И, как человек разумный, вы прекрасно понимаете, что пистолет майора может нарушить эту тишину и привлечь ненужное внимание к нашим действиям. Разумный человек может прийти к выводу, что и его крик может произвести такое же действие, но я должен вас предупредить – если этот крик раздастся, то сохранение тишины уже не будет иметь особого смысла… Иными словами, если вы попытаетесь кричать, то вас пристрелят без малейших колебаний.
– Вы так добры. Спасибо, что объяснили, – пробормотал Свенсон.
– Я считаю, что доброта ничего не стоит, – улыбнулся Ксонк.
* * *
Солдаты подошли к гробу, но один из них оглянулся на доктора с любопытством, если не сомнением. Свенсон смотрел, как затаскивают гроб на баркас. Когда они установили гроб точно посредине (двое из них стояли по колено в воде по сторонам, третий на баркасе, четвертый подталкивал груз сзади), доктор обратился к майору Блаху:
– А скажите мне, майор, герр Флаусс такой же предатель, как вы, или он просто идиот?
Блах взвел револьвер. Ксонк громко вздохнул и положил ладонь на руку майора.
– Послушайте, доктор, прекратите ваши оскорбления.
– Если меня убьют, я, по крайней мере, хотел бы знать, оставляю ли я моего принца в руках двух предателей или только одного.
– Но в настоящее время он не в наших руках.
– А в чьих?
Солдаты неосторожно сдвинули гроб на одну сторону, и все суденышко опасно накренилось. Один из солдат прыгнул на баркас, чтобы своим весом выровнять его, а три других тем временем вернули гроб на прежнее место. Люди графа вошли на баркас, один встал сзади у весла, другие изготовились с короткими веслами по бортам.
– Зачем все эти хлопоты? – спросил Свенсон. – Зачем понадобилось тащить полковника сюда, если можно было утопить его в канале вблизи Даршморта?
Ксонк метнул взгляд на майора.
– Можете называть это немецкой методичностью, – сказал он.
– Граф обследовал его тело, – сказал Свенсон, которого вдруг осенило. – В своей оранжерее.
Они чего-то не знали… или хотели скрыть что-то… скрыть от кого-то в Харшморте? Скрыть от Вандаариффа? Разве они не были союзниками?
– Мы должны его убить, – прорычал Блах.
– Только не стреляйте, – сказал Ксонк, кивая на пистолет Блаха.
Свенсон понимал, что должен начать действовать до того, как остальные вернутся с тачкой, пока число его врагов меньше. Он указал на свой докторский саквояж.
– Мистер Ксонк, тут мой саквояж. Я знаю, что должен умереть и что вы не хотите стрелять, чтобы не наделать шума. А это оставляет некоторое количество довольно-таки неприятных вариантов, и все они медленные и болезненные. Если позволите, я легко могу приготовить инъекцию для себя. Так я всем нам окажу услугу.
– Что, страшно? – язвительно сказал майор Блах.
– Да, готов это признать, – ответил Свенсон. – Я – трус. И если я должен умереть – а похоже, мне и в самом деле придется умереть за доверчивого принца, которого вы обманули и похитили, – то я бы предпочел умереть без мучений.
Ксонк внимательно посмотрел на него, потом сказал одному из солдат:
– Дай-ка мне этот саквояж.
Ближайший из солдат повиновался. Ксонк открыл саквояж, обследовал его содержимое, смерил Свенсона внимательным, скептическим взглядом, потом защелкнул саквояж и швырнул его назад солдату.
– Только чтобы без всяких иголок, – сказал он Свенсону, – и никаких попыток швыряться кислотой или чем еще, что у вас там есть. Вы выпьете ваш яд и сделаете это без шума. А если попытаетесь что-нибудь предпринять, то я просто вставлю вам кляп в рот, и пусть майор делает с вами что его душе угодно, и, я вас уверяю, никто не заметит никакой разницы.
Он кивнул солдату, тот машинально щелкнул каблуками и подал саквояж Свенсону.
– Я вам очень признателен, – сказал Свенсон, открывая сак вояж.
– Поспешите, – ответил Ксонк.
