Маму заботило только одно: из-за какого-то мошенника миссис О'Киффи купила себе платье, чтобы красоваться на премьере фильма, а фильм так и не состоялся.
– Ей пришлось идти в нем на рождественскую вечеринку, и еще на барбекю с благотворительным уклоном, чтобы хоть где-то в нем покрасоваться. Она раздавала там сосиски. – Мама поджала губы и покачала головой, демонстрируя всю несправедливость и унизительность этой ситуации. – И забрызгала платье каким-то медовым соусом и всякой прочей ерундой. Мне очень хочется пойти и объяснить этому типу, что к чему.
– А нам что не хочется?
И мы впятером уставились на Морта – даже удивительно, что он ничего не почувствовал. Возможно, он просто привык. А может, решил, что мы смотрим на него с восхищением.
– Знаете, что? Я пойду к нему!
Мы попытались отговорить ее от этой затеи.
– Нет, мамуля, не надо. Это только все усложнит для Эмили.
– Как можно все еще больше усложнить для Эмили? – С точки зрения логики вопрос был абсолютно справедлив. – Он заставил ее зря потратить время, вознес наверх к ложным надеждам, а потом скинул на грешную землю! Разве она не заключила контракт с другой студией?
В ее словах был смысл.
– Слушайте, – сказала Эмили, – только не унижайте его прилюдно!
Я повернулась к Эмили. Она дала маме свое благословение!!!
– Они могут пережить унижение, только если об этом не узнают те, на кого они хотят произвести впечатление, – объяснила Эмили маме. – Постарайтесь выяснить, почему он отверг мой сценарий. И, миссис Уолш, если вы заставите его плакать, я вас отблагодарю.
– Ловлю на слове!
Мамуля не стала долго думать – просто встала и пошла. Мы в ужасе смотрели ей вслед.
– Это все из-за мартини, – пробормотала Анна. – Многовато для нее. Вы же знаете нашу маму, ей достаточно на пробке потоптаться.
Мама у нас дама отнюдь не миниатюрная, так что я почти пожалела Морта Рассела, когда на него стала надвигаться эта ирландская бой-баба, распираемая праведным гневом.
– Мистер Рассел? – Я видела, как движутся ее губы.
Морт кивнул, его лицо выражало доброжелательность. Потом, должно быть, матушка объяснила, кто она, поскольку бедняга повернулся и посмотрел на нас. Когда он заметил Эмили, его загорелое лицо побледнело. Эмили слегка покачала пальцами, пародируя приветствие. И тут началась перебранка: мама тыкала в него пальцем и ругала, голос ее от негодования переходил на визг.
– О, боже, – прошептала я.
Мы внимательно следили за происходящим, и постепенно волнение уступило место ликованию. Лицо Морта стало мрачным и злым. Я уверена, что подобные типы, эти голливудские козлы, никогда не сталкивались с последствиями своих ложных обещаний.
Большую часть того, что сказала мама, мы расслышали.
– Есть название для таких людей, как вы, – поносила мама Морта. Тут она внезапно запнулась. – Хотя так обычно называют девушек. Ну и что! – Она снова была на коне и продолжила его бранить. – «Динамо» – вот вы кто! Вам должно быть стыдно! Давать бедным девушкам ложные надежды!
И тут она поведала ему о новом темно-синем платье миссис О'Киффи, уже не упомянув о скидке в сорок процентов.
Морт что-то пробормотал, мама сказала:
– Да, так и нужно.
И вернулась к нашему столику.
– Ну что он? – загудели мы. – Почему он наобещал с три короба и ничего не выполнил?
– Это его метода, он мне так сказал. Но он сказал, что сожалеет и больше не будет.
– Он плакал?
– Глаза у него были влажные.
До конца я ей не поверила, но что с того?
– Это заслуживает еще одного коктейля из мартини! – весело прощебетала Эмили.
43
В субботу в половину девятого, когда в дверь позвонили, я уже не спала. Я пошла открывать, но меня опередила Эмили, которая натягивала на ходу пижаму и ворчала по поводу столь раннего часа.
– А с чего это мы обе уже на ногах?
– Беспокоимся? – предложила я.
– Сознаем свою вину? Я ничего не ответила.
На пороге стояли мама с папой.
– Мы собираемся в церковь, – радостно сообщили они хором. – Вот пришли узнать, не пойдете ли вы с нами?
