А ее Корина и девочкой была веселая, жизнерадостная и красивая. Очень красивая, а вот никто не назвал ее ни невестой, ни женой. Матери приходится из кожи лезть, чтобы прокормить и ее, и ребенка.
Над головой Антонио распахнулось окно, и оттуда донеслись раздраженные возгласы: старики Расси, как обычно, «выясняли отношения». И не стыдно пожилым людям становиться посмешищем всего двора!
— Началось,— ни к кому не обращаясь, с досадой сказала Стелла.— И всегда к ночи волынку заводят!
— А как еще старикам время коротать?! Небось в молодые годы находили, чем вечерком заняться...
— А тебе, бездельник и дармоед, и этим лень заняться. Синьор Антонио вошел в комнату и плотно притворил дверь, чтобы не слышать повторяющихся изо дня в день ссор с неизменным набором нелестных эпитетов.
Как он всегда мечтал выбраться из этого подвала, в окно только и видишь стоптанные башмаки да босые пятки. Неужели теперь Лаура отсюда выберется?! Но Джованни пообещал... Да и какой муж при определенном достатке станет держать здесь молодую жену? Вот только как будет с ним самим? Его, старика, Лаура не бросит, но он не хочет быть им в тягость. Вот, может, Филиппе вернется, тогда все устроится, жить у сына не зазорно. Не окончательно же Филиппо пропал в этой своей Америке.
Недавно рассказывали, будто сын не то бакалейщика, не то портного вернулся оттуда с карманами, набитыми долларами. Доллары— это тебе не лиры, курс которых с каждым днем падает. Однако, не в пример, чаще бывает: расставшийся с семьей итальянец в Америке зарабатывает гроши, которых едва хватает на кусок хлеба ему самому, платят ведь им вдвое меньше, чем американцам, и бедняга клянет тот день, когда покинул род-ные места.
Но он, Антонио, привык жить надеждой. Известно ведь: стоит удаче хоть один раз войти в дверь, и все пойдет хорошо — одно к одному. Это так же, как беды: за горем непременно следует горе. Уехал тогда Филиппо, месяца не прошло, как его, Антонио, выбросили на улицу, вскоре умерла Аделаида. Бедняжка ценой жестокой
экономии тайком собрала немножко денег: пригодятся, мол, ему и Лауре хоть на первое время. А уж потом... страшно вспомнить это «потом». И машины за гроши помогал рихтовать, и сигареты брал у туристов, отдавал в лавчонку, чтобы купить дли внучки хоть молока. Не знают ни Лаура, ни соседи, что он долгое время убирал двор на окраине и вообще выполнял Самую грязную работу. Какой-то мальчишка однажды крикнул: «Лорд с метлой». И откуда только взял это чужое слово! Мальчишка — он и есть мальчишка, и все же синьор Антонио, подметая общественные места, старался пониже держать голову, горбился. Но недавно не стало и этого заработка...
В комнату без стука вошел синьор Альварес — тучный, седой человек с дряблым лицом и отвисшими щеками.
— Можно вас поздравить, синьор Антонио? — начал он разговор, который в конце концов должен был закончиться одним: требованием погасить задолженность за квартиру. Дипломатических фраз в запасе синьора Альвареса было не так уж много. И он, получив твердые заверения, что долг будет немедленно уплачен, заметно оживился и доверительно сказал:
— Вы же знаете, синьор Антонио, как трудно сводить концы с концами. Деньги нужны каждый день. И должен вам сказать, на те лиры, что мне не уплатили, скажем, месяц назад, сегодня уже, сами понимаете, купишь чуть ли не в половину меньше товаров.
— Если б я был министром финансов, та ничего подобного бы не допустил,— с серьезным видом сказал Антонио.
Альварес поморгал ресницами, пытаясь сообразить, что имеет в виду его постоялец.
— Вы?! Министр?! — протянул он озадаченно, потом лицо его расплылось в улыбке: — Неплохо сказано.— Он рассмеялся.— В вас есть благородство, к вам испытываешь доверие, вы не воруете миллионов. Но... но.
— Ну не я, так мой сын. Разве он плохо воевал, был ранен...
— В горах...— уточнил хозяин и понимающе подмигнул.
— Конечно, если б и дальше так шло, как в сорок четвертом, мог бы вполне стать генералом,— иронически досказал старик, мысленно изругав себя за то, что, как женщина, пустился в эти никому не нужные разговоры.
— Да! Нам только анархистов и партизан в правительственном бедламе недоставало. Шутник вы, синьор Антонио. Большой шутник. Ну, кто теперь вспоминает об этом?! —Хозяин поднялся, еще раз напомнил о долге и направился к дверям. На пороге он обернулся и добавил: — Никто уже не помнит о тех временах.
