Поэтому импирически приходим к выводу, что все мужики — козлы.
Вы не поняли логики моих рассуждений? Ебитесь в рот. Это ваши проблемы.
Хеллоуин
21-07-2008 15:53
Праздники выдумывают буржуи. От нехуй делать, скорее всего.
Раньше, вот, заебись было: два больших празника в году. Новый Год и Восьмое Марта имени Розы Люксембург. И с развлечениями всё понятно: на Новый Год поблевать салатом оливье с балкона, и покидать соседям в почтовые ящики китайские петарды, а на Восьмое Марта получить пиздюлей от любящего супруга. А потом кто-то, блять, начал хуйнёй страдать: Валентинов день какой-то придумали, сердечки-валентинки, романтические ебли под индусские благовония, и Хеллоуин до кучи.
Какой Хеллоуин в России, а? Вы пробовали в конце октября выползти ночью на улицу с тыквой на ебле, постучать в первую попавшуюся дверь, и запеть: «К вам детишечки пришли, тыкву нахуй принесли, дайте быра нам канфет, а не то нассым в еблет»?
И не пробуйте. Россия — не Америка. Канфетами у нас по ночам просто так никто не разбрасываецца. А вот пизды дадут определённо. В общем, буржуйские развлекухи нашему российскому менталитету чужды. И лично мне — в особенности. Я вообще празники не люблю, ибо всегда потом почему-то отмываю посуду и хату до августа.
А Хеллоуин просто ненавижу.
* * *
Телефон исполнил песню «Подруга подкинула проблему, шлюха», и я подняла трубку:
— Чо нада?
— Бабла, мужиков с большими хуями, пару ящиков пива, и голую китайскую хохлатую сабачьку. — Серьёзно ответила в трубке Ершова, а потом заорала: — Чо за вопросы?! «Чо нада»… Шоколада! Ты меня ждёшь? Я уже стою у твоего подъезда, и не знаю кода! Говори немедленно, на улице ледниковый пириод.
Старость не радость. Сначала начинаешь забывать, што ждёш гостей, потом впадаешь в маразм, и начинаешь ссать в штаны, а потом смерть, и браццкая могила на ассенизаторских полях в Люблино.
— Нажимай четырнаццать, потом ключ…
— Где тут ключ?!
— В пизде, Юля! Он там нарисован на кнопочке!
— Я нажала. Там гудки вначале пошли, а потом какой-то дед сказал, что щас меня помоями обольёт с балкона… Говори нормальный код!
— Не хватало бабке горя — так купила порося… Стой на месте, щас спущусь.
Спускаюсь вниз, забираю околевшую Ершову с улицы, и тащу её домой.
— Ты нашла пу-пу-пушыстую мишуру? — Стучит зубами Юлька. — А шшшшшшортики блестящие?
— Где я, блять, найду тебе мишуру с шортами?! Я похожа на Верку Сердючку?
— На дуру ты похожа. — Лифт приехал на четвёртый этаж. Выходим. — Я знала, что ты нихуя не запасливая баба, поэтому привезла тебе мишуру, шортики, и красный лифчик третьего размера. Вата у тебя есть?
— Нету. У меня есть Тампаксы и прокладки Олвейз «от уха до уха». Дать?
— Взять, блин! В лифчик чего тебе пихать будем?
— А… — Вспоминаю, зачем приехала Ершова, и вздыхаю: — Носки махровые пихну. Вспомню деццтво золотое.
— Да-да. Напихай носочков своих полосатеньких, Буратина бля. Лифчик, напомню, кружевной! Прозрачный! Надо чонить такое, сисечного цвета. Что у тебя есть сисечного цвета?
— Ну… — Задумалась. — Ну, хуй ево знаит… Колготки есть. Бронзовые.
— Однако, ты высокого мнения о цвете своих сисек. — Ершова заржала. — А синие колготки у тебя есть?
— А то. — Я обиделась. — Цвета тухлова ливера. Но это спешал фо ю, Ершова. Охуенно подходят к твоему лицу. Кстате, будеш тут выёбываться — ваще никуда не пойду.
— Пойдёш. — Махнула рукой Юлька. — Там же будет Дима Пепс.
— Это шантаж, Юля.
— Нет, это заебись, Лида. Это очень за-е-бись!
* * *
*За месяц до описываемых событий.*
— Празника хочецца чота… — Ершова потянулась всем телом, и хрустнула шеей. — Празника. Феерии. Пьянства с алкоголизмом. Куража. Ебли, в конце концов, празничной. Какой там у нас следующий празник?
— Празник сенокоса.
— Говно празник. Как-то с куражом не ассоциируецца. Што ещё?
— Новый Год в декабре.
— Долго. Это очень долго ещё. Вспоминай, чо там ещё есть.
— Пошла ты в жопу. Сама вспоминай.
— Сентябрь, актябрь… — Ершова напряглась.
— Ноябрь потом… — Посказала я.
— Иннахуй. Сама помню. Слушай, а чо в октябре у нас? Вот в башке крутицца празник какой-та — а вспомнить нимагу.