Я ждала, что Эмили быстро придумает какую-нибудь отговорку. Но вместо этого она подтянула повыше пижамные штаны, отчего стала похожа на пятидесятилетнего психопата, который живет с мамочкой и носит брюки до подмышек, и сказала:
– В церковь? Почему бы и нет? А ты, Мэгги? Я тоже подумала: почему бы и нет?
Я уже сто лет не была в церкви. Даже не могу вспомнить, когда это было в последний раз. Возможно, когда Клер выходила замуж. А молилась я, только когда чего-то боялась или отчаянно чего-то хотела. Эмили тоже. Кажется, мы обе были напуганы или отчаянно хотели чего-то. Так что мы натянули какую-то одежду, вышли из дома навстречу солнечному дню цвета сливочного масла и прошли четыре квартала до церкви.
Месса в лос-анджелесском варианте отличалась от того, что я помнила по своему опыту в Ирландии. Молодой красивый священник стоял у церкви и заставлял всех входящих пожимать ему руку. Симпатичная прохладная церквушка была набита привлекательными и, как это ни странно, молодыми прихожанами. Мы протиснулись к отполированной скамье. Кто-то произнес «раз, раз!» в микрофон, и какая-то неуравновешенная дама завопила:
– Доброе утро! Добро пожаловать на наш праздник!
Зазвонил колокол, и по проходу медленно двинулась молодая девица с превосходными волосами и в туфлях от Миу Миу. Она держала над головой массивную Библию, словно собиралась изгонять нечистую силу. За ней шел священник и группа самых красивых служек, каких я только видела. Они взошли по мраморным ступеням, и внезапно ШОУ началось.
– Есть ли среди присутствующих гости, приехавшие в Санта-Монику, или те, кто был вдали? – спросил священник.
Слово «вдали» было произнесено с особым смыслом, не думаю, что имелось в виду географическое местоположение. Кто-то поднялся со скамьи, и все начали аплодировать, после чего со своих мест встали еще несколько человек.
– Безработные актеры, – пробормотала Эмили. – Единственный шанс услышать аплодисменты в свой адрес.
Мама, которая вытянула шею, как кобра, посмотрела на стоящих и повернулась ко мне. Я думала, она сейчас толкнет меня, чтобы я высказалась, но вместо этого матушка прошептала:
– Парень, который встал последним, снимался в сериале «Джамп-стрит, 21». Сейчас его растерзает толпа.
Еще несколько человек поднялись со своих мест и получили свою долю аплодисментов. Я почувствовала, как мама рядом чуть дернулась.
– Нет, – взмолилась я. – Нет.
– Мы же приезжие, – прошипела она. – Почему бы и нет?
– Нет, – повторила я.
Но она встала, увлекая за собой меня и папу, и благосклонно улыбнулась окружающим.
– Мы из Ирландии, – сообщила она прихожанам (читай: «мы – настоящие католики»).
Все соединили ладони поприветствовать ирландских католиков. После этого мне разрешили сесть. Лицо у меня полыхало.
Дальше мы должны были поприветствовать сидящего справа. Папа повернулся к маме, мама – ко мне, я – к Эмили, а Эмили, сидевшая на краю скамьи, отказалась смотреть через проход.
И тут началось. Я очень ясно помню, как проходили службы в Ирландии. Жалкий священник зудел в церкви, заполненной лишь на четверть.
– Ля-ля-ля грешники, ля-ля-ля, чьи души черны от грехов, ля-ля-ля, будут гореть в аду…
Здесь происходящее скорее напоминало мюзикл Леонарда Бернстайна. Много песен, театральные представления в перерывах между проповедями. А вдруг среди зрителей, то есть среди прихожан, окажется какой-нибудь известный продюсер?
Мне было не совсем комфортно из-за того, что такое разнузданное действо развернулось в церкви. Мы с Эмили толкали друг друга локтями и хихикали, словно нам было по девять лет. Оптимистичное и праздничное настроение достигло апогея, когда все начали молиться Господу, при этом в каждом ряду прихожане поднимали руки и пели. Эмили самоуверенно улыбалась, свободно опустив руку. Но тут ее самодовольство сработало против нее, так как сидевший через проход мужчина вдруг протянул руку и схватил руку Эмили, сдернув ее с места, и меня вместе с ней. На скамье передо мной худенький молодой человек с непропорционально большой задницей спел всю молитву, глядя в глаза своей подружки. У меня мурашки побежали по телу.
