даже было лучше. Она собрала с полу вещи, сложила в чемодан и стала раздавать подарки. Степаненко достался подаренный Мирьей деревянный старик с трубкой в зубах.
— Ну точь-в-точь тот день, с которым мы в трясине боролись,— усмехнулся Степаненко и поставил фигурку на комод.
Оути Ивановна получила шаль, оказавшуюся в пакете Куосманена, Воронов — небольшой финский нож, пуукко, в красиво отделанных ножнах. Для других тоже нашлись сувениры.
Дома у Айно Андреевны было тихо и все в таком же порядке, как в день отъезда. Только пол Оути Ивановна вымыла к ее приезду. Айно Андреевна хотела уложить дочку спать, а потом заглянуть в больницу. Но девочка ни за что не согласилась лечь в кровать, пока не уложит свою куклу.
— А как ее зовут? — засунув палец в рот, задумалась Валечка.
— Прежде всего вынь палец изо рта,— велела мать.— Эту куклу тебе послала одна тетенька из Финляндии. Ее зовут Мирья. Может, так и назовем куклу. Смотри, какая она тоже милая и красивая.
Тогда Валечке пришла мысль:
— Помнишь, мама, тетя Елена рассказывала, что у нее была маленькая Мирка. И кукла будет Миркой, маленькая хорошая Мирка.
— Ну пусть будет Миркой,— согласилась мать.— Будь теперь и ты хорошей девочкой и поиграй с Миркой. Маме нужно сходить в больницу. Ты хочешь кушать? Нет? Ну что ж, поиграй.
Вернувшись из больницы, Айно Андреевна нашла девочку спящей на диване. Мирка тоже заснула в объятиях Валечки, закрыв свои большие ярко-синие глаза. Девочка не проснулась, даже когда мать раздела ее и осторожно перенесла в кроватку. Рядом с дочкой она уложила Мирку — первую в Туулилахти гостью из Финляндии.
Айно Андреевна решила проведать Елену Петровну. Та уже вернулась с вечерней смены и успела поужинать. Нины не было дома.
Елена Петровна обрадовалась приходу Айно. Нет, она не вскрикнула от радости и не бросилась на шею подруге. Она просто сказала:
— А, это ты! Я слышала, что ты вернулась. А ведь кажется, что уехала совсем недавно.
— Мы пробыли в Финляндии десять дней, с дорогой — почти две недели.
— Да, время летит. Мы тоже пробыли в Петрозаводске почти неделю.
— Что там нового? — спросила Айно.
— Я участвовала в республиканской конференции сторонников мира. Это не простое собрание. Я не думала выступать, а потом тоже разволновалась и поднялась на трибуну. Рассказала о себе. Там все говорили о судьбе человеческой, о судьбах народов. Хорошо! Есть вещи, о которых нельзя забывать...
— Знаешь, что мне кажется,— ее перебила Айно.— Наши с тобой поездки были одинаковы. По смыслу. Я их видела, когда они шли к нам с оружием в руках. Я почему-то думала, что они встретят нас вежливо, но холодно. Что мы будем ходить с этакой важностью, с любезными улыбками на лицах, но постоянно чувствуя себя в напряжении... Словом, как парламентеры. Я их видела в кино, не помню в каком...
Елена Петровна засмеялась:
— Ты — и парламентеры!
Айно Андреевна сперва тоже засмеялась, потом настороженно спросила:
— А почему тебе смешно?
— Да потому, Айнушка, что не умеешь ты улыбаться по обязанности и вообще не умеешь никого играть.
Айно насупилась как обиженный ребенок, гадая, похвала это или осуждение, потом тоже заулыбалась.
А получилось совсем иначе. Люди там как люди. Ну, одеваются, конечно, иначе, по-иному обставляют свои ком- и мы, иные у них заботы, у них строго разграничено — это гное, а это мое, а в остальном — такие же, как мы: любят ШЧ'ИИ, шутки, у них много цветов, наряжают детей как кути и туг же шлепают их за шалости. И мы чувствовали и гостях у друзей.
