– Да нет, конечно, дурачок. Пусти, больно. – Она высвободила плечо. – Ты бы видел, как у него лицо вытянулось, когда он подумал, что придется реку переплывать в ялике, чтобы на дилижанс успеть. Совсем побелел от страха, – прыснула она. – У него такие глаза странные, как у фанатика. И адамово яблоко здоровое. А где у тебя адамово яблоко? У тебя оно должно быть о-огрома-адное, – она ласково погладила его горло. Адам стиснул ее пальцы, нагнулся, чтобы поцеловать их, и Дели прижалась губами к его волосам.
– Пусть только попробует еще пялить на тебя свои фанатические глаза.
– А что ты сделаешь? Накаутируешь и поставишь ему на грудь ногу, как индеец китайцу на пачках вайсройского чая? Вот здорово, если бы вы из-за меня подрались. Только ты его сильно не бей. Он на вид хиленький.
Адам задумчиво смотрел вдаль, поверх головы Дели.
– Адам, ты любишь меня?..
– А?.. Что ты сказала?..
– Ты правда любишь меня? Ты сегодня ни разу не сказал.
– Да. Да, и еще раз да. Я твой по-настоящему, искренне, без остатка, весь – твой, навеки – навсегда.
Он нашел губами ее губы, они разомкнулись во встречном порыве. Дели вмиг стала неотделимой частью его существа, единой тканью – его плотью. И – словно громовой раскат потряс Вселенную, заставил их вернуться из небытия, разделил и отбросил друг от друга. Эстер звала их с веранды. Дели глубоко вздохнула.
– Я побегу и постучу по перилам веранды: раз, два, три, как будто мы играем в прятки, а ты потом придешь, – сказала она.
24
Тот год был для Дели удивительно счастливым. С Адамом они виделись каждый выходной. Несколько раз, когда брат не мог вырваться домой, она ездила к нему в Эчуку, останавливаясь у миссис Макфи, и раз в месяц, пока был открыт летний путь, обязательно сопровождала тетю Эстер в церковь.
Но с тех пор, как она последний раз была в церкви, прошло довольно много времени. Она честно пыталась воскресить в своей душе чувство умиротворенности, которое знала еще маленькой девочкой. Это чувство приходило к ней в старой деревенской церкви, когда она, стоя на коленях рядом с мамой на красной ковровой подушечке, слушала молитву. Теперь же во время службы ее внимание поминутно отвлекалось: то проплывет впереди очаровательный ток, то мелькнет в проходе новая шляпка Бесси, то заставит обернуться пристальный взгляд явно неравнодушного к ней парня с задних скамей. Служба оставалась для Дели пустым звуком. В отсутствие священника службу по обыкновению вел мистер Полсон, и Дели знала, что когда все закончится, он будет стоять в проходе и, здороваясь, непременно удержит, ее руку в своей дольше, чем положено.
Господь вознаградит вашу преданность ему, миссис Джемиесон, – говорил он тете Эстер. – С вашим здоровьем столь утомительное путешествие сродни подвигу…
Эстер загадочно улыбалась. Ей льстило, что племянница пользуется успехом у молодых людей, а значит, выдать ее замуж не составит труда. Что же до Адама, она продолжала считать, что его регулярные визиты домой на выходные – естественное желание сына увидеть мать, поесть домашней пищи, приготовленной ею.
Дели уже не надеялась, что тетя когда-нибудь полюбит ее. Прекрасно понимая, что любой намек на близость в их отношениях с Адамом будет встречен в штыки, она прилюдно вела себя с ним, как младшая сестра, которая не прочь подурачиться и подразниться. Но в Эчуке не нужно было скрываться. И они играли вдвоем в теннис, ходили на танцы, возвращались вместе домой пароходом с вечеринок и прогулок по реке.
Когда после нескольких месяцев обмеления река начала подниматься, Дели стала с нетерпением ждать появления капитана Тома. Он был тронут тем, что щедрая Дели отдала ему на судно свои последние пятьдесят фунтов. И в знак благодарности переименовал пароход в «Филадельфию». И теперь, когда Дели пыталась узнать что-нибудь о «Филадельфии» у шкиперов, те недоуменно пожимали плечами и откликались, лишь когда она упоминала старое название.
– Ах, «Джейн Элиза»? Вышла из Дарлинга, вниз идет, может быть, в Суон-Хилл зашла на разгрузку.
Слава Эчуки, как речного порта, постепенно увядала. Железная дорога, соединившая Суон-Хилл с Мельбурном, успешно конкурировала с рекой.
