Дейбель подтверждает, что все готово.
Лагерный староста Хорст командует:
- Marschieren Marsch! Links, zwei, drei, vier, links... нем.)>
* * *
После ухода рабочих команд в лагере обычно воцарялся покой. Гасли рефлекторы, блоковые и штубаки возвращались в опустевшие бараки, чтобы поспать еще часа два. Теперь, в тишине и спокойствии, можно по-настоящему задать храповецкого.
Но сегодня все было иначе. Эсэсовцы не ушли к себе, рефлекторы не погасли, и даже могильщикам позже, когда рассвело, не разрешили начать свое дело.
- Grossreinemachen! - сказал Дейбель, щелкнув кабелем по голенищу. Капитальная уборка!
Штубаки, взяв веники, принялись подметать главный проход в своих бараках и часть улицы перед ним. Стружку на нарах нужно было разровнять и аккуратно уложить на нее одеяла. Уголки блоковых, столы, кружки для кофе, фасадные окна - все должно было сверкать чистотой.
Не успели блоковые и штубаки как следует прибрать в своих бараках, как за ними уже пришли "зеленые", главные распорядители всей этой уборки. Половину штубаков они погнали к уборным, остальных - в больничные бараки. Там было особенно много работы, санитары с ней не справлялись. Немало было шума, крика, ненужных осложнений. Уборщики пинали ногами ведерки, вытряхивали одеяла, проветривали помещения. Полураздетые больные жаловались и плакали, не зная, чем все это кончится.
После уборки лагерь выглядел так же неприветливо, как и до нее. Черный и грязный, лежал он в протоптанном снегу, земляные проходы в бараках, сколько их не подметали, остались сырыми и грязными, стружка, хоть ее и разровняли, не перестала быть стружкой и приставала к одежде. В общем лагерь остался таким, каким и был, - вопиюще убогим.
Но эсэсовцы верили в оперативность. Там, где все было в движении, где много кричали на людей и били их, там эсэсовцы видели успех, сдвиг, перемену к лучшему, благой результат своих приказов. Только через два часа после того, как тотенкоманда дважды съездила на кладбище и мертвецкая ненадолго опустела и даже была выметена, лагерное начальство потерло руки и, удовлетворенное, ушло в комендатуру. Теперь пора и им самим подготовиться к приему высокопоставленного гостя.
Точно в девять, как было условлено, к воротам лагеря подкатила машина. Копиц, Дейбель и Лейтхольд выскочили навстречу и вытянулись во фрунт. Они были тщательно причесаны, застегнуты на все пуговицы.
Но из машины вышел всего лишь какой-то эсэсовец в таком же низком чине, как и кюхеншеф, - всего навсего шарфюрер. Это был низкорослый, худенький молодой человек, в очках, с крутым лбом и густой, но уже редеющей шевелюрой, он тоже стал "смирно" и отрапортовал:
- Sanitatsgehilfe Tischer zum Befehl! нем.)>
Копиц почесал за ухом и, не скрывая разочарования, спросил:
- А штурмбанфюрер герр Бланке?
- Велел передать, что, к сожалению, занят и посылает меня.
- Вольно!.. А ты врач?
- Никак нет. Прослушал три семестра медицинского факультета.
- Ну все-таки, значит, медик. Заходи, приятель.
Настроение у хозяев было кислое. В глубине души Копиц и Дейбель, правда, радовались: обработать этого типа будет легче, чем Бланке... Но зачем, спрашивается, весь этот утренний переполох - уборка, гонка, оперативность? Начальство в Дахау даже не удостоило нас порядочного инспектора.
- А тебя проинструктировали, что надо делать? Дали тебе какие-нибудь полномочия? - проворчал рапортфюрер, когда вся компания как-то смущенно уселась за стол и Дейбель раскупорил приготовленную бутылочку.
- Нет, я ничего не знаю. И мандата мне никакого не дали. Моя фамилия вам, наверное, мало говорит...
"Тишер?" - мысленно задавался вопросом Копиц и взглянул на Дейбеля, словно спрашивая: не знаешь ли какого-нибудь генерала Тишера?
- Мой отец - профессор Матхаус Тишер, - медленно сказал молодой человек, ероша каштановую шевелюру. - Тот самый известный физик Тишер, который...
- Ах, вот что! - обрадовался Копиц. Ну, конечно, он так и думал, что перед ними чей-то сыночек с протекцией. Копиц был особенно доволен тем, что Тишер не оказался отпрыском неизвестного Копицу генерала, ибо рапортфюрер наизусть знал фамилии почти всего германского генералитета и гордился этим.
- Вы говорите, физик Тишер, который... что? - осведомился он у молодого человека.