В какой-то момент (насколько я помню, это была фраза «не введи нас во искушение») мы все должны были взяться за руки, и поднять их над головами. Но я не могла избавиться от мысли, что, если снимать сверху, это был бы отличный кадр, как у знаменитого создателя киномюзиклов Басби Беркли. Возможно.
Как только молитва закончилась, священник произнес то, отчего я испытала новый приступ страха.
– Давайте же, братья и сестры, пожелаем друг другу мира!
Внезапно я вспомнила, что это и стало основной причиной того, почему в Ирландии я перестала ходить в церковь. Ужасно заставлять людей любить друг друга, особенно в воскресенье утром. В Ирландии мы обходимся минимумом: дотрагиваемся до руки, бормочем «Мир с тобой» и упорно отказываемся смотреть в глаза. Но, подозреваю, здесь так легко не отделаться. Боюсь, что все кончится чуть ли не сексом с соседями по скамье. Все вокруг повскакивали со своих мест, устремились через проход и обнимались так, что кости хрустели. Это был кошмар. Меня задушил в объятьях парень с большой задницей, который только что пел для своей подружки.
Но тут священник призвал всех нас склонить головы и помолиться, чтобы воплотились наши «особые замыслы». Смешливое настроение внезапно покинуло нас с Эмили. Она спрятала лицо в ладонях. Нетрудно догадаться, о чем она молилась. А я? Я знала, чего хочу, но молиться об этом боялась.
Успокоение, за которым я отправилась в церковь, ускользнуло от меня, остаток дня я провела в нервном возбуждении. Когда Козлобородые пригласили нас вечером на барбекю, мне пришлось оттащить Эмили в сторонку.
– Это барбекю сегодня вечером… – сказала я, обеспокоенная тем, что мои планы могут быть нарушены. – Я не смогу пойти, извини.
– А что ты будешь делать? – настороженно спросила взволнованная Эмили.
– Я встречаюсь с Шэем.
– Один на один? Я кивнула.
– Но, Мэгги, он же женат! Во что ты влезаешь?!
– Просто хочу поговорить с ним. Мне нужно… – Я подобрала словосочетание, которое слышала в каком-то ток-шоу. – Закрыть вопрос.
Эмили в гневе бросила мне:
– У всех нас есть бывшие! Это называется «жизнь». Но нельзя всех их разыскивать и с каждым «закрывать вопрос». Мы просто живем с этим. Если бы в свое время у тебя было больше парней, то ты бы это знала.
– Он не просто бывший бойфренд, – заметила я. – И ты знаешь это.
Она кивнула. Возразить было нечего.
– И все равно я не думаю, что тебе надо с ним встречаться, – добавила Эмили. – Это не поможет.
– Посмотрим. – С этими словами я вернулась в свою комнату и по несколько раз перемерила всю одежду, которая имелась у меня в наличии.
В отеле «Мондриан» у вас тоже может случиться приступ снежной слепоты, так как все там исключительно белого цвета. В вестибюле толпились мужчины в костюмах от Армани с точеными лицами и бронзовым загаром. Это был всего лишь обслуживающий персонал. Наверное, помощники на кухне. Я протолкнулась мимо них к стойке администратора и попросила его позвонить в номер Шэя.
– Как вас представить, мадам?
– Мэгги…гм…Уолш.
– У меня для вас сообщение, – он передал мне конверт.
Я разорвала бумагу. Внутри оказался листок бумаги с напечатанным текстом: «Пришлось уйти. Прости. Шэй».
Его не было в номере. Чертов сукин сын. Напряженное предвкушение этой встречи превратилось в опустошение и разочарование. Я так расстроилась, что хотелось что-нибудь пнуть. Я тщательно одевалась, столько времени укрощала свои волосы. У меня было такое хорошее настроение, я была полна надежд. И все ради чего?
Но чего собственно ты ожидала? – спросила я себя с горечью. Чего ты ожидала после того, что он сделал в прошлый раз?
Я не умею быть плохой. Не просто не умею, я совершенна бездарна в этом. Когда я попробовала стибрить мороженое, меня поймали. Единственный раз, когда я тайком привела Шэя в дом своих соседей, где присматривала за их сыном Дамианом, меня поймали. В тот день, когда я продинамила школу и пошла на снукер с папой, меня поймали. Когда я выкинула улитку в «нисан-микра», набитый монашками, они все вывалили из машины и отчитали меня. И вы думаете, это научило меня не переступать черту? Как бы не так. Единственный раз я позволила себе заниматься с Шэем сексом, не предохраняясь, – и залетела.