«Филадельфия» в тот год не смогла разгрузиться в Суон-Хилле, и тем не менее от капитана Тома пришло письмо, написанное его приятелем под диктовку. В письмо было вложено десять фунтов. Том сообщал, что Дели может рассчитывать на равную с ним долю в прибыли, получаемой от каждого рейса.
– Ну и честность, – поразился Чарльз.
Проверить убытки или доходы судна было практически невозможно: они менялись ежесезонно.
– Думаю, ты правильно сделала, что вложила свои деньги в пароход, – сказал он. – Я всегда считал, что речные суда гораздо прибыльнее земли.
Дели промолчала. Она-то прекрасно помнила, как мрачно отзывался о пароходах дядя Чарльз: они-де и тонут, и пожары на них случаются, и натолкнуться на что-нибудь могут.
Адам, которому в октябре исполнилось девятнадцать, постепенно заслужил в редакции право выбирать работу по душе, и он с удовольствием писал очерки, заметки о природе, сочинял стихотворения «на тему», а иногда «читательские» письма для колонки редактора.
Однако жалованье оставалось прежним. Давала себя знать великая финансовая лихорадка. После земельного бума Австралия переживала экономический спад, и газете приходилось списывать с рекламодателей внушительные долги. О прибавке жалованья сотрудникам не могло быть и речи.
Дели, время от времени разглядывала себя в зеркало, расстраивалась: шея, длинная и худая, некрасиво торчит из открытого выреза платья. Она стала накидывать на плечи кружевной или шифоновый шарф, благо они были в моде.
Однажды зимним вечером она засиделась с книжкой у камина. Все в доме уже спали, и она, взяв свечу, отправилась на задний двор в «маленький домик».
Небо было затянуто тучами, и вокруг стояла черная непроглядная тьма. Почти у самой земли теснились мрачные облака – не разглядеть ни единой светлой точки. Тоскливо, неуютно.
Дели вышла из «маленького домика», держа перед собой свечу, и направилась к дому. Внезапно стремительный порыв ветра подхватил пламя, и оно, замотавшись, перекинулось на шарф. В секунду он вспыхнул, как факел.
Дели хотела закричать, но, едва открыв рот, тут же передумала, бросилась на землю, влажную от недавно прошедшего дождя, и стала кататься по ней. Пламя погасло, и она почувствовала запах своих паленых волос; обожженную шею нестерпимо пекло.
Свеча, выпавшая из рук, погасла, подсвечник отскочил куда-то в сторону. Вся дрожа, она на ощупь отыскала заднюю дверь и, добравшись до «кабинета», разбудила дядю. Чарльз вышел в халате, со свечой в руке и с тревогой посмотрел на племянницу.
– Что с тобой, девочка? На тебе лица нет. Выслушав объяснение, он провел Дели в пристройку, где помещалась кухня, сгреб в кучу не остывшие еще в печи угли и принялся готовить горячее сладкое питье. А Дели тем временем осторожно смазывала покрасневшую кожу маслом.
– Все потому, что носите, молодые, Бог весть что. Сколько молодых женщин в год до смерти обгорает! Он покачал головой. – Есть же хороший фонарь «молния», вот и бори его с собой на улицу. Куда лучше свечи. Слышишь, Дели?
– Да, дядя.
– Ты еще молодец, сообразила, что делать надо. А то ведь многие как: заорут и бежать. Хорошо хоть волосы не занялись, можно представить, что было бы.
Но Дели уже представила. Ноги подкосились и, внезапно побелев, она зашаталась. Чарльз, мгновенно подскочив, подхватил племянницу под руки и бережно усадил на табурет. В эту минуту дверь отворилась и в кухню вошла Эстер в поспешно наброшенном пеньюаре, с заплетенными в жиденькую косицу волосами.
– Что здесь происходит? Вы так шумите…
– Дели себя подожгла, а потом сама же потушила, умница. Вот ведь история. Она свечу потеряла, пришла меня на помощь звать. А эта вон даже не проснулась.
Он указал на дверь маленькой комнатки, которая выходила в кухню. Из комнаты доносился храп Бэллы. С тех пор, как Анни переселилась к Или, Бэлла снова ночевала в доме.
– Мда-а. Дай-ка я посмотрю твой ожог. А ты, Чарльз, поди поищи пока подсвечник, – велела она, убирая с нежных плеч Дели клочки обгоревшей косынки и осматривая красные пятна на коже. – Маслом больше не мажь. Я тебе лучше повязку наложу с содовым раствором. Пойдем, я помогу тебе лечь.
Она почти вырвала подсвечник из рук вернувшегося Чарльза и повела Дели в ее комнату.