* * *
Мысли Свенсона метались. Он сказал все, что смог придумать, чтобы пробудить в солдатах верность долгу, выставить Блаха как предателя, – из этого ничего не получилось. На мгновение он подумал о своем собственном долге – как далеко он зашел, в какие отчаянные предприятия, вовсе не отвечающие его нраву, пустился. И все ради чего? Он знал, что не ради принца – постоянного источника трудностей и разочарований. И не ради его отца – человека легкомысленного и одержимого гордыней. Может, ради фон Хурна? Может, ради Корины? Может, потому, что он, потеряв Корину, должен посвятить чему-то свою жизнь, оставаться преданным, несмотря ни на что? Свенсон смотрел в свой саквояж; руки у него дрожали, но скрывать это не было нужды. Факт оставался фактом – уход с помощью яда был куда как лучше отчаянной и неудачной попытки побега, а на неудачу он был обречен. Он не испытывал ни малейших иллюзий на счет Блаха – этот даст волю жестокости (особенно еще и для того, чтобы подавить все сомнения в умах своих солдат) и превратит Свенсона в сломленного, молящего о пощаде калеку. Яд был наилучшим выходом, и на мгновение его мятущийся ум смешался – перед ним возникли щемящие образы из его потерянного прошлого: высокие луга в цвету, кофе в осеннем кафе, ложа в парижской опере, девочка Корина, ферма ее дядюшки. Эти воспоминания переполнили его – нет, он не должен сдаваться так поспешно. Он сунул руку в саквояж, вытащил оттуда колбу, а потом намеренно выпустил ее из рук, и она разбилась о каменный пирс. Он умоляюще посмотрел на Ксонка.
– Подождите, подождите… у меня есть… сейчас найду. Одну минуту. Прошу вас.
Он поставил саквояж на мостки, встал перед ним на колени и принялся рыться в его содержимом. Скосив взгляд на солдата справа от него, Свенсон увидел, что у того не было другого оружия, кроме сабли в ножнах. Свенсон был человеком достаточно разумным и понимал, что не сможет застать солдата врасплох – ухватиться за рукоятку, да еще и быстро извлечь саблю: угол был для этого совершенно неподходящий. Скорее всего, он успеет вытащить саблю только до половины и будет бороться с солдатом, когда майор Блах аккуратно пристрелит его сзади. Ксонк наблюдал за ним. Свенсон вытащил еще одну колбу, посмотрел на нее на свет, покачал головой и вернул назад, потом вытащил другую.
– А чем эта вас не устраивала? – нетерпеливо спросил Блах.
– Действует слишком медленно, – ответил Свенсон. – Вот эта подойдет.
Он встал, держа колбу в руке. Солдаты стояли по обе стороны от него, а все вместе они находились на краю одного из мостков. Напротив них, на других мостках, ярдах в пяти стояли Ксонк и Блах. Между ними находился спуск и баркас с двумя гробами и двумя людьми графа.
– И что же вы выбрали? – спросил Ксонк.
– Мышьяк, – ответил Свенсон. – В малых дозах он оказывает лечебное воздействие при сифилисе. В больших дозах приводит к мгновенной смерти.
Свенсон вытащил пробку и оглянулся, как можно точнее оценивая расстояния. Посланные в кузницу еще не вернулись. Двое на баркасе смотрели на него с нескрываемым любопытством. Он знал, что выбора у него нет. Кивнув Ксонку, он сказал:
– Благодарю вас за любезность. – Потом повернулся к майору Блаху. – Гореть тебе в аду!
Доктор Свенсон в один присест опрокинул в себя содержимое колбы. Он сделал глотательное движение, начал задыхаться, горло у него перехватило, его качнуло на солдата справа, он начал терять равновесие. Из его груди раздался жуткий хрип, челюсти его задвигались, язык отвратительно высунулся, глаза закатились, ноги стали подгибаться – все взгляды были устремлены на него. Тело его напряглось, словно он повис над пропастью, замерло на грани смерти. В этот момент Свенсон неожиданно осознал странную тишину, царившую в городе, где вблизи от них могло находиться множество народа, но единственным звуком был плеск волн, бьющихся о корпус баркаса, и где-то вдалеке – крик чаек.
Свенсон всей своей массой налег на солдата, потом внезапным рывком ухватил его за мундир и швырнул с пирса к баркасу. Солдат перелетел над полоской воды и упал на борт баркаса, отчего тот сильно накренился. Прошел всего один жуткий миг – солдат беспомощно замахал руками, ноги его молотили воду, а гробы заскользили в его направлении. Солдат поднял руки, когда первый гроб ударил его, неумолимо сбросив с баркаса в воду. Потом второй гроб ударился о первый, а баркас наклонился настолько, что оба человека графа упали на гробы. От этого плоскодонный баркас накренился еще больше и наконец перевернулся совсем, а трое людей вместе с гробами оказались под ним.