На самом деле это был не единственный случай незащищенного секса. Мы часто занимались любовью второпях, рискуя, что нас вот-вот поймают. Всегда была вероятность, что сперма вытечет. Но лишь в одном случае у нас не оказалось презерватива, и мы не смогли сдержаться. Шэй пообещал, что не будет кончать в меня, но у него не получилось. И я кое-как убедила его, что все будет хорошо, мол, моя любовь к нему так могущественна, что я заставлю свое тело подчиниться.
Подошло время критических дней, но ничего не происходило. Я сказала себе, что задержка связана со стрессами в школе. Меньше, чем через три месяца, мне предстояло сдавать выпускные экзамены. Потом я попыталась сама себя обмануть, что месячные не придут, пока я не перестану волноваться из-за их отсутствия. Но перестать беспокоиться я не могла. Через каждые двадцать минут я бегала в туалет проверять, не началось ли. Я анализировала, что мне хочется съесть, и размышляла, можно ли мое чувство голода охарактеризовать, как «страстное желание мести все подряд», как это бывает накануне критических дней. Но то, что я могу оказаться беременной, было просто не вообразимо. В прямом смысле слова.
Я не могла вынести неизвестность. Мне нужно было удостовериться, что я не беременна, поэтому с трехнедельной задержкой я отправилась в центр города и анонимно (надеюсь) купила себе тест на беременность. И пока мамаша Шэя где-то ходила, мы проделали все, что надо, у него в ванной.
Мы схватили друг друга за потные ладошки и смотрели на полоску, страстно желая, чтобы она оставалась белой. Когда на ее конце показалась розовая линия, я испытала сильнейший шок. Обычно людей в таком состоянии отправляют в больницу и дают им успокоительное. Я не могла говорить и едва дышала. Когда я взглянула на Шэя, то увидела, что он так же плох. Мы были парой испуганных детей. На лбу у меня выступила испарина, перед глазами замелькали темные круги.
– Я сделаю все, что ты захочешь, – промямлил Шэй, но я знала, что он лишь играет роль. Он просто окаменел, когда увидел, что яркая звезда его будущего взорвалась и поблекла. Стать отцом в восемнадцать лет?!
– Ты можешь на меня рассчитывать, – сказал он, словно читал по бумажке какой-то дрянной текст.
– Я не думаю, что могу иметь ребенка, – услышала я свой голос.
– Что ты имеешь в виду? – он попытался скрыть свое облегчение, но оно уже отразилось на его лице и преобразило его.
– Я имею в виду, что не могу сейчас рожать ребенка.
Я думала лишь о том, что такие ужасные вещи не происходят с хорошими девочками типа меня. Сейчас я знаю, что незапланированные беременности бывают у многих женщин, да и тогда я знала это. И была уверена: большинство сходят при этом с ума и хотят, чтобы этого не было. Но я чувствовала (может, и все так чувствуют), что в моем случае все гораздо хуже.
Я подозревала, что, если какая-то ветреная и легкомысленная девица, типа Клер, залетит в семнадцать, все только слегка вздохнут и покачают головой со словами «О, Клер», поскольку подобного поворота событий можно было ожидать.
Но я-то хорошая девочка, мамино и папино утешение, единственная дочка, на которую они могут смотреть без мысли: «Что я сделал(а) не так?». Я просто не могла представить, как пойду и сообщу маме это шокирующее известие. Тут я представила, что придется рассказать и отцу, и вся съежилась от страха. Эта новость убьет его, я знаю.
Меня охватила паника. Залететь – это самая ужасная вещь, которая только могла случиться. Внутри нашего мирка, населенного людьми среднего класса, хуже подростковой беременности не придумаешь. Я металась, словно зверь, попавший в капкан, сердце разрывалось на части, еще хуже становилось от понимания, что какой бы выбор я ни сделала, это повлечет ужасные последствия, с которыми придется жить до конца дней. Выхода не было. Все варианты были кошмаром. Как я смогу родить ребенка и отдать его в чужие руки? Моя душа будет болеть, когда я стану думать, как он там растет, счастлив ли он, заботятся ли о нем новые родители, и сильную ли травму я нанесла ему, отвергнув. Но мне страшно было подумать о том, чтобы родить ребенка и воспитывать самой. Как я буду заботиться о нем? Я ведь школьница, я молода и ничего не могу, недостаточно зрелая, даже чтобы позаботиться о себе, не говоря уже о беспомощном маленьком человечке. Как и Шэй, я почувствовала, что в этом случае моя жизнь закончится. Все меня осудят: соседи, одноклассники, вся моя большая семья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Ей пришлось идти в нем на рождественскую вечеринку, и еще на барбекю с благотворительным уклоном, чтобы хоть где-то в нем покрасоваться. Она раздавала там сосиски. – Мама поджала губы и покачала головой, демонстрируя всю несправедливость и унизительность этой ситуации. – И забрызгала платье каким-то медовым соусом и всякой прочей ерундой. Мне очень хочется пойти и объяснить этому типу, что к чему.
