Сегодня они еще отговаривались – мол, нет судей, чтобы рассмотреть их дела, но, я думаю, они не осмелятся держать их и завтрашний день. Только если кто не заплатит штраф…
– Пусть Пэт останется в тюрьме, Дэниэл Магвайр. Там он в гораздо большей безопасности, чем здесь, на воле. Он не причинит вреда ни себе, ни другим. Так что пусть остается.
– Прикованный к бревну? Это не совсем то место, где бы я хотел видеть своего сына.
– Значит, ты просто не знаешь своего сына. Может быть, именно там он поймет, что восстание – это вовсе не такая приятная вещь, как пытаются ее всем представить. Немного лишений ему не повредит. Я ходила к нему сегодня, и ему передали от меня еду и одеяло. В камерах там настоящий свинарник, так что уж лучше пусть побудет на воздухе. – Она встала и принялась зажигать свечи, после чего раздала их нам. – А теперь все идите спать – завтра у них наверняка все развалится. Хоть бы у них там кончились еда и виски – в этом их дурацком форте. Да, впрочем, они и без этого завтра же вернутся домой – потрусят к своим половинам, как ягнята!
Она засыпала золой последние тлеющие угольки в костре, и вместе с ними исчезли очарование и романтика, которыми мы прониклись, увидев сегодня реющий над Эврикой флаг. Мы смиренно отправились по палаткам.
Когда Кейт заглянула к Кону, обычно ночующему вместе с братьями, я услышала, как он говорит ей, уже почти засыпая:
– Завтра мы с Томми О'Брайеном начнем собирать наше собственное войско… Завтра же…
Но к утру оказалось, что Кейт была права. С восходом солнца мы увидели, что форт пришел в плачевное состояние, как будто подтверждая ее слова об игре в войну. Сразу же после завтрака, когда Лейлор начал учения, обнаружилось, что по сравнению со вчерашним днем число бойцов уменьшилось чуть ли не вдвое.
– Ну вот, образумились, – удовлетворенно сказала Кейт, – не удивлюсь, если сейчас Син явится в поисках чего-нибудь съестного, и на этом великое восстание закончится.
Ближе к полудню, когда старатели вышли из шахты, чтобы сделать перерыв на чай, выяснились новые подробности происходящего.
– Некрасиво получается, – сказал Дэн, – вчера вечером некоторые умники именем Комитета форта Эврики реквизировали у населения деньги, еду и патроны. Наверняка большая часть награбленного никогда не дойдет до ворот форта, а просто осядет у кого-то в карманах.
– Конечно, а что ты хочешь? Разве тебе неизвестно, что бунтовщики всегда наполовину состоят из тех, кто не прочь полакомиться на дармовщинку?
Подготовка к восстанию с каждым часом обрастала все новыми слухами. Поговаривали даже, что одна из групп форта намеревается захватить городскую казну. Наверное, эти сплетни дошли и до комиссара Реде, поэтому к банку подоспело подразделение полиции и принялось обкладывать здание мешками с песком.
– Ну уж тут он перегнул палку! – сказала Кейт. – Англичанин, да и только! Достаточно посмотреть на их жалкие подобия ружей и пик… К тому же здание каменное.
Лейлор послал в тюремный лагерь делегацию с требованием освободить заключенных, взятых во время вчерашней проверки. Реде воспринял это как ультиматум. Но все мы, и даже старатели, находящиеся вдали от форта, считали освобождение унизительным. Весь день удача то сопутствовала Лейлору, то грубо поворачивалась к нему спиной. Обращения за помощью в соседние «золотые» города начали, было, приносить первые плоды. Но те, кто пришел, ожидали найти здесь до зубов вооруженный и укрепленный форт, хорошо снабжаемый и едой, и виски. Посмотрев же на то, чем он был на самом деле, и не обнаружив у себя никакого боевого задора, большинство добровольцев вернулись обратно. А вслед за ними разбежались и многие воины из самого Балларата – даже те, кто давал присягу. Но это, как оказалось, пошло форту только на пользу. Там остался лишь костяк из самых решительных и серьезно настроенных бойцов. Учения у них проходили лучше, да и оружия хватало. В общем, несмотря ни на какие отсрочки, дело пахло войной.
Конечно, оставался еще шанс, что «все у них развалится», как говорила Кейт, – тогда бы мы прожили тот вечер в мире. Но полученная из Мельбурна новость отрезала все пути к отступлению: губернатор Готхэм сообщил, что решил раз и навсегда покончить с беззаконием на приисках и отправил в Балларат новое подкрепление – оставшиеся части 12-го и 40-го полков, оснащенные двумя полевыми орудиями и еще двумя гаубицами.