Свенсон бросился к дорожке. Оставшийся солдат обеими руками ухватил пробегавшего мимо него Свенсона за шинель. Свенсон развернулся, пытаясь освободиться. Он слышал плеск воды, крики Блаха. Солдат был моложе и сильнее Свенсона – они боролись, поворачивая друг друга то в одну, то в другую сторону. Солдату на мгновение удалось схватить доктора за горло. Увидев уголком глаза, что Блах поднял пистолет, Свенсон отчаянным рывком развернулся, загородившись солдатом от Блаха. В ушах у него раздался громкий треск, а его лицо оросило что-то влажное, теплое. Солдат свалился к его ногам – голова его с одной стороны превратилась в кровавое месиво. Свенсон отер глаза от крови и увидел, как Франсис Ксонк отвешивает майору Блаху звонкую пощечину; из пистолета Блаха шел дымок.
– Вы, идиот!
Свенсон посмотрел вниз – его ноги запутались в шинели упавшего солдата. Он вытащил саблю убитого и увидел, как Ксонк поспешно отступил. Свенсон повернулся в сторону Блаха на звук взводимого курка.
– Если мы все равно нашумели, – сказал Блах, – новый выстрел уже не принесет вреда…
– Майор! Майор, в этом нет нужды, – свирепо зашипел Ксонк.
Свенсон видел, что Блах собирается стрелять. Вскрикнув, он, словно это было копье, швырнул саблю в их направлении – она полетела, вертясь в воздухе, а он побежал прочь. Он услышал крик их обоих, потом лязг сабли о камни; он понятия не имел, успели они отскочить в сторону или нет. Единственное, о чем он думал, – как ему поскорее убежать от них. Он продолжал нестись по неровным камням, скользким от утренней росы; за стуком собственных сапог он не слышал, есть ли за ним погоня. Он преодолел приблизительно половину пути по дорожке, когда увидел двух человек, спускающихся сверху с тележкой. Тележка была нагружена цепями, и двое везли ее, каждый держась за одну ручку. Он не решился замедлить бег, но сердце у него упало, когда они увидели его и тут же припустили рысцой, на лицах обоих заиграла широкая улыбка. Они всё увеличивали скорость, и из тележки начали вываливаться цепи, падая на землю по сторонам. Метрах в пяти от Свенсона они отпустили тележку. Свенсон метнулся к забору слева, ухватился за верхушку, подтянул ноги. Тележка ударилась о забор под ним, отскочила и покатилась, набирая скорость, дальше вниз. Сделав отчаянное усилие, Свенсон перебросил себя через ограду и свалился на груду ящиков и мусора.
* * *
Он не ушибся при падении, хотя и приземлился на спину и, прежде чем подняться, неуклюже подрыгал ногами в воздухе. Он услышал по другую сторону ограды звук переворачивающейся тележки и новые крики – могла она врезаться в Ксонка или Блаха? Свенсон перекатился на колени и увидел, как раскачивается над ним забор – один из людей, отправившихся за цепями, перепрыгнул через него. Когда тот, приземлившись, согнулся на мгновение пополам, Свенсон выдернул из грязи толстую доску, ухватил ее обеими руками и изо всех сил нанес удар, который пришелся рядом с запястьем руки, державшей пистолет; удар был сильный – Свенсон почувствовал, как захрустели кости. Человек вскрикнул, пистолет упал на землю. Свенсон ударил еще раз – теперь по лицу, – тот охнул, скорчился и со стоном упал под ограду, свернувшись калачиком. Ограда снова заходила – через нее перелезал второй человек, кативший тачку. Свенсон прыгнул к револьверу – это было его собственное оружие – и, оставаясь на коленях, поднял взгляд. Противник сидел наверху, перекинув на эту сторону одну ногу, и с тревогой смотрел вниз. Свенсон выстрелил – в человека он не попал, но расщепил одну из досок, и тот исчез из вида. Мгновение спустя из щели между досками показалась сверкающая сталь сабли, пронзившая воздух в нескольких дюймах от головы Свенсона. Он отскочил назад на четвереньках, двигаясь как краб, а клинок несколько раз скользнул туда-сюда сквозь щели в заборе, пытаясь достать его. Сквозь щели же он видел очертания фигур с той стороны и снова выстрелил. Кто-то выстрелил в него в ответ – три раза один за другим; пули взметнули грязь рядом с ним. Свенсон ответил двумя выстрелами наугад и, метнувшись в сторону, побежал со всех ног.
