Лассе обещал, что не будет. И подумать только, тогда этот дяденька купил у нас литр вишен и покатил своей дорогой.
На дороге стояла ужасная пылища. Мы прикрыли вишни бумагой, и хорошо сделали. Но сами мы укрыться от пыли не могли. Машины, проезжая, оставляли тучи пыли, и вся пыль падала на нас. Это было противно, и я сказала:
- Фу, какая пылища!
А Лассе спросил, почему я так говорю.
- Почему же тогда ты не говоришь: "Фу, как светит солнце!" или "Фу, как птицы щебечут!", - засмеялся он. - Кто решил, что нам должно нравиться, когда светит солнце, а не когда летит пыль?
И когда следующая машина обдала нас пылью, Лассе воскликнул:
- Какая сегодня прекрасная пыль! А Бритта добавила:
- Да, на этой дороге много пыли, это просто замечательно! Буссе решил не отставать:
- Хоть бы они пылили посильнее! - сказал он.
И ждать пришлось недолго. Промчался грузовик и поднял такую пылищу, какой я в жизни не видала. Наверное, такой столп пыли видели дети Израиля в пустыне, подумала я. Анна стояла в самой гуще этой пыли и кричала:
- Ах, какая чудесная-пречудесная пылища!
Но тут она закашлялась и не смогла больше ничего сказать. Когда пыль немножко улеглась, мы поглядели друг на друга. Все мы стали прямо-таки серо-черные. Бритта высморкалась и показала нам платок. На нем было черное пятно. И тогда каждый из нас высморкался. У Улле не было при себе носового платка, и он высморкался в платок Буссе. Но Бритта сказала, что нелегко угадать, много ли пыли у Улле в носу, потому что у Буссе платок всегда черный.
- Иди домой, проспись! - рассердился Буссе.
Хотя пыль на дороге была распрекрасная, мы немножко расстроились оттого, что машины не хотели останавливаться. Под конец Лассе решил, что мы выбрали плохое место. Посреди прямой дороги, где машины едут на полной скорости. Он велел нам перейти и встать у поворота. Так мы и сделали. Прошли немного вперед и нашли место между двумя крутыми поворотами. Мы встали цепочкой вдоль дороги и ждали.
- Как завидим машину, беремся за руки и машем вверх-вниз, - придумал Лассе, - будет здорово.
И в самом деле, получилось здорово. Почти каждая машина останавливалась. В первой машине сидели папа, мама и четверо детей. Все дети закричали, что хотят вишен. Их папа купил три литра вишен, а мама сказала:
- Ах, как хорошо! Мы ужасно проголодались и пить хотим!
Они купили мои черные вишни. Папа этих детей сказал, что они едут далеко-далеко, за границу. Вот чудеса! Мои вишни поедут за границу, а я сама останусь дома, в Буллербю. Когда я сказала об этом остальным, Лассе ответил:
- Эх ты! Да они слопают твои вишни задолго до того, как приедут за границу, неужели не понимаешь!
- Все равно мои вишни попадут за границу, пусть хотя бы и в желудке этих ребят.
Ой, как много вишен мы продали! Один дядя купил целую корзину. В этой корзине были ягоды Буссе. Дядя сказал, что его жена сделает из них сок, потому что он очень любит вишневый сок.
- Вот чудеса! - сказал после этого Буссе, передразнивая меня. - Подумать только, мои вишни превратятся в сок, а я не превращусь!
Под конец мы продали всё до последней вишенки. А в ящичке из-под сигар, который мы прихватили, чтобы класть туда деньги, оказалось тридцать крон. Наконец-то Шкатулка мудрецов пригодилась по-

настоящему. Тридцать крон! Целая куча денег! Мы разделили их, и вышло по пять крон каждому. Пусть даже у Бритты, Анны и Улле вишен не было, зато они помогали нам рвать их и продавать.
- Теперь, когда у вас вишен не осталось, - сказала Бритта, - вы можете рвать что хотите у нас в саду.
- А я дам вам слив, когда они поспеют, - пообещал Улле, получив свои пять крон. Так что мы поделили деньги по-честному.
Возвращаясь домой, мы зашли в кондитерскую в Стурбю, съели по пирожному и выпили по бутылке лимонада. Теперь у нас на это были деньги. Остаток денег мы решили сберечь. Мое пирожное с марципаном было очень вкусное.
Когда мы пришли домой, мама взглянула на нас и сказала, что такой чумазой вишневой компании она еще в жизни не видала. Она велела нам пойти в пивоварню и вымыться хорошенько. Но как раз в эту минуту прибежала Анна и крикнула:
- Вот повезло! Баню истопили!
У норргорденцев есть баня на берегу озера. Мы взяли чистую одежду и помчались со всех ног по коровьему выгону.