Антонио снял пиджак и уселся в свое кресло. Свет дворового светильника лежал на полу четким квадратом. Старику казалось, что за много-много лет он впервые спокойно уснет, не тревожась о завтрашнем дне. Теперь есть кому позаботиться о Лауре, а что будет с ним самим, не так уж важно.
Но... лучше все же еще немного пожить, посмотреть, как сложится жизнь внучки и Джованни. Кто бы мог подумать, что этот веселый, безалаберный парень выйдет в люди и так по-доброму, по-хорошему поступит? В школу бегали они вместе с Кориной — девочки тогда были неразлучны. Потом, когда семья Джованни переехала на другой конец города, он уже приходил в гости только к Лаура.
Кормна от них отошла, У нее была своя компания — взрослая. Мальчик-лифтер ее не интересовал.
А вот сумел же парень кое-чего добиться. Так быстро пошел в гору. Уверен в завтрашнем дне, вот и не скупится, не дрожит над каждой лирой.
Однако в глубине души старика тлела подспудная, неосознанная тревога.
Нет, нет, прочь всякие страхи! Очевидно, за долгие годы перенял у Аделаиды привычку во всем сомневаться и дажев радостные минуты представлять себе, как' все может вдруг плохо обернуться.
Антонио глубоко вздохнул и занялся приготовлением ужина. В кухню неожиданно заглянула тетушка Лола. Убедившись, что старик один, она негромко, стараясь скрыть волнение, заговорила:
— Вы, синьор. Антонио, человек умный, образованный... Хотела вас спросить... Моя Корина... Словом, бывают такие... душевные болезни...— Она окончательно сбилась, не находя нужных слов.
Старик поднялся, включил свет и с недоумением посмотрел на женщину. Она вытерла глаза смятым платочком.
— Какая-нибудь беда с Кориной?
- Да... Наверное, да!.. Я никому не могу сказать.
Она, как для молитвы, сложила ладони и робко, снизу вверх взглянула на Антонио.— Вы же знаете: поделишься— и тебя сразу осудят... Только вы, вы — никогда.
— Что же случилось? — обеспокоенно спросил старик.
— Уже три дня, как она исчезла.— Тетушка Лола закрыла лицо фартуком и всхлипнула.— А ребенок всегда со мной. На одной руке держишь девочку, в другой — корзина с рыбой. Что делать? Что делать? Не в полицию же заявлять на собственную дочь.
— От полиции, конечно, лучше держаться подальше,— согласился Антонио, понимая, что у Лолы свои счеты с представителями порядка.— Но, может, встретила отца своей малышки...—Ему хотелось думать, что и у этой девушки жизнь наладилась.
— Э-э, нет! Корина сказала: теперь его и с собакой не найдешь,— не очень уверенно возразила женщина. Ей тоже хотелось бы поверить в предположение, высказанное стариком.
— Подождите еще гденек, вдруг оба явятся. Тетушка Лола помолчала, потом, будто потускнев,
негромко проговорила:
— Тут, видимо, другое... Девочка больна. Что-то с головой. Вдруг на нее накатывает — сидит угрюмая, злая... Это моя-то Корина!.. Потом ни с того ни с сего меняется— болтает без умолку, бросается мне помогать. А к вечеру у нее снова все из рук валится... Конечно, больна! Но вы скажите, может это пройти так — само по себе?
— Скажу честно — я в этих делах ничего не смыслю,—огорченно произнес старик.— Тут нужен врач.
— А деньги? Где их взять?! С докторами свяжись... Не для нас такая роскошь. Да и не пойдет она никуда, только раскричится. Может, вы с чем-то таким сталкивались? — Тетушка Лола снова с надеждой взглянула на Антонио.
Тот пытался выудить из своей памяти какие-то случаи, похожие на этот, и подумал: «Пожалуй, тут пахнет наркотиками». Но не скажешь такое матери. Получилось бы грубо, жестоко. И он дипломатично ответил, что постарается встретиться с одним своим знакомым, который долгое время был санитаром в больнице. Может, тот что-либо посоветует.
Даже такой ответ все же немного успокоил тетушку Лолу.
- Давайте я вам помогу заправить соусом спагетти,— проговорила она, решительно направляясь к плите и засучивая рукава чуть ли не добела выгоревшей на плечах когда-то сиреневой блузки.
— Спасибо, спасибо, я и сам справлюсь, привык.
