Облизав губы, она кротко промолвила:
– Я так рада, что ты пришла. Мне ужасно плохо.
– Тебе бы не было так плохо, если бы ты выполняла все, что говорит твоя мать. Тебе надо поесть и немного поспать.
– Да, я знаю, мама мне уже все это говорила. Но ты ведь знаешь, мы с ней вечно воюем. Я так обрадовалась, когда она сказала, что поедет за тобой. Я очень надеялась, что ты приедешь и все будет в порядке…
О том, что мы сказали друг другу в ту последнюю ночь в Балларате, и не упоминалось. Все это либо отложилось на потом, либо просто забылось. И слава Богу.
Мягкость Розы меня обезоруживала. Как и раньше, я не в силах была против нее устоять. Она казалась несчастной, и мне очень хотелось ее успокоить. Я коснулась ее влажного от пота лба, провела рукой по спутавшимся нечесаным волосам.
– Это все из-за поездки, – сказала я. – Тебе станет лучше, когда вы тут немного устроитесь, когда ты поешь и отдохнешь.
– Ко мне приходил доктор, – продолжала Роза жалобно, – сказала, что со мной не происходит ничего страшного. Старый дурак.
– С тобой и так не происходит ничего страшного, со временем все пройдет, – ответила я. – А ну-ка сядь, Роза. Я хочу снять с тебя эту ночную рубашку.
Она покорно подчинилась, все еще продолжая жаловаться:
– Теперь несколько месяцев я буду ходить такой страшной. Ну и вид у меня скоро будет! Теперь я уже никогда не стану, как раньше. Я не хочу этого ребенка… – Роза расплакалась, всхлипывая так, что Том наверняка мог услышать в соседней комнате. Я взяла ее за плечи и слегка встряхнула.
– Да простит тебя Бог! – сказала я. – Не произноси таких ужасных слов.
– Но ведь это правда! Я не хотела… – Однако, увидев выражение моего лица, Роза осеклась. Пожав плечами, она добавила: – Да какая теперь разница – дело сделано.
Роза не проронила ни слова все время, пока я ее мыла, переодевала, расчесывала и прибирала волосы. Наверное, причиной этого молчания было мое злое лицо. Я чувствовала, что мои руки плохо мне подчинялись оттого, что им так и хотелось ее отшлепать. Иногда Роза поглядывала на меня из-под густых ресниц. Этот казавшийся кротким взгляд был у нее просто неотразим.
– Я нарочно так сказала, Эмми, ты же меня знаешь. Вчера вечером я сказала что-то похожее маме, просто чтобы попугать ее; а ты показалась мне сейчас такой строгой, что я подумала: надо и ей это повторить. Иногда в меня словно бес вселяется. Ничего не могу с собой поделать…
Я кивала головой, продолжая ее причесывать, и, кажется, начинала смягчаться. Было бесполезно бороться с Розой. Все равно выигрывала всегда она.
Еще не закончив делать Розе прическу, я вызвала экономку, чтобы сменить постельное белье. Когда она появилась, то оказалось, что выглядит она еще внушительнее администратора из фойе, однако у меня хватило мужества отдать распоряжения спокойным ровным голосом, так, словно я всю жизнь этим занималась. Экономка выслушала меня довольно холодно, мне даже показалось, что нос ее слегка дернулся, однако она тут же проворно вышла, и уже через несколько минут в номере появились две горничные, которые привели в порядок комнату и сменили постель.
– Старая корова! – отозвалась об экономке Роза. – Прошлой ночью она явилась сюда и сказала, что другие жильцы жалуются на шум. Пыталась задаваться перед мамой, но я быстро выставила ее вон.
Теперь, снова лежа в постели, Роза выглядела гораздо лучше, во всяком случае, чище. Она не возражала, когда я заказала для нее холодного цыпленка и шампанское. Вообще-то я заказала два бокала шампанского, потому что сама никогда еще его не пробовала. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то волшебном мире, где стоит только дернуть шнурок звонка, и все появится; я хотела насладиться всем этим сполна.
Роза с аппетитом принялась за цыпленка.
– Я и не знала, что так проголодалась, – сказала она. – Меня ведь до этого вырвало – теперь в желудке совершенно пусто. – Она помахала передо мной ножкой цыпленка. – На самом деле мне плохо не только из-за этого ребенка. Есть кое-что еще…
Я отставила бокал с шампанским, не поняв с первого маленького глотка, понравилось оно мне или нет.
– Что же еще?
Роза поежилась.