– Ну, теперь уж точно никто не смирится, – сказал Адам. – Это – война!
После обеда Адам нанял в прокате двуколку, взял нас с Розой, и мы отправились на поиски оружия и боеприпасов. Мы с Розой надели шляпки, перчатки и наши самые лучшие платья – лично я была в клетчатом зеленом. Так нам приказал Адам, впрочем, где дело касалось нарядов, Розу и не приходилось упрашивать. Она облачилась в голубое платье из муслина, которое прекрасно подошло бы для приема гостей где-нибудь в саду, и оно до обидного шло ей. Волосы она гладко зачесала под шляпку; у нее были чистые перчатки и чулки, а такие мелочи, как слой засохшей грязи по краю подъюбника, мужчины все равно не замечают. Она была очаровательна, скромна и дружелюбна. Пока мы ехали по Главной улице, она во все стороны улыбалась, правда, никто на нее особенно и не смотрел – на Главной улице было пустынно как никогда: увидев, что солдаты обкладывают банк мешками с песком, предусмотрительные торговцы немедленно окопались в своих магазинах и стали подсчитывать собственное оружие и боеприпасы. Но была суббота, и отели, к счастью, еще работали. Сидя рядом с Адамом, Роза сияюще улыбалась и кивала знакомым. Сама того не замечая, она вела себя как собственник, с гордостью демонстрирующий окружающим свое добро. Разве могла она знать, какую боль причиняет мне эта ее невинность!
– Не так-то просто было смыться от мамы, – Щебетала она, – в конце концов я наврала ей, что меня зовет миссис О'Доннел.
– Все равно она узнает правду, когда мы вернемся, – сказал Адам. – Конечно, ей не понравится, что я езжу по поручениям Питера Лейлора, но ведь в форте не хватает самых необходимых вещей. Лейлор дал мне письменное полномочие просить помощи от его имени. Думаю, нам следует прочесать Клунс и Аррарат, а потом еще Кресвикский ручей. Может быть, кто-нибудь ссудит нам деньги или еду, даже если не захочет расстаться с оружием. Я вполне понимаю, что в такое время у любого пропадает охота раздавать оружие.
– А от нас-то какая польза? – я чувствовала, что мешаю им, как лишняя компаньонка в увеселительной поездке.
Адам улыбнулся:
– А вы для украшения, Эмми. С вами у меня более респектабельный вид. Когда мы будем подъезжать куда-нибудь, женщины увидят вас и не станут бояться, да и мужчины не примут меня за какого-нибудь бандита.
Я поглубже надвинула шляпу, чтобы защитить лицо от солнца. Стояла жара.
– Разве это твоя война, Адам? – спросила я. – Ты же не старатель. Зачем тебе все это?
Он без необходимости поторопил коней, хлестнув их вожжами, хотя обычно ездил очень спокойно.
– Любая война становится моей, если она затрагивает Магвайров, – он кивнул нам обеим, – но я вообще за старателей или уж по крайней мере против тюрьмы. Это новая страна, и она вправе быть чистой и свободной. Нам, американцам, это знакомо. Мы знаем, что значит стремление к свободе… – Он вдруг осекся, как будто решил, что лучше демонстрировать эти идеи в действии, чем просто болтать о них. Наступила неловкая пауза.
Однако Розе не хотелось, чтобы он молчал: Она склонила голову, пытаясь заглянуть ему в лицо и прочитать его мысли. Она так любила его, что хотела владеть им полностью, вместе с мыслями.
– По всему, Адам, ты становишься настоящим австралийцем, – проговорила она игриво.
Но он не ответил ей улыбкой.
– Пока не умру, я всегда буду оставаться жителем Нантукета, – сказал он, – а вот что касается потомков… да, пожалуй, мои дети будут австралийцами.
