Оно наполнилось смехом и радостью. Хотя ее рука и была подана с подобающей чопорностью, я так часто видела у нее этот взгляд, что не могла не понять, что он означал. Роза глядела так, когда чего-нибудь хотела, когда ее взгляд падал на что-либо, чего она желала, но еще не получила. И я вспомнила, что за свою недолгую жизнь Роза сумела завладеть всем, чего хотела, за исключением Адама.
– А, Адам… – сказала она.
И он ответил:
– А, Роза…
Они пристально смотрели друг на друга, пытаясь казаться равнодушными, но Том, так же как и я, зорко следил за каждым их взглядом, и от него не могло ускользнуть выражение их лиц. Что было сказано еще, я совершенно не запомнила.
В тот вечер танцев было больше, чем разговоров, и общество, которое мы могли тогда наблюдать, представляло собой смешение двух социальных слоев, что в те дни случалось в Мельбурне не так уж часто. Джон Лангли был одним из «старой гвардии», из тех, кто, проигнорировав в свое время Колониальное управление и приказы губернатора из Сиднея, приехал, захватил и заселил землю. Это были местные аристократы, люди с упрочившимся положением и большими привилегиями. Некоторые из них, как, например, Джон Лангли, принадлежали к английскому нетитулованному мелкопоместному дворянству или были крупными фермерами; они смогли взять с собой в рискованное предприятие свои деньги и слуг. Другие приехали с гораздо меньшим достатком, но тот факт, что они были одними из первых, даровал им высокое положение в обществе. Он давал им богатые земли и право разводить на них овец. Затем явились следующие, те, кто приехал сюда в сороковых годах, чтобы подзаработать на буме вокруг земли и на перепродажах в Мельбурне. Некоторые вместе со своими состояниями исчезли одновременно с бумом; другие сумели продержаться, и, когда Викторию захлестнула золотая лихорадка, они оказались богатыми вдвойне, имея доходы и от своих поместий, и от торговли ставшей такой дорогой землей. Однако не они составляли «старую гвардию». К ней могли относиться лишь очень немногие, те, кто, незаконно захватив свободные земли, были и фермерами, и коммерсантами, как Джон Лангли. Являясь членом и того, и другого круга, он пригласил сюда представителей обоих, всех знатных и богатых людей Мельбурна, чтобы представить им свою невестку. Некоторые из семей старых поселенцев имели дерзость не явиться, так как Роза, несмотря на то, что носила теперь громкую фамилию Лангли, все-таки была из среды золотоискателей, из семьи ирландских иммигрантов. Но большинство, желали они того или нет, все-таки приехали.
Когда мы продвигались между ними, меня удивило, что очень многие из присутствующих здесь гостей лично знали Адама, а также мое имя. В основном говорили о новом корабле.
– Я слышал, что вы, Адам, будете капитаном «Розы Лангли»; это будет прекрасный корабль.
Или:
– Что, говорят, старый Джон строит новое судно? Кивнув в сторону Розы, принимающей вновь прибывших гостей, добавляли:
– Хорошее название для него выбрали.
Мне было больно слышать, как имя Адама так часто произносится вместе с именем Розы. Впрочем, на приеме я обнаружила, что и меня немного знают. Жены некоторых мужчин, которые были знакомы с Адамом, поскольку он перевозил для них товары, узнавая, кивали мне.
Действительно, Мельбурн был таким маленьким, что остаться в нем никому не известной было просто невозможно. На какое-то время Адам разговорился с человеком, который закупал у него скобяные товары. Он был из простых, и казалось, тесный накрахмаленный воротничок душит его. Его жена протянула мне руку – перчатка так сильно ее обтягивала, что у меня возникло опасение, будто она вот-вот лопнет, как оболочка сосиски. Эта дама не имела склонности деликатничать.
– Слышала, вы потеряли ребенка? Бедняжка! Думаю, сказано это было от чистого сердца. Двинувшись дальше, мы встретили в толпе Ларри. В вечернем костюме он был необычайно красив, а вьющиеся черные волосы и темный загар придавали его лицу что-то цыганское.
– А Кейт с Дэном тоже здесь?
– Нет, они не придут. Они могут переступить порог этого дома лишь в виде исключения, если кто-нибудь родится или умрет.
– А ты? – спросила я.
Он пожал плечами.
– В интересах дела я появляюсь где угодно, – он показал вокруг.