Только теперь он увидел, что двор примыкает к разрушенному дому, у которого сломаны окна и отсутствует крыша, задняя дверь сорвана с петель. В двери и оконных рамах виднелись лица. Свенсон бросился в их направлении, пытаясь на ходу сообразить, кто это такие – дети, пожилые мужчины, женщины? Кожа у них была цвета чая с молоком, волосы черные, одежды цветастые, хотя и изношенные. Он поднял пистолет, направляя ствол в небо.
– Извините… прошу прощения… пожалуйста… осторожнее.
Он метнулся в дверь, и люди вокруг расступились, он оглянулся на миг, увидел движение на ограде – через нее переваливались люди. Он нырнул вперед в темноту комнат, перепрыгивая через кастрюли, клети, кипы белья, стараясь ни на что и ни на кого не наступить, он чуть не задохнулся от запахов стольких тел в тесном пространстве, от открытого огня, от острых приправ, названия которых даже не знал. Позади раздался выстрел, и его лицо оцарапала щепка. Он сморщился, почувствовав кровь, и чуть не наступил на ребенка – где, черт побери, тут дверь на улицу? Он бежал из одной двери в другую, напрягаясь изо всех сил, перепрыгнул через горящую жаровню. Увидел перед собой двойные обшарпанные двери в главном коридоре и услышал крики своих преследователей – они уже были в доме. Он кинулся к дверям, но они оказались наглухо заколочены гвоздями – конечно же, ведь дом был нежилой. Он метнулся назад в поисках окна, ведущего на улицу. Раздался еще выстрел – он не знал откуда, – и он услышал неприятный свист пули рядом с его ухом. Отбросив в сторону занавеску, он наткнулся на чью-то кровать – закричавшая женщина, взбешенный мужчина. Ноги его запутались в их тряпье, но взгляд его был прикован к другой занавеске, прибитой к стене. Свенсон бросился к ней и откинул ее. К счастью, в окне, прикрытом холстом, не было стекла. Он выпрыгнул в окно, защищая руками голову, и неловко приземлился – распростерся лицом вниз на мостовой, его револьвер запрыгал по камням.
Свенсон с трудом поднялся на ноги – руки его были расцарапаны, одно колено ободрано, лодыжка ныла от боли. Он нагнулся, чтобы поднять пистолет, и в этот момент из окна прогремел еще один выстрел. Он повернулся и увидел Блаха, одной рукой прижимавшего к лицу окровавленный платок, а другой – направлявшего на него дымящийся револьвер. Свенсон не мог двигаться достаточно быстро. Блах нажал на спусковой крючок, глаза его горели ненавистью. Боек ударил в пустую камеру. Блах выругался и, откинув барабан, принялся выкидывать в окно гильзы, другой рукой извлекая из кармана новые патроны. Свенсон подобрал свой пистолет и побежал.
* * *
Он не знал, где находится. Он бежал до тех пор, пока хватало дыхания, чтобы оторваться от преследователей, – петлял с одной улицы на другую, срезал углы по пустырям и садам, если они попадались на его пути. Наконец он, обессиленный, остановился на небольшом кладбище, сел на старинное растрескавшееся надгробье и обхватил голову руками; грудь у него вздымалась, все тело болело. Сейчас уже было светло – утро полностью вошло в свои права, воздух был на удивление прозрачен и чист. Но от этого события прошедшей ночи не стали казаться ему нереальными, напротив, Свенсон обнаружил, что именно свету дня он не может доверять. Потрескавшийся белый камень, потертые буквы «Теккерей» под его пальцами, безлистые ветки наверху – ничто из этого не согласовывалось с тем беспощадным, странным миром, в который он попал. Несколько мгновений ему казалось, будто он вдохнул опиум и теперь лежит одуревший в китайской курильне и все это какой-то ненормальный сон. Он протер глаза и сплюнул.
Свенсон знал, что он никакой не шпион и не солдат. Лодыжка у него пульсировала от боли, руки были исцарапаны, он давно не ел, в горле у него першило, а голова после графского зелья была как головка сгнившего сыра. Он заставил себя снять сапоги и прощупал больную лодыжку – она не была сломана, видимо даже серьезного растяжения не произошло, просто нужно было поберечь ее какое-то время. Он усмехнулся – вряд ли у него получится поберечься; вытащил из кармана револьвер, откинул барабан – оставалось два патрона, и больше у него с собой не было. Он засунул револьвер назад в карман и тут понял, что большая часть его денег все еще остается в представительстве, в его шкатулке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Вы так добры. Спасибо, что объяснили, – пробормотал Свенсон.