— День рождения у Димы Борода-в-говне.
— Блин, Бородулькин меньше всего похож на празник. Есть ещё чота… Слышь, как эта моча называецца, когда надо наряжацца в блядей, и ходить по улице с тыквой?
— Хеллоуин. А почему именно в блядей?
— А в кого ты ещё хотела бы нарядицца? В Красную Шапочьку? В Белоснешку? В Василису Прекрасную? Посмотри на себя. Или на меня. Наше с тобой вечное амплуа — это портовые шлюхи. Это карма, Лида. Смирись. Забудь, что четверть века назад ты очень удачно сыграла роль Снежинки в яслях. Это было давно. Времена меняюцца. Теперь ты — старая блядь в красном лифчике. Всё.
Да похуй в общем-то. Блядь так блядь. Чо такова? Хули там Белоснешка или Василиса? Это каждая дура может напялить пласмассовую корону и своё свадебное платье, которое лет пять как валяецца в мешке на балконе. И всё. И вот вам Василиса белоснежная, дрочите на здоровье. А вот нарядицца блядью, да ещё пройтись так по ночной улице — это нужно быть сильной, отважной, незакомплексованной, и полной дурой. В общем, права Юлька — эта роль чотко для нас.
Осталось дождацца октября и Хеллоуина.
И тогда мы с Ершовой блеснём своими актёрскими способностями так, што все эти Василисы охуеют.
Воистину.
* * *
— Ну, во! — Ершова сделала шаг назад, и восхищённо поцокала языком: — Красавица! Настоящая проблядь! Щас только на левый глазик ещё блёсточек добавим… И вот сюда, на волосы… Всё, можешь смотреть!
Поворачиваюсь к зеркалу.
— Мама!!!!!!
— Впечатлило? — Ершова гордо откинула со лба завитую прядь волос, и подтянула сползшие чулки с люрексом. — Я старалась.
— Я заметила. — Первая волна ужаса уже стекла холодным потом мне в трусы, и я посмотрела в зеркало ещё раз. — Юля, я так на улицу не пойду.
— Зассала, да? — Глумливо крикнула Ершова, и начала на меня наскакивать: — Ах ты ссыкло старое! Мы ж с тобой, сволочь, договорились уже! Чо ты ссышь, жаба?! Кто тебя ночью увидит-то?! Шубу напялишь, в такси сядешь — и впирёд, к алкоголизму!
— В шубе жарко… — Я ещё как-то силилась оправдать свой неконтролируемый порыв паники. — Вспотею…
— А и похуй! — Отмахнулась Юлька. — Шлюхи — они завсегда потные, у них работа такая. Ну, чо ты такое ебало пластилиновое сделала? Всё пучком! Щас тока блёсточек на правый глазик добавим…
— Пошла в пизду! — Я отпихнула Юлькину клешню, с зажатой в ней кистью, и вылетела из комнаты. — Хватит блёсточек! Я и так, блять, как в алмазной пещере! Нихуя не вижу, одно северное сияние перед глазами! Едем уже, пока не передумала!
Перед выходом я ещё раз посмотрела на себя в зеркало, и перекрестилась. Хорошо, если меня на улице просто выебет в жопу случайный прохожый. А если менты? А если загребут? Из одежды на мне был только красный лифчик, набитый колготками, лаковые шорты-трусы, и чулки в сеточку. А, и на голове ещё ободок с розовыми заячьими ушами и такая же розовая бабочька на шее. И туфли, похожые на ходули. Их, вместе с лифчиком и прочей бляццкой атрибутикой, принесла запасливая баба Ершова. Сама Ершова, покачиваясь на таких же туфлях, гордо выпячивала свою грудь, тоже вылепленную из колгот, и задрапированную сверху мишурой. Чулки и джинсовая юпка длиной в дваццать сантиметров делали её похожей на подругу дальнобойщика. Видимо, так оно и было задумано.
— Один у нас с тобой недостаток — уж больно красивые! — Довольно резюмировала Юлька, и, отвесив мне несильного подсрачника, выпихнула меня из квартиры. — А теперь — вперёд! За Родину, за Сталина! Команда «Газы» дана для всех!
Я закрыла входную дверь, и повернулась к лифту.
— Здрасьте…
Я вздрогнула, и подняла глаза. На лестнице стояли и пытались открыть дверь, мои соседи. Рома и Вика Ковалёвы. То ли сектанты, то ли религиозные фанатики — хуй их разберёт. Вечно ходят в каких-то робах, читают мне лекции о конце света и спасении души, и периодически рожают детей дома, в ванной. Пятерых уже нарожали. И все до сих пор живы, что странно. Врачей к беременной Вике Рома не подпускал принцыпиально. И роды сам принимал. Она там орала на всю квартиру, а Рома орал ещё громче: «Это бесы тебя терзают, супруга моя возлюбленная! Не теряй веры, Виктория! Иисус любит тебя! Не подавайся соблазнам, прихожанка! Излей младенца на свет Божий!»
Как там она изливала младенцев — я, слава труду, не видела. Но Ковалёвых побаиваюсь.