\ кик у них строят? Некоторые хвалят, говорят —
ЬРШ НПО.
I м ил Петровна поставила чайник на плиту и села слушать.
Айно начала рассказывать о Тапиоле. Елена Петровна слушала внимательно, а потом не выдержала:
— Да, это хорошо. А мы иногда забываем о качестве внутренней отделки. Лишь бы скорее сдать дом... Что ж поделаешь! Такой размах, а квалифицированных строителей не хватает... Вот Михаил Матвеевич был на совещании строителей. Подумай только: все, что мы здесь в Туулилахти делаем,— это вроде кустарщины, мелочи... Представляешь, что на севере будет! Знаешь Топозеро? Оно — как море, с середины берега не видно. Не меньше и Пяозеро, но оно намного ниже. Эти озера соединят. Уровень воды в Топозере понизится, а в Пяозере поднимется. Вот где энергия будет! Самая большая гидростанция на севере. А потом Западно-Карельская дорога, поселки и города вдоль нее. Село Юшкозеро станет новым промышленным центром...
Обо всем этом Айно Андреевна уже читала и слышала,
но из уст задушевной подруги воспринимала как важные новости. Спросила же она совсем о другом:
— Ты выглядишь утомленной и подавленной. Что случилось?
— Да ничего особенного.— Елена Петровна махнула рукой.— Вот ругаюсь с трестом, с Вороновым, со всеми. Нас ставят ни во что. Туулилахтинская стройка ведь во всех планах и списках есть, а пойдешь требовать стройматериалы, механизмы или специалистов, то на тебя глядят словно ты с неба свалилась. Что это, мол, еще возомнили о своем Туулилахти,— подумаешь, стройка... Ну, рассказывай дальше, где была, кого видела.
Айно начала по порядку. Елена Петровна слушала, а потом опять перебила:
— Что это за Павел Иванович? Ты уже третий раз говоришь о нем.
— Павел Иванович?
Айно Андреевна встала и, расхаживая по комнате, рассказала то, о чем ее спутник поведал в последние минуты перед расставанием.
Хозяйка заварила чай. Айно стала накрывать на стол. Елена Петровна рассеянно разливала чай. Когда сели за стол, Айно заметила:
— Иногда даже представить невозможно, что человеку доведется вынести в жизни.
— И не всегда знаешь, как человек выдержал все испытания и на что он способен...
На комоде стояла фотокарточка—Елена Петровна в молодости. Айно Андреевна взяла карточку в руки и стала пристально, словно впервые, рассматривать ее. Потом достала кожаный бумажник с финским пейзажем:
— Вот тебе подарок от одной финской девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
написана какая-то ересь. Ну вроде, что цветы не рвать, траву не мять, бросать пустые банки строго воспрещается.
В Выборге, сдав заграничные паспорта для отметки, туристы ринулись покупать советские газеты, которых они не видели уже целых десять дней. За прилавком сидела пухленькая девушка, читая какую-то толстую книгу. Она испуганно посмотрела, когда вдруг откуда-то к киоску хлынули люди и стали наперебой листать и выбирать газеты. Закрыв руками газеты, девушка потребовала:
— По очереди, граждане, по очереди.
Но, видя, что ее призывы не возымели действия, она стала отчитывать нетерпеливых покупателей:
— Неужели вы даже газеты не умеете покупать! Такую толкучку устроили! Прекратите сейчас же безобразие. Ни одной газеты не продам, пока не станете в очередь.
Сердитая и строгая, с пухлыми, как у ребенка, щеками, девушка производила комическое впечатление. Павел Иванович засмеялся и стал уговаривать ее:
— Не ругайте нас. Вы сами не знаете, какая вы хорошая для нас сейчас.
Девушка, наверно, удивилась про себя: что за ненормальные— хорошо говорят по-русски, одеты как люди, а ведут себя точно иностранцы.
В Ленинграде туристы разъехались. Айно Андреевна и Павел Иванович купили билеты на один поезд. Павел Иванович должен был ехать до Волховстроя, чтобы там пересесть па поезд, идущий на Архангельск. До отхода поезда оставалось еще много времени, и они решили сходить в кино.