– Вероятно, все крупные мельбурнские дельцы сегодня здесь – и крупные, и помельче. – Затем он рассмеялся. – И неужели я позволю им потом говорить, что Роза оказалась без поддержки семьи?
Он обвел глазами прекрасно освещенную комнату, толпу людей, целую гвардию дополнительно нанятых слуг, снующих среди толпы с подносами, шелковые шторы и обои, красивые овальные зеркала, льющие слабый свет газовые рожки из чистого хрусталя.
– Как тебе здесь, Адам? Ради всего этого стоит стараться! – Он подмигнул и снова рассмеялся. – Я готов хоть сейчас поменять свое место на телеге на уголок в этом доме.
– Ну как? Дела идут? – спросил Адам.
Ларри кивнул.
– У Джона Лангли появится конкурент раньше, чем он об этом узнает. Я уже приглядел для себя здесь местечко, – он выразительно распростер руки. – Как тебе это нравится, Эмма, – Лоренс Магвайр, главный торговец.
– Звучит прекрасно! Как бы мы все гордились тобой…
– Ну, тогда я лучше пойду и поищу себе богатую вдовушку, чтобы это случилось как можно скорее… А где лучше…
Мимо нас как раз проходила Элизабет. Я не сомневалась, что она остановится. Она казалась измученной и даже чуть-чуть растрепанной, ведь вся подготовка к приему легла на ее плечи. По такому случаю она надела платье бледно-голубого цвета, который ей совсем не шел.
Вырез платья не был ни большим, ни маленьким, а на ее груди по-прежнему красовалась брошь Розы.
– Элизабет, я хочу представить вам брата Розы – Ларри. Ларри, это миссис Таунсенд.
Она взглянула на него несколько враждебно, в то время как он кланялся ей со всей элегантностью, на какую только оказался способен в такой давке. Я подумала о том, как грациозны все Магвайры.
– Мадам, позвольте сделать вам комплимент по поводу блестящего успеха этого вечера, – он улыбнулся с почти убийственным очарованием. – Могу оценить, как много пришлось к нему готовиться.
«Хитрая бестия, – подумала я, – он отлично знает, как работает это хозяйство». И Элизабет, обычно такая суровая с мужчинами, так и зарделась, словно девочка.
– Настоящий успех у Розы, – сказала она без тени зависти и почти дружески посмотрела на меня. – Вы видели Розу когда-нибудь такой красивой? А вы, капитан Лангли?
– Н-нет, не видел, – растерялся Адам.
В этот момент Элизабет кто-то оттеснил, пытаясь протиснуться в толпе, и смущение Адама никто, кроме меня, не заметил.
– Конечно, – с легким раздражением продолжала Элизабет, – эти мужчины – они так и вьются вокруг нее. Я имею в виду, они ведь могут утомить ее. Она еще не совсем оправилась… после родов и не думает о том, что еще слаба. Но это так – ей надо отдохнуть!
Казалось, Элизабет готова была оттолкнуть всех от Розы. Когда она ушла, Ларри посмотрел ей вслед с некоторым недоумением.
– Вот уж не думал, что Роза найдет себе такую защитницу! Это так странно. Ведь ты, Эмми, единственная женщина, с которой Роза когда-либо дружила.
– Ей не нужны женщины, у нее достаточно мужчин, – ответила я колко и затем решительно взяла Адама под руку, на сей раз твердо заявляя о своих правах. – Идем, Адам, видимо, там собираются ужинать. Я проголодалась.
– А я, – сказал Ларри, – должен приступить к поискам своей вдовушки.
Но чуть позже мы увидели, что к столу он пошел совсем не с вдовушкой, а с дочерью богатого коммерсанта, который торговал зерном по всей колонии и имел партнеров в Сиднее. В душе я пожелала Ларри, чтобы она оказалась хорошенькой, однако таковой Юнис Джексон никак нельзя было назвать. Это была высокая девица, крупная и здоровая, одетая в платье, на котором не было места ни для лишнего сантиметра тесьмы или лент, ни для еще одного украшения. В ее рыжих волосах красовался целый ворох цветов, тем не менее жемчуг на шее был настоящий. По Мельбурну ходили слухи, что Сэм Джексон ищет для Юнис жениха, хотя бы на ступеньку выше простолюдина. Но пока ему не удалось найти ни одного. Сейчас его дочь не могла отвести от Ларри своих зачарованных глаз и смеялась всему, что бы он ей ни говорил. Думаю, Ларри выглядел здесь не хуже любого другого джентльмена. Я наблюдала за тем, как он нашел для Юнис свободное место, позаботившись, чтобы ей было удобно, как принес ей из буфета шампанское и еду и несколько раз поднимал оброненный ею платок. Трудно было поверить, что эти перчатки скрывают мозоли, как и у половины присутствующих здесь мужчин. Аристократия еще не успела сформироваться в этой стране, но в тот вечер каждый всеми силами стремился в аристократы.