И я стала думать о его детях. Наверное, Роза тоже задумалась о них. Мимо нас проносились, сменяя друг друга, картинки австралийской природы. Весенняя зелень сошла, и местами земля была уже полностью выжжена солнцем. Края, по которым мы проезжали, были пустынны и неприветливы. Даже если здесь попадались следы человека – какая-нибудь ферма, едва не растаявшая от зноя, загоны с овцами, – на этой земле они казались лишь тонкими карандашными набросками. И не важно, находились ли они близко от дороги или вдалеке на холмах, переходящих в голубой простор, – все равно они не производили впечатления подлинной жизни. Это были лишь первые робкие попытки населить эту землю, приручить ее и освоить. И сколько же сыновей Адама и чьих-нибудь еще понадобится, чтобы заполнить эту страну от горизонта до горизонта! И тут я вспомнила, что в одном только Балларате живут сорок тысяч человек, нуждающихся в земле. Многие из них сразу бросили бы рыть золото, получи они хоть клочок. И именно жажда овладеть этими землями построила форт на Эврике – это было начало нового сознания. Но вот дети – дети Адама, дети других, – они уж точно не станут сидеть в палаточных городках и трущобах Мельбурна. Они расселятся по этой земле и обязательно ее отвоюют. При этих мыслях меня охватили воодушевление и радость от сознания, что я тоже являюсь частью благородного дела – даже сейчас, сидя в тесной двуколке.
Мы проездили до самого вечера, но все же не могли похвастаться большим урожаем. Редко кто уступил нам в просьбах о помощи – даже именем Питера Лейлора и повстанцев. Известия о событиях в Балларате даже в этой пустыне распространялись на редкость быстро. Многие, к кому мы обращались, уже знали о существовании форта; в некоторых местах уже успели побывать другие, и там нас встречали не очень приветливо. Попадались и те, кто с интересом выслушивал нас, и тогда нам удавалось получить мешок муки или немного патронов. Денег не давали; в конце концов мы даже перестали их спрашивать. В отдаленных поселениях – будь то одинокая палатка золотоискателя или маленькая ферма, – если только там попадалась женщина, нас тут же приглашали пройти на чашечку чая. И пока мы пили, бедняжка жадно впитывала каждое наше слово, не отрывая восхищенного взгляда от наших платьев и шляп.
Одна женщина с тремя детьми на руках призналась нам с грустью:
– Уже больше четырех месяцев я не имею возможности просто поболтать с кем-нибудь. Муж не берет меня в город.
Отдавая нам ящик с боеприпасами, она добавила:
– Джо меня прибьет, когда вернется и обнаружит пропажу. Ну да Бог с ним! Не такая уж дорогая цена за то, чтобы поговорить с живыми людьми.
Но настоящим подарком дня стал мушкет. Он был довольно древний, но зато с полной амуницией. Отдал нам его один старатель, которого мы случайно встретили возле Александр-хилл. Некоторое время он двигался впереди нас верхом на муле, а когда мы поравнялись с ним, он уже разбивал лагерь. Еще не начало смеркаться, и мы приняли его предложение попить с ним чаю – это была уже пятая чашка за день. Он оказался лондонским кокни, приехавшим в Австралию уже двадцать лет назад. За эти годы он весь ссохся и сморщился, беспрестанно копая золото, затем пропивая его и устраиваясь где-нибудь пастухом. Похоже, он был из досрочно освобожденных – с такой ностальгией он говорил об Англии и особенно о Лондоне. Вряд ли он покинул его добровольно. А когда он узнал, что я тоже там жила, то буквально засыпал меня вопросами – я только успевала отвечать. Мы, собственно, ничего и не ждали от него, кроме чая; с нашей стороны это была простая любезность по отношению к человеку, одиноко бредущему неизвестно куда. Но когда мы собрались уходить, он неожиданно достал из палатки мушкет и протянул его мне.
– Пусть янки научит тебя, как им пользоваться. Думаю, там, на Эврике, это тебе пригодится. Хватит, пожалуй, переводить патроны на змей и кенгуру.
Он вышел на дорогу проводить нас и, пока мы не скрылись, все махал рукой. До сих пор он стоит у меня перед глазами – одинокий, бездомный. Он будет смотреть на нас, пока не осядет поднятая двуколкой пыль, а потом вернется к костру варить себе ужин и еще долго будет вслух проговаривать названия лондонских улиц, как делают обычно одинокие люди.
Не доезжая до Балларата, Адам еще раз свернул с основной дороги. Было неясно, куда он направляется – кругом не было ни домов, ни палаток, ни даже стоянок с остывшим кострищем. Солнце уже заходило за гору, оставляя в тени поросший кустарником край долины и скудно освещая редкие деревья перед нами.
– Зачем ты свернул, Адам? – спросила Роза. Он помог нам сойти с двуколки.
– Я решил, что вам надо сейчас научиться держать оружие. Если что-нибудь начнется, мужчинам будет уже не до вас. К тому же лучше не делать этого в присутствии мамы.