– А нам что не хочется?
И мы впятером уставились на Морта – даже удивительно, что он ничего не почувствовал. Возможно, он просто привык. А может, решил, что мы смотрим на него с восхищением.
– Знаете, что? Я пойду к нему!
Мы попытались отговорить ее от этой затеи.
– Нет, мамуля, не надо. Это только все усложнит для Эмили.
– Как можно все еще больше усложнить для Эмили? – С точки зрения логики вопрос был абсолютно справедлив. – Он заставил ее зря потратить время, вознес наверх к ложным надеждам, а потом скинул на грешную землю! Разве она не заключила контракт с другой студией?
В ее словах был смысл.
– Слушайте, – сказала Эмили, – только не унижайте его прилюдно!
Я повернулась к Эмили. Она дала маме свое благословение!!!
– Они могут пережить унижение, только если об этом не узнают те, на кого они хотят произвести впечатление, – объяснила Эмили маме. – Постарайтесь выяснить, почему он отверг мой сценарий. И, миссис Уолш, если вы заставите его плакать, я вас отблагодарю.
– Ловлю на слове!
Мамуля не стала долго думать – просто встала и пошла. Мы в ужасе смотрели ей вслед.
– Это все из-за мартини, – пробормотала Анна. – Многовато для нее. Вы же знаете нашу маму, ей достаточно на пробке потоптаться.
Мама у нас дама отнюдь не миниатюрная, так что я почти пожалела Морта Рассела, когда на него стала надвигаться эта ирландская бой-баба, распираемая праведным гневом.
– Мистер Рассел? – Я видела, как движутся ее губы.
Морт кивнул, его лицо выражало доброжелательность. Потом, должно быть, матушка объяснила, кто она, поскольку бедняга повернулся и посмотрел на нас. Когда он заметил Эмили, его загорелое лицо побледнело. Эмили слегка покачала пальцами, пародируя приветствие. И тут началась перебранка: мама тыкала в него пальцем и ругала, голос ее от негодования переходил на визг.
– О, боже, – прошептала я.
Мы внимательно следили за происходящим, и постепенно волнение уступило место ликованию. Лицо Морта стало мрачным и злым. Я уверена, что подобные типы, эти голливудские козлы, никогда не сталкивались с последствиями своих ложных обещаний.
Большую часть того, что сказала мама, мы расслышали.
– Есть название для таких людей, как вы, – поносила мама Морта. Тут она внезапно запнулась. – Хотя так обычно называют девушек. Ну и что! – Она снова была на коне и продолжила его бранить. – «Динамо» – вот вы кто! Вам должно быть стыдно! Давать бедным девушкам ложные надежды!
И тут она поведала ему о новом темно-синем платье миссис О'Киффи, уже не упомянув о скидке в сорок процентов.
Морт что-то пробормотал, мама сказала:
– Да, так и нужно.
И вернулась к нашему столику.
– Ну что он? – загудели мы. – Почему он наобещал с три короба и ничего не выполнил?
– Это его метода, он мне так сказал. Но он сказал, что сожалеет и больше не будет.
– Он плакал?
– Глаза у него были влажные.
До конца я ей не поверила, но что с того?
– Это заслуживает еще одного коктейля из мартини! – весело прощебетала Эмили.
43
В субботу в половину девятого, когда в дверь позвонили, я уже не спала. Я пошла открывать, но меня опередила Эмили, которая натягивала на ходу пижаму и ворчала по поводу столь раннего часа.
– А с чего это мы обе уже на ногах?
– Беспокоимся? – предложила я.
– Сознаем свою вину? Я ничего не ответила.
На пороге стояли мама с папой.
– Мы собираемся в церковь, – радостно сообщили они хором. – Вот пришли узнать, не пойдете ли вы с нами?
Я ждала, что Эмили быстро придумает какую-нибудь отговорку. Но вместо этого она подтянула повыше пижамные штаны, отчего стала похожа на пятидесятилетнего психопата, который живет с мамочкой и носит брюки до подмышек, и сказала:
– В церковь? Почему бы и нет? А ты, Мэгги? Я тоже подумала: почему бы и нет?