— А теперь могли бы и отвыкнуть, Лаура выходит замуж, присмотрите себе приятную хозяюшку!.. Вы еще очень, очень интересный мужчина! И зубы все свои — молодой позавидует!..
Антонио искренне расхохотался.
— Нечего смеяться,— с напускной обидой проговорила женщина.— Нашлась бы и не одна из тех, которым одиночество тоже невмоготу. У молодых своя жизнь, у стариков своя...
— Насмешили вы меня, Лола, честное слово...
Со двора, наклонившись к открытому окну, Стелла крикнула:
— Тетушка Лола! Идите же, там ваша внучка раскричалась!
Женщина кинулась к дверям.
Она при мне сладко, крепко уснула... Так я надеюсь, синьор Антонио! — И тетушка Лола выбежала во двор.
— Да, да,— пробормотал старик с легкой досадой. Знакомого санитара он уже целую вечность не видел. Живет ли тот еще в Риме? К тому же он вряд ли чем-либо поможет — работал-то в клинике ветеринарной, словом, там, где лечат собак состоятельных людей. Но нельзя же было отказать Лоле, хоть какая-то надежда для нее, хоть что-то делает для своей беспутной дочери. Материнское сердце... Оно всегда находит своим детям оправдания, даже самые фантастические. Какая там душевная болезнь?! Пьет ее Корина или марихуану покуривает... А мать не замечает, не хочет замечать. Антонио глубоко вздохнул. Живешь и не думаешь, какое счастье иметь послушную, тихую и заботливую внучку. .
Ну вот, все готово, осталось только накрыть стол и дожидаться детей.
Раздался робкий стук в дверь и не менее робкое:
— Можно к вам, синьор Антонио?
На пороге стоял художник Поджио, худой старик с орлиным носом и высоким лбом.
— Хотел вас. поздравить. Я залюбовался этой прекрасной царой. Нежная, одухотворенная девушка —- подлинная Психея — и этот курчавый крепыш, как юный бог,— сама жизнь, сама радость.
Антонио от души поблагодарил соседа за лестные отзывы о «детях», которые продолжал расточать художник. Однако его немного удивило, что этот замкнутый человек вдруг запросто зашел и даже сел у окна в предложенное кресло.
— Я бы с удовольствием написал портрет... Лауры и ее жениха.— Эту фразу Поджио произнес, чуть запнувшись. Но, видимо, из-за нее он и пришел.
— Я скажу Лауре,— неуверенно пробормотал Антонио. Ведь портрет будет стоить денег, а заставлять Джованни снова тратиться — неприлично... нечестно...
— Фотография — одно, а портрет — совсем другое,— видимо, разгадав его колебания, продолжал художник.— Портрет этот... ну, как вам сказать... нечто живое в доме... В данном случае навеки схваченный кусочек счастья, который и впредь будет освещать жизнь человека..,
Именно слова «кусочек счастья» запали в душу Антонио. И вдруг совершенно отчетливо представилась вилла Боргезе. Он полулежит на траве возле юной Аделаиды. Ее волосы, белое платье, стройные ноги с маленькими ступнями укрыты зелено-солнечной, узорчатой тенью шатра раскинувшихся над ними платанов. Любящий взгляд, нежная улыбка на лице его молодой жены...
Старик даже голову поднял, будто ожидал увидеть картину на сырой стене подвала. Если б у него, Антонио, были деньги...
— Спасибо, синьор Поджио, за ваше предложение,— с чувством проговорил он.— Мы... подумаем...
Поджио, конечно, настоящий худох<ник. И много работает. Рано утром он уходит к себе в мастерскую и проводит там весь день, потому что возвращается домой уже в потемках. И вот нашел же время, пожелав написать портрет, подарить «кусочек счастья»...
Лаура и Джованни вернулись веселые, возбужденные и принялись обсуждать американский фильм, содержание которого свелось чуть ли не к десятку убийств и сплошным погоням.
— А какие чудесные картины ставили раньше: «Рим — открытый город», «Похитители велосипедов»... Впрочем, когда они шли, вас и на свете еще не было...
— Нам встретился хозяин,— неожиданно сказала Лаура.— Похоже, специально поджидал.
— Он и сюда заходил. У синьора Альвареса свои заботы,— ответил старик и опустил глаза под пристальным взглядом Лауры.
— А в чем дело?! — перехватив этот взгляд, настороженно спросил Джованни.
— Приходил напомнить... о плате за квартиру,— потупилась Лаура.
— Так в чем же дело? — с явным облегчением воскликнул Джованни и, выскочив из-за стола, вынул бумажник из кармана висевшей на вешалке куртки.