– Я считаю, что доброта ничего не стоит, – улыбнулся Ксонк.
* * *
Солдаты подошли к гробу, но один из них оглянулся на доктора с любопытством, если не сомнением. Свенсон смотрел, как затаскивают гроб на баркас. Когда они установили гроб точно посредине (двое из них стояли по колено в воде по сторонам, третий на баркасе, четвертый подталкивал груз сзади), доктор обратился к майору Блаху:
– А скажите мне, майор, герр Флаусс такой же предатель, как вы, или он просто идиот?
Блах взвел револьвер. Ксонк громко вздохнул и положил ладонь на руку майора.
– Послушайте, доктор, прекратите ваши оскорбления.
– Если меня убьют, я, по крайней мере, хотел бы знать, оставляю ли я моего принца в руках двух предателей или только одного.
– Но в настоящее время он не в наших руках.
– А в чьих?
Солдаты неосторожно сдвинули гроб на одну сторону, и все суденышко опасно накренилось. Один из солдат прыгнул на баркас, чтобы своим весом выровнять его, а три других тем временем вернули гроб на прежнее место. Люди графа вошли на баркас, один встал сзади у весла, другие изготовились с короткими веслами по бортам.
– Зачем все эти хлопоты? – спросил Свенсон. – Зачем понадобилось тащить полковника сюда, если можно было утопить его в канале вблизи Даршморта?
Ксонк метнул взгляд на майора.
– Можете называть это немецкой методичностью, – сказал он.
– Граф обследовал его тело, – сказал Свенсон, которого вдруг осенило. – В своей оранжерее.
Они чего-то не знали… или хотели скрыть что-то… скрыть от кого-то в Харшморте? Скрыть от Вандаариффа? Разве они не были союзниками?
– Мы должны его убить, – прорычал Блах.
– Только не стреляйте, – сказал Ксонк, кивая на пистолет Блаха.
Свенсон понимал, что должен начать действовать до того, как остальные вернутся с тачкой, пока число его врагов меньше. Он указал на свой докторский саквояж.
– Мистер Ксонк, тут мой саквояж. Я знаю, что должен умереть и что вы не хотите стрелять, чтобы не наделать шума. А это оставляет некоторое количество довольно-таки неприятных вариантов, и все они медленные и болезненные. Если позволите, я легко могу приготовить инъекцию для себя. Так я всем нам окажу услугу.
– Что, страшно? – язвительно сказал майор Блах.
– Да, готов это признать, – ответил Свенсон. – Я – трус. И если я должен умереть – а похоже, мне и в самом деле придется умереть за доверчивого принца, которого вы обманули и похитили, – то я бы предпочел умереть без мучений.
Ксонк внимательно посмотрел на него, потом сказал одному из солдат:
– Дай-ка мне этот саквояж.
Ближайший из солдат повиновался. Ксонк открыл саквояж, обследовал его содержимое, смерил Свенсона внимательным, скептическим взглядом, потом защелкнул саквояж и швырнул его назад солдату.
– Только чтобы без всяких иголок, – сказал он Свенсону, – и никаких попыток швыряться кислотой или чем еще, что у вас там есть. Вы выпьете ваш яд и сделаете это без шума. А если попытаетесь что-нибудь предпринять, то я просто вставлю вам кляп в рот, и пусть майор делает с вами что его душе угодно, и, я вас уверяю, никто не заметит никакой разницы.
Он кивнул солдату, тот машинально щелкнул каблуками и подал саквояж Свенсону.
– Я вам очень признателен, – сказал Свенсон, открывая сак вояж.
– Поспешите, – ответил Ксонк.
