.. Клей одними руками
уработает любого каратека, несмотря, на евонные ноги. Да, на первый взгляд у
бокса ограничений больше, чем у карате -- ногами биться нельзя. Но руки --
быстрее... Понятное дело -- с ногами должно быть лучше... А тут дело в том,
что карате -- восточное ремесло, а на востоке -- никудышные бойцы. Вот бокс
-- там бабки на пуды считают, правильно? Значит привлекательность большая и
желающих пробиться -- полно. Все соревнования -- открытые, происходят
часто... Ты качай, качай пресс, не отвлекайся... Вот, ну проходят, какая
разница... Проходят часто. Зрители, соперники имеют возможность глядеть,
сравнивать, учиться. Обмен знаниями происходит свободно, значит легче новое
узнать и еще на ступеньку подняться. Мировой опыт доступен каждому. И тренер
-- он тренер, а не оракул из пещеры. Поэтому там наблюдается прогресс, в
рамках возможного, конечно. А на восток погляди: какие-то древние свитки,
техника пьяной обезьяны, стиль скользящего клитора... Клитора, говорю...
Какой-нибудь старый козел живет себе барином, помыкает стадом полуголодных
неграмотных учеников, -- да разве он их научит? Чтобы они лучше него стали?
Он только и может, что таинственно кивать на великих предков. Ну и отсев
идет -- остаются не самые лучшие, а самые послушные... и так в любой
восточной школе: остаются самые послушные... Качаться нужно с умом: чтобы
мышцы были подвижными и крепкими, но не тяжелыми... Правил должно быть мало,
но они должны соблюдаться... Про дыхалку я говорил... Надо четко заучить,
зазубрить, навсегда и несмываемо -- где у человека нервные центры, болевые
точки, кровеносные центры..., -- вот тут, к примеру, вена ближе к паху:
вскроешь -- не остановишь... И опять глупости -- на пощупай мои ладони,
мышца -- да, но никакого "топора" нет. Можно сдуру и на яйцах мозоли
набить... Кисть у тебя перестанет быть подвижной и послушной, а эффект -- с
гулькин нос. Дурацкий глиняный кирпич ты может и разобьешь, а вот к тридцати
у тебя не руки, а грабли будут. Ты бы еще парафин на костяшки впрыскивал...
Ах, видел? Вот, такая же дурь... Не веришь -- и не надо, значит вдыхай не
прану, а кислород -- тоже полезно... Бессмысленно: кость -- она и есть
кость, ее не накачаешь, накачать можно только мышцы вокруг... Да, Брюс Ли
хорошо движется, но он акробат, он цирковой, а не боец. И очень легкий, а в
бою масса при ударе -- большое дело. Потому и кастеты изобрели... Удар
должен быть рационален. А значит -- почти всегда -- прям, быстр; крюки и с
разворотом -- роскошь, приправы, хотя и важные... Нельзя, нельзя бездумно
заучивать серии приемов: против одного противника пойдет, а против другого
-- нет. Слышал такое выражение -- неудобный противник, левша там, еще
чего-нибудь? Почему неудобный? А потому, что тот же левша манерой движений
не вписывается в твои привычки. А раз привычка есть -- ох, как не легко ее
выкорчевать или заменить!... Поэтому -- не серии приемов, но э-э, понятия
нужно э-э, впитывать, принципы... Тогда ты для всех будешь "левшой", но не
наоборот... Понятия -- не в нашем смысле, а в смысле -- разбираться,
понимать...А заучивать -- только постоянное, основное. Поясняю: против льва
я слабак. Но не потому, что мне сил бы не хватило, нет, -- потому что я
человека заучивал, а не зверя. Я примерно догадываясь, где у льва болевые
точки, но не знаю, не тренировался на них. И как конечности с позвоночником
у него движутся -- тоже неточно представляю. Но на фиг мне лев -- в зоопарке
перед бабой блеснуть при случае? А человек -- дело другое, -- он част. А
значит -- я среди ночи и в бреду обязан помнить, как проще, либо тише его
задавить, в зависимости от цели... Вот так..., не прием тут важен -- их
много, принцип, смысловой узел... Всех тошнит. Этого я не знаю, но обещаю --
притерпишься и попривыкнешь. У одних с рождения голова не кружится ни от
вращения, ни от кувырков, другие -- травят, чуть что. Однако ручаюсь -- все
это заметно тренируемо, у самого в детстве кружилась...На деньги -- купи
хороший атлас по анатомии, на нем все увидим, все артерии и косточки
рассмотрим... Это латыница называется..., да и хрен бы с нею. Главное --
знать, где что, а не то как обозвать...