Лаура протестующе подняла руки. Но Джованни решительно произнес:
— Отдай шакалу его кость, иначе он не отойдет,-— и положил на стол деньги.
— Можно и завтра,— неуверенно проговорил Антонио.
— Нет, нет, сейчас,— твердо произнес Джованни.— Пожалуйста, сейчас! Ничто, даже мелочи, не должно портить нам вечер. Пранда, Лаура?
Лаура кивнула. Ей тоже хотелось поскорее избавиться от злосчастного долга. Но когда старик, взяв деньги, вышел, она с некоторым удивлением спросила:
— Почему ты так поторопился отдать деньги хозяину?
— Ты не догадываешься?! — рассмеялся Джованни.— Конечно же, чтобы тебя поцеловать.— И он обндл девушку.
— Когда ты станешь серьезней? — счастливо рассмеялась она.
— Как только поженимся.
Вернулся Антонио, и они все вместе еще долго сидели за столом, попивая легкое вино и негромко беседуя.
— Пусть этот вечер никогда не кончится,— мечтательно заметил Джованни.
— У вас будет еще много таких вечеров! — сказал старик.— А сейчас пора спать. Гостю постели на моем диване, а для меня поставь раскладушку.
Но Джованни запротестовал. Ему все равно, где спать. Он ляжет в столовой на полу. Но старик уже вытащил из кладовой раскладушку.
Потом Лаура ушла в свою комнату. Она долго лежала с открытыми глазами, боясь уснуть. Казалось, стоит только задремать, как все исчезнет, и, пробудившись, она не увидит Джованни, будто лишь приснилось его возвра-
щение, а утро наступило обычное, безрадостное... Как хорошо, что она послушала Стеллу, чуть выпустила и подкрахмалила свое белое полотняное платье. Теперь оно как новое... И все же... не для невесты. Вот если, б сшить шелковое, длинное и совсем небольшую белую розу приколоть к волосам.
Одеться и выйти к Джованни...
И еще ей очень нужен халатик. Голубой халатик, в котором она по утрам будет готовить для Джованни завтрак, и для Тони, конечно, тоже. Хозяйка в доме — это важно, таково главное назначение женщины.
Интересно, что теперь скажет Корина. Она ведь еще ничего не знает... Теперь они почти не видятся, хотя живут в одном дворе. А прежде вместе бегали в школу. Корина расчесывала ей волосы, гладила платья, даже наряды для куклы шила. А ведь была всего на год старше. Во дворе и в школе затевала веселые, шумные игры. Умела без билета проникнуть в кино да еще протащить с собой Лауру. Вообще, как взрослая, покровительствовала подружке.
Потом, когда к ней, Лауре, стал приходить в гости Джованни—.к тому времени он уже ушел из школы,— Корина сказала: «Теперь вы оба выросли, и детская дружба перешла в любовь. Не будь дурой, сходись с ним... Привяжи его, иначе потеряешь парня...»
Лаура с интересом выслушала совет подруги, но следовать ему не торопилась.
Узнав, что Джованни уехал, Корина грустно заметила: «Жаль, хороший был бы для тебя муж». О себе она ничего не рассказывала. Со своими Друзьями ее, Лауру, не знакомила.
Совсем незаметно она как-то отдалилась, жила своей жизнью. Где-то пропадала. Не работала и не искала работы. Безразлично выслушивала упреки матери, убегала из дому и возвращалась ночью... Рождение ребенка тоже не изменило ее образа жизни. «Мне скучно, понимаешь, скучно,— сказала она как-то Лауре.— Не буду я торговать рыбой, хочу радоваться, веселиться...» Но последнее время она редко бывала веселой.
Теперь, как некогда, они опять будут ходить на прогулки, в кино, и Корина немножко приободрится. Она тоже обрадуется приезду Джованни.
Через открытое окно в подвал робко проник лунный свет, и Лаура, приподнявшись на локте, посмотрела на
дверь. Сейчас она откроется, и тихонько войдет Джоваи-ни. Он остался, чтобы подольше побыть вместе. Придет, как только уснет Тони, и будет ее целовать, шептать нежные слова. Теперь это — навсегда. Всегда ее Джо-ваини будет рядом. Во дворе, конечно, знают, что он остался в их доме. Знают, что они скоро поженятся...
Совсем уже поздно. Почему же он не идет?..
Лаура встала, крадучись, подошла к двери и осторожно ее приоткрыла. Тот же бледный, отраженный чужим окном свет падал на подушку, на лицо Джованни. Глаза его были закрыты, он ровно и спокойно дышал.
Уснул.,. Но что тут удивительного — устал за день. Может, и в дороге не удалось глаза сомкнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20