* * *
Мысли Свенсона метались. Он сказал все, что смог придумать, чтобы пробудить в солдатах верность долгу, выставить Блаха как предателя, – из этого ничего не получилось. На мгновение он подумал о своем собственном долге – как далеко он зашел, в какие отчаянные предприятия, вовсе не отвечающие его нраву, пустился. И все ради чего? Он знал, что не ради принца – постоянного источника трудностей и разочарований. И не ради его отца – человека легкомысленного и одержимого гордыней. Может, ради фон Хурна? Может, ради Корины? Может, потому, что он, потеряв Корину, должен посвятить чему-то свою жизнь, оставаться преданным, несмотря ни на что? Свенсон смотрел в свой саквояж; руки у него дрожали, но скрывать это не было нужды. Факт оставался фактом – уход с помощью яда был куда как лучше отчаянной и неудачной попытки побега, а на неудачу он был обречен. Он не испытывал ни малейших иллюзий на счет Блаха – этот даст волю жестокости (особенно еще и для того, чтобы подавить все сомнения в умах своих солдат) и превратит Свенсона в сломленного, молящего о пощаде калеку. Яд был наилучшим выходом, и на мгновение его мятущийся ум смешался – перед ним возникли щемящие образы из его потерянного прошлого: высокие луга в цвету, кофе в осеннем кафе, ложа в парижской опере, девочка Корина, ферма ее дядюшки. Эти воспоминания переполнили его – нет, он не должен сдаваться так поспешно. Он сунул руку в саквояж, вытащил оттуда колбу, а потом намеренно выпустил ее из рук, и она разбилась о каменный пирс. Он умоляюще посмотрел на Ксонка.
– Подождите, подождите… у меня есть… сейчас найду. Одну минуту. Прошу вас.
Он поставил саквояж на мостки, встал перед ним на колени и принялся рыться в его содержимом. Скосив взгляд на солдата справа от него, Свенсон увидел, что у того не было другого оружия, кроме сабли в ножнах. Свенсон был человеком достаточно разумным и понимал, что не сможет застать солдата врасплох – ухватиться за рукоятку, да еще и быстро извлечь саблю: угол был для этого совершенно неподходящий. Скорее всего, он успеет вытащить саблю только до половины и будет бороться с солдатом, когда майор Блах аккуратно пристрелит его сзади. Ксонк наблюдал за ним. Свенсон вытащил еще одну колбу, посмотрел на нее на свет, покачал головой и вернул назад, потом вытащил другую.
– А чем эта вас не устраивала? – нетерпеливо спросил Блах.
– Действует слишком медленно, – ответил Свенсон. – Вот эта подойдет.
Он встал, держа колбу в руке. Солдаты стояли по обе стороны от него, а все вместе они находились на краю одного из мостков. Напротив них, на других мостках, ярдах в пяти стояли Ксонк и Блах. Между ними находился спуск и баркас с двумя гробами и двумя людьми графа.
– И что же вы выбрали? – спросил Ксонк.
– Мышьяк, – ответил Свенсон. – В малых дозах он оказывает лечебное воздействие при сифилисе. В больших дозах приводит к мгновенной смерти.
Свенсон вытащил пробку и оглянулся, как можно точнее оценивая расстояния. Посланные в кузницу еще не вернулись. Двое на баркасе смотрели на него с нескрываемым любопытством. Он знал, что выбора у него нет. Кивнув Ксонку, он сказал:
– Благодарю вас за любезность. – Потом повернулся к майору Блаху. – Гореть тебе в аду!
Доктор Свенсон в один присест опрокинул в себя содержимое колбы. Он сделал глотательное движение, начал задыхаться, горло у него перехватило, его качнуло на солдата справа, он начал терять равновесие. Из его груди раздался жуткий хрип, челюсти его задвигались, язык отвратительно высунулся, глаза закатились, ноги стали подгибаться – все взгляды были устремлены на него. Тело его напряглось, словно он повис над пропастью, замерло на грани смерти. В этот момент Свенсон неожиданно осознал странную тишину, царившую в городе, где вблизи от них могло находиться множество народа, но единственным звуком был плеск волн, бьющихся о корпус баркаса, и где-то вдалеке – крик чаек.
Свенсон всей своей массой налег на солдата, потом внезапным рывком ухватил его за мундир и швырнул с пирса к баркасу. Солдат перелетел над полоской воды и упал на борт баркаса, отчего тот сильно накренился. Прошел всего один жуткий миг – солдат беспомощно замахал руками, ноги его молотили воду, а гробы заскользили в его направлении. Солдат поднял руки, когда первый гроб ударил его, неумолимо сбросив с баркаса в воду. Потом второй гроб ударился о первый, а баркас наклонился настолько, что оба человека графа упали на гробы. От этого плоскодонный баркас накренился еще больше и наконец перевернулся совсем, а трое людей вместе с гробами оказались под ним.