Чуть позже Адам как будто немного вышел из состояния транса и повеселел. Возможно, помогло шампанское. Он многим кланялся и представлял меня, и я слышала в его голосе теплоту. Когда мы проходили мимо пожилой дамы в пурпурном платье, с крашеными волосами и тяжелым бриллиантовым ожерельем на шее, она похлопала Адама по руке веером.
– А, это вы, капитан Лангли! – Затем она повернулась ко мне: – Позавчера он вез меня на «Энтерпрайзе» из Сиднея и пытался объяснить, что не имеет отношения к семье Джона Лангли.
Адам познакомил нас, и я услышала фамилию одного из крупнейших землевладельцев Нового Южного Уэльса. Она снова хлопнула Адама по руке.
– Какая у вас милая жена, капитан Лангли. Милочка! – Потом, наклонившись ко мне, она громко, чтобы мог услышать Адам, прошептала: – Вы счастливая женщина. Не часто встречала я таких красавцев!
После мы стали танцевать. До этого я танцевала только на Эврике, и скользкий, натертый до блеска паркет Джона Лангли был мне непривычен, но Адам так уверенно меня вел, что я с легкостью с ним кружилась. Думаю, мы прекрасно двигались вместе.
– Ты такая легкая, Эмми, – сказал Адам, – легкая, как перышко.
Он улыбался мне, я отвечала ему тем же, и мы легко двигались под музыку. Я даже стала надеяться, что этот взгляд между Розой и Адамом оказался только досадной случайностью, а может быть, и вовсе плодом моего воображения.
Но я ошиблась. Она не собиралась оставлять его в покое и позволять ему забыть себя. Когда позже вечером Джон Лангли вел Розу к пианино, гордый оттого, что может блеснуть перед гостями ее достоинствами, она довольно ясно выразила то, что было в ее сердце.
Толпа вежливо собралась, чтобы послушать ее пение, дамы сидели, мужчины стояли за их спинами. Помню, что руки Адама мирно покоились на спинке моего стула, когда Роза прогоняла свой обычный репертуар, составленный из наиболее любимых Джоном Лангли песен. Как и она сама, ее голос развился и окреп; оставшись таким же чистым и похожим на колокольчик, он стал гораздо богаче в нижнем регистре.
Ее пение сопровождалось не просто вежливыми аплодисментами.
А затем, напоследок, Роза решила нарушить привычный репертуар. Она спела песню, которая была для всех Лангли словно игривый щелчок по носу: мол, помните, кто я такая и откуда? Это был единственный раз, когда я слышала, чтобы Роза пела там ирландскую песню.
Она смотрела прямо на Адама – соблазнительная и влекущая за собой женщина, твердо уверенная в своей власти.
Узнаю любовь мою по шагам.
Узнаю любовь мою по словам.
Узнаю по куртке его голубой,
А как бросит меня – что же будет со мной?
Что будет со мной?
На меня Роза не обращала никакого внимания. Для нее меня здесь словно и не существовало, будто я не сидела на стуле между ними.
«… Он хороший такой,
А как бросит меня – что же будет со мной?»
Глава седьмая
Впервые я увидела Лангли-Даунз в один из чарующих дней австралийской весны, когда все вокруг окрашено голубым и золотистым и кажется, что воздух словно звенит в ноздрях, до краев наполняя тебя жизнью. К тому времени прошло уже больше полугода с тех пор, как Джон Лангли устроил прием в честь Розы, и целых два года с того утра, когда я смотрела из окна «Арсенала старателя» на повозку Магвайров. Теперь я научилась ценить красоту здешней природы; глаза мои привыкли к ее неброской палитре, где преобладали коричневые, серые и бледно-голубые тона. Я уже не ждала, как прежде, встретить здесь буйную зелень. Привыкла я и к местным цветам – они были нежные, почти прозрачные и никогда не разрастались безудержными гроздьями. Их скорее можно было почувствовать, нежели увидеть. Они словно растворялись в воздухе, сообщая ветру свой острый первобытный аромат, заставлявший меня забывать, что у цветов бывает и другой запах. И снова я видела, как на эвкалиптах разворачиваются нежные малиновые листочки.