- Извините... Я вижу, вы о нем ничего не знаете, Скажу откровенно, я тоже не совсем понимаю, чем занимается папаша. Какие-то выкладки, атомы, нейтроны, позитроны. По-зит-роны! - Он засмеялся, словно это была острота, и хлопнул себя по ляжкам. - Короче говоря, он ужасно знаменит. На прошлой неделе фюрер снова приглашал его к себе, в ставку.
Сидевшие за столом на минуту замолчали.
- С вашего разрешения, камарад, - Дейбель собрался с духом и хотел налить Тишеру рюмку.
- Нет, благодарю, - сказал тот с серьезным видом. - Алкоголь, табак и мясо - все это я не приемлю. Знакомы вы с методом жевания по Флетчеру?
Трое эсэсовцев уставились на юнца, который уселся, перекинул ногу на ногу и, видимо, собирался прочитать им пространную лекцию об этом методе.
- Метод Флетчера требует прежде всего тщательного разжевывания пищи. Для каждого глотка предусмотрено точное количество жевательных движений... - тут он взглянул на часы и быстро встал. - Девять часов. Простите, господа, где тут у вас клозет? По утрам я принимаю слабительное, и вы сами понимаете...
Все встали, как завороженные. Дейбель вывел Тишера в коридор и указал ему нужную дверь. Потом он вернулся в комнату, и все трое расхохотались: Дейбель бросился Копицу на шею и ржал: "Ну и пентюх, боже, ну и пентюх!"
- Тише, Руди! - хихикал рапортфюрер. - Зачем так громко? И налей-ка нам по рюмочке.
Дейбель поднял рюмку.
- Как он сказал? Что делает его папочка?.. Прoзит!
* * *
Когда через четверть часа Тишер вернулся, рапортфюрер взял его под руку и повел в лагерь. Молодой человек во все вникал, все хвалил. Он с любопытством оглядывал строения и отметил, что здесь все выглядит точно так же, как и в лагере номер четыре. Вот только мертвецкая там находится в правом углу, здесь в левом. "Ваше размещение, очевидно, целесообразнее?" осведомился он. Копиц не знал, что отвечать.
Тишеру показали одиннадцать зеленых немцев я обратили его внимание на то, какие все они упитанные и здоровые. Не хочет ли он посмотреть их голыми?
- О нет, спасибо, - быстро сказал Тишер. - Безусловно, не хочу!
- Как по-твоему, - шепнул ему Копиц, - возьмут их на фронт или это была ложная тревога?
- Должны бы взять, - Тишер задумался. - Бравые немцы, а? На фронте нужны люди...- И он сам наклонился к уху Копица. - Ты, камарад, человек пожилой, насчет тебя дело ясно. Но не следует ли нам послать на фронт коллегу Дейбеля? Он такой крепкий...
- Это было бы ошибкой! - испугался рапортфюрер. - Он крайне нужен в лагере. Или ты думаешь, что на фронте он истребит больше врагов Германии, чем истребил здесь?
- Здесь? - удивился Тишер.
- Да, да! - подтвердил Копиц. - Он просто молодчина. Не далее как вчера...
И он рассказал о неудавшейся попытке врача венгра бежать из лагеря вплавь, через реку Лех. Гость удивленно качал головой: "В такой холод прыгать в воду! Какой он отчаянный, этот врач!"
Было видно, что у него самое лучшее впечатление от лагеря. Потом рапортфюрер вызвал из группы зеленых Пепи с повязкой старшего врача.
- С ним ты легко найдешь общий язык, - сказал Копиц. - Это дурачок Пепи, медик, как и ты, а сейчас глава нашего лазарета.
- Очень рад, - кивнул Тишер. - А почему вас называют дурачком? В шутку?
- Хороша шутка! - усмехнулся Копиц. - Расскажи ему, Пени, что ты мне рассказывал в Варшаве. О той лечебнице, где тебя поливали холодной водой и одевали на тебя смирительные штаны...
- Вы хотите сказать - рубашку? - несмело возразил Тишер.
- Именно штаны. У Пепи бывали приступы полового бешенства - он вам потом скажет, как это называется по-латыни, coitus tremens, что ли? Ему всегда приходилось надевать смирительные штаны. Верно, Пепи?
Ошеломленный Тишер уставился на нового главу лазарета.
8.
На стройке был обеденный перерыв. В глубине полой горы, на дне долины и наверху, на своде, - всюду слышался шум, гул, звяканье. Из паровозных гудков вырывался пар и застывал в холодном воздухе, похожий на сбитые сливки. "Mahlzeit" - бурчали мастера, вытирая руки паклей. Заключенные, не ожидая приказа, строились в шеренги, бригадиры вели их в кантину27. Капо по одному подходили к особому окошечку.
- Послушай, Жожо! - окликнул Гастон своего земляка. - У меня к тебе дело. Скажи этому парню, чтобы отошел, нам надо поговорить наедине.