Когда в зале стало темно, Павел Иванович взял Айно за руку, наклонился к ее уху и тихо шепнул:
— Это наш прощальный вечер.
Айно разрешила пожать руку. Но рукопожатие показалось ей слишком долгим, и она попыталась отнять руку. Это ей не удалось — Павел Иванович сжимал все крепче. Тогда Айно сказала сухо, но тихо:
— Уберите руку. Вас на вокзале встретит жена.
— Она не встретит меня,— сказал Павел Иванович со вздохом.
Айно выдернула руку. Этот вздох покоробил ее. За время поездки она прониклась к Павлу Ивановичу уважением, а он, оказывается, такой же, как некоторые мужья, которые рады приволокнуться за первой попавшейся женщиной.
Пассажиров в вагоне оказалось мало. В купе они были вдвоем. Поезд уже подходил к Волховстрою. Павел Иванович задумчиво глядел в окно, Айно Андреевна рассеянно листала газеты. Она с горечью думала, зачем ему понадобилось испортить товарищеские отношения, возникшие между ними за время поездки по Финляндии. Скоро Павел Иванович сойдет с поезда, и они больше никогда не встретятся.
И тут Павел Иванович неожиданно заговорил:
— В Ленинграде я вам сказал, что жена не встретит меня на вокзале. Хотите знать — почему?
Айно кивнула. Что ей еще оставалось делать? Павел Иванович взглянул на часы:
— Попытаюсь рассказать коротко. Мы учились вместе. Правда, на разных факультетах. Месяца за два до войны поженились. Не знаю, может, вам покажется банальностью, если я скажу, что в мире не было и не будет такой счастливой пары, как мы. Но так было... После лекций мы бежали друг к другу навстречу, безумные от радости, ничуть не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Потом началась война...
Павел Иванович чиркнул вторую спичку и закурил — первая обломилась.
— Лена... Я, кажется, еще не сказал, как ее зовут. Лена была дома, когда в дом попала бомба. Ее вытащили из-под развалин без сознания, всю искалеченную. Всю войну она пролежала в больнице на Урале. И вот уже восемнадцать лет, как она прикована к постели. Можете представить, что это значит для человека, который был хорошим спортсменом— зимой она ходила на лыжах, летом пропадала на стадионе. Помните белочку в Хельсинки?.. Такой была и Ленка, легкой и быстрой. А теперь не может шевельнуть ни одной ногой. Поражена центральная нервная система — и это неизлечимо. Вы врач и лучше знаете эти дела. Каких только кресел-колясок я ей не привозил, но любое движение причиняет ей боль. Так мы и живем. Мать-старушка ухаживает за Леной. Да, восемнадцать лет...
Айно Андреевна сидела, затаив дыхание и не отрывая глаз от собеседника. Она даже не замечала, что глаза ее полны слез. Только прошептала сдавленным голосом:
— Говорите, говорите...
Павел Иванович снова посмотрел на часы.
— В общем-то я рассказал все. Вот так мы и живем...— повторил он.— Скажу еще, что мои чувства к Лене не изменились. Или, во всяком случае, я стараюсь, чтобы они не изменились. Сейчас она дорога мне как никогда. Простите, это тоже банальная фраза, но зачем мне выискивать новые слова, если это — правда. Самое страшное, что характер у Лены стал не тот, видимо сдали нервы. Первые годы она вечно плакала, умоляла меня оставить ее, не губить свою жизнь из-за нее. Временами она хотела покончить с собой, искала яд. Теперь она стала раздраженной, даже истеричной. Она ревнует, меня ко всем и ко всему, хотя у нее для этого нет даже и малейшего повода. Поверьте — ни малейшего. Я ни разу не изменил ей и не изменю. И не смог бы даже. Когда она успокаивается и засыпает, она кажется мне точно такой же, какой была в молодости, в самые чудесные недели нашей жизни. Я смотрю на нее, осторожно глажу ее волосы — они у нее стали редкими и седыми,— и мне кажется, что схожу с ума. Если бы я знал, кого надо убить 1а это, я разорвал бы его на куски, как зверь...