– Все твердят, что мне нужен покой и отдых. Какой уж тут покой? Мы наделали в Балларате кучу долгов, да и теперь у нас осталось только около пяти фунтов, чтобы расплатиться за все это здесь, пока Том не получит от отца денег на следующий месяц. Ведь мы вынуждены были покинуть Балларат. Нас чуть не привлекли там к суду, и нам удалось уехать только потому, что я сказала хозяину, будто за нами послал отец Тома и он оплатит все наши счета. – Она тихонько хихикнула: – Иногда имя Лангли кое на что годится.
– И как же вы теперь собираетесь расплачиваться?
Собственный вопрос напугал меня; я посмотрела на шампанское и поняла, что тоже виновата. Роза покачала головой.
– Не знаю.
Она произнесла это, как ребенок, с надеждой глядя на меня, как будто ожидала услышать от меня ответ на мой же вопрос.
Подумав, что они сами во всем виноваты, я снова начала злиться. Ну и дураки же они оба!
– Тогда почему же вы остановились именно здесь? Ведь это чертовски дорого!
Роза широко раскрыла глаза.
– Не мог же Том допустить, чтобы я жила в каком-нибудь другом отеле. Он сказал, что все они никуда не годятся. Да еще в моем положении…
– Да брось ты ломаться, Роза. Хотя бы передо мной не притворяйся, что за свою жизнь ты не повидала мест похуже. – Я с трудом сдерживала смех, настолько нелепо звучали ее слова. – Вспомни, ведь я – Эмми! Мы жили с тобой в одной палатке на Эврике.
Роза обиженно надула губы, но уже через секунду рассмеялась тоже.
– Ну и что же? Кроме того… – она пожала плечами, показывая на роскошное убранство комнаты, – меня все это вполне устраивает. Ничего другого мне и не надо.
– А что говорит Том?
– Он ничего не говорит. Только играет, пытаясь достать хоть немного денег. – Она состроила гримаску, показывающую, что мы обе прекрасно все понимаем и должны мириться с ситуацией. – Бедный Том! Не думаю, что он такой уж хладнокровный игрок. Он ужасно много проигрывает. По крайней мере мне так кажется. Мне он, конечно, ничего не говорит… Но не могли же мы потратить столько денег, сколько, по его словам, мы остались должны в Балларате.
Я не ответила ничего, только посмотрела на ночную рубашку Розы, сшитую из тончайшего батиста и богато отделанную кружевом. Ее волосы я расчесывала оправленной серебром щеткой, а флакон с одеколоном, которым она пользовалась, был сделан из чистого хрусталя. Следы многочисленных походов по балларатским лавкам, привлекающим посетителей дорогими безделушками, виднелись по всей комнате. Роза заметила мой взгляд.
– Том действительно накупил мне кучу вещей. Мне было так одиноко после того, как мама с папой уехали. Делать было совершенно нечего, поэтому каждый день после обеда мы с Томом ездили просто так по магазинам. Я тогда и не знала, что у него нет денег, чтобы за все это заплатить.
Тогда она действительно могла и не знать, но теперь-то прекрасно знает и все-таки стремится получить все, что только можно купить за деньги, лишь бы хоть на короткое время избавиться от одиночества и скуки. Насколько я знаю Розу, по-другому она не может, и если это будет продолжаться в том же духе, а Джон Лангли не согласится оплачивать ее счета, то в конце концов расплачиваться придется Дэну или Ларри. Этого нельзя было допустить.
– Роза, – начала я медленно, – неужели вам все это так уж необходимо? – я указала на комнату, на ее многочисленные наряды. – Не могли бы вы обойтись меньшим? Что, если бы Том получил какую-нибудь работу, смогли бы вы тогда попробовать прожить на его жалованье?
Роза пожгла плечами.
– Том – работу? Да ты просто недостаточно хорошо его знаешь. Он джентльмен, Эмми. Его не учили ничему, кроме как управлять фамильными владениями… и, может быть, еще покупать лошадей. – Она натянуто рассмеялась. – Да и кем же ты хочешь его видеть, может быть, лавочником?
– Что ж, его отец – лавочник. Кстати, лучший в Австралии. Тому бы совсем не повредило постоять за одним из прилавков Джона Лангли или поучиться вести его дела.
– Ты слишком многого от него хочешь. Том таков, какой есть, и половина вины за это лежит на его отце. Не пытайся переделывать его, Эмми. Только зря потратишь время, – ее голос прозвучал резко.
– Ну а ты? Что собираешься делать ты, чтобы распутать этот узел?
– Я? Что же я могу сделать? Я ни на что не гожусь.