Свенсон бросился к дорожке. Оставшийся солдат обеими руками ухватил пробегавшего мимо него Свенсона за шинель. Свенсон развернулся, пытаясь освободиться. Он слышал плеск воды, крики Блаха. Солдат был моложе и сильнее Свенсона – они боролись, поворачивая друг друга то в одну, то в другую сторону. Солдату на мгновение удалось схватить доктора за горло. Увидев уголком глаза, что Блах поднял пистолет, Свенсон отчаянным рывком развернулся, загородившись солдатом от Блаха. В ушах у него раздался громкий треск, а его лицо оросило что-то влажное, теплое. Солдат свалился к его ногам – голова его с одной стороны превратилась в кровавое месиво. Свенсон отер глаза от крови и увидел, как Франсис Ксонк отвешивает майору Блаху звонкую пощечину; из пистолета Блаха шел дымок.
– Вы, идиот!
Свенсон посмотрел вниз – его ноги запутались в шинели упавшего солдата. Он вытащил саблю убитого и увидел, как Ксонк поспешно отступил. Свенсон повернулся в сторону Блаха на звук взводимого курка.
– Если мы все равно нашумели, – сказал Блах, – новый выстрел уже не принесет вреда…
– Майор! Майор, в этом нет нужды, – свирепо зашипел Ксонк.
Свенсон видел, что Блах собирается стрелять. Вскрикнув, он, словно это было копье, швырнул саблю в их направлении – она полетела, вертясь в воздухе, а он побежал прочь. Он услышал крик их обоих, потом лязг сабли о камни; он понятия не имел, успели они отскочить в сторону или нет. Единственное, о чем он думал, – как ему поскорее убежать от них. Он продолжал нестись по неровным камням, скользким от утренней росы; за стуком собственных сапог он не слышал, есть ли за ним погоня. Он преодолел приблизительно половину пути по дорожке, когда увидел двух человек, спускающихся сверху с тележкой. Тележка была нагружена цепями, и двое везли ее, каждый держась за одну ручку. Он не решился замедлить бег, но сердце у него упало, когда они увидели его и тут же припустили рысцой, на лицах обоих заиграла широкая улыбка. Они всё увеличивали скорость, и из тележки начали вываливаться цепи, падая на землю по сторонам. Метрах в пяти от Свенсона они отпустили тележку. Свенсон метнулся к забору слева, ухватился за верхушку, подтянул ноги. Тележка ударилась о забор под ним, отскочила и покатилась, набирая скорость, дальше вниз. Сделав отчаянное усилие, Свенсон перебросил себя через ограду и свалился на груду ящиков и мусора.
* * *
Он не ушибся при падении, хотя и приземлился на спину и, прежде чем подняться, неуклюже подрыгал ногами в воздухе. Он услышал по другую сторону ограды звук переворачивающейся тележки и новые крики – могла она врезаться в Ксонка или Блаха? Свенсон перекатился на колени и увидел, как раскачивается над ним забор – один из людей, отправившихся за цепями, перепрыгнул через него. Когда тот, приземлившись, согнулся на мгновение пополам, Свенсон выдернул из грязи толстую доску, ухватил ее обеими руками и изо всех сил нанес удар, который пришелся рядом с запястьем руки, державшей пистолет; удар был сильный – Свенсон почувствовал, как захрустели кости. Человек вскрикнул, пистолет упал на землю. Свенсон ударил еще раз – теперь по лицу, – тот охнул, скорчился и со стоном упал под ограду, свернувшись калачиком. Ограда снова заходила – через нее перелезал второй человек, кативший тачку. Свенсон прыгнул к револьверу – это было его собственное оружие – и, оставаясь на коленях, поднял взгляд. Противник сидел наверху, перекинув на эту сторону одну ногу, и с тревогой смотрел вниз. Свенсон выстрелил – в человека он не попал, но расщепил одну из досок, и тот исчез из вида. Мгновение спустя из щели между досками показалась сверкающая сталь сабли, пронзившая воздух в нескольких дюймах от головы Свенсона. Он отскочил назад на четвереньках, двигаясь как краб, а клинок несколько раз скользнул туда-сюда сквозь щели в заборе, пытаясь достать его. Сквозь щели же он видел очертания фигур с той стороны и снова выстрелил. Кто-то выстрелил в него в ответ – три раза один за другим; пули взметнули грязь рядом с ним. Свенсон ответил двумя выстрелами наугад и, метнувшись в сторону, побежал со всех ног.