В то утро мы с Розой ехали в ее открытой двухместной коляске, а чуть впереди, в ландо, сидели Анна со своей няней и Розина служанка. Возглавлял процессию Джон Лангли, который провел весь день в седле, однако, несмотря ни на что, прекрасно держал осанку. Роза намеренно выбрала такое расположение в колонне, хотя знала, что, следуя за ландо, мы всю дорогу будем глотать клубившуюся за ним пыль.
– Зато здесь спокойно! – говорила она. – Когда едешь последним, чувствуется хоть какое-то уединение.
И, словно в пику ее словам, к нашей повозке подъехал Джон Лангли, который специально отстал, чтобы показать нам что-то в одной из деревушек, то и дело проплывающих мимо, и рассказать о хозяине этих ферм и пастбищ. Это была настоящая страна овец – зелеными просторами она раскинулась среди невысоких холмов, прочерченных извилистыми пунктирами мелких речушек, вдоль которых пушились кусты.
– Лучшие пастбища в мире, – сказал Джон Лангли.
Возможно, он несколько преувеличивал, но в легком ветерке, ласково обдувающем мое лицо, ощущалось такое свежее дыхание весны, что сейчас я готова была поверить во что угодно.
Роза отлично управляла небольшой повозкой – она старалась делать это красиво и даже несколько напоказ. Повозку ей подарил сам Джон лангли и теперь, как истинный ценитель лошадей, с удовольствием любовался, до чего ловко научилась Роза обходиться с гнедой кобылой, которую обычно впрягали в ее повозку. Роза назвала ее Таффи; она действительно любила ее и выделяла из множества прекрасных лошадей с конюшен Джона Лангли. Сначала на том месте, где сейчас сидела я, с Розой ездил грум. Они объезжали мельбурнские магазины, делали покупки или наносили визиты. После приема у Лангли это стало в порядке вещей, так как она была представлена множеству дам, предпочитавших сидеть дома и принимать гостей у себя. Ее появление на улицах никогда не оставалось незамеченным, и она знала об этом. В этом и было преимущество открытой коляски перед душным закупоренным ландо. Через какое-то время Роза стала обходиться без грума, что было строго запрещено Джоном Лангли, однако она постоянно нарушала его запрет. Ведь таким образом она получала свободу, которой не знала никогда в своей жизни; и Роза стала безрассудно ею пользоваться.
Поначалу разговоры о ней никто не воспринимал всерьез – люди просто не верили, что в таком небольшом городе, как Мельбурн, кто-то осмелится вести себя столь дерзко и необдуманно. Но слухи упрямо продолжали ползти. Основными персонажами в них были Роза и Чарльз Гринли – некий повеса, уже за тридцать, недавно прибывший из Англии, надеясь вложить здесь во что-нибудь деньги. Как он объяснял, он «хочет осмотреться». Для этой цели он снял себе на полгода домик в Сент-Кильде, и стоило ему начать действовать, как он неминуемо вышел на Джона Лангли и, конечно, был представлен ему. А поскольку 6 то время в доме Лангли постоянно проходили приемы, то столь же неизбежным было его знакомство с Розой. После этого их несколько раз видели вместе гуляющими в Ботаническом саду и даже в несколько более отдаленных местах, например в Брайтоне. А куда еще можно было пойти в Мельбурне? Ничего удивительного, что в один прекрасный день ее давно всем примелькавшаяся повозка была замечена на въезде во двор дома Чарльза Гринли. Не знаю уж, у кого хватило смелости сообщить об этом Джону Лангли, а может быть, просто Тому надоело сносить сочувственные улыбки у себя за спиной.
После этого между Розой и Джоном Лангли состоялся короткий разговор, слегка напоминавший допрос, а затем я получила послание, где содержалась просьба поехать с Розой в Лангли-Даунз на не вполне определенный срок. Странно, что Джон Лангли так деликатно обошелся с ней, а может быть, он просто не хотел до конца верить в ее вину.
– Роза слишком переутомилась от приемов – ей надо хорошенько отдохнуть. Пусть она немного поживет в покое, мисс Эмма.
