В этот раз Ай-би-эн уговорилась с властями, что нам не подсунут субъекта, который вымуштрован специально для западного телевидения, – эдакого красноречивого кающегося убийцу с университетским образованием, готовую звезду экрана. Мы заранее условились с властями, которые уверили нас, что на этот раз будет настоящий убийца, руки которого действительно в крови и который нисколько не раскаивается в совершенных во имя своей революции преступлениях.
Самый обычный день в жизни двух людей, подумала я, глядя, как Ави одевается. Мои глаза наполнились слезами умиления, когда я увидела, как он копается в шкафу, разыскивая пару носков, и даже не замечает, что кто-то наблюдает за ним во время этого обыденнейшего занятия.
– Придет день, – сказал он, вываливая на пол вещи, – когда жизнь войдет в нормальное русло. Тогда ты заведешь для меня два комода. Это будет признаком того, что я тебе не безразличен. Не говоря уж о том, что поутру я легко смогу находить свои вещи…
Я смахнула слезу и ничего не ответила.
Он победно улыбнулся и помахал найденными носками. Он заметил мои слезы, но предпочел ничего не говорить, потому что все равно ничего не смог бы с этим поделать. Он уезжал на север Израиля и на юг Ливана, где, может быть, попадет прямо под «катюши» и где так и шныряют стрелки с ужасными ручными гранатометами, такими же, из какого две недели назад был убит Джой Валери. Я выглянула в окно и увидела синие воды залива и белые пески пляжа, где отдыхающие уже купались и гоняли мяч. Все это казалось бесконечно далеким от войны, которая сейчас полыхала в Бейруте. После шести лет сражений, вопреки всем разделительным линиям, которые должны были отмечать зоны мира, Сирия и Израиль снова противостояли друг другу, а значит, до конца войны было еще далеко. Жизнь Ави постоянно находилась под угрозой.
Он уже надел свои пятнистые армейские безразмерные галифе и высокие черные ботинки со шнуровкой. На нем была зеленая рубашка с генеральскими знаками отличия – меч, скрещенный с оливковой ветвью. Он так одевался только, когда отправлялся в поле. Он был так красив в своей «рабочей» одежде. Одежде, в которой он должен был убивать или, что еще хуже, мог быть убитым.
Громко зазвонил телефон и вывел меня из этой жуткой задумчивости. Это мог быть водитель Ави, который звонил доложить, что уже ждет внизу.
– Это тебя, – сказал Ави, передавая мне трубку.
Смущенно глядя на него, я слушала, как Гила интересуется, можно ли прислать кого-нибудь, чтобы переменить в нашей комнате матрас.
– Хорошо, – сказала я, – в любое время. Мы оба сейчас уходим.
Едва я положила трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был водитель Ави, Моше Морад. Он сообщил, что ждет внизу.
Мы вместе вышли в коридор и направились к лифту, держась за руки. Лишь на несколько мгновений мы задержались, чтобы обняться. Наверное, я очень мило смотрелась в просторном махровом халате. Женщина, которая провожает любимого мужчину на фронт. Такая естественная для меня драматизация действительности. Нужно только учесть, что на этот раз так оно и было. Я подняла руку Ави и прижала ее к своим губам. Он улыбнулся и погладил меня другой рукой.
– Если ты будешь так изводить себя каждый раз, когда я буду уезжать туда, куда я уезжаю, ты будешь выглядеть ужасно, – сказал он, целуя меня в нос. – И тогда… ты не будешь нужна никому, кроме меня.
– Что же, – сказала я, – во всяком случае, никто и не желает меня так, как ты…
В этот момент я выглядела, пожалуй, как те милые девчушки, которые во время второй мировой прыгали и махали своим морячкам, отправлявшимся на огромных военных кораблях по морям, по волнам сражаться с врагами. Я представила, как я стою на причале в босоножках и желтеньком платьице, туго застегнутом на все пуговички. За ухом у меня желтый цветок, а на губах яркая помада. Разве это не удивительно – провожать на фронт своего мужчину, стоя в коридоре отеля в старом банном халате, даже не накрасив губы и толком не причесавшись, с двумя гребешками в волосах… Однако это, похоже, вовсе не беспокоило Ави Герцога.
– Нет, – сказал Ави, улыбаясь. – На тебя заглядываются все мужчины. И все интересуются у меня, как мне удалось заполучить такую женщину.
– Ну и что же ты отвечаешь? – недоуменно спрашиваю я.
Ави окидывает меня озорным взглядом и вдруг похлопывает себя между ног.