Папироса в руке Павла Ивановича переломилась. Куски не попали в пепельницу, а упали на пол.
Л дальше, расскажите еще,— машинально повторила Аппо Андреевна, даже не думая о том, что Павлу Ивановичу нужно отвлечься и успокоиться.
Как я еще никому не говорил об этом. Те, кто пшют и гак. Нет, всего не знает никто, и понять все... Ну вот я уже начинаю жалко на судьбу. Мы с вами больше не встретимся. В таких случаях иногда рассказываешь о том, о чем обычно молчишь. Когда я вспоминаю Лену — и во время, этой поездки я всегда думал о ней,— я начинаю про себя желать, чтобы какой-нибудь хороший человек отнесся ко мне с сочувствием, жалостью. Например, вы...
Айно Андреевна поняла, что сейчас Павел Иванович говорит о том, каким он хотел бы быть, но в жизни люди часто бывают не такими, какими они хотели бы.
— Не помню, что мы с вами видели в кино в Ленинграде. Я думал о другом. В этом кинотеатре я был когда-то с Леной. Я старался восстановить в памяти те минуты как можно живее... Ну вот,— Павел Иванович опять взглянул па часы. Поезд начал замедлять ход.— Приехали!
В тамбуре Павел Иванович протянул руку и сказал:
— Я тут жаловался на судьбу... Извините меня. Такое говорят раз в жизни. Большое вам спасибо за дружеское участие.
Павел Иванович пошел к вокзалу — прямой, с поднятой
головой. Еще раз обернулся, помахал Айно и исчез в толпе, откуда и пришел в жизнь Айно на эти десять дней. Айно вернулась в купе и села у окна, подумав: «Вот жизнь, о которой не рассказывают туристам».
Она смотрела на здание вокзала, в дверях которого исчез ее спутник. Вспомнила, какой был вокзал в Волхов- строе до войны — очень маленький и невзрачный по сравнению с этим новым. Во время войны немецкая бомба попала прямо в вокзал, забитый эвакуированными женщинами и детьми. Какая ужасная трагедия разыгралась здесь в тот день! Айно Андреевна содрогнулась.
Около нового вокзального здания, похожего на роскошный дворец, по перрону между большими клумбами ходили люди — молодые и старые, серьезные и беззаботно веселые, стройные, с поднятой головой и ссутулившиеся под тяжестью прожитых лет. У каждого свой путь позади, своя жизнь впереди. Айно Андреевна, взволнованная рассказом Павла Ивановича, сидела и думала: «И все-таки шагает с поднятой головой».
Родина!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Первая, кого увидела Айно Андреевна, была Валечка. Девочка стояла на перроне, крепко держась за руку Оути Ивановны, и боязливо смотрела на громыхающие вагоны.
— А, вот и наша интуристка! — засмеялся своим громовым басом Степаненко и подхватил огромной ручищей чемодан Айно Андреевны.
Айно Андреевна схватила дочку, стала целовать в глаза, в лоб, в щеки. Только потом она вспомнила, что надо поздороваться и с другими, и заметила, что среди встречающих нет Елены Петровны: «Наверно, ее смена».
Если Оути Ивановна вышла к поезду, значит, в ее доме уже шумит самовар и все должны идти к ней. Стол был накрыт по старому карельскому обычаю — калитки и рыбники, отварная и жареная рыба, лепешки и пироги. Николай уже выздоровел. Он только что вернулся с утренней смены. Пока усаживались за стол, Айно Андреевна осмотрела лицо Николая. Осталось несколько небольших шрамов. «Со временем и они исчезнут»,— заверила она парня.
Люди приходили и уходили. Всем хотелось услышать, что она расскажет. Уже успели договориться, что завтра вечером она выступит в клубе и поделится впечатлениями
о поездке. Но разве дотерпишь до завтра! Ведь Айно Андреевна своими глазами видела страну, которая принесла многим карелам горе и слезы. Все, конечно, читали, что в той стране идет борьба за мир, но всем хотелось услышать своими ушами от своего земляка, что же там делается и как ведут себя люди.