— Здрасьте. — Ответила я на приветствие, и тут же отвернулась.
— Иисус любит тебя… — Несмело сказала Вика, и с завистью посмотрела на мои празничные ходули.
— Спаси свою душу, отринь бесовские происки, воспротивься им! — Вдруг повысил голос Роман. — Бог есть в каждом!
— Спасибо. — Я с силой дрочила кнопку лифта, и косилась на Ершову.
— Я никуда не пущу тебя! — Вдруг закричал Рома, и распластался на дверях лифта. — Спаси себя! Не торгуй плотью своей, сестра! Читай шестнадцатый псалом немедленно!
— Святой отец! — Ершова плечом отпихнула Рому от лифта. — Идите нахуй! Идите туда, и не возвращайтесь. А мы тогда спасём вашу жену. И детей. Мы сводим Вику на мушской стриптиз, купим вашим детям комиксы с Человеком-Пауком, и научим их ругацца матом.
— Бесы! — Заверещал Рома. — Всюду бесы! Виктория, неси святую воду!
— Лида, пиздуем пешком. Я жопой чую — нам хотят испортить празничный макияж… — Шепнула Юлька, и резво поскакала на своих туфлях-костылях вниз по лестнице. Я бросилась за ней.
— Соседи у тебя жуткие. — Пыхтела подруга. — Бесами ещё пугают, уроды. Я чота их забоялась даже.
— И правильно делаешь. — Я толкнула подъездную дверь, и мы с Юлькой выпали в холодную ночь. — У меня самой, когда я их вижу, очко играть начинает. Ты, кстати, ещё не видала, как Рома по ночам по подъезду с кадилом ходит. Не знаю, чо за сушоный кал он в него кладёт, но утром в подъезд выйти нельзя. Говнищем пасёт на весь квартал.
— В дурку их сдать нужно. — Юлька подняла руку, пытаясь изловить такси.
— Не выйдет. — Я плотнее запахнула шубу, и поправила заячьи уши. — Рома нашему участковому машину бесплатно освятил, и табельный пистолет.
— Сплошная коррупцыя. — Блеснула эрудицией Ершова, и сунула голову в окно остановившейся девятки:
— На Декабристов. Едем? Лид, залезай.
Водитель девятки с интересом разглядывал Юлькины ноги в сеточку, и празничный мэйк ап.
— Вас у метро высадить?
— Да. — Отрезала Юлька, и сердито натянула на колени куртку.
— А дальше вы куда?
Сука любопытная, блин.
— Коту под муда. — Ответила Ершова, и заметно занервничала.
— В гости к мальчикам, наверное?
Шофёр мне нравился всё меньше и меньше. Юльке, кстати, тоже.
— И к девочкам. На детский утренник. — Ершова пошла пятнами. А это хуёвый знак. Значит, жопой чует какую-то шляпу.
— А документы у вас есть? — Вдруг спросил шофёр, и съёхал на обочину.
Всё. Вот она — шляпа. Приплыли, девки — сливайте воду.
— А какого хуя… — Начала Ершова, но тут шофёр вытащил красную книжечку, махнул ей перед нашими ебалами, и быстро спрятал её запазуху.
— Документы!
Я быстро полезла в сумку, и уже открыла рот, чтобы объяснить дяде, что мы вовсе не продавцы собственных пёзд, но Ершова, извернувшись, просунула руку назад, между сиденьями, и больно ущипнула меня за ногу. Я истолковала её жест правильно, и захлопнула сумочку. И рот заодно.
— Парниша, может, договоримся, а? — Ершова расплылась в улыбке, и погладила дядьку по коленке. — В честь праздничка бесплатно. Да, Клеопатра?
Я не сразу поняла, к кому это Юлька обращаецца, и молчала.
— Да, Клеопатрочка, блять?! — Уже с нажимом в голосе снова повторила свой вопрос Юлька, и я сориентировалась:
— О, да, Жоржетта.
Юлька хрюкнула, продолжая улыбаться, а дядька обернулся:
— Клеопатра? Ну вы, девки, чувство меры поимели бы хоть. Клеопатра, блин… Псевдоним надо брать объективно. Машка Шняга например.
— Чо?! — Я не выдержала, и заорала: — Ты себя-то в зеркало видел, узбек чукотский?! В штанах у тебя шняга, пидор ты дермантиновый! Юлька, ёбни ему!
На слове «Юлька» Ершова вцепилась дядьке когтями в яйца, и укусила его за ухо. Я, не растерявшись, вытащила у себя из-под жопы трехкилограммовый справочник «Жёлтые страницы. Все адреса Москвы», и несильно шлёпнула обидчика по еблу. Сильно уебать не получилось: крыша низкая, размах не тот.
— Беги! — Завизжала Ершова, ещё раз укусила дядьку за щеку, и вывалилась из машины. Я вывалилась следом, и осталась лежать в луже.
— Я сказала беги! — Наступила мне на руку каблуком Юлька, я взвигзнула, и поскакала вдоль дороги на карачках, путаясь в шубе, и сбивая заячьими ушами гандоны с придорожных кустов.