И я согласилась поехать с ней. А почему бы и нет? Адам все равно был в отъезде, а даже если бы он и вернулся в мое отсутствие, то, думаю, большой разницы я бы не ощутила. Даже лучше, если мне удастся избежать нашей странной болезненной близости, которой обычно сопровождалось его недолгое пребывание в порту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– А, Адам… – сказала она.
И он ответил:
– А, Роза…
Они пристально смотрели друг на друга, пытаясь казаться равнодушными, но Том, так же как и я, зорко следил за каждым их взглядом, и от него не могло ускользнуть выражение их лиц. Что было сказано еще, я совершенно не запомнила.
В тот вечер танцев было больше, чем разговоров, и общество, которое мы могли тогда наблюдать, представляло собой смешение двух социальных слоев, что в те дни случалось в Мельбурне не так уж часто. Джон Лангли был одним из «старой гвардии», из тех, кто, проигнорировав в свое время Колониальное управление и приказы губернатора из Сиднея, приехал, захватил и заселил землю. Это были местные аристократы, люди с упрочившимся положением и большими привилегиями. Некоторые из них, как, например, Джон Лангли, принадлежали к английскому нетитулованному мелкопоместному дворянству или были крупными фермерами; они смогли взять с собой в рискованное предприятие свои деньги и слуг. Другие приехали с гораздо меньшим достатком, но тот факт, что они были одними из первых, даровал им высокое положение в обществе. Он давал им богатые земли и право разводить на них овец. Затем явились следующие, те, кто приехал сюда в сороковых годах, чтобы подзаработать на буме вокруг земли и на перепродажах в Мельбурне. Некоторые вместе со своими состояниями исчезли одновременно с бумом; другие сумели продержаться, и, когда Викторию захлестнула золотая лихорадка, они оказались богатыми вдвойне, имея доходы и от своих поместий, и от торговли ставшей такой дорогой землей. Однако не они составляли «старую гвардию». К ней могли относиться лишь очень немногие, те, кто, незаконно захватив свободные земли, были и фермерами, и коммерсантами, как Джон Лангли. Являясь членом и того, и другого круга, он пригласил сюда представителей обоих, всех знатных и богатых людей Мельбурна, чтобы представить им свою невестку. Некоторые из семей старых поселенцев имели дерзость не явиться, так как Роза, несмотря на то, что носила теперь громкую фамилию Лангли, все-таки была из среды золотоискателей, из семьи ирландских иммигрантов. Но большинство, желали они того или нет, все-таки приехали.
Когда мы продвигались между ними, меня удивило, что очень многие из присутствующих здесь гостей лично знали Адама, а также мое имя. В основном говорили о новом корабле.
– Я слышал, что вы, Адам, будете капитаном «Розы Лангли»; это будет прекрасный корабль.
Или:
– Что, говорят, старый Джон строит новое судно? Кивнув в сторону Розы, принимающей вновь прибывших гостей, добавляли:
– Хорошее название для него выбрали.
Мне было больно слышать, как имя Адама так часто произносится вместе с именем Розы. Впрочем, на приеме я обнаружила, что и меня немного знают. Жены некоторых мужчин, которые были знакомы с Адамом, поскольку он перевозил для них товары, узнавая, кивали мне.
Действительно, Мельбурн был таким маленьким, что остаться в нем никому не известной было просто невозможно. На какое-то время Адам разговорился с человеком, который закупал у него скобяные товары. Он был из простых, и казалось, тесный накрахмаленный воротничок душит его. Его жена протянула мне руку – перчатка так сильно ее обтягивала, что у меня возникло опасение, будто она вот-вот лопнет, как оболочка сосиски. Эта дама не имела склонности деликатничать.
– Слышала, вы потеряли ребенка? Бедняжка! Думаю, сказано это было от чистого сердца. Двинувшись дальше, мы встретили в толпе Ларри. В вечернем костюме он был необычайно красив, а вьющиеся черные волосы и темный загар придавали его лицу что-то цыганское.
– А Кейт с Дэном тоже здесь?
– Нет, они не придут. Они могут переступить порог этого дома лишь в виде исключения, если кто-нибудь родится или умрет.
– А ты? – спросила я.
Он пожал плечами.
– В интересах дела я появляюсь где угодно, – он показал вокруг.
– Вероятно, все крупные мельбурнские дельцы сегодня здесь – и крупные, и помельче. – Затем он рассмеялся. – И неужели я позволю им потом говорить, что Роза оказалась без поддержки семьи?