- Берлу? А зачем? У меня от него нет секретов. Да он и не понимает по-французски. - Жожо не снимал руки с плеч Берла, с которым шел в обнимку.
- Видел бы тебя сейчас Карльхен! - сердито сплюнул Гастон.
- Карльхен остался в лагере, - засмеялся Жожо. - Кто знает, может быть, доктор из Дахау сегодня же отправит его в солдаты.
- В твои постельные делишки я не вмешиваюсь. Но говорить с тобой мне надо с глазу на глаз. Отошлешь ты этого парня или нет?
- Это что, приказ?
- Не мой, а кое-кого повыше.
- Je m'en fiche! франц.)>
- Жожо! - Гастон остановился, приподнял плечи, сжал кулаки.
- Хочешь подраться? - усмехнулся Жожо, но предусмотрительно снял руку с плеч Берла.
- Нет, не стану мараться. - И Гастон снова сплюнул. - Обидно вспомнить, чего ты только не наобещал, когда в Варшаве мы спасли тебя от штрафного лагеря.
Жожо слегка подтолкнул Берла.
- Иди вперед, малыш, я тебя догоню. - И он обернулся к Гастону. Верно, обещал.. Ну, а вы выполнили свои обещания? Где конец войны? Где красное знамя над Берлином? Мне надоело ждать! Жизнь коротка. Пришло мое время, почему бы мне не пожить в свое удовольствие?
Гастон смерил его брезгливым взглядом.
- Кругом мрут люди, а Жожо хочет пожить в свое удовольствие. Торговать зубами мертвецов, сбивать цены Мотике, конкурировать с самим Дейбелем! Ловкач этот Жожо! Купил себе Берла и называет это жить в свое удовольствие. Пусть себе Франция и все остальное...
- Пусть! - сказал Жожо.
Гастон повернулся на каблуках и отошел, сжав кулаки в карманах. Ему не хотелось никого видеть. Вдруг он споткнулся. Кто-то подставил ему ногу. Это был Мотика.
- Что еще за дурацкие шутки? - огрызнулся Гастон.
Толстый грек с довольным видом расселся на камне у дороги и намазывал хлеб маргарином.
- Не злись, - подмигнул он элегантному французу. - Хочешь кусок?
- Нет, мерси.
- Погоди-ка. Для тебя, видно, мои манеры недостаточно изысканы? Тогда погляди-ка на своего дружка, нового капо Оскара. - Не поднимая глаз от хлеба, Мотика слегка кивнул головой вправо. - Вон он там сидит.
Гастон взглянул. В самом деле, там сидел чех-доктор с миской похлебки на коленях и крошил в нее сухие корки. Взгляды француза и чеха встретились, и они дружески кивнули друг другу.
Мотика, все еще не поднимая глаз, усмехался. "Погляди-ка на его манеры! Каков господин интеллигент! Крошит корку в суп, жрет, как свинья силос, а еще называется европеец!"
Гастон чуть не вытаращил глаза: не ослышался ли он? Здесь, в этой гнусной дыре, кто-то обеспокоен отсутствием хороших манер. И кто же, Мотика?!
Он молча зашагал и только через несколько секунд рассмеялся громко и зло, скаля зубы.
* * *
Потом он повстречал Фредо.
- Имей в виду, что Жожо совсем оторвался от нас, - проворчал он вместо приветствия, - я даже не передал ему твоего поручения. Партия уже не может на него рассчитывать. Если так пойдёт и дальше...
Фредо кивнул.
- Вижу, что ты не в духе. А я наоборот. Если нам не поможет Жожо, поможет еще кто-нибудь. Хороших людей хватает, их всегда больше, чем плохих. Не обратиться ли нам к Дереку? Или погоди, давай сделаем иначе, надо же привлекать новых людей. Что ты окажешь насчет Оскара?
Гастон удивленно поднял взгляд.
- Хороший человек, но не наш. У него в голове какая-то мешанина. Считает себя гуманистом, политики сторонится.
- А может, и не будет сторониться, - возразил Фредо. - Мне всегда казалось, что он не так-то далек от нас. Если он получит хорошую встряску... а это, кажется, как раз случилось. Вчера у него был какой-то неприятный разговор с рапортфюрером, потом произошло это несчастье с Шими-бачи. Оскар уже другой, вот увидишь. Прежде он все ссылался на свой врачебный долг, теперь он больше не врач, его убрали из лазарета.
- Я не против, можно попробовать. Но поговори с ним ты сам, ты его знаешь лучше, чем любой из нас. А теперь скажи мне, с чего это ты так развеселился?