Он достал из-под сиденья замызганный коленкоровый сверток. В нем оказалась деревянная лакированная шкатулка, внутри которой на синем бархате лежали два маленьких незатейливых пистолета – совершенно одинаковых.
– Дуэльные, – пояснил он, – я купил их в Мельбурне. Красивые, правда? Смотрите… – Он наклонился и пальцем показал на крошечные буквы «Ф. Иннес. Эдинбург». – Они рассчитаны только на один выстрел – потом надо перезаряжать, но я думаю, для женщины и это неплохо.
Роза решительно тронула, а затем достала один из пистолетов. Под его тяжестью рука ее сразу скользнула вниз.
– Я уже однажды видела дуэльные пистолеты, – сказала она, – но они были гораздо красивее этих – серебряные и с перламутром.
– Безделушки! – презрительно отрезал Адам. – Вот блеснет разок серебро на солнце, ослепит тебя – и считай, что ты уже отправился к праотцам. – Он вынул и второй пистолет. – А этот для тебя, Эмми.
Я так и отпрянула, увидев, что Адам протягивает мне пистолет. Страх и отвращение захлестнули меня; передо мной снова, как наяву, замаячила рука, сжимающая револьвер, которым я застрелила Гриббона. Да я и пальцем до них не дотронусь!
– Я не люблю огнестрельное оружие, – как можно спокойнее сказала я. И отошла от них немного в сторону.
Адам пожал плечами.
– Как хочешь, но, думаю, тебе все же стоит научиться – для твоей же пользы.
Он отвернулся, явно разочарованный. Но даже это не могло заставить меня коснуться рукой пистолетов. Я стояла и смотрела, как Адам выбрал камедное дерево неподалеку, подошел к нему и закрепил на стволе бумажный листок.
– Конечно, если на Эврике будет заварушка, тебе не придется стрелять с такого расстояния, – сказал он Розе, – но на всякий случай надо уметь. Таким пистолетом можно очень метко стрелять. Даже женщине достаточно только поднять его и навести на цель – промахнуться почти невозможно. Так… Держи ровно, – приговаривал он, – правда, красиво?
Но когда она попыталась навести пистолет на цель, рука ее начала дрожать, не выдерживая веса оружия.
– Он слишком тяжелый.
– Он такой и должен быть, – сказал Адам. – Когда ты стреляешь, он направляет удар за счет собственного веса. Тебе не нужно целиться – пистолет сделает это за тебя.
Он показал ей, как заряжать пистолет и что нажимать, чтобы он выстрелил. Воспользовавшись возможностью, она специально поставила палец не туда, куда надо, чтобы Адам поправил его. Они начали пробовать целиться, поставив оружие на предохранитель. Адам стоял прямо за ее спиной, очень близко – он учил ее, как держать руку, плечо, куда смотреть. Она тут же облокотилась на него, и он был явно не против.
Первые два выстрела прошли мимо мишени. Адам каждый раз заряжал пистолет сам. С третьего раза она попала в листок. А на пятый раз выстрелила почти в самую середину.
– Еще один разок, – сказала она, загоревшись, словно хотела убедиться, что у нее действительно получается.
На этот раз она и заряжала сама, торопясь продемонстрировать Адаму, как она отлично все усвоила. Роза была на высоте: чтобы не ударить в грязь лицом перед Адамом, она задействовала все свои умственные и физические способности, чем обычно себя не утруждала. Ей непременно хотелось вызвать у него восхищение, и, я думаю, она этого добилась. Все было сделано безукоризненно ловко – зарядила, прицелилась, выстрелила.
Не дожидаясь Адама, она полетела проверять мишень сама, трогательно смешная в развевающемся голубом платье и с пистолетом в руке.
– Точно в середину! – крикнула она.
Может быть, попадание было и не совсем точным, но никто не собирался разоблачать ее невинный обман. Повернувшись на носках, она бросилась к Адаму. Просто загляденье, как легко и грациозно она бежала, слегка подпрыгивая от радости!
– Отлично! Отлично! – сказал он, погладив ее по руке. – У тебя есть все шансы стать метким стрелком, Роза.
– Дай мне еще раз попробовать! Но он покачал головой.