Он обвел глазами прекрасно освещенную комнату, толпу людей, целую гвардию дополнительно нанятых слуг, снующих среди толпы с подносами, шелковые шторы и обои, красивые овальные зеркала, льющие слабый свет газовые рожки из чистого хрусталя.
– Как тебе здесь, Адам? Ради всего этого стоит стараться! – Он подмигнул и снова рассмеялся. – Я готов хоть сейчас поменять свое место на телеге на уголок в этом доме.
– Ну как? Дела идут? – спросил Адам.
Ларри кивнул.
– У Джона Лангли появится конкурент раньше, чем он об этом узнает. Я уже приглядел для себя здесь местечко, – он выразительно распростер руки. – Как тебе это нравится, Эмма, – Лоренс Магвайр, главный торговец.
– Звучит прекрасно! Как бы мы все гордились тобой…
– Ну, тогда я лучше пойду и поищу себе богатую вдовушку, чтобы это случилось как можно скорее… А где лучше…
Мимо нас как раз проходила Элизабет. Я не сомневалась, что она остановится. Она казалась измученной и даже чуть-чуть растрепанной, ведь вся подготовка к приему легла на ее плечи. По такому случаю она надела платье бледно-голубого цвета, который ей совсем не шел.
Вырез платья не был ни большим, ни маленьким, а на ее груди по-прежнему красовалась брошь Розы.
– Элизабет, я хочу представить вам брата Розы – Ларри. Ларри, это миссис Таунсенд.
Она взглянула на него несколько враждебно, в то время как он кланялся ей со всей элегантностью, на какую только оказался способен в такой давке. Я подумала о том, как грациозны все Магвайры.
– Мадам, позвольте сделать вам комплимент по поводу блестящего успеха этого вечера, – он улыбнулся с почти убийственным очарованием. – Могу оценить, как много пришлось к нему готовиться.
«Хитрая бестия, – подумала я, – он отлично знает, как работает это хозяйство». И Элизабет, обычно такая суровая с мужчинами, так и зарделась, словно девочка.
– Настоящий успех у Розы, – сказала она без тени зависти и почти дружески посмотрела на меня. – Вы видели Розу когда-нибудь такой красивой? А вы, капитан Лангли?
– Н-нет, не видел, – растерялся Адам.
В этот момент Элизабет кто-то оттеснил, пытаясь протиснуться в толпе, и смущение Адама никто, кроме меня, не заметил.
– Конечно, – с легким раздражением продолжала Элизабет, – эти мужчины – они так и вьются вокруг нее. Я имею в виду, они ведь могут утомить ее. Она еще не совсем оправилась… после родов и не думает о том, что еще слаба. Но это так – ей надо отдохнуть!
Казалось, Элизабет готова была оттолкнуть всех от Розы. Когда она ушла, Ларри посмотрел ей вслед с некоторым недоумением.
– Вот уж не думал, что Роза найдет себе такую защитницу! Это так странно. Ведь ты, Эмми, единственная женщина, с которой Роза когда-либо дружила.
– Ей не нужны женщины, у нее достаточно мужчин, – ответила я колко и затем решительно взяла Адама под руку, на сей раз твердо заявляя о своих правах. – Идем, Адам, видимо, там собираются ужинать. Я проголодалась.
– А я, – сказал Ларри, – должен приступить к поискам своей вдовушки.
Но чуть позже мы увидели, что к столу он пошел совсем не с вдовушкой, а с дочерью богатого коммерсанта, который торговал зерном по всей колонии и имел партнеров в Сиднее. В душе я пожелала Ларри, чтобы она оказалась хорошенькой, однако таковой Юнис Джексон никак нельзя было назвать. Это была высокая девица, крупная и здоровая, одетая в платье, на котором не было места ни для лишнего сантиметра тесьмы или лент, ни для еще одного украшения. В ее рыжих волосах красовался целый ворох цветов, тем не менее жемчуг на шее был настоящий. По Мельбурну ходили слухи, что Сэм Джексон ищет для Юнис жениха, хотя бы на ступеньку выше простолюдина. Но пока ему не удалось найти ни одного. Сейчас его дочь не могла отвести от Ларри своих зачарованных глаз и смеялась всему, что бы он ей ни говорил. Думаю, Ларри выглядел здесь не хуже любого другого джентльмена. Я наблюдала за тем, как он нашел для Юнис свободное место, позаботившись, чтобы ей было удобно, как принес ей из буфета шампанское и еду и несколько раз поднимал оброненный ею платок. Трудно было поверить, что эти перчатки скрывают мозоли, как и у половины присутствующих здесь мужчин. Аристократия еще не успела сформироваться в этой стране, но в тот вечер каждый всеми силами стремился в аристократы.