– Вот этим самым, – говорит он. – Вот чем я ее приворожил!
Как раз в тот момент, когда Ави Герцог дурачился, похлопывая себя между ног, а я обомлела от неожиданности его выходки, двери лифта разъехались, и нам навстречу вышла чопорная парочка. Он – в строгом выходном костюме. Она – в скромном розовом платье. У обоих на груди были значки, на которых красовался один и тот же лозунг: «Господь – мой лучший друг!» Они замерли на месте, онемев от изумления и ужаса.
Хихикая, я прислонилась к дверце лифта.
– Как вы грубы и невоспитанны, генерал Герцог, – воскликнула я с притворным негодованием. – Буду вам очень признательна, если впредь вы себе этого не позволите.
Он со смехом наклонился ко мне и поцеловал прямо в губы, пока я держала плечом дергающуюся дверь лифта.
– И для этого мы прибыли на святую землю! – ахнула женщина.
– Не смотри, Герта, – приказал ей мужчина. – Просто отвернись от них!
– Надеюсь, ты меня простишь? – сказал мне Ави, заходя в лифт.
Он мог бы меня об этом и не спрашивать. Все, что было связано с ним, было мне так дорого. Его признание в любви звучало у меня в ушах, и я готова была отдать все на свете, чтобы этот миг продлился. Разве могло быть что-нибудь лучше этого?
Когда я вернулась к двери номера, то обнаружила, что она захлопнулась и я не могу попасть внутрь. Я бросилась по коридорам в поисках консьержа, но его нигде не было. Тогда, скатившись по лестнице, я выбежала через запасной выход в фойе за дубликатом ключа, поскольку до моей квартиры в восточном Иерусалиме было около часу езды. Босая и с растрепанными волосами, я выскочила из двери запасного выхода и бросилась к стойке портье. Здесь я едва не налетела на генерала Ави Герцога, который стоял в фойе вместе со своим водителем Моше Морадом и полковником Гидоном Леви. Круто развернувшись, я сделала вид, что не заметила их, рассчитывая, что и они меня не заметят.
Со всем возможным достоинством, какое только было мыслимо сохранить в этой ситуации, я подошла к девушке за стойкой и вежливо попросила ключ от 608-го номера. Герцог, Леви и Морад находились всего в нескольких шагах и, по-видимому, горячо обсуждали свою предстоящую поездку на север. Краем глаза я заметила, что Леви и Морад с любопытством на меня косятся. Герцог, напротив, как ни в чем не бывало, как будто в моем появлении в фойе в таком виде не было ничего странного, шагнул ко мне и шепнул:
– Что случилось, любимая? Ты догнала меня, сказать, что я прощен?
– Прошу тебя! – покраснев, взмолилась я. Однако не успела я получить ключ и благополучно ретироваться, в фойе появилась благочестивая парочка, которая успела притащить за собой всех членов своей группы «лучших друзей Господа». Все они уставились прямо на нас.
– Дверь захлопнулась, – прошептала я. – Уходи, пожалуйста.
– Теперь я вижу, что прощен, – усмехнулся он и сам потянулся за ключом.
– Что случилось, – пробормотала я, стараясь перехватить ключ, – почему ты не уехал?
– Планы изменились, – ответил он, все-таки завладев ключом. – Я должен быть с докладом в офисе премьер-министра в Иерусалиме… Пока ты здесь, пойди поздоровайся с Гидоном и Моше, – добавил он.
– В таком виде?!
– Можно подумать, дорогая, что в отличие от нас ты только сейчас это заметила, – засмеялся он.
По-прежнему как ни в чем не бывало он взял меня за руку и подвел к Гидону и Моше. Его, похоже, нисколько не беспокоило, что женщина, с которой он открыто живет в Тель-Авиве, полураздета и нуждается в снисхождении.
– Привет, Гидон, – сказала я.
Как бы там ни было, приятно видеть человека, который готов грудью прикрыть Ави на поле брани, а в мирной жизни был его ближайшим другом.
Нужно заметить, что Гидон успел снискать между представителями иностранной прессы репутацию самого неподатливого и неразговорчивого человека во всех вооруженных силах Израиля. Что, пожалуй, было не совсем верно. Маленький и быстрый, с моложавым лицом и черными кудряшками на лбу, он пробуждал почти у всех журналисток самые горячие материнские чувства и беззастенчиво этим пользовался. Он был милым и приятным в общении, и друзья его просто обожали.