– Не сейчас. Не стоит тратить патроны впустую. Вот потом, когда все утрясется, я научу тебя стрелять из ружья. Женщина должна уметь это делать, что бы там ни говорили. Однажды моя бабушка прогнала так шестерых индейцев, налетевших на их дом в Коннектикуте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Пусть Пэт останется в тюрьме, Дэниэл Магвайр. Там он в гораздо большей безопасности, чем здесь, на воле. Он не причинит вреда ни себе, ни другим. Так что пусть остается.
– Прикованный к бревну? Это не совсем то место, где бы я хотел видеть своего сына.
– Значит, ты просто не знаешь своего сына. Может быть, именно там он поймет, что восстание – это вовсе не такая приятная вещь, как пытаются ее всем представить. Немного лишений ему не повредит. Я ходила к нему сегодня, и ему передали от меня еду и одеяло. В камерах там настоящий свинарник, так что уж лучше пусть побудет на воздухе. – Она встала и принялась зажигать свечи, после чего раздала их нам. – А теперь все идите спать – завтра у них наверняка все развалится. Хоть бы у них там кончились еда и виски – в этом их дурацком форте. Да, впрочем, они и без этого завтра же вернутся домой – потрусят к своим половинам, как ягнята!
Она засыпала золой последние тлеющие угольки в костре, и вместе с ними исчезли очарование и романтика, которыми мы прониклись, увидев сегодня реющий над Эврикой флаг. Мы смиренно отправились по палаткам.
Когда Кейт заглянула к Кону, обычно ночующему вместе с братьями, я услышала, как он говорит ей, уже почти засыпая:
– Завтра мы с Томми О'Брайеном начнем собирать наше собственное войско… Завтра же…
Но к утру оказалось, что Кейт была права. С восходом солнца мы увидели, что форт пришел в плачевное состояние, как будто подтверждая ее слова об игре в войну. Сразу же после завтрака, когда Лейлор начал учения, обнаружилось, что по сравнению со вчерашним днем число бойцов уменьшилось чуть ли не вдвое.
– Ну вот, образумились, – удовлетворенно сказала Кейт, – не удивлюсь, если сейчас Син явится в поисках чего-нибудь съестного, и на этом великое восстание закончится.
Ближе к полудню, когда старатели вышли из шахты, чтобы сделать перерыв на чай, выяснились новые подробности происходящего.
– Некрасиво получается, – сказал Дэн, – вчера вечером некоторые умники именем Комитета форта Эврики реквизировали у населения деньги, еду и патроны. Наверняка большая часть награбленного никогда не дойдет до ворот форта, а просто осядет у кого-то в карманах.
– Конечно, а что ты хочешь? Разве тебе неизвестно, что бунтовщики всегда наполовину состоят из тех, кто не прочь полакомиться на дармовщинку?
Подготовка к восстанию с каждым часом обрастала все новыми слухами. Поговаривали даже, что одна из групп форта намеревается захватить городскую казну. Наверное, эти сплетни дошли и до комиссара Реде, поэтому к банку подоспело подразделение полиции и принялось обкладывать здание мешками с песком.
– Ну уж тут он перегнул палку! – сказала Кейт. – Англичанин, да и только! Достаточно посмотреть на их жалкие подобия ружей и пик… К тому же здание каменное.
Лейлор послал в тюремный лагерь делегацию с требованием освободить заключенных, взятых во время вчерашней проверки. Реде воспринял это как ультиматум. Но все мы, и даже старатели, находящиеся вдали от форта, считали освобождение унизительным. Весь день удача то сопутствовала Лейлору, то грубо поворачивалась к нему спиной. Обращения за помощью в соседние «золотые» города начали, было, приносить первые плоды. Но те, кто пришел, ожидали найти здесь до зубов вооруженный и укрепленный форт, хорошо снабжаемый и едой, и виски. Посмотрев же на то, чем он был на самом деле, и не обнаружив у себя никакого боевого задора, большинство добровольцев вернулись обратно. А вслед за ними разбежались и многие воины из самого Балларата – даже те, кто давал присягу. Но это, как оказалось, пошло форту только на пользу. Там остался лишь костяк из самых решительных и серьезно настроенных бойцов. Учения у них проходили лучше, да и оружия хватало. В общем, несмотря ни на какие отсрочки, дело пахло войной.
Конечно, оставался еще шанс, что «все у них развалится», как говорила Кейт, – тогда бы мы прожили тот вечер в мире. Но полученная из Мельбурна новость отрезала все пути к отступлению: губернатор Готхэм сообщил, что решил раз и навсегда покончить с беззаконием на приисках и отправил в Балларат новое подкрепление – оставшиеся части 12-го и 40-го полков, оснащенные двумя полевыми орудиями и еще двумя гаубицами.
