И
причем тут Малек, парнишка этот?
-- При том, что он будет твой человек. Других ребят, моих, тебе не
жалко, а здесь ответственность на тебе будет. И если ничего специально
плохого от него не изойдет -- в течение полугода -- он должен быть жив и
здоров и он будет у тебя учиться. Ты понял?
-- Не очень.
-- Повторяю, специально для дебилов: я отдаю его тебе в ученики, в
подручные, если угодно, на полгода. Посмотрим, на что он способен, а
главное, на что ты способен, как педагог. Это тебе не ребят избивать почем
зря.
-- Да ты же сам мне велел Мазилу пропесочить -- час назад!
-- Это другое дело, это ему на пользу будет. а здесь воспитание
подрастающего поколения. Глядишь -- и ты с пьянками завяжешь, несолидно
воспитателю под заборами валяться.
-- Джеймс, не свисти. Когда это я под заборами валялся?... Ну скажи
толком: зачем мне этот мальчишка?
-- Пригодится, я сказал. Баста... Стоп... Точно, Франк приехал. Патрик,
ты мне сегодня не нужен больше, двигай домой. Завтра тоже, так что занимайся
своими проблемами. В случае чего -- Герман на делах, а я отдыхаю.
Франк был хорошим и надежным партнером Дяде Джеймсу и незаменимым
товарищем, когда дело касалось жеребячьих утех с лучшими телками Бабилона.
Сегодня вечером Франк обещал познакомить Дядю Джеймса с белокурой пухлогубой
манекенщицей, длинноногой, почти с него ростом, (ну, не почти, но метр
восемьдесят шесть в ней было) в пленительном для Джеймса стиле вамп.
Патрик редко водил машину -- считал, что она отвлекает от наблюдения за
оперативной ситуацией. Вот и сейчас -- он не стал пользоваться услугами
охраны Дяди Джеймса, а просто взял такси. Утром он планировал, что на ночь
заедет к мамочке Марго, но теперь передумал и поехал домой, на Восьмую
Президентскую, дом десять, хотелось поразмыслить, а еще лучше -- напиться в
дым от расстройства. Так он и сделал. И всю неделю, дома, завивал он горе
веревочкой, изредка делая вылазки за виски и едой в ближайший магазинчик.
Дядя Джеймс знал за Патриком эту слабость: трижды или четырежды в год
тот пускался в недельный загул, игнорируя дела любой важности. Дядя Джеймс
относил это на распущенность и странности характера Патрика, не предполагая,
что это всего лишь одна из разновидностей алкоголизма. Сам Дядя Джеймс любил
глотнуть иной раз пивка, предпочитая всем сортам "Будвайзер", не чурался и
чего покрепче, но ему и в голову не могло прийти выпить в ущерб делу, или
просто перебрать норму. А уж что такое утреннее похмелье и головная боль --
знать он этого не знал, ни в молодости, ни сейчас. Но в свои сорок три года
он многое повидал, многое научился принимать таким, какое оно есть. Есть
люди жадные, есть и глупые. Есть трусливые, пьющие, неграмотные, глухие,
вороватые и недалекие -- разные. Приходится жить среди них и
приспосабливаться. Если среди помощников и работников выискивать сплошь
Архимедов и святых -- можно всю жизнь прожить вожаком-одиночкой. Да, вот --
некем будет руководить. Вместе с прожитыми годами накапливая мудрость, Дядя
Джеймс открыл для себя, что в работе с людьми можно с успехом опираться не
только на человеческие достоинства, но и на пороки с недостатками. И еще
лучше получается, поскольку человеческого материала, годного к эксплуатации,
становится резко больше. Сколько лет первому такому открытию? Кто знает, но
явно: будь оно предметным, овеществленным, изучали бы его уж если не
палеонтологи, то археологи, точно.
Дело прошлое -- Дядя Джеймс подобрал Патрика в прямом смысле слова в
канаве, куда тот свалился пьяный и вдобавок больной. " Сорок с лишним
градусов у него в желудке и почти столько же подмышкой" -- вспоминал иногда
он. Случилось так, что ему срочно понадобился квалифицированный исполнитель,
чтобы убить одного борова из северо-западного района, а сделать это
совершенно посторонними руками, поскольку предполагаемая жертва был из
отколовшихся своих. И покойный Шиш-Быш, опытный в подобных вопросах мужчина,
посоветовал ему обратиться к некоему ирландцу, промышляющему такими делами.