25
Вода потихоньку спадала, мелкие рачки, которые прежде копошились под затопленными корягами в поисках подводных нор, зарылись в ил. Река плескалась в цепких когтях полуобнажившихся корней. Длинный пеликаний клин летел к верховьям реки, сороки вили гнезда и носились в лугах, ревностно охраняя свое потомство, ночь, залитую лунным светом, оживляли голоса ночных птиц.
Река пересыхала. Постепенно исчезали мелкие ручьи, оставляя на своем пути лишь цепь наполненных водой ямок, воздух теплыми весенними вечерами наполнялся ароматом жасмина и питтоспорума. Адам же становился все более раздражительным и угрюмым. Так же временами уходил в себя («накатило», – говорила в таких случаях Эстер), но теперь это случалось чаще и длилось гораздо дольше, чем прежде.
– Что ты расквохталась? – злился он, когда обеспокоенная мать советовала ему обратиться к врачу, – оставь меня в покое, а то совсем приезжать не буду.
И Эстер решила, что у него попросту не все ладится с Бесси.
Наедине с Дели Адам, обнимая ее, неожиданно опускал руки… Или вдруг резко обрывал на полуслове, когда она задавала очередной детский вопрос. Что с ним? Дели терялась в догадках.
Однажды ночью – в тот день Адам был особенно хмур и взрывался по каждому пустяку – Дели никак не могла уснуть. Уже несколько ночей в небе висела полная луна, и Анни, которая возобновила музицирование, упражнялась на гармонике возле хижины Или.
Дели вылезла из постели и высунулась в открытое окно. Под луной листья цветущего эвкалипта блестели, как мокрый металл. Мимо окна промчался рой гудящих мелких мух, прилетевший с реки вместе с легким прохладным ветерком. Дели дотянулась до халата и, набросив его, пошла к веранде: мух там не бывает и хорошо видна серебряная лунная дорожка на реке.
Она тихонько открыла парадную дверь и, стараясь не шуметь, скользнула на деревянный настил: босые ноги тут же ощутили шероховатость его досок. У веранды в зарослях жасмина двигалась темная тень. Дели, испугавшись, чуть не вскрикнула, но вовремя сдержалась.
– Дел, это ты? – послышался шепот Адама. – Да. Ой, Адам! Я никак не могла уснуть.
– Я тоже. В такую ночь стыдно спать. И потом, когда ты от меня всего через две стенки… Я тебя заставил выйти усилием воли.
– Как это?
– Мысленно с тобой разговаривал.
– Ну да! Ты думаешь, так можно?
– Конечно, тут и сомневаться нечего. Я уверен, что лет через пятьдесят люди смогут переговариваться друг с другом через море, как сейчас по телеграфу, только безо всяких проводов. Настроятся – и все. Главное научиться управлять своей мысленной энергией. Туземцы умеют общаться без слов. А мы так поумнели, что забыли про эту энергию и почти утратили ее.
Войдя в раж, Адам последние слова произнес в полный голос.
– Тише! – испугалась Дели. Она быстро оглянулась на окна, которые смотрели на веранду.
– Не бойся, Дел, она не услышит. Как у тебя сердечко колотится!
Дели стояла вполоборота, и Адам, продев руки у нее под мышками, прижал ладонь к маленькой груди, под которой трепетало сердце. Дели вдруг ослабела.
– Милая, милая, милая! – Весь дрожа, он перебирал ее мягкие волосы, целовал шею. Потом вдруг резко опустил руки, отвернулся и, прислонившись к перилам веранды, стал смотреть на освещенный луной изгиб реки.
– Что-нибудь не так? – Она коснулась рукой его пальцев. Впервые она спросила об этом.
– Все так. Только… ты искушаешь меня.
– Искушаю?
– Да. Толкаешь на грех.
Грех? Слово прозвучало, как хлесткий удар. Грехопадение, грех. Адам, Ева, Змей Искуситель, что-то низменное, дурное. Она не нашлась, что сказать, но сердце замерло в каком-то сладостно-щемящем страхе. Ей вдруг стало холодно.
– Хочешь, я уйду? – робко прошептала она.
– Да, так будет лучше. Хотя подожди, стань вот здесь. Тут луна светит, я хочу видеть твое лицо.
Он нежно наклонился к ней, разглядывая бледные щеки – в свете луны они казались неземными, и глаза – необычно темные и огромные.
– У тебя такие ласковые глаза, прямые брови к ним не подходят. Щечки тугие, а ротик… милый мой, упрямый ротик. Ты похожа на… на нежного мотылька, который прилетел отдохнуть на цветке жасмина. Филадельфия, Дели, Делла, Дел! Дурацкое имя, совсем тебе не идет, как ни поверни. Дельфина – вот это, пожалуй, лучше, похоже на девочку-эльфа. Я тебя буду так звать.