— Во дворы, во дворы уходи, каркалыга!
Я сменила галоп на рысь, и свернула в какой-то двор.
Через десять минут, когда я упёрлась лбом в чугунную урну, и остановилась, сзади послышалось:
— Ушли.
— Точно?
— Стопудово.
— А это кто был?
— А я ебу? То ли мусор, то ли не мусор. Один хуй — паспорт в такой ситуации показывать нельзя, запомни. Я как-то уже показала сдуру. Забрали в отделение вместе с паспортом, и там ещё ебало мыть пришлось, чтоб на свою собственную фотку быть похожей. А то мне уже дело шить начали.
Вопросы у меня закончились. Я повернулась к урне жопой, и села на землю, переводя дыхание.
— Ну что? — Юлька сбоку тоже отдышалась. — К тебе?
— Нет, блять. В клуб. К Диме Пепсу.
— Ладно, не ори… Чо я, виновата штоле? — Ершова нахохлилась, и полезла в сумку за сигаретами.
— А знаешь, Ершова, — Я тяжело поднялась, и и облокотилась на урну, — какая у меня на тебя песня стоит на мобиле?
— Шалава лава-лава-лава? — Предположила Юлька.
— Почти. — Я отряхнула руки, и отвесила подруге пинчища. — «Подруга подкинула проблему…»
— Шлюха! — Хором закончили мы с Ершовой, и заржали.
— Не, Лидка. Хеллоуин мы вот так просрать не можем. Потом ещё долго следующего празника ждать.
— Я никуда больше не пойду. И не уговоривай.
— Не… — Поморщилась Ершова. — Я сама никуда не пойду. Я о другом. У тебя есть чёрный спортивный костюм?
— Дедушкин.
— О! То, что доктор прописал! Уши свои ослиные не проебала? Мы щас их каким-нить говном намажем, чтоб чёрные были, а ещё нам нужен пояс от халата. Это будет хвост.
— Ершова, ты чо задумала?
— Хеллоуин, Лида. Самый лучший день для всякой нечисти. Ну, сечёшь?
— Нет.
— Кодовое слово «бесы». Ну?
— Юля, только не говори…
— Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! — В кровожадной улыбке расплылась Юлька. — Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! Щас мы, блять, им покажем, как с проститутками нас перепутывать, и концом света пугать. Короче, сценарий такой…
…Две женские фигуры в грязных шубах, громко и зловеще хихикая, растворились в ночи.
Хеллоуин-2
23-07-2008 15:41
Окончание.
На часах была полночь с десятью минутами.
— Аццкое время. — Ершова кивнула в сторону настольных электронных часов, которые все мои друзья почему-то называют «Бигбэн для слепорылых». Наверное потомушта они размером с тиливизор.
— А ещё и Хеллоуин, если вспомнить… — Я добавила свои три копейки в атмосферу предвкушения чего-то страшнова. — Зомби по улицам шляюцца без регистрации, упыри шастают по кладбищам, кровь пьют невинную.
— Ну, зомби без регистрации у меня самой дома щас спит. Ничего стрёмного особо. Только пьёт много, и волосатый как пиздец. У меня уже аллергия на ево шерсть жопную. — Юлька с любовью вспомнила о супруге. — А на кладбищах нету крови невинной. Там икебаны одни. Упыри сегодня остануцца голодными.
— Вряд ли. Сегодня там полюбому будет опен-эйр готически настроенных мудаков. Я за упырей спокойна.
— Ну слава Богу. Пусть поедят вволюшку. Празничек у ребяток. А готов нам не жалко. Отбросы общества.
Ершова яросто стирала празничный макияж влажной салфеткой, и принюхивалась:
— Кстати, чем так воняет?
— Грязными хуями? — Предположила я, и подёргала носом. — Может, отрыжка после вчерашнего?
— Шутка своевременная, смешная. — Ершова швырнула грязную салфетку на пол, и тоже зашевелила ноздрями. — Не, ацетоном каким-то штоле…
Я внимательно посмотрела на коробку с влажными салфетками, из которой Юлька уже вытащила второй метр, и заржала:
— Не ацетоном, а специальной хуйнёй! Это салфетки для чистки офисной техники. Я на работе спиздила когда-то.
— Тьфу ты, блять! — Ершова брезгливо отшвырнула коробку. — То-то я чую, у меня рожа вся горит. Ну-ка, глянь: аллергии нету?
Юлько лицо на глазах опухало. Вначале у неё опух лоб, и она стала похожа на неандертальца, потом отек спустился на глаза, и Юлька стала китайским питекантропом, а потом на нос и губы — и вот уже на меня смотрит первобытный Гомер Симпсон с китайскими корнями.
— Ершова, ты немножко пиздец как опухла. — Мягко, стараясь не вызвать у Юльки панику, намекнула я на новое Юлькино лицо. — В зеркало смотреть нинада.
Подруга, вопреки моим советам, всё таки посмотрела в зеркало, и заорала:
— Блять! Что теперь делать?