– Я не видел вас с тех пор, как вы увлеклись этим господином, – приветливо сказал он. – Вы больше не берете у меня интервью.
– Он тут ни при чем, – ответила я, краем глаза замечая, что на этот раз «лучшие друзья Господа» заходят с фланга. – Просто меня перевели из Ливана. Теперь я работаю в Иерусалиме.
– Шолом, Мэгги! – застенчиво сказал Моше.
– Как поживаете, Моше? – спросила я и почувствовала, как кто-то трогает меня за руку.
– Я слышал, что случилось с вашим звукорежиссером. Это ужасно, – сердечно сказал Моше. – Он был симпатичным парнем.
Я покачала головой, делая вид, что не замечаю того, кто продолжал тянуть меня за рукав, поскольку это был не кто иной, как благочестивая дама, «лучшая подруга Господа». Несмотря на то, что я многозначительно подмигивала Гидону, он все-таки не выдержал и вежливо осведомился у дамы:
– Вы хотите что-то спросить?
– Вы – Мэгги Саммерс? – обратилась ко мне дама.
Ави придвинулся ближе и усмехнулся. Я бросила на него возмущенный взгляд.
– Да, это я.
– О, мы видели вас по телевизору! – сказала дама. – Я так рада, что могу говорить с вами!
Кто именно дал ей такую замечательную возможность, осталось загадкой. Видимо, она решила, что, сделавшись свидетельницей нашего с Ави милого прощания у лифта, она заполучила на меня особые права. Ави стоял рядом с нами, скрестив руки на груди, и с нескрываемым интересом следил за развитием ситуации.
– Я могу помочь вам изгнать беса похоти, – заявила дама.
– Аминь, – прибавил ее спутник. – Да сгинет блуд!
Гидон не понимал, что происходит, но при слове «блуд» заметно оживился. Справившись с оторопью, я все-таки решила отклонить это заманчивое предложение и сказала:
– Очень мило с вашей стороны, что вы оба хотите мне помочь. Но у меня нет никаких проблем с бесом похоти, а тем паче с блудом.
Было похоже, что все мы вместе представляли на театре комедию, в следующей сцене которой предстояло явление администратора отеля и моей лучшей подруги в Тель-Авиве Гилы Энав. Она выкатилась из служебного помещения и прямиком направилась к нам.
– Через несколько минут я пришлю кого-нибудь заменить тебе матрас, – сообщила она, останавливаясь. – Так вот как ты «работаешь» по утрам! – воскликнула она с упреком.
Пора было давать занавес.
– Да помилует вас Господь! – пробормотала дама, а ее спутник сунул мне в руки брошюрку, на обложке которой жирными буквами было выведено «Спаси и помилуй!».
Гила повисла на руке у Ави, стараясь не расхохотаться, потому что в это самое время группа паломников и «лучших друзей Господа» стала брать нас в кольцо.
Гидон придвинулся к Гиле и, бросив заинтересованным взгляд на ее грудь, галантно представился.
– Меня зовут Гидон Леви, – сказал он с одной из своих обворожительных улыбок. – В мои служебные обязанности входит опробование матраса для Герцога.
Гила отреагировала соответственно.
– Какое совпадение. Тем же самым я занимаюсь для Саммерс. Но, может быть, мне объяснят, что здесь происходит?..
Что тут было объяснять. Моя лучшая подруга в Тель-Авиве и лучший друг Ави, а заодно с ними еще и мой любимый мужчина, который имеет обыкновение пошутить у лифта, похлопав себя между ног, – все они стояли в фойе моей гостиницы и от души дурачились, к тому же беспечно впуская в свои сердца беса похоти. Я готова была провалиться сквозь землю от смущения и мечтала лишь о том, чтобы незаметно пробраться к лифту. В этот самый момент я услышала громкий голос Ави.
– Благодарим за внимание, на сегодня занятия в воскресной школе заканчиваются, – объявил он. – Мэгги должна поспешить, иначе она опоздает. – Он взял меня за руки. – Попрощайся, Мэгги, и поблагодари этих милых людей за то, что они старались тебе помочь.
– Спасибо всем, – сказала я, давая ему себя увести. – А тебя я убью! – прошептала я ему. – Теперь моей репутации у них в городе конец!
Ави вместо ответа прижал меня к стене и поцеловал.
– Тебе никто не говорил, что ты похотливая женщина? – спросил он, отпустив меня.
– Это совсем не смешно, – проворчала я, когда закрылись двери лифта.