Чуть позже Адам как будто немного вышел из состояния транса и повеселел. Возможно, помогло шампанское. Он многим кланялся и представлял меня, и я слышала в его голосе теплоту. Когда мы проходили мимо пожилой дамы в пурпурном платье, с крашеными волосами и тяжелым бриллиантовым ожерельем на шее, она похлопала Адама по руке веером.
– А, это вы, капитан Лангли! – Затем она повернулась ко мне: – Позавчера он вез меня на «Энтерпрайзе» из Сиднея и пытался объяснить, что не имеет отношения к семье Джона Лангли.
Адам познакомил нас, и я услышала фамилию одного из крупнейших землевладельцев Нового Южного Уэльса. Она снова хлопнула Адама по руке.
– Какая у вас милая жена, капитан Лангли. Милочка! – Потом, наклонившись ко мне, она громко, чтобы мог услышать Адам, прошептала: – Вы счастливая женщина. Не часто встречала я таких красавцев!
После мы стали танцевать. До этого я танцевала только на Эврике, и скользкий, натертый до блеска паркет Джона Лангли был мне непривычен, но Адам так уверенно меня вел, что я с легкостью с ним кружилась. Думаю, мы прекрасно двигались вместе.
– Ты такая легкая, Эмми, – сказал Адам, – легкая, как перышко.
Он улыбался мне, я отвечала ему тем же, и мы легко двигались под музыку. Я даже стала надеяться, что этот взгляд между Розой и Адамом оказался только досадной случайностью, а может быть, и вовсе плодом моего воображения.
Но я ошиблась. Она не собиралась оставлять его в покое и позволять ему забыть себя. Когда позже вечером Джон Лангли вел Розу к пианино, гордый оттого, что может блеснуть перед гостями ее достоинствами, она довольно ясно выразила то, что было в ее сердце.
Толпа вежливо собралась, чтобы послушать ее пение, дамы сидели, мужчины стояли за их спинами. Помню, что руки Адама мирно покоились на спинке моего стула, когда Роза прогоняла свой обычный репертуар, составленный из наиболее любимых Джоном Лангли песен. Как и она сама, ее голос развился и окреп; оставшись таким же чистым и похожим на колокольчик, он стал гораздо богаче в нижнем регистре.
Ее пение сопровождалось не просто вежливыми аплодисментами.
А затем, напоследок, Роза решила нарушить привычный репертуар. Она спела песню, которая была для всех Лангли словно игривый щелчок по носу: мол, помните, кто я такая и откуда? Это был единственный раз, когда я слышала, чтобы Роза пела там ирландскую песню.
Она смотрела прямо на Адама – соблазнительная и влекущая за собой женщина, твердо уверенная в своей власти.
Узнаю любовь мою по шагам.
Узнаю любовь мою по словам.
Узнаю по куртке его голубой,
А как бросит меня – что же будет со мной?
Что будет со мной?
На меня Роза не обращала никакого внимания. Для нее меня здесь словно и не существовало, будто я не сидела на стуле между ними.
«… Он хороший такой,
А как бросит меня – что же будет со мной?»
Глава седьмая
Впервые я увидела Лангли-Даунз в один из чарующих дней австралийской весны, когда все вокруг окрашено голубым и золотистым и кажется, что воздух словно звенит в ноздрях, до краев наполняя тебя жизнью. К тому времени прошло уже больше полугода с тех пор, как Джон Лангли устроил прием в честь Розы, и целых два года с того утра, когда я смотрела из окна «Арсенала старателя» на повозку Магвайров. Теперь я научилась ценить красоту здешней природы; глаза мои привыкли к ее неброской палитре, где преобладали коричневые, серые и бледно-голубые тона. Я уже не ждала, как прежде, встретить здесь буйную зелень. Привыкла я и к местным цветам – они были нежные, почти прозрачные и никогда не разрастались безудержными гроздьями. Их скорее можно было почувствовать, нежели увидеть. Они словно растворялись в воздухе, сообщая ветру свой острый первобытный аромат, заставлявший меня забывать, что у цветов бывает и другой запах. И снова я видела, как на эвкалиптах разворачиваются нежные малиновые листочки.