Не касаясь ее руками, он наклонился, поцеловал в губы. Потом, легонько шлепнув, как отец ребенка, отправил спать.
Она шла, ничего не видя перед собой, переполненная красотой ночи, ее благоухающей темнотой, в которой растворялся серебристый лунный свет.
Теперь в каждый приезд Адама они ночью ненадолго исчезали из дома. Чтобы никто не услышал, как она вылезает из окна, Дели проделывала это в тс минуты, когда дядя и тетя – каждый в своей комнате – были поглощены подготовкой ко сну.
Однажды в такую ночь они молча стояли на берегу. Адам, касаясь щекой темных волос Дели, не отрывал взгляда от непомерно раздутой луны. Луна поднялась выше, и под ней открылся голый утес: старый, обрывистый, мертво-холодный.
Дели вздрогнула и посмотрела назад. Тело ее вдруг напряглось.
– Адам! Что это?
Под большим красным эвкалиптом с выжженной лесным пожаром дырой в стволе двигалась темная тень. Адам быстро разнял руки и, негромко выругавшись, метнулся к дереву. Минуту спустя, Дели увидела Ползучую Анни. Согнувшись, она держалась руками за спину, а Адам, стоя почти вплотную к ней, говорил звенящим от злости голосом:
– Ах ты, длинноносая! Шпионить за мной вздумала, тварь ползучая? Вот погоди, скручу твою тощую шею в бараний рог.
– Что вы, мистер Адам, – заканючила Анни, – я только на сети поглядеть, тресочки вам к завтраку. Вкусненькой тресочки, мистер Адам, только на сети поглядеть.
– Утром поглядишь. А ну давай домой быстро. Анни уползла в свой домишко, и Адам вернулся.
– Как ты думаешь, Адам, она меня видела? Она теперь все твоей матери расскажет.
– Не расскажет. Будет трястись за свою шкуру. Старая пиявка. Надо ее проучить как следует.
– Бедная Анни! Ты так грубил ей!
– Сказала тоже: бедная, – меня от нее в дрожь бросает.
– Меня тоже.
В следующие две недели Адам был очень занят и не смог выбраться домой. А на третьей неделе Эстер отправила ему с почтовым дилижансом письмо, в котором просила не приезжать на ближайшие выходные, поскольку они с Дели сами собираются в Эчуку. Однако воскресное утро выдалось холодным, шел дождь, и Эстер решила на этот раз пропустить службу. Чарльз, глядя в окно, сокрушался: откуда он взялся, этот дождь? Все сено вымочит.
Адам, который в своем лучшем костюме притащился к началу службы, с трудом высидел скучнейшие обращения к Богу в исполнении мистера Полсона. Он поминутно оглядывался на дверь, ожидая, что вот-вот появятся чудные, разные, полные музыки и жизни, синие глаза и озарят бесцветное здание ярким светом.
Бесси Григс и ее мама тоже были в церкви, но Адам, увидев после службы, как они справа по курсу надвигаются на него, точно линейный корабль в сопровождении эсминца, холодно кивнул и, сделав обходный маневр, отошел в сторону.
– Ну и ну! Этот молодой человек, может, и недурен собой, но воспитанием явно не отличается, – с чувством оскорбленного достоинства заметила миссис Григс.
Адам пришел домой к ужину. Он ел приготовленное хозяйкой жаркое и предавался грустным размышлениям о пропавшем дне. Чем дольше он не видел Дели, тем желаннее она казалась. Всплывали в памяти слова, брошенные ею год назад в безрассудном порыве, и его обдавало жаром. Запах апельсинового дерева под окном, напоминая аромат питтоспорума, что рос у них дома, являл собой воплощенную Дели: бледную, хрупкую, темноволосую, с темно-синими и любимыми глазами.
Долгая разлука с любимой заставила Адама решиться на смелый шаг.
В конце рабочей недели он зашел в кабинет редактора и начал разговор, к которому тщательно готовился дома: репетировал, проигрывал варианты.
– Мистер Макфи, я люблю одну девушку и хочу на ней жениться. Конечно, я понимаю, что мне следовало бы дождаться совершеннолетия, но я хотел бы знать, сэр, может статься, мы и через десять лет не в силах будем себе это позволить («А через десять лет мне стукнет целых двадцать девять», – мысленно ужаснулся он), поэтому, если бы вы, сэр, смогли дать гарантию, что мое жалованье соразмерно с моими способностями… моим способностям…
Окончательно запутавшись в падежах, он замолчал, ожидая, что мистер Макфи тут же придет на выручку, пообещав прибавку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81