Я пожала плечами:
— Мы ж Ковалёвым мстить собрались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Вы не поняли логики моих рассуждений? Ебитесь в рот. Это ваши проблемы.
Хеллоуин
21-07-2008 15:53
Праздники выдумывают буржуи. От нехуй делать, скорее всего.
Раньше, вот, заебись было: два больших празника в году. Новый Год и Восьмое Марта имени Розы Люксембург. И с развлечениями всё понятно: на Новый Год поблевать салатом оливье с балкона, и покидать соседям в почтовые ящики китайские петарды, а на Восьмое Марта получить пиздюлей от любящего супруга. А потом кто-то, блять, начал хуйнёй страдать: Валентинов день какой-то придумали, сердечки-валентинки, романтические ебли под индусские благовония, и Хеллоуин до кучи.
Какой Хеллоуин в России, а? Вы пробовали в конце октября выползти ночью на улицу с тыквой на ебле, постучать в первую попавшуюся дверь, и запеть: «К вам детишечки пришли, тыкву нахуй принесли, дайте быра нам канфет, а не то нассым в еблет»?
И не пробуйте. Россия — не Америка. Канфетами у нас по ночам просто так никто не разбрасываецца. А вот пизды дадут определённо. В общем, буржуйские развлекухи нашему российскому менталитету чужды. И лично мне — в особенности. Я вообще празники не люблю, ибо всегда потом почему-то отмываю посуду и хату до августа.
А Хеллоуин просто ненавижу.
* * *
Телефон исполнил песню «Подруга подкинула проблему, шлюха», и я подняла трубку:
— Чо нада?
— Бабла, мужиков с большими хуями, пару ящиков пива, и голую китайскую хохлатую сабачьку. — Серьёзно ответила в трубке Ершова, а потом заорала: — Чо за вопросы?! «Чо нада»… Шоколада! Ты меня ждёшь? Я уже стою у твоего подъезда, и не знаю кода! Говори немедленно, на улице ледниковый пириод.
Старость не радость. Сначала начинаешь забывать, што ждёш гостей, потом впадаешь в маразм, и начинаешь ссать в штаны, а потом смерть, и браццкая могила на ассенизаторских полях в Люблино.
— Нажимай четырнаццать, потом ключ…
— Где тут ключ?!
— В пизде, Юля! Он там нарисован на кнопочке!
— Я нажала. Там гудки вначале пошли, а потом какой-то дед сказал, что щас меня помоями обольёт с балкона… Говори нормальный код!
— Не хватало бабке горя — так купила порося… Стой на месте, щас спущусь.
Спускаюсь вниз, забираю околевшую Ершову с улицы, и тащу её домой.
— Ты нашла пу-пу-пушыстую мишуру? — Стучит зубами Юлька. — А шшшшшшортики блестящие?
— Где я, блять, найду тебе мишуру с шортами?! Я похожа на Верку Сердючку?
— На дуру ты похожа. — Лифт приехал на четвёртый этаж. Выходим. — Я знала, что ты нихуя не запасливая баба, поэтому привезла тебе мишуру, шортики, и красный лифчик третьего размера. Вата у тебя есть?
— Нету. У меня есть Тампаксы и прокладки Олвейз «от уха до уха». Дать?
— Взять, блин! В лифчик чего тебе пихать будем?
— А… — Вспоминаю, зачем приехала Ершова, и вздыхаю: — Носки махровые пихну. Вспомню деццтво золотое.
— Да-да. Напихай носочков своих полосатеньких, Буратина бля. Лифчик, напомню, кружевной! Прозрачный! Надо чонить такое, сисечного цвета. Что у тебя есть сисечного цвета?
— Ну… — Задумалась. — Ну, хуй ево знаит… Колготки есть. Бронзовые.
— Однако, ты высокого мнения о цвете своих сисек. — Ершова заржала. — А синие колготки у тебя есть?
— А то. — Я обиделась. — Цвета тухлова ливера. Но это спешал фо ю, Ершова. Охуенно подходят к твоему лицу. Кстате, будеш тут выёбываться — ваще никуда не пойду.
— Пойдёш. — Махнула рукой Юлька. — Там же будет Дима Пепс.
— Это шантаж, Юля.
— Нет, это заебись, Лида. Это очень за-е-бись!
* * *
*За месяц до описываемых событий.*
— Празника хочецца чота… — Ершова потянулась всем телом, и хрустнула шеей. — Празника. Феерии. Пьянства с алкоголизмом. Куража. Ебли, в конце концов, празничной. Какой там у нас следующий празник?
— Празник сенокоса.
— Говно празник. Как-то с куражом не ассоциируецца. Што ещё?
— Новый Год в декабре.
— Долго. Это очень долго ещё. Вспоминай, чо там ещё есть.
— Пошла ты в жопу. Сама вспоминай.
— Сентябрь, актябрь… — Ершова напряглась.
— Ноябрь потом… — Посказала я.
— Иннахуй. Сама помню. Слушай, а чо в октябре у нас? Вот в башке крутицца празник какой-та — а вспомнить нимагу.
— День рождения у Димы Борода-в-говне.
