Жожо взглянул на Фрица, потом на красный кабель в своей руке.
- Уже не хочется, - сказал он.
- Можешь не бояться, он тебе не отомстит. Он конченый человек. Бей!
Жожо смущенно усмехнулся.
- Не то чтобы я боялся... Но у меня... у меня болит спина. Может быть, Карльхен сделает это лучше?
Дейбель разочарованно покачал головой.
- Вижу, что ты выкручиваешься. А без злобы это было бы уже не то. Почему только вы, французы, такие выродки?.. Ну, сходи-ка за зубом. А Фрица отделает кто-нибудь другой, - добавил он со вздохом.
У конторы уже стояла целая очередь: встрепанный Эрих прибежал из комендатуры, ему нужно быдо навести какую-то справку в бумагах; Хорст передал надзор за стройкой Дереку и пришел узнать, что случилось с Фрицем; доктор Имре, выполнив распоряжение Дейбеля, принес ему пять обещанных зубов. Но Фредо не впускал никого. Опершись плечом о притолоку, так что ему было слышно почти каждое слово, он преграждал вход в контору. "Герр обершарфюрер велел не мешать ему".
Потом вышел Жожо - с самым бравым видом, широко улыбаясь. На все вопросы он только пожимал плечами и поспешил к своему бараку так быстро, как только мог. Вскоре послышался голос Дейбеля: "Фреедо!"
Грек вбежал в контору, вслед за ним осторожно вошли остальные. Эсэсовец стоял у стола и потряхивал на ладони две золотые коронки.
- Хорошо, что вы пришли. Имре, принес?
Долговязый венгр кивнул.
- Я их уже продезинфицировал. - И он высыпал из старой жестяной коробочки пять коронок на ладонь Дейбеля.
Эсэсовец стоял, покачиваясь с пятки на носок.
- Слушайте меня хорошенько. Я установил, что сегодня ночью Фриц совершил тяжелый проступок против Германии. Знал об этом староста лагеря?
Хорст был бледен как мел. Он покачал головой.
- Я? Что вы!
- Знал! - раздался из-за занавески глухой голос Фрица.
- Опасный человек, - сказал Дейбель, показав глазами на занавеску. Что ты знал, Хорст?
- Я был с ним на вокзале... знал, что он продает... это самое... Но он сказал, что... ему так приказано...
- Ты так сказал? - повысил голос Дейбель, обращаясь к Фрицу.
Фриц не ответил. Зато на другом конце барака открылась дверь, вошел Жожо и положил на ладонь эсэсовца еще одну, особо крупную золотую коронку.
- Вопрос ясен, - заключил Дейбель, засовывая всю добычу в карман. Мне надо идти. Днем Карльхен всыплет Фрицу двадцать пять горячих. Потом обрейте его наголо и переведите в мусульманский барак.
Он взял свой красный кабель, лежавший возле картотеки, и взбежал по ступенькам.
7.
В полдень началась раздача еды. Первыми выстроили тех, кто не работал. Длинная очередь растянулась по Лагерштрассе до самой конторы. Помощники Мотики вытащили из кухни два громадных котла, наполненных вареной картошкой в мундире. От картошки поднимался пар, у нее был запах, от которого кружилась голова. Продрогшие "мусульмане" благоговейно закрывали глаза, некоторым казалось, что у них выворачивается желудок.
Кругом стояли капо с дубинками, фамильярно переговаривались с людьми из кухни и строго следили за очередью.
От котлов с картошкой вдоль очереди побежали двое парней со стопками эмалированных мисок в руках. Раздавая на бегу миски, они кричали: "Бери, бери!" - и торопились так, словно бежали на пожар. Испуганные "мусульмане" дрожащими руками хватали миски. Потом опять началось ожидание.
Минут через пять раздатчики посуды появились снова, на этот раз с ложками. "Бери, бери, бери!" - кричали они и совали ложки, не глядя даже, успевают ли их брать. Ложки падали на землю, люди поспешно нагибались за ними, в очереди возник беспорядок и толкотня, капо опять заработали дубинками, послышались вопли и стоны, и снова долгое ожидание.
Наконец из кухни вышел слоноподобный Мотика в переднике из мешковины и бумажном колпаке. Расставив ноги, он стал у левого котла и взял в руку черпак, сделанный из старой консервной банки. То же самое сделал глухонемой Фердл, занявший место у другого котла.
Перед Зденеком было не меньше сотни человек, но он впился глазами в потные лица обоих поваров и видел только их, словно стоял с ними лицом к лицу. Ему даже не пришлось подниматься на цыпочки - перед ним стоял "мусульманин" на голову ниже его ростом; собственно, это был даже не мужчина, а какой-то юнец. Другие заключенные тоже хотели видеть поваров и высунулись из очереди, вызвав поток брани и ударов со стороны капо.