В бане смыли с себя эту распрекрасную пыль и сравнили шайки, у кого вода грязнее. Но разницы не увидели.
Потом мы посидели в бане, чтобы хорошенько пропотеть, и решили основать сливовую компанию, если сливы уродятся.
В бане было ужасно жарко, под конец мы чуть не зажарились и побежали охладиться в озере. Ох, до
чего же было здорово! Мы брызгались, плавали и ныряли. А когда вышли на берег, в волосах у нас не осталось ни одной распрекрасной пылинки. В воде мы хорошенько сморкались, чтобы промыть нос от черной пыли.
Погода была мировая. Мы сидели на берегу озера и загорали. А Лассе сказал:
- Фу, как солнце печет!
А Улле засмеялся и добавил:
- Фу, как птицы поют!
МЫ С АННОЙ ХОТИМ СТАТЬ НЯНЯМИ... МОЖЕТ БЫТЬ
Пастор в Стурбю пригласил однажды на свой день рождения всех взрослых из Буллербю. Детей он, ясное дело, не пригласил. А маму, папу, дядю Эрика, тетю Грету, дядю Нильса и тетю Лису пригласил. И дедушку тоже. Тетя Лиса расстроилась. Ей хотелось пойти со всеми, но она не могла из-за Черстин. Тогда мы с Анной сказали, что присмотрим за ней. Ведь Анна и я решили стать нянями, когда вырастем. Так можно ведь попробовать начать прямо теперь.
- Что же, вы собираетесь тренироваться на моей сестре? - спросил Улле.
Ему самому хотелось ухаживать за сестрой, но ему велели подоить коров и накормить свиней и кур, пока его мама с папой гостили у пастора. Бритта тоже, ясное дело, хотела присмотреть за Черстин, но она сильно простудилась и лежала в постели.
Тетя Лиса очень обрадовалась, услышав, что мы хотим посидеть с Черстин. А мы с Анной обрадовались еще больше. Я ущипнула Анну за руку и спросила:
- Правда, будет здорово?
А Анна тоже ущипнула меня и ответила:
- Скорее бы только они уезжали, чтобы нам поскорее можно было нянчить Черстин.
Но взрослые так долго возятся, собираясь в гости. Дедушка был готов уже в шесть утра, хотя уезжать из дома они должны были в десять. Он надел черный костюм и свою лучшую рубашку. И как только дядя Эрик запряг лошадей в коляску, дедушка уселся в нее и стал ждать, хотя тетя Грета еще даже не надела свое выходное платье.
- Скажи, дедушка, тебе хочется ехать в гости? - спросила Анна.
Дедушка ответил, что хочется. Но я думаю, для него это было одно беспокойство. Потому что он вдруг вздохнул и сказал:
- Охо-хо, хо-хо! Сколько раз можно тащиться в гости!
Но дядя Эрик вспомнил, что дедушка в последний раз ездил в гости пять лет назад, поэтому ему жаловаться не приходится.
Тетя Лиса до последней минуты наставляла нас. И наконец папа, дядя Нильс и дядя Эрик дернули поводья, и коляски тронулись.
Тетя Лиса велела нам держать Черстин подольше на воздухе, потому что малышка послушнее ведет себя, когда гуляет. Но в двенадцать часов нужно подогреть еду и покормить ее. А потом уложить спать часа на два.
- Ой, как интересно! - сказала Анна.
- Да, - согласилась я. - Когда я вырасту, обязательно буду няней.
- И я тоже, - сказала Анна. - Ухаживать за детьми вовсе не трудно. Нужно только не забывать, что говорить с ними надо ласково. Тогда они будут слушаться. Это было на днях написано в газете.
- Ясное дело, обращаться с ними надо бережно и ласково, а как же иначе! - согласилась я.
- Ага, ты думаешь, мало людей, которые рычат на детей? - сказала Анна. - А они от этого становятся злыми и упрямыми и вовсе никого не слушаются. Это тоже было написано в газете!

- А кто будет рычать на такую вот золотую малышку? - спросила я и пощекотала пятки Черстин. Черстин сидела на одеяле, расстеленном на траве, и весело смотрела на нас. До чего же она
хорошенькая! У нее маленький выпуклый лобик и голубые-голубые глаза. Во рту у нее четыре верхних зуба и четыре нижних. Когда она смеется, зубы у нее кажутся рисинками. Говорить она еще не умеет. Она может сказать только "ай, ай" и повторяет это все время. Может, она каждый раз хочет этим сказать совсем разное, кто знает.
У Черстин есть деревянная тележка, в которой ее возят.
- Давай прокатим ее немножко в тележке, - предложила Анна. Так мы и сделали.
- Иди сюда, Черстин, миленькая, - сказала Анна и посадила ее в тележку. - Сейчас мы тебя прокатим. Она говорила ласково и приветливо, как и надо говорить с маленькими детьми.