Мы шли по коридору, взявшись за руки. Он все еще продолжал смеяться. Хорошенькое утро, ничего не скажешь. Потом он отпер дверь.
– Нет, – возразил он, – это очень даже смешно. Я стояла перед зеркалом и расчесывала волосы.
На мне были только черные трусики и красные сандалии. Ави подошел сзади и накрыл ладонями мои груди.
– Они такие большие…
– Не подлизывайся, – сказала я, потянувшись за черным лифчиком и красной футболкой.
– Я отвезу тебя в восточный Иерусалим, а потом, как договорились, мы встретимся в шесть часов на веранде отеля «Царь Давид».
Наклонившись, я взяла лифчик.
– Теперь в Ай-би-эн посыплются письма о том, что случилось. Эти ненормальные обязательно наябедничают.
– В Израиле никого не удивишь тем, что журналистка Ай-би-эн предается блуду.
Я надела футболку.
– Готова поспорить, что репутация израильского генерала, который имеет обыкновение похлопывать себя промеж ног, не слишком пострадает.
Ави улыбнулся.
– А ты знаешь, какие легенды ходят в народе об израильских генералах?
Я отрицательно покачала головой и надела синюю юбку.
– Говорят, что, проснувшись утром, мы проплываем пятьдесят километров, делаем тысячу приседаний, а затем семь или восемь раз удовлетворяем женщину. И все это до завтрака, должен тебе заметить. После завтрака мы делаем пробежку в саду и рвем прекрасные джаффские апельсины. Только после этого мы приступаем к серьезным делам. Например, освобождаем пару десятков заложников. После ленча мы удаляемся на совещание и обсуждаем проблемы наших границ, войны до победного конца и стратегии секса. Ну а после обеда мы собираемся вместе, чтобы часа два-три поплясать. Перед сном мы еще немного занимаемся любовью или разрабатываем конструкцию нового истребителя…
Не выдержав, я рассмеялась.
– Я буду всюду опровергать эту клевету, – пообещала я. – Я ведь никогда не видела, чтобы ты плясал.
– И навредишь своей карьере, – сказал он. – Тебя никогда не пригласят в Ватикан.
– Ну уж это как пить дать, – согласилась я, защелкнув на запястье браслет часов.
– Сегодня утром у тебя глаза темно-зеленые, – нежно сказал он.
– Это потому что я немного разозлилась, – объяснила я, стараясь казаться строгой.
Мы уже почти собрались. Ави принялся складывать в огромную холщовую сумку мои вещи: магнитофон, батарейки, кассеты, косметичку, щетку для волос и блокнот.
– Обрати внимание, как я стараюсь подлизаться! Я взяла со стола ключи и небольшой дорожный саквояж и огляделась: не забыла ли чего.
– Ты красивая женщина, – сказал он, выключая свет.
– А ты прощен, – засмеялась я. – Но в следующий раз следи за своим поведением.
Когда мы спустились вниз, Моше и Гидон уже уехали. Мы сели в машину Ай-би-эн, Ави за руль, и понеслись знакомой дорогой из Тель-Авива в Иерусалим. Глядя в окно, я завела простой разговор.
– Мне бы хотелось завести в отеле нормальную кухню, чтобы иногда я могла готовить обеды. Терпеть не могу все время питаться в ресторанах.
Ави бросил на меня быстрый взгляд.
– Когда у нас все устроится, – а это будет очень скоро, – мы обзаведемся не только нормальной кухней, но и нормальной спальней. И у меня будет собственный платяной шкаф. Я так же, как и ты, очень устал от кочевой жизни. Нам нужно подумать о будущем.
Внезапно я впала в панику и беспокойно заерзала на сиденье. А потом замерла, уставившись в окно. Ави хотел взять меня за руку, но я убрала ее.
– Что с тобой, Мэгги? – спросил он. – Каждый раз, когда я произношу слово «будущее», ты расстраиваешься. Почему?
Как мне объяснить ему, что всякий раз, как только он говорит о том, что «все устроится», я сразу вспоминаю о Рут, о той боли, которую ей причинит это «устроится». Я даже могу представить себе ту сцену, которая разыграется в доме Герцогов, когда Ави наконец скажет жене, что больше не будет с ней жить. К сожалению, я как-то все время забываю, что, по сути, он давно с ней не живет. Но, как бы там ни было, известие о том, что их совместная жизнь официально прекращается, будет для хрупкой Рут настоящим ударом, которого она, может быть, не перенесет. Почему-то я всегда рисую ее себе с розовыми пластмассовыми бигудями на голове и с деревянной скалкой в руке. Слезы покатятся по ее щекам, и она запричитает:
– Кто же будет штопать твои носки и варить тебе куриный бульон, когда ты заболеешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Самый обычный день в жизни двух людей, подумала я, глядя, как Ави одевается. Мои глаза наполнились слезами умиления, когда я увидела, как он копается в шкафу, разыскивая пару носков, и даже не замечает, что кто-то наблюдает за ним во время этого обыденнейшего занятия.