Примерно так проходило у них обучение, неделя за неделей, месяц за
месяцем. Патрик словом и делом натаскивал Гека, тренируя его каждый день, да
еще дважды: с утра два часа (обычно с 8 до 10) и днем ( с четырех пополудни
до шести тридцати или в другое свободное время). В тренировку не входила
вечерняя гимнастика и утренняя разминка, проводимые самостоятельно. Гек
приучился и полюбил принимать душ утром и после тренировки. Зубы он теперь
чистил только зубным порошком и только при помощи указательного пальца (
Патрик объяснил, что в порошке меньше химии, и что палец не только чистит,
но и массирует десны лучше, чем щетка). Патрик, тренируя Гека, неустанно
тренировался и сам: часто они или бок-о-бок с бешеной скоростью крутили
скакалки (Гек стеснялся поначалу "девчачьего" снаряда), прыгая через них
самым разнообразным скоком, или делали пяти и десятикилометровые скоростные
пробежки вокруг обширного предпортового кладбища ( точнее трех
полузаброшенных, вплотную сомкнутых кладбищ различных конфессий:
католической, лютеранской и константинопольской). Много времени прошло,
прежде чем Гек приступил к изучению именно боевых приемов и ударов: Патрик
сумел убедить его, что хороший результат обучения с лихвой компенсирует
кажущуюся задержку в получении образования. По его замыслу Гек должен был
сначала научиться разнообразно и легко владеть своими мышцами и рефлексами,
левыми и правыми, а потом уже, осторожно и прочными слоями, накладывать
умение. А Гек, несмотря на свои четырнадцать лет, успел уже подцепить
крепкие двигательные привычки... Два месяца, к примеру, Гек вынужден был
есть, читать, манипулировать предметами только с помощью левой руки, а при
прыжках -- всегда использовать не толчковую ногу. Последнее, кстати,
довольно трудно далось Геку.
... -- Ничего, ты уже почти привык. А дальше круче будет. Гек, какой
глаз у тебя ведущий?
-- Не понимаю, о чем ты, какой глаз?
-- Отставь вертикально указательный палец на всю длину руки. Направь
его так, чтобы он загораживал левый дверной косяк... Теперь по очереди
закрой оба глаза... Палец смещался, относительно косяка?
-- Смещался.
-- Какой глаз при этом закрывал?
Гек сразу не обратил на это внимания и теперь перепроверил:
-- Ле... О, правый!
-- Стандарт. А мы сделаем невозможное -- левый сделаем ведущим.
-- А что, трудно, что ли? Разница-то какая?
-- Один тип объяснял мне, что невозможно, мол, что причина -- в мозгах,
в разных полушариях дело. Но я у себя сумел -- и ты сумеешь -- мышцу в
полушариях накачать. Сумеешь... А дальше -- опять круче будет. Один
достойнейший чувак, из косоглазых, кстати, э-э, по фамилии Ошима, показывал
мне, как можно преодолевать боль, когда шары под лоб и кажется, что сейчас
умрешь. А оказывается -- можно преодолеть предельную боль, отключиться от
нее, уйти в астрал. Знатная вещь, надо отдать ему должное..., но
мучительная. Согласишься вытерпеть -- покажу и научу. Лично я терпел и не
жалею...
И Гек терпел все "измывательства" Патрика, поскольку тот, во-первых,
верный обещанию, в силу собственного разумения терпеливо объяснял Геку что к
чему, а во-вторых, третьих и сотых он, не колеблясь, и сам, наравне с Геком,
добровольно подвергался всем утомительным, а порою болезненным процедурам.
Кое-что Гек, помимо Патриковых объяснений, додумывал сам. В этом ему здорово
помогали знания, полученные от ванов: тюремная мудрость урочьих поколений
порою удивительнейшим образом смыкалась и переплеталась с дисциплиной,
преподаваемой Патриком. Так, например, контроль над болевым порогом был
очень похож на регулировку частоты сердцебиения и силы потоотделения,
которым он обучился у Варлака безо всякого астрала, а искусство мастырок
обогащалось конкретным знанием анатомии.