– Ну почему же, годишься. Например, ты могла бы съездить к Джону Лангли и сказать ему, что ждешь, ребенка и что внуку Джона Лангли не подобает появляться на свет в отеле, в то время как за его молодым счастливым отцом по всей Виктории гоняются кредиторы.
Она чуть не задохнулась.
– Но как… как я посмею?! Да я и не хочу! С какой стати я пойду подлизываться к этому старикашке?
– Заключить соглашение – еще не означает сдаться, – заметила я, посмотрев ей прямо в глаза. – И потом, что же еще остается? Это не последний твой ребенок, если, конечно, ты не выгонишь Тома из своей постели, но думаю, ты все же так не сделаешь. Похоже, ты нарожаешь еще много детей, Роза. Неужели ты собираешься ютиться в хижине, когда у тебя будет семеро по лавкам? Неужели ты собираешься нищенствовать только потому, что Том слишком горд и образован, чтобы жить своим трудом? И неужели ты, Роза, собираешься превратиться в старуху в двадцать пять лет, и мужчины будут проходить мимо тебя по улице, не обращая на тебя ни малейшего внимания?
Она только поморщилась. Я поднялась со стула и подошла к ней, чтобы забрать поднос. – Подумай об этом, – сказала я. К своему бокалу с шампанским я больше не притронулась. Теперь оно мне было уже не нужно.
Долгое время, пока я складывала и убирала в ящики вещи, развешивала их на плечики и выкладывала содержимое из битком набитых чемоданов, в комнате стояло молчание. Наконец раздался тихий и неуверенный голос Розы.
– Откуда ты знаешь, что он нас примет? Ведь до сих пор он не подавал никаких признаков, что хочет этого.
– Наверное, он еще не знает, что у тебя будет ребенок. Если только тот доктор не разболтал. У вас с Томом есть единственное, чего Джон Лангли не может купить. У него ведь только один сын, поэтому наследников он может ожидать только от него. Представь, создать то, что он сделал в этой стране, только для того, чтобы все это затем перешло в чужие руки.
– Ты кажешься такой уверенной, Эмми, – возразила Роза. – Откуда ты это знаешь?
Я покачала головой.
– Я не могу быть уверенной. Я только это чувствую. Никто, кроме Лангли, не выводит свое имя такими большими буквами и так часто. В этой стране он сделал действительно громкое имя. И Том – его единственная надежда. Она поежилась.
– Не нравится мне твоя затея. А если он откажется помочь нам? Вдруг он вышвырнет меня вон?
– Ну и что ты от этого потеряешь?
Роза откинулась на подушки и слегка забарабанила пальцами по покрывалам. Сейчас, когда ей нужно было кое-что обдумать, Роза выглядела гораздо лучше и меньше походила на надутого ребенка.
– Он, наверное, поставит свои условия, – сказала она. – Возможно, нам придется жить вместе с ним…
– Вряд ли, – возразила я. – Есть же еще Лангли-Даунз и домик в бухте Надежды. А может быть, он найдет для вас дом и здесь, в Мельбурне, раз вместе с ним уже живет сестра Тома.
– Он пойдет еще дальше. Ему ведь нужны будут мои дети, а не я.
– Чтобы добиться скандала? Я так и думаю. К тому же ты забыла, что он тебя никогда еще не видел. Он, наверное, представляет тебя какой-нибудь девчушкой с фермы…
Мои последние слова явно заинтересовали Розу.
– Да, это верно. Он меня еще не знает.
При этом на ее губах заиграла торжествующая улыбка, которая, как и прежде, свидетельствовала о том, что Роза уже предвкушает победу.
Вдруг она резко оторвала голову от подушки и взглянула на меня.
– Эмми!
– Что такое?
– А как же Том? Согласится ли он на то, чтобы я пошла к его отцу? Ведь он такой гордый, – на секунду в ее глазах мелькнула жалость. – Да, он слабовольный, я знаю… но не один же он во всем виноват. И я тоже тратила деньги.
– А ты не говори Тому, что пойдешь. Ничего не говори, пока все не уладится. Неужели он потом будет против? Это ведь и его ребенок, так же как и твой.
Роза покачала головой.
– Какая же ты, Эмми, жестокая! Я и не знала, что ты можешь быть такой жестокой. Ведь ты предлагаешь, чтобы я отдала своего ребенка.
Я была в ярости.
– Да тебе плевать на этого ребенка, и ты сама это прекрасно знаешь! И Тому тоже! Самое малое, что вы можете для него сделать, так это дать ему шанс получить имя и образование. Уж если вы не можете дать собственному ребенку свою любовь, дайте ему хоть это.