— Блин, Бородулькин меньше всего похож на празник. Есть ещё чота… Слышь, как эта моча называецца, когда надо наряжацца в блядей, и ходить по улице с тыквой?
— Хеллоуин. А почему именно в блядей?
— А в кого ты ещё хотела бы нарядицца? В Красную Шапочьку? В Белоснешку? В Василису Прекрасную? Посмотри на себя. Или на меня. Наше с тобой вечное амплуа — это портовые шлюхи. Это карма, Лида. Смирись. Забудь, что четверть века назад ты очень удачно сыграла роль Снежинки в яслях. Это было давно. Времена меняюцца. Теперь ты — старая блядь в красном лифчике. Всё.
Да похуй в общем-то. Блядь так блядь. Чо такова? Хули там Белоснешка или Василиса? Это каждая дура может напялить пласмассовую корону и своё свадебное платье, которое лет пять как валяецца в мешке на балконе. И всё. И вот вам Василиса белоснежная, дрочите на здоровье. А вот нарядицца блядью, да ещё пройтись так по ночной улице — это нужно быть сильной, отважной, незакомплексованной, и полной дурой. В общем, права Юлька — эта роль чотко для нас.
Осталось дождацца октября и Хеллоуина.
И тогда мы с Ершовой блеснём своими актёрскими способностями так, што все эти Василисы охуеют.
Воистину.
* * *
— Ну, во! — Ершова сделала шаг назад, и восхищённо поцокала языком: — Красавица! Настоящая проблядь! Щас только на левый глазик ещё блёсточек добавим… И вот сюда, на волосы… Всё, можешь смотреть!
Поворачиваюсь к зеркалу.
— Мама!!!!!!
— Впечатлило? — Ершова гордо откинула со лба завитую прядь волос, и подтянула сползшие чулки с люрексом. — Я старалась.
— Я заметила. — Первая волна ужаса уже стекла холодным потом мне в трусы, и я посмотрела в зеркало ещё раз. — Юля, я так на улицу не пойду.
— Зассала, да? — Глумливо крикнула Ершова, и начала на меня наскакивать: — Ах ты ссыкло старое! Мы ж с тобой, сволочь, договорились уже! Чо ты ссышь, жаба?! Кто тебя ночью увидит-то?! Шубу напялишь, в такси сядешь — и впирёд, к алкоголизму!
— В шубе жарко… — Я ещё как-то силилась оправдать свой неконтролируемый порыв паники. — Вспотею…
— А и похуй! — Отмахнулась Юлька. — Шлюхи — они завсегда потные, у них работа такая. Ну, чо ты такое ебало пластилиновое сделала? Всё пучком! Щас тока блёсточек на правый глазик добавим…
— Пошла в пизду! — Я отпихнула Юлькину клешню, с зажатой в ней кистью, и вылетела из комнаты. — Хватит блёсточек! Я и так, блять, как в алмазной пещере! Нихуя не вижу, одно северное сияние перед глазами! Едем уже, пока не передумала!
Перед выходом я ещё раз посмотрела на себя в зеркало, и перекрестилась. Хорошо, если меня на улице просто выебет в жопу случайный прохожый. А если менты? А если загребут? Из одежды на мне был только красный лифчик, набитый колготками, лаковые шорты-трусы, и чулки в сеточку. А, и на голове ещё ободок с розовыми заячьими ушами и такая же розовая бабочька на шее. И туфли, похожые на ходули. Их, вместе с лифчиком и прочей бляццкой атрибутикой, принесла запасливая баба Ершова. Сама Ершова, покачиваясь на таких же туфлях, гордо выпячивала свою грудь, тоже вылепленную из колгот, и задрапированную сверху мишурой. Чулки и джинсовая юпка длиной в дваццать сантиметров делали её похожей на подругу дальнобойщика. Видимо, так оно и было задумано.
— Один у нас с тобой недостаток — уж больно красивые! — Довольно резюмировала Юлька, и, отвесив мне несильного подсрачника, выпихнула меня из квартиры. — А теперь — вперёд! За Родину, за Сталина! Команда «Газы» дана для всех!
Я закрыла входную дверь, и повернулась к лифту.
— Здрасьте…
Я вздрогнула, и подняла глаза. На лестнице стояли и пытались открыть дверь, мои соседи. Рома и Вика Ковалёвы. То ли сектанты, то ли религиозные фанатики — хуй их разберёт. Вечно ходят в каких-то робах, читают мне лекции о конце света и спасении души, и периодически рожают детей дома, в ванной. Пятерых уже нарожали. И все до сих пор живы, что странно. Врачей к беременной Вике Рома не подпускал принцыпиально. И роды сам принимал. Она там орала на всю квартиру, а Рома орал ещё громче: «Это бесы тебя терзают, супруга моя возлюбленная! Не теряй веры, Виктория! Иисус любит тебя! Не подавайся соблазнам, прихожанка! Излей младенца на свет Божий!»
Как там она изливала младенцев — я, слава труду, не видела. Но Ковалёвых побаиваюсь.