Я уже сто лет не была в церкви. Даже не могу вспомнить, когда это было в последний раз. Возможно, когда Клер выходила замуж. А молилась я, только когда чего-то боялась или отчаянно чего-то хотела. Эмили тоже. Кажется, мы обе были напуганы или отчаянно хотели чего-то. Так что мы натянули какую-то одежду, вышли из дома навстречу солнечному дню цвета сливочного масла и прошли четыре квартала до церкви.
Месса в лос-анджелесском варианте отличалась от того, что я помнила по своему опыту в Ирландии. Молодой красивый священник стоял у церкви и заставлял всех входящих пожимать ему руку. Симпатичная прохладная церквушка была набита привлекательными и, как это ни странно, молодыми прихожанами. Мы протиснулись к отполированной скамье. Кто-то произнес «раз, раз!» в микрофон, и какая-то неуравновешенная дама завопила:
– Доброе утро! Добро пожаловать на наш праздник!
Зазвонил колокол, и по проходу медленно двинулась молодая девица с превосходными волосами и в туфлях от Миу Миу. Она держала над головой массивную Библию, словно собиралась изгонять нечистую силу. За ней шел священник и группа самых красивых служек, каких я только видела. Они взошли по мраморным ступеням, и внезапно ШОУ началось.
– Есть ли среди присутствующих гости, приехавшие в Санта-Монику, или те, кто был вдали? – спросил священник.
Слово «вдали» было произнесено с особым смыслом, не думаю, что имелось в виду географическое местоположение. Кто-то поднялся со скамьи, и все начали аплодировать, после чего со своих мест встали еще несколько человек.
– Безработные актеры, – пробормотала Эмили. – Единственный шанс услышать аплодисменты в свой адрес.
Мама, которая вытянула шею, как кобра, посмотрела на стоящих и повернулась ко мне. Я думала, она сейчас толкнет меня, чтобы я высказалась, но вместо этого матушка прошептала:
– Парень, который встал последним, снимался в сериале «Джамп-стрит, 21». Сейчас его растерзает толпа.
Еще несколько человек поднялись со своих мест и получили свою долю аплодисментов. Я почувствовала, как мама рядом чуть дернулась.
– Нет, – взмолилась я. – Нет.
– Мы же приезжие, – прошипела она. – Почему бы и нет?
– Нет, – повторила я.
Но она встала, увлекая за собой меня и папу, и благосклонно улыбнулась окружающим.
– Мы из Ирландии, – сообщила она прихожанам (читай: «мы – настоящие католики»).
Все соединили ладони поприветствовать ирландских католиков. После этого мне разрешили сесть. Лицо у меня полыхало.
Дальше мы должны были поприветствовать сидящего справа. Папа повернулся к маме, мама – ко мне, я – к Эмили, а Эмили, сидевшая на краю скамьи, отказалась смотреть через проход.
И тут началось. Я очень ясно помню, как проходили службы в Ирландии. Жалкий священник зудел в церкви, заполненной лишь на четверть.
– Ля-ля-ля грешники, ля-ля-ля, чьи души черны от грехов, ля-ля-ля, будут гореть в аду…
Здесь происходящее скорее напоминало мюзикл Леонарда Бернстайна. Много песен, театральные представления в перерывах между проповедями. А вдруг среди зрителей, то есть среди прихожан, окажется какой-нибудь известный продюсер?
Мне было не совсем комфортно из-за того, что такое разнузданное действо развернулось в церкви. Мы с Эмили толкали друг друга локтями и хихикали, словно нам было по девять лет. Оптимистичное и праздничное настроение достигло апогея, когда все начали молиться Господу, при этом в каждом ряду прихожане поднимали руки и пели. Эмили самоуверенно улыбалась, свободно опустив руку. Но тут ее самодовольство сработало против нее, так как сидевший через проход мужчина вдруг протянул руку и схватил руку Эмили, сдернув ее с места, и меня вместе с ней. На скамье передо мной худенький молодой человек с непропорционально большой задницей спел всю молитву, глядя в глаза своей подружки. У меня мурашки побежали по телу.
В какой-то момент (насколько я помню, это была фраза «не введи нас во искушение») мы все должны были взяться за руки, и поднять их над головами. Но я не могла избавиться от мысли, что, если снимать сверху, это был бы отличный кадр, как у знаменитого создателя киномюзиклов Басби Беркли. Возможно.