- Мастер дал мне вчерашнюю газету, - прошептал Фредо, похлопав себя по карману. - Вечером я тебе ее покажу. "Фолькишер беобахтер" предостерегает западные державы и при этом цитирует Сталина. Представь себе, последнюю речь, произнесенную седьмого ноября! Теперь мы знаем не только то, что он действительно выступал на Красной площади, но и что он сказал. "Советский народ спас европейскую цивилизацию" - вот его слова. Нацисты теперь визжат в адрес Англии: "Зарубите себе это на носу. Если то, что спасли большевики, действительно европейская цивилизация, так вам, мол, придется несладко!" И так далее. Но для нас, разумеется, интересно в газете не это. Важно то, что Сталин сказал "спас". Понимаешь, не "спасает" или "спасет", а "спас" Фредо улыбнулся. - Так что можешь и ты развеселиться!
* * *
Фредо в тот же день поговорил с Оскаром. Он не стал пускаться с ним в принципиальный спор, а спросил только, хочет ли Оскар участвовать в подпольной операции на моллевской стройке. Врач сразу согласился, и Фредо объяснил ему что и как делать.
Но на следующее утро произошла одна из тех непостижимых перемен, которые часто случались в Гиглинге, и уговор с Оскаром пошел насмарку. Как только рабочие команды выстроились на апельплаце, пришел Копиц с трубочкой и вызвал из рядов Оскара.
- Ты опять будешь в лазарете, - сказал он с усмешкой.
И больше ничего!
Правда, повязку старшего врача Оскару не вернули, но Пепи позднее признался, что ему было велено во всем слушаться Оскара.
Что все это означало, догадаться было нетрудно. Вчера эсэсовцы сплавили Оскара на стройку, потому что боялись, что он скажет обследователю из Дахау правду о сыпном тифе. Сначала Копиц пытался повлиять на Оскара угрозами, потом, после убийства Шими-бачи, комендатура снова усомнилась в надежности старшего врача и предпочла удалить его из лагеря. Но почему же сегодня Оскара вернули в лазарет? Окончилась врачебная инспекция так уж благоприятно для рапортфюрера, или он просто понадеялся на глупость Тишера и решил, что можно ничего не бояться? Значит, комендатуре не грозят никакие неприятности и вопрос о сыпном тифе уже не сдвинешь с места?
Никто не знал этого, а у Оскара даже не было времени поговорить или хотя бы попрощаться с Фредо. Тот издалека успокоительно кивал головой: мол, не беспокойся, кто-нибудь другой заменит тебя у Молля. Оскар в свою очередь приподнял плечи и с сожалением улыбнулся: рад бы помочь вам там, но, надеюсь, от меня и здесь будет польза.
Рабочие команды промаршировали в ворота, а Оскар остался в лагере со своими больными. Но не он один был так неожиданно освобожден сегодня от внешних работ. Еще в начале переклички Дейбель вызвал из рядов капо Карльхена, который, как и все "зеленые", снова попросился на работу. Никто из заключенных не знал, почему Карльхена оставили в лагере. Команды ушли, с ними и Берл. Карльхен тщетно искал возможности хотя бы кивнуть ему и погрозить пальцем: мол, веди себя хорошо.
Ворота закрылись, рефлекторы погасли, в лагере наступила тишина. Блоковые пошли еще немного вздремнуть. Только в кухне и в конторе уже работали.
Зденек уселся перед картотекой живых и начал ежедневную процедуру: взял большой лист бумаги - только для этой цели комендатура и не жалела их - написал на нем крупно, печатными буквами: "Выбыли, причина - смерть".
Порядок был такой: в течение всего дня, но главным образом рано утром, еще до переклички, в контору приходили штубаки с бумажками - рапортичками об умерших. Зденек собирал эти клочки бумаги, накалывая их на гвоздь в столе, вынимал соответструющие карточки, ставил дату и причину смерти (разумеется, "сердечная недостаточность"!), а потом делал для комендатуры общую сводку на большом листе бумаги. Работа шла в общем быстро. Чтобы не делать ошибок, надо было работать механически, не размышляя о судьбах людей, над которыми он ставил последнюю точку. Но вот он натолкнулся на фамилию доктора Шимона Гута, и рука Зденека дрогнула. Причина смерти здесь была иная, чем у других мертвецов. Зденек уже знал об этом, но рука не слушалась, не хотела написать: "Убит при попытке к бегству".
Зденек вспоминал...
С тех пор как в Германии власть захватил Гитлер, чехословацкие газеты не переставали толковать об ужасном смысле фразы "убит при попытке к бегству". И, как это обычно бывает, чем чаще что-нибудь твердят людям, тем менее отчетливо они себе представляют действительность, выраженную этими словами. Газеты хотели заклеймить бесчеловечный режим и произвол в Германии, взбесившихся мещан, организованных в СА и СС, убийства, ставшие заурядным явлением, расправы без суда, без справедливости, без смысла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52