– Придет день, – сказал он, вываливая на пол вещи, – когда жизнь войдет в нормальное русло. Тогда ты заведешь для меня два комода. Это будет признаком того, что я тебе не безразличен. Не говоря уж о том, что поутру я легко смогу находить свои вещи…
Я смахнула слезу и ничего не ответила.
Он победно улыбнулся и помахал найденными носками. Он заметил мои слезы, но предпочел ничего не говорить, потому что все равно ничего не смог бы с этим поделать. Он уезжал на север Израиля и на юг Ливана, где, может быть, попадет прямо под «катюши» и где так и шныряют стрелки с ужасными ручными гранатометами, такими же, из какого две недели назад был убит Джой Валери. Я выглянула в окно и увидела синие воды залива и белые пески пляжа, где отдыхающие уже купались и гоняли мяч. Все это казалось бесконечно далеким от войны, которая сейчас полыхала в Бейруте. После шести лет сражений, вопреки всем разделительным линиям, которые должны были отмечать зоны мира, Сирия и Израиль снова противостояли друг другу, а значит, до конца войны было еще далеко. Жизнь Ави постоянно находилась под угрозой.
Он уже надел свои пятнистые армейские безразмерные галифе и высокие черные ботинки со шнуровкой. На нем была зеленая рубашка с генеральскими знаками отличия – меч, скрещенный с оливковой ветвью. Он так одевался только, когда отправлялся в поле. Он был так красив в своей «рабочей» одежде. Одежде, в которой он должен был убивать или, что еще хуже, мог быть убитым.
Громко зазвонил телефон и вывел меня из этой жуткой задумчивости. Это мог быть водитель Ави, который звонил доложить, что уже ждет внизу.
– Это тебя, – сказал Ави, передавая мне трубку.
Смущенно глядя на него, я слушала, как Гила интересуется, можно ли прислать кого-нибудь, чтобы переменить в нашей комнате матрас.
– Хорошо, – сказала я, – в любое время. Мы оба сейчас уходим.
Едва я положила трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был водитель Ави, Моше Морад. Он сообщил, что ждет внизу.
Мы вместе вышли в коридор и направились к лифту, держась за руки. Лишь на несколько мгновений мы задержались, чтобы обняться. Наверное, я очень мило смотрелась в просторном махровом халате. Женщина, которая провожает любимого мужчину на фронт. Такая естественная для меня драматизация действительности. Нужно только учесть, что на этот раз так оно и было. Я подняла руку Ави и прижала ее к своим губам. Он улыбнулся и погладил меня другой рукой.
– Если ты будешь так изводить себя каждый раз, когда я буду уезжать туда, куда я уезжаю, ты будешь выглядеть ужасно, – сказал он, целуя меня в нос. – И тогда… ты не будешь нужна никому, кроме меня.
– Что же, – сказала я, – во всяком случае, никто и не желает меня так, как ты…
В этот момент я выглядела, пожалуй, как те милые девчушки, которые во время второй мировой прыгали и махали своим морячкам, отправлявшимся на огромных военных кораблях по морям, по волнам сражаться с врагами. Я представила, как я стою на причале в босоножках и желтеньком платьице, туго застегнутом на все пуговички. За ухом у меня желтый цветок, а на губах яркая помада. Разве это не удивительно – провожать на фронт своего мужчину, стоя в коридоре отеля в старом банном халате, даже не накрасив губы и толком не причесавшись, с двумя гребешками в волосах… Однако это, похоже, вовсе не беспокоило Ави Герцога.
– Нет, – сказал Ави, улыбаясь. – На тебя заглядываются все мужчины. И все интересуются у меня, как мне удалось заполучить такую женщину.
– Ну и что же ты отвечаешь? – недоуменно спрашиваю я.
Ави окидывает меня озорным взглядом и вдруг похлопывает себя между ног.
– Вот этим самым, – говорит он. – Вот чем я ее приворожил!