– Ну, теперь уж точно никто не смирится, – сказал Адам. – Это – война!
После обеда Адам нанял в прокате двуколку, взял нас с Розой, и мы отправились на поиски оружия и боеприпасов. Мы с Розой надели шляпки, перчатки и наши самые лучшие платья – лично я была в клетчатом зеленом. Так нам приказал Адам, впрочем, где дело касалось нарядов, Розу и не приходилось упрашивать. Она облачилась в голубое платье из муслина, которое прекрасно подошло бы для приема гостей где-нибудь в саду, и оно до обидного шло ей. Волосы она гладко зачесала под шляпку; у нее были чистые перчатки и чулки, а такие мелочи, как слой засохшей грязи по краю подъюбника, мужчины все равно не замечают. Она была очаровательна, скромна и дружелюбна. Пока мы ехали по Главной улице, она во все стороны улыбалась, правда, никто на нее особенно и не смотрел – на Главной улице было пустынно как никогда: увидев, что солдаты обкладывают банк мешками с песком, предусмотрительные торговцы немедленно окопались в своих магазинах и стали подсчитывать собственное оружие и боеприпасы. Но была суббота, и отели, к счастью, еще работали. Сидя рядом с Адамом, Роза сияюще улыбалась и кивала знакомым. Сама того не замечая, она вела себя как собственник, с гордостью демонстрирующий окружающим свое добро. Разве могла она знать, какую боль причиняет мне эта ее невинность!
– Не так-то просто было смыться от мамы, – Щебетала она, – в конце концов я наврала ей, что меня зовет миссис О'Доннел.
– Все равно она узнает правду, когда мы вернемся, – сказал Адам. – Конечно, ей не понравится, что я езжу по поручениям Питера Лейлора, но ведь в форте не хватает самых необходимых вещей. Лейлор дал мне письменное полномочие просить помощи от его имени. Думаю, нам следует прочесать Клунс и Аррарат, а потом еще Кресвикский ручей. Может быть, кто-нибудь ссудит нам деньги или еду, даже если не захочет расстаться с оружием. Я вполне понимаю, что в такое время у любого пропадает охота раздавать оружие.
– А от нас-то какая польза? – я чувствовала, что мешаю им, как лишняя компаньонка в увеселительной поездке.
Адам улыбнулся:
– А вы для украшения, Эмми. С вами у меня более респектабельный вид. Когда мы будем подъезжать куда-нибудь, женщины увидят вас и не станут бояться, да и мужчины не примут меня за какого-нибудь бандита.
Я поглубже надвинула шляпу, чтобы защитить лицо от солнца. Стояла жара.
– Разве это твоя война, Адам? – спросила я. – Ты же не старатель. Зачем тебе все это?
Он без необходимости поторопил коней, хлестнув их вожжами, хотя обычно ездил очень спокойно.
– Любая война становится моей, если она затрагивает Магвайров, – он кивнул нам обеим, – но я вообще за старателей или уж по крайней мере против тюрьмы. Это новая страна, и она вправе быть чистой и свободной. Нам, американцам, это знакомо. Мы знаем, что значит стремление к свободе… – Он вдруг осекся, как будто решил, что лучше демонстрировать эти идеи в действии, чем просто болтать о них. Наступила неловкая пауза.
Однако Розе не хотелось, чтобы он молчал: Она склонила голову, пытаясь заглянуть ему в лицо и прочитать его мысли. Она так любила его, что хотела владеть им полностью, вместе с мыслями.
– По всему, Адам, ты становишься настоящим австралийцем, – проговорила она игриво.
Но он не ответил ей улыбкой.
– Пока не умру, я всегда буду оставаться жителем Нантукета, – сказал он, – а вот что касается потомков… да, пожалуй, мои дети будут австралийцами.