— Я была только туристкой,— пояснила Айно, будто другие этого не знали. И она опять вспомнила слова Павла Ивановича.— Гость видит только праздничный стол и не заглядывает на кухню. Правда, мы встречались и с рабочими, и земледельцами, и предпринимателями, и чиновниками. Я разговаривала с одной старушкой. Ее сын погиб у нас, в Карелии. Старушка расхваливала свою страну и вспоминала сына, но ко мне относилась дружески. За всю поездку я не слышала ни одного враждебного слова, не видела ни одного неприязненного взгляда. Одна богатая госпожа всей душой отдается работе в обществе Финляндия СССР», хотя и смотрит на мир совсем по-другому, чем мы. Главное — она за мир и дружбу...
Это звучало уже как официальная речь, но именно в таком духе она и хотела выступить завтра в клубе. Подумав, Айно добавила:
Конечно, и Финляндии есть немало и таких, кто замком, и, конечно, при случае они постараются напасть, но времени уже не те: народ держит их в узде.
Она сползла с колен матери и копалась в ее чемодан Никто не заметил, когда она успела открыть его. Вдруг девочка восторженно воскликнула:
— Кукла!
Она держала в руках подарок Мирьи. Кукла с надутыми щечками и в финском национальном костюме лежала на руках Валечки, открывая и закрывая большие ярко-синие глаза. Айно Андреевна хотела вручить подарок дочке только дома. Но, может быть, так даже было лучше. Она собрала с полу вещи, сложила в чемодан и стала раздавать подарки. Степаненко достался подаренный Мирьей деревянный старик с трубкой в зубах.
— Ну точь-в-точь тот день, с которым мы в трясине боролись,— усмехнулся Степаненко и поставил фигурку на комод.
Оути Ивановна получила шаль, оказавшуюся в пакете Куосманена, Воронов — небольшой финский нож, пуукко, в красиво отделанных ножнах. Для других тоже нашлись сувениры.
Дома у Айно Андреевны было тихо и все в таком же порядке, как в день отъезда. Только пол Оути Ивановна вымыла к ее приезду. Айно Андреевна хотела уложить дочку спать, а потом заглянуть в больницу. Но девочка ни за что не согласилась лечь в кровать, пока не уложит свою куклу.
— А как ее зовут? — засунув палец в рот, задумалась Валечка.
— Прежде всего вынь палец изо рта,— велела мать.— Эту куклу тебе послала одна тетенька из Финляндии. Ее зовут Мирья. Может, так и назовем куклу. Смотри, какая она тоже милая и красивая.
Тогда Валечке пришла мысль:
— Помнишь, мама, тетя Елена рассказывала, что у нее была маленькая Мирка. И кукла будет Миркой, маленькая хорошая Мирка.
— Ну пусть будет Миркой,— согласилась мать.— Будь теперь и ты хорошей девочкой и поиграй с Миркой. Маме нужно сходить в больницу. Ты хочешь кушать? Нет? Ну что ж, поиграй.
Вернувшись из больницы, Айно Андреевна нашла девочку спящей на диване. Мирка тоже заснула в объятиях Валечки, закрыв свои большие ярко-синие глаза. Девочка не проснулась, даже когда мать раздела ее и осторожно перенесла в кроватку. Рядом с дочкой она уложила Мирку — первую в Туулилахти гостью из Финляндии.
Айно Андреевна решила проведать Елену Петровну. Та уже вернулась с вечерней смены и успела поужинать. Нины не было дома.
Елена Петровна обрадовалась приходу Айно. Нет, она не вскрикнула от радости и не бросилась на шею подруге. Она просто сказала:
— А, это ты! Я слышала, что ты вернулась. А ведь кажется, что уехала совсем недавно.
— Мы пробыли в Финляндии десять дней, с дорогой — почти две недели.
— Да, время летит. Мы тоже пробыли в Петрозаводске почти неделю.
— Что там нового? — спросила Айно.