Как раз в тот момент, когда Ави Герцог дурачился, похлопывая себя между ног, а я обомлела от неожиданности его выходки, двери лифта разъехались, и нам навстречу вышла чопорная парочка. Он – в строгом выходном костюме. Она – в скромном розовом платье. У обоих на груди были значки, на которых красовался один и тот же лозунг: «Господь – мой лучший друг!» Они замерли на месте, онемев от изумления и ужаса.
Хихикая, я прислонилась к дверце лифта.
– Как вы грубы и невоспитанны, генерал Герцог, – воскликнула я с притворным негодованием. – Буду вам очень признательна, если впредь вы себе этого не позволите.
Он со смехом наклонился ко мне и поцеловал прямо в губы, пока я держала плечом дергающуюся дверь лифта.
– И для этого мы прибыли на святую землю! – ахнула женщина.
– Не смотри, Герта, – приказал ей мужчина. – Просто отвернись от них!
– Надеюсь, ты меня простишь? – сказал мне Ави, заходя в лифт.
Он мог бы меня об этом и не спрашивать. Все, что было связано с ним, было мне так дорого. Его признание в любви звучало у меня в ушах, и я готова была отдать все на свете, чтобы этот миг продлился. Разве могло быть что-нибудь лучше этого?
Когда я вернулась к двери номера, то обнаружила, что она захлопнулась и я не могу попасть внутрь. Я бросилась по коридорам в поисках консьержа, но его нигде не было. Тогда, скатившись по лестнице, я выбежала через запасной выход в фойе за дубликатом ключа, поскольку до моей квартиры в восточном Иерусалиме было около часу езды. Босая и с растрепанными волосами, я выскочила из двери запасного выхода и бросилась к стойке портье. Здесь я едва не налетела на генерала Ави Герцога, который стоял в фойе вместе со своим водителем Моше Морадом и полковником Гидоном Леви. Круто развернувшись, я сделала вид, что не заметила их, рассчитывая, что и они меня не заметят.
Со всем возможным достоинством, какое только было мыслимо сохранить в этой ситуации, я подошла к девушке за стойкой и вежливо попросила ключ от 608-го номера. Герцог, Леви и Морад находились всего в нескольких шагах и, по-видимому, горячо обсуждали свою предстоящую поездку на север. Краем глаза я заметила, что Леви и Морад с любопытством на меня косятся. Герцог, напротив, как ни в чем не бывало, как будто в моем появлении в фойе в таком виде не было ничего странного, шагнул ко мне и шепнул:
– Что случилось, любимая? Ты догнала меня, сказать, что я прощен?
– Прошу тебя! – покраснев, взмолилась я. Однако не успела я получить ключ и благополучно ретироваться, в фойе появилась благочестивая парочка, которая успела притащить за собой всех членов своей группы «лучших друзей Господа». Все они уставились прямо на нас.
– Дверь захлопнулась, – прошептала я. – Уходи, пожалуйста.
– Теперь я вижу, что прощен, – усмехнулся он и сам потянулся за ключом.
– Что случилось, – пробормотала я, стараясь перехватить ключ, – почему ты не уехал?
– Планы изменились, – ответил он, все-таки завладев ключом. – Я должен быть с докладом в офисе премьер-министра в Иерусалиме… Пока ты здесь, пойди поздоровайся с Гидоном и Моше, – добавил он.
– В таком виде?!
– Можно подумать, дорогая, что в отличие от нас ты только сейчас это заметила, – засмеялся он.
По-прежнему как ни в чем не бывало он взял меня за руку и подвел к Гидону и Моше. Его, похоже, нисколько не беспокоило, что женщина, с которой он открыто живет в Тель-Авиве, полураздета и нуждается в снисхождении.
– Привет, Гидон, – сказала я.
Как бы там ни было, приятно видеть человека, который готов грудью прикрыть Ави на поле брани, а в мирной жизни был его ближайшим другом.
Нужно заметить, что Гидон успел снискать между представителями иностранной прессы репутацию самого неподатливого и неразговорчивого человека во всех вооруженных силах Израиля. Что, пожалуй, было не совсем верно. Маленький и быстрый, с моложавым лицом и черными кудряшками на лбу, он пробуждал почти у всех журналисток самые горячие материнские чувства и беззастенчиво этим пользовался. Он был милым и приятным в общении, и друзья его просто обожали.
– Я не видел вас с тех пор, как вы увлеклись этим господином, – приветливо сказал он. – Вы больше не берете у меня интервью.