И я стала думать о его детях. Наверное, Роза тоже задумалась о них. Мимо нас проносились, сменяя друг друга, картинки австралийской природы. Весенняя зелень сошла, и местами земля была уже полностью выжжена солнцем. Края, по которым мы проезжали, были пустынны и неприветливы. Даже если здесь попадались следы человека – какая-нибудь ферма, едва не растаявшая от зноя, загоны с овцами, – на этой земле они казались лишь тонкими карандашными набросками. И не важно, находились ли они близко от дороги или вдалеке на холмах, переходящих в голубой простор, – все равно они не производили впечатления подлинной жизни. Это были лишь первые робкие попытки населить эту землю, приручить ее и освоить. И сколько же сыновей Адама и чьих-нибудь еще понадобится, чтобы заполнить эту страну от горизонта до горизонта! И тут я вспомнила, что в одном только Балларате живут сорок тысяч человек, нуждающихся в земле. Многие из них сразу бросили бы рыть золото, получи они хоть клочок. И именно жажда овладеть этими землями построила форт на Эврике – это было начало нового сознания. Но вот дети – дети Адама, дети других, – они уж точно не станут сидеть в палаточных городках и трущобах Мельбурна. Они расселятся по этой земле и обязательно ее отвоюют. При этих мыслях меня охватили воодушевление и радость от сознания, что я тоже являюсь частью благородного дела – даже сейчас, сидя в тесной двуколке.
Мы проездили до самого вечера, но все же не могли похвастаться большим урожаем. Редко кто уступил нам в просьбах о помощи – даже именем Питера Лейлора и повстанцев. Известия о событиях в Балларате даже в этой пустыне распространялись на редкость быстро. Многие, к кому мы обращались, уже знали о существовании форта; в некоторых местах уже успели побывать другие, и там нас встречали не очень приветливо. Попадались и те, кто с интересом выслушивал нас, и тогда нам удавалось получить мешок муки или немного патронов. Денег не давали; в конце концов мы даже перестали их спрашивать. В отдаленных поселениях – будь то одинокая палатка золотоискателя или маленькая ферма, – если только там попадалась женщина, нас тут же приглашали пройти на чашечку чая. И пока мы пили, бедняжка жадно впитывала каждое наше слово, не отрывая восхищенного взгляда от наших платьев и шляп.
Одна женщина с тремя детьми на руках призналась нам с грустью:
– Уже больше четырех месяцев я не имею возможности просто поболтать с кем-нибудь. Муж не берет меня в город.
Отдавая нам ящик с боеприпасами, она добавила:
– Джо меня прибьет, когда вернется и обнаружит пропажу. Ну да Бог с ним! Не такая уж дорогая цена за то, чтобы поговорить с живыми людьми.
Но настоящим подарком дня стал мушкет. Он был довольно древний, но зато с полной амуницией. Отдал нам его один старатель, которого мы случайно встретили возле Александр-хилл. Некоторое время он двигался впереди нас верхом на муле, а когда мы поравнялись с ним, он уже разбивал лагерь. Еще не начало смеркаться, и мы приняли его предложение попить с ним чаю – это была уже пятая чашка за день. Он оказался лондонским кокни, приехавшим в Австралию уже двадцать лет назад. За эти годы он весь ссохся и сморщился, беспрестанно копая золото, затем пропивая его и устраиваясь где-нибудь пастухом. Похоже, он был из досрочно освобожденных – с такой ностальгией он говорил об Англии и особенно о Лондоне. Вряд ли он покинул его добровольно. А когда он узнал, что я тоже там жила, то буквально засыпал меня вопросами – я только успевала отвечать. Мы, собственно, ничего и не ждали от него, кроме чая; с нашей стороны это была простая любезность по отношению к человеку, одиноко бредущему неизвестно куда. Но когда мы собрались уходить, он неожиданно достал из палатки мушкет и протянул его мне.
– Пусть янки научит тебя, как им пользоваться. Думаю, там, на Эврике, это тебе пригодится. Хватит, пожалуй, переводить патроны на змей и кенгуру.
Он вышел на дорогу проводить нас и, пока мы не скрылись, все махал рукой. До сих пор он стоит у меня перед глазами – одинокий, бездомный. Он будет смотреть на нас, пока не осядет поднятая двуколкой пыль, а потом вернется к костру варить себе ужин и еще долго будет вслух проговаривать названия лондонских улиц, как делают обычно одинокие люди.
Не доезжая до Балларата, Адам еще раз свернул с основной дороги. Было неясно, куда он направляется – кругом не было ни домов, ни палаток, ни даже стоянок с остывшим кострищем. Солнце уже заходило за гору, оставляя в тени поросший кустарником край долины и скудно освещая редкие деревья перед нами.
– Зачем ты свернул, Адам? – спросила Роза. Он помог нам сойти с двуколки.
– Я решил, что вам надо сейчас научиться держать оружие. Если что-нибудь начнется, мужчинам будет уже не до вас. К тому же лучше не делать этого в присутствии мамы.