Зденек стоял прямо, смотрел вперед, сердце у него взэолнованно билось. Ему показалось, что у гиганта Мотики грубое, злое лицо. Тем лучше, что он, Зденек, стоит в правом ряду. Маленький, насмешливо улыбавшийся Фердл производил лучшее впечатление. "Бедняга Феликс, - без особого огорчения подумал Зденек, - стал рядом со мной, и опять ему не везет: непохоже, чтобы этот детина вздумал выдавать щедрые порции".
Вдоль очереди прошел капо Карльхен. Около юнца, стоявшего перед Зденеком, он на мгновение задержался и сказал нежно:
- Servus, klaner Bar! нем.)> - юнец закивал, а большой черномазый узник, за которым стоял Феликс, угодливо поздоровался с капо.
Карльхен подошел к котлам с картошкой, мигнул Мотике, тот подмигнул ему. Люди с мисками в руках решили, что это сигнал к раздаче, и хотели было двинуться вперед, но Карльхен заорал:
- Achtung! Шапки долой!
Узники стали перекладывать миску и ложку в одну руку, чтобы другой снять шапку. Кое у кого посуда опять выпала из дрожащих рук. Люди нагибались, толкались, снова получали удары... В этот момент раздалось резкое "Начинай!" Краем жестяных банок повара зачерпнули картошку и то, что набрали, вывалили в подставленные миски. "Бери, бери!" -приговаривал Мотика, а глухонемой что-то мычал. Очередь двигалась, раздача шла очень быстро, головокружительный запах картошки усиливался, сердце Зденека билось все сильней. Он уже забыл о Феликсе, он видел только юнца перед собой и, как завороженный, шел за ним, не сводя глаз с его миски. Вот она поднимается к котлу... Тут капо Карльхен засмеялся, подтолкнул маленького повара и кивнул на миску юноши. Повар сделал еще более приветливое лицо, погрузил черпак глубоко в котел, набрал много картошки и вывалил в миску, наполнив ее с верхом так, что картошка даже посыпалась через край.
- Спасибо, - сказал обрадованный юнец и отошел в сторону.
Наступила очередь Зденека.
Банка неглубоко погрузилась в котел и захватила лишь несколько картошин.
- Прибавьте, - попросил Зденек, не знавший, что Фердл - глухонемой. Пожалуйста, прибавьте, ведь этот парень получил больше. - И он держал миску так, что повар не мог вывалить туда порцию. Фердл удивленно поднял глаза, взглянул в умоляющее лицо Зденека и прогнусавил что-то похожее на согласие. Потом он опустил черпак еще раз в котел и действительно набрал много картошки, приветливо кивнул Зденеку - мол, подставляй миску - и, когда тот, завороженный видом еды, так и сделал, стремительным броском швырнул ему всю порцию прямо в лицо.
- Следующий, пожалуйте бриться! - воскликнул Карльхен, ухватил ослепленного Зденека за рукав и оттолкнул в сторону.
Все лицо Зденека было облеплено теплой картошкой. Он уронил миску и ложку и обеими руками вытирал лицо, стряхивая куски картошки, стараясь не размазать их.
- Счастье твое, что Мотика - недотепа и всегда раздает остывшую еду, хохотал капо. - Будь картошка горяча, хорош был бы у тебя видик!
Зденек нагнулся и поднял свою миску. Карльхен был прав. Лицо у него горело, хотя и не было обожжено. Особенно болели веки, но глаза открывались без труда и видели хорошо.
- Ты куда? - спросил Карльхен, поднимая палку. - Уж не собираешься ли опять стать в очередь? Мало тебе этой порции?
И Зденек с пустой миской в руках поплелся на другую сторону, где более счастливые глотали свою картошку. Одни ели стоя, другие - сидя на корточках у кухонной стены. Большинство даже не очищало картошку от шелухи, а те немногие, кто делал это, тщательно снимали с кожуры каждую крошку.
- Зденек! - услышал вдруг он тихий голос Феликса; говорить громко ему не позволяла сломанная челюсть. В миске у Феликса была вполне приличная порция картошки, его глаза улыбались и вместе с тем были полны слез. - Ты почему не ешь?
Зденек заставил себя улыбнуться и перевернул свою миску вверх дном.
- Мне ничего не дали, да меня же еще и ошпарили, так что мы с тобой в одинаковом положении, - его голос дрогнул от горечи и жалости к самому себе, и Зденек впервые почувствовал искреннюю симпатию к еще более несчастному Феликсу.