Как только молитва закончилась, священник произнес то, отчего я испытала новый приступ страха.
– Давайте же, братья и сестры, пожелаем друг другу мира!
Внезапно я вспомнила, что это и стало основной причиной того, почему в Ирландии я перестала ходить в церковь. Ужасно заставлять людей любить друг друга, особенно в воскресенье утром. В Ирландии мы обходимся минимумом: дотрагиваемся до руки, бормочем «Мир с тобой» и упорно отказываемся смотреть в глаза. Но, подозреваю, здесь так легко не отделаться. Боюсь, что все кончится чуть ли не сексом с соседями по скамье. Все вокруг повскакивали со своих мест, устремились через проход и обнимались так, что кости хрустели. Это был кошмар. Меня задушил в объятьях парень с большой задницей, который только что пел для своей подружки.
Но тут священник призвал всех нас склонить головы и помолиться, чтобы воплотились наши «особые замыслы». Смешливое настроение внезапно покинуло нас с Эмили. Она спрятала лицо в ладонях. Нетрудно догадаться, о чем она молилась. А я? Я знала, чего хочу, но молиться об этом боялась.
Успокоение, за которым я отправилась в церковь, ускользнуло от меня, остаток дня я провела в нервном возбуждении. Когда Козлобородые пригласили нас вечером на барбекю, мне пришлось оттащить Эмили в сторонку.
– Это барбекю сегодня вечером… – сказала я, обеспокоенная тем, что мои планы могут быть нарушены. – Я не смогу пойти, извини.
– А что ты будешь делать? – настороженно спросила взволнованная Эмили.
– Я встречаюсь с Шэем.
– Один на один? Я кивнула.
– Но, Мэгги, он же женат! Во что ты влезаешь?!
– Просто хочу поговорить с ним. Мне нужно… – Я подобрала словосочетание, которое слышала в каком-то ток-шоу. – Закрыть вопрос.
Эмили в гневе бросила мне:
– У всех нас есть бывшие! Это называется «жизнь». Но нельзя всех их разыскивать и с каждым «закрывать вопрос». Мы просто живем с этим. Если бы в свое время у тебя было больше парней, то ты бы это знала.
– Он не просто бывший бойфренд, – заметила я. – И ты знаешь это.
Она кивнула. Возразить было нечего.
– И все равно я не думаю, что тебе надо с ним встречаться, – добавила Эмили. – Это не поможет.
– Посмотрим. – С этими словами я вернулась в свою комнату и по несколько раз перемерила всю одежду, которая имелась у меня в наличии.
В отеле «Мондриан» у вас тоже может случиться приступ снежной слепоты, так как все там исключительно белого цвета. В вестибюле толпились мужчины в костюмах от Армани с точеными лицами и бронзовым загаром. Это был всего лишь обслуживающий персонал. Наверное, помощники на кухне. Я протолкнулась мимо них к стойке администратора и попросила его позвонить в номер Шэя.
– Как вас представить, мадам?
– Мэгги…гм…Уолш.
– У меня для вас сообщение, – он передал мне конверт.
Я разорвала бумагу. Внутри оказался листок бумаги с напечатанным текстом: «Пришлось уйти. Прости. Шэй».
Его не было в номере. Чертов сукин сын. Напряженное предвкушение этой встречи превратилось в опустошение и разочарование. Я так расстроилась, что хотелось что-нибудь пнуть. Я тщательно одевалась, столько времени укрощала свои волосы. У меня было такое хорошее настроение, я была полна надежд. И все ради чего?
Но чего собственно ты ожидала? – спросила я себя с горечью. Чего ты ожидала после того, что он сделал в прошлый раз?
Я не умею быть плохой. Не просто не умею, я совершенна бездарна в этом. Когда я попробовала стибрить мороженое, меня поймали. Единственный раз, когда я тайком привела Шэя в дом своих соседей, где присматривала за их сыном Дамианом, меня поймали. В тот день, когда я продинамила школу и пошла на снукер с папой, меня поймали. Когда я выкинула улитку в «нисан-микра», набитый монашками, они все вывалили из машины и отчитали меня. И вы думаете, это научило меня не переступать черту? Как бы не так. Единственный раз я позволила себе заниматься с Шэем сексом, не предохраняясь, – и залетела.