В то утро мы с Розой ехали в ее открытой двухместной коляске, а чуть впереди, в ландо, сидели Анна со своей няней и Розина служанка. Возглавлял процессию Джон Лангли, который провел весь день в седле, однако, несмотря ни на что, прекрасно держал осанку. Роза намеренно выбрала такое расположение в колонне, хотя знала, что, следуя за ландо, мы всю дорогу будем глотать клубившуюся за ним пыль.
– Зато здесь спокойно! – говорила она. – Когда едешь последним, чувствуется хоть какое-то уединение.
И, словно в пику ее словам, к нашей повозке подъехал Джон Лангли, который специально отстал, чтобы показать нам что-то в одной из деревушек, то и дело проплывающих мимо, и рассказать о хозяине этих ферм и пастбищ. Это была настоящая страна овец – зелеными просторами она раскинулась среди невысоких холмов, прочерченных извилистыми пунктирами мелких речушек, вдоль которых пушились кусты.
– Лучшие пастбища в мире, – сказал Джон Лангли.
Возможно, он несколько преувеличивал, но в легком ветерке, ласково обдувающем мое лицо, ощущалось такое свежее дыхание весны, что сейчас я готова была поверить во что угодно.
Роза отлично управляла небольшой повозкой – она старалась делать это красиво и даже несколько напоказ. Повозку ей подарил сам Джон лангли и теперь, как истинный ценитель лошадей, с удовольствием любовался, до чего ловко научилась Роза обходиться с гнедой кобылой, которую обычно впрягали в ее повозку. Роза назвала ее Таффи; она действительно любила ее и выделяла из множества прекрасных лошадей с конюшен Джона Лангли. Сначала на том месте, где сейчас сидела я, с Розой ездил грум. Они объезжали мельбурнские магазины, делали покупки или наносили визиты. После приема у Лангли это стало в порядке вещей, так как она была представлена множеству дам, предпочитавших сидеть дома и принимать гостей у себя. Ее появление на улицах никогда не оставалось незамеченным, и она знала об этом. В этом и было преимущество открытой коляски перед душным закупоренным ландо. Через какое-то время Роза стала обходиться без грума, что было строго запрещено Джоном Лангли, однако она постоянно нарушала его запрет. Ведь таким образом она получала свободу, которой не знала никогда в своей жизни; и Роза стала безрассудно ею пользоваться.
Поначалу разговоры о ней никто не воспринимал всерьез – люди просто не верили, что в таком небольшом городе, как Мельбурн, кто-то осмелится вести себя столь дерзко и необдуманно. Но слухи упрямо продолжали ползти. Основными персонажами в них были Роза и Чарльз Гринли – некий повеса, уже за тридцать, недавно прибывший из Англии, надеясь вложить здесь во что-нибудь деньги. Как он объяснял, он «хочет осмотреться». Для этой цели он снял себе на полгода домик в Сент-Кильде, и стоило ему начать действовать, как он неминуемо вышел на Джона Лангли и, конечно, был представлен ему. А поскольку 6 то время в доме Лангли постоянно проходили приемы, то столь же неизбежным было его знакомство с Розой. После этого их несколько раз видели вместе гуляющими в Ботаническом саду и даже в несколько более отдаленных местах, например в Брайтоне. А куда еще можно было пойти в Мельбурне? Ничего удивительного, что в один прекрасный день ее давно всем примелькавшаяся повозка была замечена на въезде во двор дома Чарльза Гринли. Не знаю уж, у кого хватило смелости сообщить об этом Джону Лангли, а может быть, просто Тому надоело сносить сочувственные улыбки у себя за спиной.
После этого между Розой и Джоном Лангли состоялся короткий разговор, слегка напоминавший допрос, а затем я получила послание, где содержалась просьба поехать с Розой в Лангли-Даунз на не вполне определенный срок. Странно, что Джон Лангли так деликатно обошелся с ней, а может быть, он просто не хотел до конца верить в ее вину.
– Роза слишком переутомилась от приемов – ей надо хорошенько отдохнуть. Пусть она немного поживет в покое, мисс Эмма.
И я согласилась поехать с ней. А почему бы и нет? Адам все равно был в отъезде, а даже если бы он и вернулся в мое отсутствие, то, думаю, большой разницы я бы не ощутила. Даже лучше, если мне удастся избежать нашей странной болезненной близости, которой обычно сопровождалось его недолгое пребывание в порту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47