Они хотели вместе отойти к баракам, но какой-то капо с палкой в руке остановил их.
- А миска? Другим жрать из ладошек, что ли?
Зденек отдал свою миску и ложку и тщетно старался втолковать капо, что Феликс не может жевать и они вместе идут сейчас в лазарет, чтобы уладить дело с питанием пострадавшего.
- Подставь шапку, - приказал капо и без долгих разговоров высыпал туда картошку. - А теперь катись!
Пустые, чисто вылизанные миски - некоторые с приставшей к ним картофельной шелухой - опять были сложены в стопки, и раздатчики снова устремились вдоль двигавшейся очереди, подавая посуду тем, кто еще не ел.
Зденек и Феликс направились к верхнему ряду бараков.
* * *
Персонал лазарета обедал. Санитар Пепи притащил ведерко картошки, которую вне очереди получил для врачей. Все медики сидели за столиком у окна, в глубине барака, чистили картофелины, макали их в соль и молча жевали. Оскар глядел в окно на ограду и темнеющий за нею лес. В руке у него была картофелина и нож, но он словно забыл о них. Рядом с ним сидел маленький венгр, доктор Рач, случайный однофамилец большого Имре. Он был полным контрастом рослому дантисту - тихая речь, совсем не военная внешность, мягкий характер. Они не имели ничего общего, только здоровались и иногда, казалось, даже стеснялись друг друга.
Маленький Рач был психиатром. Уже это само по себе раздражало военного дантиста: психиатрию он считал таким же смешным и ненужным занятием, как, например, египтологию. Но что особенно выводило из себя большого Рача - это любовь его однофамильца к мужчине. Когда некоторые капо "занимались с мальчиками", Имре только пожимал плечами: мол, что поделаешь, такова лагерная действительность. Но тот факт, что его однофамилец-врач, интеллигент, вы только подумайте! - связан с другим врачом узами преданности, дружбы, - это Имре считал явным преступлением, достойным кары. Ему было безразлично, что в отношениях этих двух врачей нет ничего скрытого, что они, эти отношения, вполне невинны и не переходят границ обычной студенческой дружбы. Когда речь заходила о маленьком Раче, Имре честил его грубейшими словечками, которыми в лагере называли извращенных людей.
Неразлучным другом маленького Рача был румын Константин Антонеску, атлет со светлыми, коротко остриженными кудрями, обрамлявшими классический лоб. Маленький венгр был старше и, очевидно, умнее, но рядом с рослым другом он выглядел мальчиком. Однако Рач заботился об Антонеску, как мать о ребенке. Румын тихо улыбался и мирился с этим, поглядывая на немного нервозного Рача, как сенбернар на своего дружка - фокстерьера.
На другой стороне стола сидел Шими-бачи, самый пожилой и самый почтенный врач лазарета. Все любили этого старомодного деревенского доктора, никто на него никогда не сердился, но относились к нему как-то не совсем всерьез.
Между ним и всегда немного барственно-холодным н натянутым большим Рачем сидел санитар, прозванный дурачком Пепи, медик-недоучка, судетский немец, попавший в концлагерь за какие-то фантастические растраты. Пепи был непоседливый пройдоха, вечно искавший случая спекульнуть, выгодно обменять или перепродать что-нибудь. Он ужасно скучал, когда обед, как сегодня, проходил в общем молчании.
Войдя в лазарет и увидев людей за столом, в глубине барака, Феликс и Зденек робко уселись у дверей, в части барака, отведенной для пациентов. Но большой Рач заметил их.
- В чем дело? И сюда к нам лезут!
Оба "мусульманина" оробели и хотели было выйти, но Шими-бачи встал из-за стола и остановил их. С неизменной улыбкой на розовых щеках он укоризненным тоном сказал что-то по-венгерски своему соотечественнику. Тот сердито огрызнулся и продолжал есть картошку.
- В чем там дело, Имре? - спросил старший врач Оскар, который все еще смотрел в окно, не обращая внимания на то, что происходит за его спиной.
- Это тот больной со сломанной челюстью, - ответил Шими-бачи.
Имре слегка приподнял свою миску и с выразительным стуком поставил ее на стол.
- Врачи обедают, - сказал он.
- Тебе мешает, что вошли больные? - удивился Оскар. - Разве ты дома терял аппетит из-за того, что в приемной сидели пациенты?
- Попробуй пошли мусульманина в контору, когда там обедают, рассердился Имре. - Попробуй!
- Слушай-ка, - сказал Оскар, и в его грустных глазах мелькнула улыбка. - Если тебе так нравится в конторе, переселился бы ты туда совсем. Инструмент твой все равно хранится там, да и к воротам оттуда ближе... Ты сам недавно упомянул, что там освободилась койка Фрица.