Тот ирландец, по смутным слухам, родился и вырос в Северной Ирландии, но не
поладил с властями, поскольку входил в какую-то политическую то ли банду, то
ли армию. Скрывался он и в Гонконге и в Штатах, но лет восемь тому назад
осел здесь, благо отсюда не выдают Ее Величеству беглых преступников. Где он
набрался опыта и умения -- никто не знал, но действовал он хорошо, все
заказчики это признавали. Другое дело, что он ничего не понимал в бизнесе и
заказчики обманывали его как хотели, платя гроши за редкий и очень дорогой
товар -- его умение убивать из трудных положений. Дядя Джеймс поехал
нанимать ирландца и, увидев бесчувственное тело, узнал его по описанию.
Убедившись в том, что рыжий не убит, а только пьян в стельку, Дядя Джеймс
взвалил его на плечо(заказывать, естественно, он ехал один, в моторе взятом
напрокат), забросил на заднее сидение и привез домой. Поначалу-то он поехал
в контору, тогда еще на Смоляной улице, но почувствовал жар, исходящий от
ирландца и не раздумывая повернул домой. Врач из кареты скорой помощи
подтвердил воспаление легких, вкатил, спящему, укол, пообещал приехать
завтра, когда "ваш родственник очухается".
Вместе с беспамятством закончился и запой, а Дудю озарила идея!
Убийство того борова он отложил на потом, перед Патриком -- рыжего звали
Патриком -- прикинулся, будто знать не знает, кто он такой и чем занимается,
просто жалко стало погибающего в луже человека. Так они познакомились. Дядя
Джеймс, как более старший и преуспевающий и крутой по характеру, тотчас
захватил лидерство в этом знакомстве. А Патрик был удивлен душевным
поступком Джеймса и признателен ему за это. Патрик почти никого не знал в
Бабилоне и страдал от бесконечного одиночества, хотя по характеру вовсе не
был компанейским парнем. Дядя Джеймс оказался первым за очень долгие годы,
кто отнесся к Патрику по-человечески и бескорыстно и он стал единственным,
кому Патрик внутренне присягнул на верность. Род занятий обоих очень быстро
стал им взаимно известен и Патрик принял предложения Джеймса, который уже
тогда, в шестьдесят пятом, примеривался к титулу гангстерского дядьки.
Патрик плюнул на все сторонние заказы, выполнял только указания Джеймса,
деньги получал регулярно и помногу, в сравнении с прежними заработками. А
Джеймс, видя, что тот не наглеет, никогда не экономил на трезвом Патрике,
хотя и штрафовал его за пьянки. Да что толку штрафовать -- сегодня отнял, а
завтра опять заплатил. Поначалу Патрик стал при Джеймсе вроде как
телохранителем, потом перерос в адъютанта. Дядя Джеймс захотел было
назначить Патрика повыше -- поставить во главе одной из команд, но Патрик не
мог и не умел шевелить мозгами почти ни в чем, кроме костоломно-мокрушечного
искусства. Но зато в нем он был подлинным гением. Дядя Джеймс не раз
наблюдал его искусство и не переставал про себя восхищаться. Он и сам умел
стрелять и действовать ножом, а в рукопашной драке успешно бы выстоял против
любого из своих мордоворотов. Но справиться, или хотя бы отбиться от своего
рыжего подручного без огнестрельного ствола -- об этом не могло быть и речи:
уровень был слишком разным. Да и ствол в руке -- еще отнюдь не гарантия,
чтобы его завалить.
Но бандитский бизнес -- отнюдь не сплошные пиф-паф, -- на роль прямого
руководителя Патрик никак не тянул. И тогда Дядю Джеймса, ставшего уже
Дядькой, осенила еще одна идея. Он поручил Патрику руководить силовой и
боевой подготовкой своих ребят. И дело пошло. По-прежнему Патрик часто
находился при своем Патроне, сопровождал его в переговорах, стычках и
внутренних разборках, по-прежнему выполнял задачи по устранению
помехообразующих людей, но теперь у него появился свой особый, ни на что не
похожий статус. Не имея в прямом подчинении людей, он и сам не подчинялся
никому, кроме Дяди Джеймса, держался на равных с Германом, Боцманом,
Червонцем(а до Червонца -- с погибшим предшественником его -- Пугой). Так
же, как и они, он звал Дядю Джеймса на ты и был для всех остальных старшим.