— Здрасьте. — Ответила я на приветствие, и тут же отвернулась.
— Иисус любит тебя… — Несмело сказала Вика, и с завистью посмотрела на мои празничные ходули.
— Спаси свою душу, отринь бесовские происки, воспротивься им! — Вдруг повысил голос Роман. — Бог есть в каждом!
— Спасибо. — Я с силой дрочила кнопку лифта, и косилась на Ершову.
— Я никуда не пущу тебя! — Вдруг закричал Рома, и распластался на дверях лифта. — Спаси себя! Не торгуй плотью своей, сестра! Читай шестнадцатый псалом немедленно!
— Святой отец! — Ершова плечом отпихнула Рому от лифта. — Идите нахуй! Идите туда, и не возвращайтесь. А мы тогда спасём вашу жену. И детей. Мы сводим Вику на мушской стриптиз, купим вашим детям комиксы с Человеком-Пауком, и научим их ругацца матом.
— Бесы! — Заверещал Рома. — Всюду бесы! Виктория, неси святую воду!
— Лида, пиздуем пешком. Я жопой чую — нам хотят испортить празничный макияж… — Шепнула Юлька, и резво поскакала на своих туфлях-костылях вниз по лестнице. Я бросилась за ней.
— Соседи у тебя жуткие. — Пыхтела подруга. — Бесами ещё пугают, уроды. Я чота их забоялась даже.
— И правильно делаешь. — Я толкнула подъездную дверь, и мы с Юлькой выпали в холодную ночь. — У меня самой, когда я их вижу, очко играть начинает. Ты, кстати, ещё не видала, как Рома по ночам по подъезду с кадилом ходит. Не знаю, чо за сушоный кал он в него кладёт, но утром в подъезд выйти нельзя. Говнищем пасёт на весь квартал.
— В дурку их сдать нужно. — Юлька подняла руку, пытаясь изловить такси.
— Не выйдет. — Я плотнее запахнула шубу, и поправила заячьи уши. — Рома нашему участковому машину бесплатно освятил, и табельный пистолет.
— Сплошная коррупцыя. — Блеснула эрудицией Ершова, и сунула голову в окно остановившейся девятки:
— На Декабристов. Едем? Лид, залезай.
Водитель девятки с интересом разглядывал Юлькины ноги в сеточку, и празничный мэйк ап.
— Вас у метро высадить?
— Да. — Отрезала Юлька, и сердито натянула на колени куртку.
— А дальше вы куда?
Сука любопытная, блин.
— Коту под муда. — Ответила Ершова, и заметно занервничала.
— В гости к мальчикам, наверное?
Шофёр мне нравился всё меньше и меньше. Юльке, кстати, тоже.
— И к девочкам. На детский утренник. — Ершова пошла пятнами. А это хуёвый знак. Значит, жопой чует какую-то шляпу.
— А документы у вас есть? — Вдруг спросил шофёр, и съёхал на обочину.
Всё. Вот она — шляпа. Приплыли, девки — сливайте воду.
— А какого хуя… — Начала Ершова, но тут шофёр вытащил красную книжечку, махнул ей перед нашими ебалами, и быстро спрятал её запазуху.
— Документы!
Я быстро полезла в сумку, и уже открыла рот, чтобы объяснить дяде, что мы вовсе не продавцы собственных пёзд, но Ершова, извернувшись, просунула руку назад, между сиденьями, и больно ущипнула меня за ногу. Я истолковала её жест правильно, и захлопнула сумочку. И рот заодно.
— Парниша, может, договоримся, а? — Ершова расплылась в улыбке, и погладила дядьку по коленке. — В честь праздничка бесплатно. Да, Клеопатра?
Я не сразу поняла, к кому это Юлька обращаецца, и молчала.
— Да, Клеопатрочка, блять?! — Уже с нажимом в голосе снова повторила свой вопрос Юлька, и я сориентировалась:
— О, да, Жоржетта.
Юлька хрюкнула, продолжая улыбаться, а дядька обернулся:
— Клеопатра? Ну вы, девки, чувство меры поимели бы хоть. Клеопатра, блин… Псевдоним надо брать объективно. Машка Шняга например.
— Чо?! — Я не выдержала, и заорала: — Ты себя-то в зеркало видел, узбек чукотский?! В штанах у тебя шняга, пидор ты дермантиновый! Юлька, ёбни ему!
На слове «Юлька» Ершова вцепилась дядьке когтями в яйца, и укусила его за ухо. Я, не растерявшись, вытащила у себя из-под жопы трехкилограммовый справочник «Жёлтые страницы. Все адреса Москвы», и несильно шлёпнула обидчика по еблу. Сильно уебать не получилось: крыша низкая, размах не тот.
— Беги! — Завизжала Ершова, ещё раз укусила дядьку за щеку, и вывалилась из машины. Я вывалилась следом, и осталась лежать в луже.
— Я сказала беги! — Наступила мне на руку каблуком Юлька, я взвигзнула, и поскакала вдоль дороги на карачках, путаясь в шубе, и сбивая заячьими ушами гандоны с придорожных кустов.