- Что это значит? - Имре выпрямился и отодвинул миску. - Ты хочешь выжить меня отсюда? И как надо понимать твой намек о воротах?
Шими-бачи опять сказал что-то по-венгерски, а Оскар поднял руку и усмехнулся.
- Я принципиально против дуэлей, герр майор. Говоря "ближе к воротам", я имел в виду лишь тот факт, что в случае счастливого конца ты раньше многих других выйдешь из лагеря и скорее попадешь домой. Сигарету? - он вытащил пачку - и дантист не устоял.
- Благодарю, - сказал он по-венгерски и поклонился, коснувшись двумя пальцами виска.
- Ну, а как же с пациентами? - спросил Оскар по-чешски веселым тоном, потому что сигареты снова напомнили ему о падении ненавистного Фрица. За спинами Рача и Антонеску он перебрался через постель, на которой они сидели, соскочил в проход и пошел к двери.
Зденек и Феликс стоя.ли с шапками в руках.
- Ну, как дела, пражане?
Оба чеха, тощие, остриженные наголо и грязные, улыбались из последних сил, но глаза у них слезились от боли, и Оскар сразу заметил это.
- У пианиста сломана челюсть, - сказал он. - Но ты-то почему скалишься, как голова на колу?
Зденек рассказал об инциденте при раздаче еды.
- Ты голоден? - небрежно спросил врач и быстро ощупал лицо Зденека. Серьезных ожогов у тебя нет.
- Нет, не голоден, - соврал Зденек и сразу пожалел об этом, почуяв доносившийся из глубины барака аппетитный запах вареной картошки. - Феликс утром почти не мог есть хлеб и отдал его мне.
- Немного картошки у нас тут останется, а лицо мы тебе смажем вазелином, - заметил Оскар словно бы про себя. - А теперь займемся другим пациентом. Для тебя нужны сахар и маргарин, верно? - обратился он к Феликсу.
Сидевший за столом Имре уловил в разговоре чехов только слова "вазелин", "сахар" и "маргарин". "Ну конечно, - проворчал он по-венгерские - для чехов у него все найдется!.."
Оскар заметил, что Шими-бачи снова успокаивает дантиста.
- Видите, ребята, - понизив голос, сказал он по-чешски. - Вот так мы тут все время ссоримся, вечно ссоримся, все до единого.
- Вы этому удивляетесь? - спросил Зденек. Он не мог молчать, невысказанные горькие слова прямо-таки душили его. - Человек человеку волк. Феликс все твердит: "За что меня искалечили?" А меня вот ошпарил этот хам в кухне... Ну, скажите сами, разве люди не волки?
Оскар грустно улыбнулся.
- А ну тебя! Может быть, тебе и душу ошпарили этой порцией картошки? Люди всегда остаются людьми, но, когда на них так давят, они подчас очень странно сгибаются, тут уж ничего не поделаешь. Я вот тоже иногда злюсь на людей, да еще как, но мне достаточно изругать кого-нибудь. А другой не может обойтись без палки.
- Феликс не понимает, за что ему сломали челюсть, я хочу знать, почему у меня отняли эту жалкую порцию жратвы. Эсэсовца рядом не было, никто этим сволочам не приказывал так поступать. Почему же они так обошлись со мной?
Сигарета за столом прошла по кругу: Шими-бачи, Пепи, маленький Рач и Антонеску - все затянулись по разу. Имре подошел к Оскару и отдал ему окурок. "Спасибо", - сказал тот и похлопал дантиста по плечу. Имре кивнул и вышел из барака. Оскар снова повернулся к Зденеку.
- Вот видишь, и он не так плох, как кажется. Сколько ты лет в лагере? Два? В Освенциме побывал? Так чего ж ты хочешь, скажи, пожалуйста?
- Зденек тоже не всегда был такой, - невнятно прошептал Феликс. - В Терезине он был бодрый, веселый. Вот только здесь... уж не знаю, почему...
- Мне уже ничего не хочется, - сказал Зденек и поглядел в глаза Оскару, словно желая сказать: "Так мне и надо за постыдную слабость, насмехайся надо мной". - У меня уже нет сил драться...
- Сколько тебе лет?
- Тридцать два.
- Мне сорок два. Феликс, тебе хочется жить?
Пианист ничего не ответил, только на глазах его появились слезы.
- Здоровый человек не должен так говорить, - сказал Оскар Зденеку. Чем ты занимался до войны?
- Работал на киностудии.
Судетец Пепи, который когда-то проходил военную подготовку в чехословацкой армии и хорошо понимал по-чешски, закричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52