Для рядовых членов банды, особенно тех, кто работал головой только за
обеденным столом, он был живым воплощением кошмара: занятия по физической
подготовке были для них пыткой. Патрик умел спрашивать, но не умел понять,
что способности калечить и убивать отнюдь не у всех одинаковые: он раз за
разом показывал приемы и способы, выбирая на роль спортивного снаряда одного
из отстающих, либо напротив -- из тех, кто уже "все понял и всему научился".
Поначалу челобитчики завалили Дядю Джеймса просьбами унять этого рыжего
идиота. (Один из них попытался сдуру подкараулить, чтобы прикончить, Патрика
в парадной, где тот жил -- Патрик выломал и вырвал ему руку в плече; бедняга
умер от потери крови так и не придя в сознание.)
Дядя Джеймс вынужден был присутствовать на тренировках две недели
подряд, чтобы не торопясь составить свое мнение по данному вопросу.
-- Ты, Патрик, знаешь, все же ослабь удила, ну не на чемпионов же их
готовишь, в самом деле. Вон, смотри: Батя уже плачет, носом хлюпает. Чекрыж
вот-вот позвоночник из жопы выронит. Умерь, говорю, прыть, Патрик, --
примерно на четверть.
-- На три четверти, -- послышался чей-то голос из шеренги.
-- Кто это там вякает? А ну, выходи сюда, морда! Как тебя -- Нестор,
что ли? -- Дядя Джеймс за руку вывел на середину площадки здоровенного
глыбообразного парня лет семнадцати. -- Ты чем недоволен?
Парень в момент оробел, но повторил упрямо:
-- Пусть вообще отстанет от нас, что мы ему, бойск.. Ых-х! -- У Дяди
Джеймса от долгого наблюдения у самого зачесались руки и он только ждал
предлога, чтобы опробовать на ком-нибудь разучиваемый удар в солнечное
сплетение.
Нестор сложился пополам и повалился на маты: удар был очень силен и
точен, Нестор не мог ни кричать, ни дышать, только ворочался на полу,
оглушенный невыносимой болью.
-- Не так уж и сложно, если постараться, -- обратился он к остальным,
потирая свой крупногабаритный кулак. -- Правильно я говорю, парни?
Парни испуганно молчали: уж если эти упыри вдвоем возьмутся -- ложись и
помирай как можно скорее!
Патрик подошел к Нестору, присел на корточки и кончиками пальцев стал
осторожно массировать ему точки в районе шеи и переносицы. Нестор замотал
головой, но задышал, сначала судорожно, потом ровнее. Дядя Джеймс дождался,
пока Нестор пришел в себя, велел ему вернуться в строй и с глубоким вздохом
обратился к покорной и мрачной аудитории:
-- Кто скажет -- за что я его ударил? Патрик, теперь я проведу
маленькое занятие, отдохни. Ну, так кто скажет?
Дураков не было -- отвечать на такой вопрос.
-- Ладно, я сам отвечу, а вы все меня проверите. И если я соврал --
можете поправить, бить не буду. Те из вас, кто более или менее усвоили
Патриковы уроки, спокойно могут себя чувствовать и на разборке и на отдыхе в
шалмане. Кого из вас избили в последний раз, а?
-- Меня, только что, -- прогудел насупленный Нестор.
Все дружно захохотали. Рассмеялся и Дядя Джеймс:
-- Ну, извини, дружище, ты сам проявил недисциплинированность. Но ведь
я -- не просто я, какой-то там Дядя Джеймс, нет, я лучший ученик
Патрика-сэнсея. Вот потому и победил.
Патрик в ответ на шутку ухмыльнулся, покрутив головой, но смолчал.
-- Парни, теперь серьезно. С переходом на регулярные тренировки падеж
среди... э-э, ребят резко сократился. А в общественных местах наши с вами
коллеги откровенно трусят, если дело доходит до стычек с вами. Не замечали?
Как стрелять метче заумели? А? А каких-нибудь пять-восемь месяцев назад все
это мудачье вас в грош не ставило. Да, стоит какой-нибудь Чекрыж и жалуется,
что у него пальчик бо-бо. Послушаешь -- прямо сирота! А на прошлой неделе
почти в одиночку разнес пивную на Мортирной. Наслышаны! Раньше бы у него так
не получилось бы, нет. Швейцар, между прочим, до сих пор в больнице и мой
сосед, небезызвестный Кошеловка, гугнит мне в трубку про какую-то
компенсацию. Ну, я ему конечно объяснил, что у нас каждый дурак имеет право
на отдых, даже Чекрыж. Пить меньше стали. Ну, как на духу -- хуже вы стали
от занятий? Или считаете как Нестор, что у вас природного здоровья в
достатке? Да нынче каждый из вас справится при случае с двумя из
Кошеловковой или Пузатовской команд, а Нестор под вдохновение -- и с тремя!