— Я участвовала в республиканской конференции сторонников мира. Это не простое собрание. Я не думала выступать, а потом тоже разволновалась и поднялась на трибуну. Рассказала о себе. Там все говорили о судьбе человеческой, о судьбах народов. Хорошо! Есть вещи, о которых нельзя забывать...
— Знаешь, что мне кажется,— ее перебила Айно.— Наши с тобой поездки были одинаковы. По смыслу. Я их видела, когда они шли к нам с оружием в руках. Я почему-то думала, что они встретят нас вежливо, но холодно. Что мы будем ходить с этакой важностью, с любезными улыбками на лицах, но постоянно чувствуя себя в напряжении... Словом, как парламентеры. Я их видела в кино, не помню в каком...
Елена Петровна засмеялась:
— Ты — и парламентеры!
Айно Андреевна сперва тоже засмеялась, потом настороженно спросила:
— А почему тебе смешно?
— Да потому, Айнушка, что не умеешь ты улыбаться по обязанности и вообще не умеешь никого играть.
Айно насупилась как обиженный ребенок, гадая, похвала это или осуждение, потом тоже заулыбалась.
А получилось совсем иначе. Люди там как люди. Ну, одеваются, конечно, иначе, по-иному обставляют свои ком- и мы, иные у них заботы, у них строго разграничено — это гное, а это мое, а в остальном — такие же, как мы: любят ШЧ'ИИ, шутки, у них много цветов, наряжают детей как кути и туг же шлепают их за шалости. И мы чувствовали и гостях у друзей.
\ кик у них строят? Некоторые хвалят, говорят —
ЬРШ НПО.
I м ил Петровна поставила чайник на плиту и села слушать.
Айно начала рассказывать о Тапиоле. Елена Петровна слушала внимательно, а потом не выдержала:
— Да, это хорошо. А мы иногда забываем о качестве внутренней отделки. Лишь бы скорее сдать дом... Что ж поделаешь! Такой размах, а квалифицированных строителей не хватает... Вот Михаил Матвеевич был на совещании строителей. Подумай только: все, что мы здесь в Туулилахти делаем,— это вроде кустарщины, мелочи... Представляешь, что на севере будет! Знаешь Топозеро? Оно — как море, с середины берега не видно. Не меньше и Пяозеро, но оно намного ниже. Эти озера соединят. Уровень воды в Топозере понизится, а в Пяозере поднимется. Вот где энергия будет! Самая большая гидростанция на севере. А потом Западно-Карельская дорога, поселки и города вдоль нее. Село Юшкозеро станет новым промышленным центром...
Обо всем этом Айно Андреевна уже читала и слышала,
но из уст задушевной подруги воспринимала как важные новости. Спросила же она совсем о другом:
— Ты выглядишь утомленной и подавленной. Что случилось?
— Да ничего особенного.— Елена Петровна махнула рукой.— Вот ругаюсь с трестом, с Вороновым, со всеми. Нас ставят ни во что. Туулилахтинская стройка ведь во всех планах и списках есть, а пойдешь требовать стройматериалы, механизмы или специалистов, то на тебя глядят словно ты с неба свалилась. Что это, мол, еще возомнили о своем Туулилахти,— подумаешь, стройка... Ну, рассказывай дальше, где была, кого видела.
Айно начала по порядку. Елена Петровна слушала, а потом опять перебила:
— Что это за Павел Иванович? Ты уже третий раз говоришь о нем.
— Павел Иванович?
Айно Андреевна встала и, расхаживая по комнате, рассказала то, о чем ее спутник поведал в последние минуты перед расставанием.
Хозяйка заварила чай. Айно стала накрывать на стол. Елена Петровна рассеянно разливала чай. Когда сели за стол, Айно заметила:
— Иногда даже представить невозможно, что человеку доведется вынести в жизни.
— И не всегда знаешь, как человек выдержал все испытания и на что он способен...
На комоде стояла фотокарточка—Елена Петровна в молодости. Айно Андреевна взяла карточку в руки и стала пристально, словно впервые, рассматривать ее. Потом достала кожаный бумажник с финским пейзажем:
— Вот тебе подарок от одной финской девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31