– Он тут ни при чем, – ответила я, краем глаза замечая, что на этот раз «лучшие друзья Господа» заходят с фланга. – Просто меня перевели из Ливана. Теперь я работаю в Иерусалиме.
– Шолом, Мэгги! – застенчиво сказал Моше.
– Как поживаете, Моше? – спросила я и почувствовала, как кто-то трогает меня за руку.
– Я слышал, что случилось с вашим звукорежиссером. Это ужасно, – сердечно сказал Моше. – Он был симпатичным парнем.
Я покачала головой, делая вид, что не замечаю того, кто продолжал тянуть меня за рукав, поскольку это был не кто иной, как благочестивая дама, «лучшая подруга Господа». Несмотря на то, что я многозначительно подмигивала Гидону, он все-таки не выдержал и вежливо осведомился у дамы:
– Вы хотите что-то спросить?
– Вы – Мэгги Саммерс? – обратилась ко мне дама.
Ави придвинулся ближе и усмехнулся. Я бросила на него возмущенный взгляд.
– Да, это я.
– О, мы видели вас по телевизору! – сказала дама. – Я так рада, что могу говорить с вами!
Кто именно дал ей такую замечательную возможность, осталось загадкой. Видимо, она решила, что, сделавшись свидетельницей нашего с Ави милого прощания у лифта, она заполучила на меня особые права. Ави стоял рядом с нами, скрестив руки на груди, и с нескрываемым интересом следил за развитием ситуации.
– Я могу помочь вам изгнать беса похоти, – заявила дама.
– Аминь, – прибавил ее спутник. – Да сгинет блуд!
Гидон не понимал, что происходит, но при слове «блуд» заметно оживился. Справившись с оторопью, я все-таки решила отклонить это заманчивое предложение и сказала:
– Очень мило с вашей стороны, что вы оба хотите мне помочь. Но у меня нет никаких проблем с бесом похоти, а тем паче с блудом.
Было похоже, что все мы вместе представляли на театре комедию, в следующей сцене которой предстояло явление администратора отеля и моей лучшей подруги в Тель-Авиве Гилы Энав. Она выкатилась из служебного помещения и прямиком направилась к нам.
– Через несколько минут я пришлю кого-нибудь заменить тебе матрас, – сообщила она, останавливаясь. – Так вот как ты «работаешь» по утрам! – воскликнула она с упреком.
Пора было давать занавес.
– Да помилует вас Господь! – пробормотала дама, а ее спутник сунул мне в руки брошюрку, на обложке которой жирными буквами было выведено «Спаси и помилуй!».
Гила повисла на руке у Ави, стараясь не расхохотаться, потому что в это самое время группа паломников и «лучших друзей Господа» стала брать нас в кольцо.
Гидон придвинулся к Гиле и, бросив заинтересованным взгляд на ее грудь, галантно представился.
– Меня зовут Гидон Леви, – сказал он с одной из своих обворожительных улыбок. – В мои служебные обязанности входит опробование матраса для Герцога.
Гила отреагировала соответственно.
– Какое совпадение. Тем же самым я занимаюсь для Саммерс. Но, может быть, мне объяснят, что здесь происходит?..
Что тут было объяснять. Моя лучшая подруга в Тель-Авиве и лучший друг Ави, а заодно с ними еще и мой любимый мужчина, который имеет обыкновение пошутить у лифта, похлопав себя между ног, – все они стояли в фойе моей гостиницы и от души дурачились, к тому же беспечно впуская в свои сердца беса похоти. Я готова была провалиться сквозь землю от смущения и мечтала лишь о том, чтобы незаметно пробраться к лифту. В этот самый момент я услышала громкий голос Ави.
– Благодарим за внимание, на сегодня занятия в воскресной школе заканчиваются, – объявил он. – Мэгги должна поспешить, иначе она опоздает. – Он взял меня за руки. – Попрощайся, Мэгги, и поблагодари этих милых людей за то, что они старались тебе помочь.
– Спасибо всем, – сказала я, давая ему себя увести. – А тебя я убью! – прошептала я ему. – Теперь моей репутации у них в городе конец!
Ави вместо ответа прижал меня к стене и поцеловал.
– Тебе никто не говорил, что ты похотливая женщина? – спросил он, отпустив меня.
– Это совсем не смешно, – проворчала я, когда закрылись двери лифта.
Мы шли по коридору, взявшись за руки. Он все еще продолжал смеяться. Хорошенькое утро, ничего не скажешь. Потом он отпер дверь.
– Нет, – возразил он, – это очень даже смешно. Я стояла перед зеркалом и расчесывала волосы.