Вон ведь какой Гиппопо вымахал!
Все опять рассмеялись, хотя и не поняли, что обозначает это "Гиппопо",
но звучало очень забавно. Напряжение сошло.
Бедный Нестор, немало лет пройдет, прежде чем он перестанет слышать в
глаза свою смешную кличку, которая с того дня намертво к нему пристала. Дядя
Джеймс, конечно, хитрил и льстил своим людям, рассказывая, как их все
боятся, но здоровенный кусок истины в его словах был. Рядовые бандиты,
привыкшие к тому, что в быту их размеры и наглость не встречают отпора,
очень часто теряются, натыкаясь на равных себе, тушуются и теряют лицо.
После занятий же у Патрика они не могли, конечно, считаться мастерами боевых
искусств, но в конфликтах умели больше и держались, как правило, лучше
конкурентов. Ребята сами это постепенно начали понимать и с хныканьем,
матерщиной и тайными угрозами, -- но смирились с тренировками. Некоторые,
действительно, стали заметно меньше пить. Тренировалась, в основном, одна
молодежь -- Патрику тогда только-только стукнул тридцатник, он был среди них
самым старым, если не считать тридцативосьмилетних Джеймса и Германа, да
сорокавосьмилетнего Боцмана. Те, впрочем, на занятия не ходили.
Через неделю, словно по расписанию, закончился запой у Патрика. В этот
раз Дядя Джеймс не сдержался и заехал своему ближайшему подручному в морду:
по его словам выходило, что из-за Патрикового загула погиб человек и пропали
"бабки", ощутимая сумма. Мол, если бы Патрик подстраховал в нужном месте, то
все бы и обошлось. Короткая, можно сказать, чисто символическая расправа
происходила в кабинете у Дяди Джеймса, без зрителей; Патрик сознавал свою
вину и то, что получил за дело, а все же на душе было паскудно. Но Дядя
Джеймс вызвал его на ковер не только для зуботычины: он проинформировал
Патрика, что его воспитанник поселен в Доме, на первом этаже, возле черного
хода, где ему очистили от старого хлама комнатенку. Патрик должен был знать
все эти детали, поскольку, во избежание депортации из страны, обязан был
иметь легальный финансовый источник для существования и поэтому числился
завхозом при борделе. Дядя Джеймс, напротив, вовсе не обязан был заниматься
подобной мелочью, но занимался, ибо стремился во всем осуществлять хозяйский
догляд. Нет, он не подменял своих "наместников", предоставлял им
определенную свободу рук и возможность проявлять инициативу, но проверить,
проконтролировать, навести шорох -- это он любил.
Патрик молча выслушал шефа, который не сообщил ему ничего нового(Марго
по телефону с утра уже ввела его в курс дела), выпил с ним кофе и отправился
"на точку", к Марго, где его ждал навязанный ему парнишка.
Гек совершил очередной обход и пил чай в гостиной, вместе с мамочкой
Марго и девицами-близняшками Моной и Лизой, настоящие имена которых были не
столь звонкими -- одну из них звали Анна, другую Эльза. Марго подчеркнуто
сердечно угощала Гека конфетами и печеньем, как же -- протеже самого Дяди
Джеймса.
Гек сдержанно принимал ее любезности, но конфеты ел из любопытства:
покрытые шоколадом и внутри сладкая начинка -- таких он еще не пробовал, на
зоне случались только карамельные. Когда на пороге возник Патрик, Марго
вздрогнула от неожиданности и перекрестилась:
-- Явился, не запылился! У меня чуть сердце не выскочило: как вор в
ночи являешься. Я обязательно установлю колокольчик на входе, чтобы
предупреждал... Здравствуй, солнце мое ясное, неделю как не виделись. С
возвращеньицем!
-- Замолкни. Ты... Малек, двигай наверх, поговорим. -- Патрик, не
дожидаясь ответа, пошел к лестнице. Марго закудахтала ему вслед:
-- Да не уйдут твои разговоры никуда, чаю хоть попей, -- кожа да кости
остались: ведь неделю, считай, не ел по-человечески! -- Но слова ее без
результата отскочили от патриковых затылка, спины и задницы с ногами,
которые последними исчезли из поля зрения мамочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45