— Во дворы, во дворы уходи, каркалыга!
Я сменила галоп на рысь, и свернула в какой-то двор.
Через десять минут, когда я упёрлась лбом в чугунную урну, и остановилась, сзади послышалось:
— Ушли.
— Точно?
— Стопудово.
— А это кто был?
— А я ебу? То ли мусор, то ли не мусор. Один хуй — паспорт в такой ситуации показывать нельзя, запомни. Я как-то уже показала сдуру. Забрали в отделение вместе с паспортом, и там ещё ебало мыть пришлось, чтоб на свою собственную фотку быть похожей. А то мне уже дело шить начали.
Вопросы у меня закончились. Я повернулась к урне жопой, и села на землю, переводя дыхание.
— Ну что? — Юлька сбоку тоже отдышалась. — К тебе?
— Нет, блять. В клуб. К Диме Пепсу.
— Ладно, не ори… Чо я, виновата штоле? — Ершова нахохлилась, и полезла в сумку за сигаретами.
— А знаешь, Ершова, — Я тяжело поднялась, и и облокотилась на урну, — какая у меня на тебя песня стоит на мобиле?
— Шалава лава-лава-лава? — Предположила Юлька.
— Почти. — Я отряхнула руки, и отвесила подруге пинчища. — «Подруга подкинула проблему…»
— Шлюха! — Хором закончили мы с Ершовой, и заржали.
— Не, Лидка. Хеллоуин мы вот так просрать не можем. Потом ещё долго следующего празника ждать.
— Я никуда больше не пойду. И не уговоривай.
— Не… — Поморщилась Ершова. — Я сама никуда не пойду. Я о другом. У тебя есть чёрный спортивный костюм?
— Дедушкин.
— О! То, что доктор прописал! Уши свои ослиные не проебала? Мы щас их каким-нить говном намажем, чтоб чёрные были, а ещё нам нужен пояс от халата. Это будет хвост.
— Ершова, ты чо задумала?
— Хеллоуин, Лида. Самый лучший день для всякой нечисти. Ну, сечёшь?
— Нет.
— Кодовое слово «бесы». Ну?
— Юля, только не говори…
— Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! — В кровожадной улыбке расплылась Юлька. — Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! Щас мы, блять, им покажем, как с проститутками нас перепутывать, и концом света пугать. Короче, сценарий такой…
…Две женские фигуры в грязных шубах, громко и зловеще хихикая, растворились в ночи.
Хеллоуин-2
23-07-2008 15:41
Окончание.
На часах была полночь с десятью минутами.
— Аццкое время. — Ершова кивнула в сторону настольных электронных часов, которые все мои друзья почему-то называют «Бигбэн для слепорылых». Наверное потомушта они размером с тиливизор.
— А ещё и Хеллоуин, если вспомнить… — Я добавила свои три копейки в атмосферу предвкушения чего-то страшнова. — Зомби по улицам шляюцца без регистрации, упыри шастают по кладбищам, кровь пьют невинную.
— Ну, зомби без регистрации у меня самой дома щас спит. Ничего стрёмного особо. Только пьёт много, и волосатый как пиздец. У меня уже аллергия на ево шерсть жопную. — Юлька с любовью вспомнила о супруге. — А на кладбищах нету крови невинной. Там икебаны одни. Упыри сегодня остануцца голодными.
— Вряд ли. Сегодня там полюбому будет опен-эйр готически настроенных мудаков. Я за упырей спокойна.
— Ну слава Богу. Пусть поедят вволюшку. Празничек у ребяток. А готов нам не жалко. Отбросы общества.
Ершова яросто стирала празничный макияж влажной салфеткой, и принюхивалась:
— Кстати, чем так воняет?
— Грязными хуями? — Предположила я, и подёргала носом. — Может, отрыжка после вчерашнего?
— Шутка своевременная, смешная. — Ершова швырнула грязную салфетку на пол, и тоже зашевелила ноздрями. — Не, ацетоном каким-то штоле…
Я внимательно посмотрела на коробку с влажными салфетками, из которой Юлька уже вытащила второй метр, и заржала:
— Не ацетоном, а специальной хуйнёй! Это салфетки для чистки офисной техники. Я на работе спиздила когда-то.
— Тьфу ты, блять! — Ершова брезгливо отшвырнула коробку. — То-то я чую, у меня рожа вся горит. Ну-ка, глянь: аллергии нету?
Юлько лицо на глазах опухало. Вначале у неё опух лоб, и она стала похожа на неандертальца, потом отек спустился на глаза, и Юлька стала китайским питекантропом, а потом на нос и губы — и вот уже на меня смотрит первобытный Гомер Симпсон с китайскими корнями.
— Ершова, ты немножко пиздец как опухла. — Мягко, стараясь не вызвать у Юльки панику, намекнула я на новое Юлькино лицо. — В зеркало смотреть нинада.
Подруга, вопреки моим советам, всё таки посмотрела в зеркало, и заорала:
— Блять! Что теперь делать?
Я пожала плечами:
— Мы ж Ковалёвым мстить собрались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61