Когда Патрик в очередной раз сорвался в запой -- Гек целую неделю
чувствовал себя неприкаянным и ругательски ругал рыжего дебила и недоноска
Патрика. Однажды, на четвертый день, он, по поручению Мамочки Марго, занес
ему на дом продукты. Кошмар -- не то слово! Сердце его переполнилось
жалостью и омерзением, когда он увидел кисельную тупую образину, в полном
одиночестве сидящую перед следующим по порядку "фугасом" неизменного
"Дженнисена" ... Как это дерьмо не похоже было на трезвого Патрика...
-- Патрик, ты дурак что ли, в натуре? Ты бы себя видел тогда... Ну не
пей, а? Патрик?
-- От...ись! Давай-ка, разломим косую на двоих, в умеренном темпе, руки
на весу (Сделаем по пятьсот приседаний)!
Наконец, дошло дело и до "специфики", как это называл Патрик.
Конечно, и Патрик и Гек, жили не только тренировками -- работа была у
каждого, У Патрика побольше, у Гека поменьше. Гек по-прежнему дежурил раз в
неделю, плюс к этому, по прямому указанию Дяди Джеймса, регулярно становился
на "стрему", дозором прикрывал ребят во время опасных дел (разных --
выгрузка "товара", налет на конкурентов и т.п). Получал он за участие
отдельно и нерегулярно, но в общем и целом, с основной ставкой, выходило под
восемьсот талеров, а это -- зарплата взрослого крючника в порту!
Дядя Джеймс так и не потеплел к Геку, хотя и не придирался к нему, все,
как бы, приглядывался...
"Специфика" шла на удивление успешно: Гек ухватывал на лету и очень
точно. Правда, видеть себя со стороны, а значит адекватно ощутить это, Гек
не мог. А Патрик, крайне скупой на похвалы, -- не хотел портить Малька
комплиментами... Раз в две недели, примерно, он выводил Гека "на практику"
-- чаще всего в нехорошие, с дурной славой места. Поначалу Гек выступал
исключительно как статист: он должен был "смотреть и видеть", а Патрик,
соответственно, показывать. Один раз это мог быть хулиганский шалман в
противоположном конце города, другой раз -- городской парк-сквер, ночной
"клуб" наркоманов-гоп-стопников... Гек привыкал -- не терять присутствия
духа, вычленять самого опасного, сторожить внезапности, не бояться
численного преимущества и крови. Патрик особенно любил распространяться о
чистых и бескровных победах и действительно -- рука, когда он этого хотел,
была у него легкая. Но случалась у него и кровь, случались и покойники -- в
ночных делах всего не предусмотришь...
-- Слышишь, Патрик, ну ты сегодня как ангел прям-таки: пощадил
беззащитного калеку! Хотя, до тебя, по правде сказать, он и калекой-то не
был...
-- Малек, соскучился ты, я вижу, по пиявкам! Сколько этих шуршиков в
парадняке скрылось?... На одного ошибся -- трое их было. Один множим на сто
-- сто раз отжаться, па-апрошу! Что щеришься -- уговор дороже денег...
И снова пришла осень. Прозрачный порывистый апрель пинками гнал листву
по тротуарам и аллеям, а то курлыкал откуда-то с неба или похрустывал
свежими льдинками в уцелевших лужицах. Геку стукнуло пятнадцать. За это
время он успел влюбиться в двадцатитрехлетнюю Риту из девятого номера и
потерять невинность в ее опытных объятьях. К этому времени Патрик, под своим
неусыпным контролем, два раза выводил Гека на "практику", причем
практиковался Гек, Патрик только подстраховывал. Разумеется, условия были
соответственно менее сложными, менее опасными. Оба раза Гек с блеском
задания выполнял: сначала задирал уличную подростковую шпану, потом
отрабатывал удары и ориентировку на местности. Однако Патрик, верный своему
правилу, не давал своему питомцу возгордиться:
-- Подумаешь, зуб выбил черномазому!... Да и остальные такие же рохли!
Нет, Гек, это семечки: цыкни на них построже -- сами разбегутся. Придет
пора, взрослым станешь. Кто на пути встретится? Если бомж с побитыми венами
-- это одно, а ежели кто посерьезнее? Говорят, в спецслужбах таких крутяков
дрессируют, что любой из них и тебя и меня сожрет и костей не выплюнет...
Где, в Бабилоне? Нет, самому встречаться не доводилось... А может и
доводилось, на них не написано. Пройдет мимо -- человек как человек...