Он достал из-под сиденья замызганный коленкоровый сверток. В нем оказалась деревянная лакированная шкатулка, внутри которой на синем бархате лежали два маленьких незатейливых пистолета – совершенно одинаковых.
– Дуэльные, – пояснил он, – я купил их в Мельбурне. Красивые, правда? Смотрите… – Он наклонился и пальцем показал на крошечные буквы «Ф. Иннес. Эдинбург». – Они рассчитаны только на один выстрел – потом надо перезаряжать, но я думаю, для женщины и это неплохо.
Роза решительно тронула, а затем достала один из пистолетов. Под его тяжестью рука ее сразу скользнула вниз.
– Я уже однажды видела дуэльные пистолеты, – сказала она, – но они были гораздо красивее этих – серебряные и с перламутром.
– Безделушки! – презрительно отрезал Адам. – Вот блеснет разок серебро на солнце, ослепит тебя – и считай, что ты уже отправился к праотцам. – Он вынул и второй пистолет. – А этот для тебя, Эмми.
Я так и отпрянула, увидев, что Адам протягивает мне пистолет. Страх и отвращение захлестнули меня; передо мной снова, как наяву, замаячила рука, сжимающая револьвер, которым я застрелила Гриббона. Да я и пальцем до них не дотронусь!
– Я не люблю огнестрельное оружие, – как можно спокойнее сказала я. И отошла от них немного в сторону.
Адам пожал плечами.
– Как хочешь, но, думаю, тебе все же стоит научиться – для твоей же пользы.
Он отвернулся, явно разочарованный. Но даже это не могло заставить меня коснуться рукой пистолетов. Я стояла и смотрела, как Адам выбрал камедное дерево неподалеку, подошел к нему и закрепил на стволе бумажный листок.
– Конечно, если на Эврике будет заварушка, тебе не придется стрелять с такого расстояния, – сказал он Розе, – но на всякий случай надо уметь. Таким пистолетом можно очень метко стрелять. Даже женщине достаточно только поднять его и навести на цель – промахнуться почти невозможно. Так… Держи ровно, – приговаривал он, – правда, красиво?
Но когда она попыталась навести пистолет на цель, рука ее начала дрожать, не выдерживая веса оружия.
– Он слишком тяжелый.
– Он такой и должен быть, – сказал Адам. – Когда ты стреляешь, он направляет удар за счет собственного веса. Тебе не нужно целиться – пистолет сделает это за тебя.
Он показал ей, как заряжать пистолет и что нажимать, чтобы он выстрелил. Воспользовавшись возможностью, она специально поставила палец не туда, куда надо, чтобы Адам поправил его. Они начали пробовать целиться, поставив оружие на предохранитель. Адам стоял прямо за ее спиной, очень близко – он учил ее, как держать руку, плечо, куда смотреть. Она тут же облокотилась на него, и он был явно не против.
Первые два выстрела прошли мимо мишени. Адам каждый раз заряжал пистолет сам. С третьего раза она попала в листок. А на пятый раз выстрелила почти в самую середину.
– Еще один разок, – сказала она, загоревшись, словно хотела убедиться, что у нее действительно получается.
На этот раз она и заряжала сама, торопясь продемонстрировать Адаму, как она отлично все усвоила. Роза была на высоте: чтобы не ударить в грязь лицом перед Адамом, она задействовала все свои умственные и физические способности, чем обычно себя не утруждала. Ей непременно хотелось вызвать у него восхищение, и, я думаю, она этого добилась. Все было сделано безукоризненно ловко – зарядила, прицелилась, выстрелила.
Не дожидаясь Адама, она полетела проверять мишень сама, трогательно смешная в развевающемся голубом платье и с пистолетом в руке.
– Точно в середину! – крикнула она.
Может быть, попадание было и не совсем точным, но никто не собирался разоблачать ее невинный обман. Повернувшись на носках, она бросилась к Адаму. Просто загляденье, как легко и грациозно она бежала, слегка подпрыгивая от радости!
– Отлично! Отлично! – сказал он, погладив ее по руке. – У тебя есть все шансы стать метким стрелком, Роза.
– Дай мне еще раз попробовать! Но он покачал головой.
– Не сейчас. Не стоит тратить патроны впустую. Вот потом, когда все утрясется, я научу тебя стрелять из ружья. Женщина должна уметь это делать, что бы там ни говорили. Однажды моя бабушка прогнала так шестерых индейцев, налетевших на их дом в Коннектикуте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47