На мне были только черные трусики и красные сандалии. Ави подошел сзади и накрыл ладонями мои груди.
– Они такие большие…
– Не подлизывайся, – сказала я, потянувшись за черным лифчиком и красной футболкой.
– Я отвезу тебя в восточный Иерусалим, а потом, как договорились, мы встретимся в шесть часов на веранде отеля «Царь Давид».
Наклонившись, я взяла лифчик.
– Теперь в Ай-би-эн посыплются письма о том, что случилось. Эти ненормальные обязательно наябедничают.
– В Израиле никого не удивишь тем, что журналистка Ай-би-эн предается блуду.
Я надела футболку.
– Готова поспорить, что репутация израильского генерала, который имеет обыкновение похлопывать себя промеж ног, не слишком пострадает.
Ави улыбнулся.
– А ты знаешь, какие легенды ходят в народе об израильских генералах?
Я отрицательно покачала головой и надела синюю юбку.
– Говорят, что, проснувшись утром, мы проплываем пятьдесят километров, делаем тысячу приседаний, а затем семь или восемь раз удовлетворяем женщину. И все это до завтрака, должен тебе заметить. После завтрака мы делаем пробежку в саду и рвем прекрасные джаффские апельсины. Только после этого мы приступаем к серьезным делам. Например, освобождаем пару десятков заложников. После ленча мы удаляемся на совещание и обсуждаем проблемы наших границ, войны до победного конца и стратегии секса. Ну а после обеда мы собираемся вместе, чтобы часа два-три поплясать. Перед сном мы еще немного занимаемся любовью или разрабатываем конструкцию нового истребителя…
Не выдержав, я рассмеялась.
– Я буду всюду опровергать эту клевету, – пообещала я. – Я ведь никогда не видела, чтобы ты плясал.
– И навредишь своей карьере, – сказал он. – Тебя никогда не пригласят в Ватикан.
– Ну уж это как пить дать, – согласилась я, защелкнув на запястье браслет часов.
– Сегодня утром у тебя глаза темно-зеленые, – нежно сказал он.
– Это потому что я немного разозлилась, – объяснила я, стараясь казаться строгой.
Мы уже почти собрались. Ави принялся складывать в огромную холщовую сумку мои вещи: магнитофон, батарейки, кассеты, косметичку, щетку для волос и блокнот.
– Обрати внимание, как я стараюсь подлизаться! Я взяла со стола ключи и небольшой дорожный саквояж и огляделась: не забыла ли чего.
– Ты красивая женщина, – сказал он, выключая свет.
– А ты прощен, – засмеялась я. – Но в следующий раз следи за своим поведением.
Когда мы спустились вниз, Моше и Гидон уже уехали. Мы сели в машину Ай-би-эн, Ави за руль, и понеслись знакомой дорогой из Тель-Авива в Иерусалим. Глядя в окно, я завела простой разговор.
– Мне бы хотелось завести в отеле нормальную кухню, чтобы иногда я могла готовить обеды. Терпеть не могу все время питаться в ресторанах.
Ави бросил на меня быстрый взгляд.
– Когда у нас все устроится, – а это будет очень скоро, – мы обзаведемся не только нормальной кухней, но и нормальной спальней. И у меня будет собственный платяной шкаф. Я так же, как и ты, очень устал от кочевой жизни. Нам нужно подумать о будущем.
Внезапно я впала в панику и беспокойно заерзала на сиденье. А потом замерла, уставившись в окно. Ави хотел взять меня за руку, но я убрала ее.
– Что с тобой, Мэгги? – спросил он. – Каждый раз, когда я произношу слово «будущее», ты расстраиваешься. Почему?
Как мне объяснить ему, что всякий раз, как только он говорит о том, что «все устроится», я сразу вспоминаю о Рут, о той боли, которую ей причинит это «устроится». Я даже могу представить себе ту сцену, которая разыграется в доме Герцогов, когда Ави наконец скажет жене, что больше не будет с ней жить. К сожалению, я как-то все время забываю, что, по сути, он давно с ней не живет. Но, как бы там ни было, известие о том, что их совместная жизнь официально прекращается, будет для хрупкой Рут настоящим ударом, которого она, может быть, не перенесет. Почему-то я всегда рисую ее себе с розовыми пластмассовыми бигудями на голове и с деревянной скалкой в руке. Слезы покатятся по ее щекам, и она запричитает:
– Кто же будет штопать твои носки и варить тебе куриный бульон, когда ты заболеешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44