Спецслужбы -- поэтому и спецслужбы, что на них не написано, кто они
такие. Ирония судьбы заключалась в том, что Патрик и Гек, однажды,
совершенно случайно, сами того не подозревая, чуть было не попали в поле
зрения спецотдела Служебной контрразведки, курируемого лично Господином
Президентом. А дело было так...
Дэнниел Доффер (для родных и самого себя -- Дэнни, для друзей -- Дэн),
в свои двадцать шесть лет ставший заместителем начальника отдела в ранге
майора (что соответствовало общевойсковому подполковнику а значило еще
больше), был к тому же любящим сыном, дядей, братом, зятем и племянником. Он
приехал повидать родню, а сам служил, что называется, вдоль северных границ
отчизны, столь привлекательной для шпионов всех разведок мира. В тот год
решал он одну очень деликатную в своей шизофреничности задачу, поставленную
лично Господином Президентом: надо было отделить ущерб нанесенный
рыболовному хозяйству страны каверзами природы (так называемым "Эль-Ниньо"),
от вредительской деятельности вражеских -- читай -- английских шпионов.
Головой он работал хорошо, связи покойного бати были в его карьере важным,
но все-таки второстепенным фактором: единственный сын генерал-полковника,
бывшего командующего "лейб-гвардейских" ВДВ, может попасть в сверхсекретную
и привилегированную структуру, но преуспеть в ней так же по блату -- нет и
еще раз нет. Господин Президент собственного сына турнул в МИД из Главного
Управления Контрразведки (и стыдливо замалчиваемой Разведки) за регулярные
пьянки и длинный язык.
Дэн Доффер пил очень умеренно, а болтал гораздо меньше, чем его коллеги
в среднем. Знал он свободно языки -- испанский, немецкий и китайский, а
физическая подготовка, благодаря отцу, фанатично преданному культу силы и
здоровья ( что не помешало ему умереть в пятьдесят один год), позволила ему
трижды завоевать титул чемпиона по вольному бою среди всех родов и видов
вооруженных сил страны. Сыновья его сестры, у которой он гостил, гордились
им и во всем стремились подражать дяде-суперу. Со скромностью и умением
сливаться с фоном -- дело у них обстояло неважно, но использовать бокс и
карате для битья морд они наловчились хорошо: шестнадцатилетний Антуан,
младший -- пятнадцатилетний Борис и закадычный друг Антуана, их двоюродный
брат по отцу, шестнадцатилетний Робер, в окружении нескольких приятелей
ежевечерне пропадали на танцплощадке в соседнем парке и вот уже две недели,
как перестали нарываться на драки: желающих больше не находилось. Однажды
они вернулись с танцплощадки раньше обычного, -- танцы отменили, вернулись
без девиц (мама слишком часто в окно сечет) и теперь стояли возле
решетки-ограды, глядя на окружающий день, который вот-вот собирался
обернуться вечером. Улица была малолюдна и скучна. Вот из-за поворота
вывернул прохожий в их сторону, и когда он подошел поближе -- видно стало,
что это мальчишка. Лет четырнадцати-пятнадцати. Его развинченная походка,
наглый взгляд, дешевая, с потугой на моду одежда -- безошибочно выдавали в
нем выходца из социальных низов. Проходя мимо ограды, он шмургнул
носоглоткой, как бы вытягивая сопли в полость рта, и плюнул в воздух. Жирный
харчок шмякнулся на чугунную узкую перегородку и повис, резиново качаясь на
осеннем ветру.
-- Эй ты, свинья! Да-да, ты! Будь добр, очень тебя прошу, слижи обратно
свое добро. И не отказывайся, иначе я тебя накажу!
-- Кого? Меня? -- Гек ссутулился, скривил лицо и оттопырил нижнюю губу,
в классической манере юного уличного подонка. -- Я ошибся -- или
действительно тут кто-то тявкает? -- Он ссутулился еще больше и приложил
ребро полусогнутой ладони к уху.
Борис внезапно прыгнул вперед, опередив нарочито медлительного Робера,
чтобы пинком сбить с ног наглого вонючего уродца... Серое блеклое небо
стукнуло его в лоб, но загудел почему-то затылок: он попытался встать и
опять повалился навзничь. Он ощутил боковым взором движение и повернул
голову. Прямо на него, и в то же время -- сквозь него смотрел стоящий на
четвереньках Антуан: из обеих ноздрей на разбитые губы лилась кровь, он
мычал нечленораздельное нечто, судорожно пытаясь вдохнуть своими легкими
свежую порцию воздуха.
"Где Робер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45