Только теперь он увидел, что двор примыкает к разрушенному дому, у которого сломаны окна и отсутствует крыша, задняя дверь сорвана с петель. В двери и оконных рамах виднелись лица. Свенсон бросился в их направлении, пытаясь на ходу сообразить, кто это такие – дети, пожилые мужчины, женщины? Кожа у них была цвета чая с молоком, волосы черные, одежды цветастые, хотя и изношенные. Он поднял пистолет, направляя ствол в небо.
– Извините… прошу прощения… пожалуйста… осторожнее.
Он метнулся в дверь, и люди вокруг расступились, он оглянулся на миг, увидел движение на ограде – через нее переваливались люди. Он нырнул вперед в темноту комнат, перепрыгивая через кастрюли, клети, кипы белья, стараясь ни на что и ни на кого не наступить, он чуть не задохнулся от запахов стольких тел в тесном пространстве, от открытого огня, от острых приправ, названия которых даже не знал. Позади раздался выстрел, и его лицо оцарапала щепка. Он сморщился, почувствовав кровь, и чуть не наступил на ребенка – где, черт побери, тут дверь на улицу? Он бежал из одной двери в другую, напрягаясь изо всех сил, перепрыгнул через горящую жаровню. Увидел перед собой двойные обшарпанные двери в главном коридоре и услышал крики своих преследователей – они уже были в доме. Он кинулся к дверям, но они оказались наглухо заколочены гвоздями – конечно же, ведь дом был нежилой. Он метнулся назад в поисках окна, ведущего на улицу. Раздался еще выстрел – он не знал откуда, – и он услышал неприятный свист пули рядом с его ухом. Отбросив в сторону занавеску, он наткнулся на чью-то кровать – закричавшая женщина, взбешенный мужчина. Ноги его запутались в их тряпье, но взгляд его был прикован к другой занавеске, прибитой к стене. Свенсон бросился к ней и откинул ее. К счастью, в окне, прикрытом холстом, не было стекла. Он выпрыгнул в окно, защищая руками голову, и неловко приземлился – распростерся лицом вниз на мостовой, его револьвер запрыгал по камням.
Свенсон с трудом поднялся на ноги – руки его были расцарапаны, одно колено ободрано, лодыжка ныла от боли. Он нагнулся, чтобы поднять пистолет, и в этот момент из окна прогремел еще один выстрел. Он повернулся и увидел Блаха, одной рукой прижимавшего к лицу окровавленный платок, а другой – направлявшего на него дымящийся револьвер. Свенсон не мог двигаться достаточно быстро. Блах нажал на спусковой крючок, глаза его горели ненавистью. Боек ударил в пустую камеру. Блах выругался и, откинув барабан, принялся выкидывать в окно гильзы, другой рукой извлекая из кармана новые патроны. Свенсон подобрал свой пистолет и побежал.
* * *
Он не знал, где находится. Он бежал до тех пор, пока хватало дыхания, чтобы оторваться от преследователей, – петлял с одной улицы на другую, срезал углы по пустырям и садам, если они попадались на его пути. Наконец он, обессиленный, остановился на небольшом кладбище, сел на старинное растрескавшееся надгробье и обхватил голову руками; грудь у него вздымалась, все тело болело. Сейчас уже было светло – утро полностью вошло в свои права, воздух был на удивление прозрачен и чист. Но от этого события прошедшей ночи не стали казаться ему нереальными, напротив, Свенсон обнаружил, что именно свету дня он не может доверять. Потрескавшийся белый камень, потертые буквы «Теккерей» под его пальцами, безлистые ветки наверху – ничто из этого не согласовывалось с тем беспощадным, странным миром, в который он попал. Несколько мгновений ему казалось, будто он вдохнул опиум и теперь лежит одуревший в китайской курильне и все это какой-то ненормальный сон. Он протер глаза и сплюнул.
Свенсон знал, что он никакой не шпион и не солдат. Лодыжка у него пульсировала от боли, руки были исцарапаны, он давно не ел, в горле у него першило, а голова после графского зелья была как головка сгнившего сыра. Он заставил себя снять сапоги и прощупал больную лодыжку – она не была сломана, видимо даже серьезного растяжения не произошло, просто нужно было поберечь ее какое-то время. Он усмехнулся – вряд ли у него получится поберечься; вытащил из кармана револьвер, откинул барабан – оставалось два патрона, и больше у него с собой не было. Он засунул револьвер назад в карман и тут понял, что большая часть его денег все еще остается в представительстве, в его шкатулке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101