– Ты не имеешь права так говорить! Я могла бы научиться заботиться о своем ребенке – и он будет любить меня, Эмми. Я знаю, он будет меня любить.
– Это ты-то о нем позаботишься? Да ты о себе не можешь позаботиться! Ты имеешь в виду, что о нем позаботится твоя мать. Конечно, она постарается, потому что это ее кровь и плоть. Она найдет место для него да и для всех других и будет их любить. Но она слишком стара, чтобы начинать все сначала, Роза. Она уже слишком стара.
– Тогда мне могла бы помочь ты. Ты ведь хорошо справляешься с детьми, Эмми. Может быть, мой ребенок мог бы жить у тебя…
Я приложила обе руки к голове, потому что она уже здорово разболелась. В комнате было ужасно душно, к тому же наш разговор очень утомил меня. Я сжала виски, пытаясь успокоиться, перед тем как ответить Розе, чтобы не накинуться на нее за ее самонадеянность и глупость.
– Возможно, я и согласилась бы взять твоего ребенка, Роза, может быть, я и оказалась бы такой дурой. Но это невозможно.
– Почему же невозможно? – спросила она капризно.
Я отняла руки от висков. Все, что мы не сказали об Адаме раньше, было сказано в эту минуту.
– Потому что у нас с Адамом тоже будет ребенок.
Теперь с наступлением сумерек жара стала сменяться прохладным ветерком, который поднимал и гнал по Лангли-Лейн солому и обрывки бумаг и гремел ставнями. Стояли последние жаркие дни, когда утро уже напоминало об осени, хоть солнце все еще продолжало пригревать. Широко открыв дверь, я выставила свое кресло так, чтобы на него падали солнечные лучи, и села шить. Слегка раскачиваясь в кресле, я наслаждалась солнцем и теплом. Иногда я принималась ощупывать свой живот, хотя, конечно, ощупывать еще было нечего. Ребенок если и существовал, то не более двух недель. Для заявления, которое я сделала вчера Розе, у меня было весьма незначительное основание, но я поступила так, пытаясь защититься, пытаясь доказать Розе свое право на Адама и свою над ним власть; и в конце концов я ведь тоже женщина.
Розу эта новость отрезвила, она даже слегка побледнела и сжала губы. Но все же она приняла ее удивительно благосклонно.
– Иди домой, Эмми, – сказала она. – Я и так тебя задержала.
Затем она спокойно улеглась в постель и отвернулась к стене. Громких рыданий не последовало. Глядя на нее, я подумала, что она просто сотрясается от плача, однако беззвучного, поэтому плакала ли она на самом деле, я так и не узнала. Оставив Розу, я вернулась в мир и покой нашего домика. Здесь Адам был только мой и в нашу жизнь не врывалась Роза. Здесь я снова обретала уверенность. Когда я проснулась на следующее утро, некоторое время мне было ужасно плохо. Но даже в перерывах между сотрясающей меня рвотой я не могла сдержать радости. Занимаясь в тот день домашними делами, я распевала вовсю, нисколько не беспокоясь, что меня могут услышать на Лангли-Лейн.
Под предлогом позаниматься арифметикой на несколько часов ко мне забегал Кон, но в основном он заходил посплетничать и задать мне свои неразрешимые мальчишечьи вопросы. Со следующей недели он должен был отправиться в частную школу на Сванстон-стрит.
– Придется отдать Кона в частное заведение, – говорил мне Ларри. – Приходские школы здесь ненамного лучше ирландских. А в хорошую его и не возьмут. Уж в шотландский колледж Кону никак не попасть, потому что он католик, да к тому же его отец – хозяин гостиницы. Так что приходится выбирать из того, что нам доступно. Да ведь и ты, Эмми, наверное, сможешь за ним присмотреть?
Я согласилась, как всегда соглашалась с Ларри, хотя у меня и были свои сомнения насчет школы мистера Вуда на Сванстон-стрит. Поговаривали, что он сильно пьет, и когда ученики шалят, его трость Представляет для них смертельную опасность. Но я также слышала, что в латыни и греческом мистеру Вуду не было равных. А его пробелы в арифметике и счете вполне могла бы компенсировать я. Я начинала понимать, что могло ожидать Кона в этой стране, если бы только он получил хорошее образование. Так что когда Кон вдруг ленился или просто хотел поболтать, я заставляла его вернуться к своим книгам.
– Иногда ты такая славная, Эмми, – говорил он мне, – а иногда злая, как Роза.
– Не дерзи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47