- Ну вот, миленькая Черстин, садись хорошенько, - уговаривала ее Анна.
Но Черстин это не понравилось. Она хотела стоять в тележке, прыгать и кричать: "аи, аи!". Но мы боялись, что она упадет.
- Давай привяжем ее, - придумала я.
Мы взяли толстый шнурок и привязали ее к тележке. Но раз теперь она не могла стоять и кричать
"ай, ай!", то начала громко реветь на всю округу. Улле прибежал из хлева и спросил:
- Что вы делаете? Никак вы бьете ее?
- Еще чего выдумал, дурак! - ответила я. - Мы говорим с ней ласково и приветливо.
- Правильно, - ответил Улле, - так и надо. Позволяйте ей делать всё, что хочет, тогда она не будет плакать.
Ясное дело, Улле лучше знал, как обращаться с его сестрой. И мы позволили Черстин стоять в тележке и сколько угодно кричать "аи, аи!". Я тянула тележку, а Анна бежала рядом и поднимала Черстин каждый раз, когда она падала.
Но тут мы подкатили к глубокой канаве. Черстин увидела это и вылезла из тележки.
- Посмотрим, что она станет делать, - сказала Анна.
И тут мы увидели! Чудные все-таки малыши! Можно подумать, что они не умеют быстро бегать, ведь
ножки у них маленькие. Но это вовсе не правда. Когда захочет, малышка побежит быстрее кролика. Во всяком случае, наша Черстин. Она сказала "ай, ай!" и, не успели мы и глазом моргнуть, как она помчалась прямо к канаве, споткнулась и свалилась в воду вниз головой. Правда, Улле сказал, что ей нужно позволять всё, что захочет. Может, она и хотела лежать в канаве, но мы всё же решили вытащить ее оттуда. Она промокла насквозь, кричала и смотрела на нас со злостью, будто это мы были виноваты, что она влетела в канаву. Но мы стали с ней говорить ласково и приветливо, посадили в тележку и повезли домой переодеваться. Она ревела всю дорогу. Увидев мокрую Черстин, Улле сильно разозлился.
- Вы что это делаете? - закричал он. - Никак вы хотели утопить ее?
Тогда Анна сказала, что он должен разговаривать с нами ласково и приветливо, потому что мы тоже дети.
Улле помог нам найти одежду Черстин, чтобы переодеть ее. А потом ему снова надо было бежать в хлев.
- Посадите ее на скамеечку и переоденьте, - велел Улле перед тем, как идти в хлев.
Интересно, пробовал ли он сам сажать ее когда-нибудь? Хотела бы я посмотреть, как он это делает. Мы с Анной изо всех сил старались усадить ее, но ничего не получалось. Она выпрямилась, как палка, и орала на чем свет стоит, но не садилась.
- Глупая девчонка, - начала я, но вспомнила, что так нельзя говорить с маленькими детьми.
Хотя Черстин не желала садиться, пришлось всё равно надеть на нее сухую одежду. Я держала ее за руки, а Анна пыталась ее одеть. Черстин продолжала орать и выскальзывала, как угорь, извивалась туда-сюда. Мы одевали ее целых полчаса. А потом уселись, усталые, отдохнуть. А Черстин перестала кричать, сказала "ай, ай!", заползла под стол и напустила там маленькую лужицу. Потом поднялась и сдернула клеенку, отчего кофейные чашки упали и разбились.
- Вредная девчонка, - сказала ласково и приветливо Анна.
Она вытерла лужицу под столом и собрала осколки, а я сняла с Черстин мокрые штанишки. Пока я искала сухие, Черстин успела шмыгнуть во двор. Я догнала ее на полдороге к хлеву. Тут Улле высунул голову, приоткрыв дверь хлева.
- Вы что, спятили? - крикнул он. - Позволяете Черстин бегать без штанов!
- Представь себе, что не позволяем! - ответила Анна. - Она не спросила нашего позволения, если хочешь знать!
Мы потащили Черстин в дом и надели на нее сухие штанишки. А она опять виляла туда-сюда и орала во все горло.
- Да-вай... стой... спо-кой-но... будь... доб-ра, - сказала Анна почти ласково и приветливо, но не совсем.
Мы надели на Черстин самое нарядное платье, потому что другого Улле не нашел. Платье было очень красивое, с маленькими складками и оборочками.
- Береги это платье, - велела я ей, хотя она не понимает, что ей говорят.
- Ай, ай! - ответила она и тут же, подбежав к плите, посадила на платье большое пятно сажи.
Мы отчистили пятно как умели, хотя оно не совсем сошло. А Черстин решила, что мы с ней играем.
- Уже двенадцать часов, - вдруг сказала Анна. - Пора кормить Черстин.