На самом деле это был не единственный случай незащищенного секса. Мы часто занимались любовью второпях, рискуя, что нас вот-вот поймают. Всегда была вероятность, что сперма вытечет. Но лишь в одном случае у нас не оказалось презерватива, и мы не смогли сдержаться. Шэй пообещал, что не будет кончать в меня, но у него не получилось. И я кое-как убедила его, что все будет хорошо, мол, моя любовь к нему так могущественна, что я заставлю свое тело подчиниться.
Подошло время критических дней, но ничего не происходило. Я сказала себе, что задержка связана со стрессами в школе. Меньше, чем через три месяца, мне предстояло сдавать выпускные экзамены. Потом я попыталась сама себя обмануть, что месячные не придут, пока я не перестану волноваться из-за их отсутствия. Но перестать беспокоиться я не могла. Через каждые двадцать минут я бегала в туалет проверять, не началось ли. Я анализировала, что мне хочется съесть, и размышляла, можно ли мое чувство голода охарактеризовать, как «страстное желание мести все подряд», как это бывает накануне критических дней. Но то, что я могу оказаться беременной, было просто не вообразимо. В прямом смысле слова.
Я не могла вынести неизвестность. Мне нужно было удостовериться, что я не беременна, поэтому с трехнедельной задержкой я отправилась в центр города и анонимно (надеюсь) купила себе тест на беременность. И пока мамаша Шэя где-то ходила, мы проделали все, что надо, у него в ванной.
Мы схватили друг друга за потные ладошки и смотрели на полоску, страстно желая, чтобы она оставалась белой. Когда на ее конце показалась розовая линия, я испытала сильнейший шок. Обычно людей в таком состоянии отправляют в больницу и дают им успокоительное. Я не могла говорить и едва дышала. Когда я взглянула на Шэя, то увидела, что он так же плох. Мы были парой испуганных детей. На лбу у меня выступила испарина, перед глазами замелькали темные круги.
– Я сделаю все, что ты захочешь, – промямлил Шэй, но я знала, что он лишь играет роль. Он просто окаменел, когда увидел, что яркая звезда его будущего взорвалась и поблекла. Стать отцом в восемнадцать лет?!
– Ты можешь на меня рассчитывать, – сказал он, словно читал по бумажке какой-то дрянной текст.
– Я не думаю, что могу иметь ребенка, – услышала я свой голос.
– Что ты имеешь в виду? – он попытался скрыть свое облегчение, но оно уже отразилось на его лице и преобразило его.
– Я имею в виду, что не могу сейчас рожать ребенка.
Я думала лишь о том, что такие ужасные вещи не происходят с хорошими девочками типа меня. Сейчас я знаю, что незапланированные беременности бывают у многих женщин, да и тогда я знала это. И была уверена: большинство сходят при этом с ума и хотят, чтобы этого не было. Но я чувствовала (может, и все так чувствуют), что в моем случае все гораздо хуже.
Я подозревала, что, если какая-то ветреная и легкомысленная девица, типа Клер, залетит в семнадцать, все только слегка вздохнут и покачают головой со словами «О, Клер», поскольку подобного поворота событий можно было ожидать.
Но я-то хорошая девочка, мамино и папино утешение, единственная дочка, на которую они могут смотреть без мысли: «Что я сделал(а) не так?». Я просто не могла представить, как пойду и сообщу маме это шокирующее известие. Тут я представила, что придется рассказать и отцу, и вся съежилась от страха. Эта новость убьет его, я знаю.
Меня охватила паника. Залететь – это самая ужасная вещь, которая только могла случиться. Внутри нашего мирка, населенного людьми среднего класса, хуже подростковой беременности не придумаешь. Я металась, словно зверь, попавший в капкан, сердце разрывалось на части, еще хуже становилось от понимания, что какой бы выбор я ни сделала, это повлечет ужасные последствия, с которыми придется жить до конца дней. Выхода не было. Все варианты были кошмаром. Как я смогу родить ребенка и отдать его в чужие руки? Моя душа будет болеть, когда я стану думать, как он там растет, счастлив ли он, заботятся ли о нем новые родители, и сильную ли травму я нанесла ему, отвергнув. Но мне страшно было подумать о том, чтобы родить ребенка и воспитывать самой. Как я буду заботиться о нем? Я ведь школьница, я молода и ничего не могу, недостаточно зрелая, даже чтобы позаботиться о себе, не говоря уже о беспомощном маленьком человечке. Как и Шэй, я почувствовала, что в этом случае моя жизнь закончится. Все меня осудят: соседи, одноклассники, вся моя большая семья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46