И мы поспешили подогреть шпинат в кастрюльке, стоявшей на плите. Я взяла Черстин на руки, а
Анна стала кормить ее. Черстин ела так хорошо и так широко разевала ротик, что Анна сказала:
- Все-таки она очень хорошая малышка.
Тут Черстин сказала "ай, ай!" и поддала рукой ложку. Весь шпинат залепил мне глаза.
Анна захохотала и уронила тарелку. А я немножко рассердилась на нее. Черстин тоже смеялась, хотя и не понимала, над чем Анна смеется. Наверно, Черстин думала, что залепить человеку глаза шпинатом
- ничего особенного.
Потом она вдруг расхотела есть. Сжала губы и каждый раз отталкивала ложку, так что половина шпината оказалась на платье. Мы стали поить ее соком из чашки, и половина сока пролилась на платье. Й платье стало не белое, а зеленое с красным, белого осталось только чуть-чуть в разных местах. Там, где ей не удалось заляпать его шпинатом и залить соком.
- Меня только одно радует, - сказала Анна, - что эта девчонка сейчас ляжет спать.
- Да, я тоже этому рада, - согласилась я.
Мы с трудом снова стащили с нее одежду и напялили на нее ночную сорочку. Мы ужасно устали, пока наконец справились с этим.
- Если кому-то нужен сейчас мертвый час, так это нам, - сказала я Анне.
Мы уложили Черстин в постель в комнате рядом с кухней, вышли и закрыли дверь. И тут Черстин завопила, как сумасшедшая. Мы попробовали делать вид, что не слышим, но она ревела все громче и громче. Под конец Анна сунула голову в комнату и сказала:
- Замолчи, противная малявка!
Понятно, с маленькими детьми нужно говорить ласково и приветливо. Но иногда это никак не получается. Хотя в газете и было написано, что дети будут упрямыми и злыми, если на них рычат. Вот и с Черстин так получилось. Она орала пуще прежнего. Мы обе вошли к ней. Она обрадовалась, встала в кроватке, стала не переставая прыгать и кричать "ай, ай!". Она просунула между перекладинами кровати свою маленькую ручку, похлопала меня и приложила свою щечку к моей щеке.
- Какая она все-таки славненькая, - сказала я.
Тут Черстин укусила меня за щеку. Да так, что у меня два дня была царапина.
Мы уложили ее в постель и укрыли хорошенько одеялом. Но она в одну секунду начала сучить ногами и сбросила его. Она сбрасывала одеяло раз десять. И мы перестали ее укрывать, а просто сказали:
"Закрывай глазки и спи, Черстин", и ушли. А Черстин снова подняла вой.
- Нет уж, хватит с нас, - сказала Анна. - Пусть себе ревет!
Мы уселись за кухонным столом и попробовали разговаривать, но никак не смогли. Черстин ревела всё громче и громче. Мы даже вспотели от ее рева. Иногда она на несколько секунд замолкала. Но, видно, только для того, чтобы набрать воздуха и реветь еще громче. И вдруг она все-таки замолчала.
- Вот хорошо! - воскликнула я. - Наконец-то она уснула.
Мы с Анной взяли фишки и сели играть в лото. Нам было очень даже весело.
- Малявки должны всё время лежать в кровати, - сказала Анна. - Тогда, по крайней мере, знаешь, где они есть.
И тут из комнаты, где лежала Черстин, послышались какие-то странные звуки. Так бормочет маленький ребенок, когда он занят чем-то интересным.
- Нет, это уже слишком! - рассердилась я. - Неужели эта девчонка еще не спит?
Мы тихонько подкрались к двери и поглядели в замочную скважину. Мы увидели кроватку Черстин. Но Черстин там не было. Кровать была пуста. Мы ворвались в комнату. Догадайтесь, где была Черстин? Она сидела в только что выбеленном и нарядном открытом очаге с баночкой сапожного крема в руках. Очаг этот был белым до того, как Черстин в него забралась. Девочка была с ног до головы измазана сапожным кремом. Только кое-где на ней белели пятна мела. Этим гуталином у нее были выпачканы волосы, рубашка, и пальцы ног были черны, как у негритенка. Крем был размазан и по всему очагу. Видно, дядя Нильс стоял возле очага и чистил ботинки перед тем, как поехать в гости, и забыл закрыть крышкой баночку с кремом.
- Ай, ай! - крикнула Черстин, увидев нас.
- А что в газете было написано, можно ли драть маленьких детей? - спросила я.
- Ничего я не помню, - ответила Анна. - У меня голова кругом идет.
Черстин встала на ноги, вылезла из очага и хотела похлопать Анну, но та со злостью заорала на нее изо всех сил:
- Стой там, где стоишь, противная малявка!
Но стоять Черстин не пожелала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17